— Уходи! — Она вдруг с силой толкнула дверь. — Вон отсюда! Немедленно!
— Эй, — Гиз даже растерялся. — Чего это на тебя нашло?
— Убирайся прочь из моего дома!
— А как же мертвяк? Я обещал вас от него избавить. Я должен это сделать. Обязан!
— Ты… — голос женщины задрожал. — Ты… ты специально меня мучаешь!
— Нет же! — запротестовал Гиз, чувствуя себя глупо и неуютно. — Я просто делаю свою работу.
— Ты обвиняешь меня в чем-то… Я не понимаю… — Женщина закрыла лицо свободной рукой, всхлипнула. — Я ни в чем не виновата…
— Хорошо, я тебе верю… — В этот момент Гиз действительно усомнился в себе, в своих подозрениях, догадках, предчувствиях. — Я просто пытался как следует во всем разобраться…
Дила тихо плакала. А Гиз все оправдывался, начиная злиться на себя, на собственную неуверенность:
— Я думал… Я надеялся, что ты можешь что-то прояснить… Я же чужой здесь. Я не знаю всего… А каждая мелочь может оказаться важной…
— Мы устали. — Женщина рукавом вытерла слезы, искоса заглянула охотнику в лицо. — Мы все очень устали бояться… Ты действительно нам поможешь?
— Я постараюсь, — ответил Гиз.
— Хорошо… — Дила почти успокоилась. — Оставайся… Я принесу тебе овчину и свечу.
— И захвати чего-нибудь попить, — сказал Гиз.
— Разве только воды.
— Меня это устроит.
24
Дила вышла, и Гиз на какое-то время остался один. В полной, абсолютно непроглядной темноте.
Касаясь рукой стены, он прокрался к большому сундуку — едва ли не единственному здесь предмету мебели, — ощупал его, присел на край. Положил меч на колени, закрыл глаза, сосредоточился, пытаясь уверить себя, что ничего страшного в окружающем мраке нет.
«…Если не можешь справиться со своим страхом, — говорил когда-то Страж, — сделай его источником своей силы. Заметь, если человек боится паука, и если он увидит его рядом с собой, то немедленно вскочит, чтобы убить насекомое. И для этого человека неважно будет, чем он только что занимался — отдыхал ли, обедал, разговаривал с кем-то. Даже если он устал, если он уже был готов заснуть, он мгновенно очнется, схватит первую попавшуюся вещь и прихлопнет несчастного паука с такой силой, что от того и мокрого места не останется. А если пауку посчастливится избежать удара, если он куда-нибудь заползет, спрячется, то человек, даже если он ленив, все перевернет, лишь бы найти безобидное, но внушающее страх насекомое. Страх придает человеку силы. Страх — это сама сила…»
Гиз провел ладонью по ножнам. Коснулся пальцами костяного набалдашника рукояти.
«…схватит первую попавшуюся вещь…»
— Они устали, — негромко сказал Гиз. — Они очень устали бояться и просят меня помочь… — Он покачал головой, наполовину вытащил клинок из ножен. Сталь, как обычно в темноте, светилась, ничего не освещая. — Я помогу им. Но кто поможет мне?..
Гиз часто размышлял вслух. Это помогало ему собраться, сконцентрироваться на проблеме. Кроме того, разговаривая с собой, он успокаивался. Возникало обманчивое ощущение, что он не один, что рядом с ним надежный товарищ, понимающий собеседник.
— Я тоже устал, — сказал Гиз.
— Тогда поспи, — отозвался кто-то, и охотник вздрогнул. Снова ожившие тени отскочили к стенам, вспрыгнули на потолок, закачались, заколыхались, задрожали, страшась света.
Неся перед собой толстую свечу, прикрывая ладонью желтый слабый огонек, в горницу вошла Дила. Сбросила с плеча выделанную овечью шкуру, ногой пихнула ее к сидящему на сундуке охотнику. Присев, поставила на пол свечу. И снова ушла, не закрыв за собой дверь.
Гиз посмотрел на огонек и уже не мог отвести взгляд. Крохотный лоскуток желтого пламени — он один порождал полчища уродливых теней, и каждое его легкое трепыхание отражалось пляской тьмы.
— Словно некромант, поднимающий мертвых, — пробормотал Гиз, невольно сжимая рукоять меча.
— Ты что-то сказал? — Хозяйка снова вернулась. На этот раз она принесла большой ковш, полный воды.
— Нет, ничего… Я просто думаю.
— Здесь тебе попить, — Дила поставила ковш рядом со свечой.
— Спасибо.
— Может быть, надо еще что-нибудь?
Гиз пожал плечами:
— Только лишь то, что я уже просил.
— Я все принесла.
— Нет, не все.
— Что еще? Кажется, ты просил только воды.
— Я просил рассказать мне то, что знаешь ты одна
— Опять, охотник?
— Нет… Я не могу принудить тебя к чему-то. Но я хочу тебе сказать, что мертвяк не зря ходит к твоему дому. Ты это и без меня знаешь. Так что же его сюда гонит? Ты ведь догадываешься, не правда ли?
— Мне нечего тебе сказать, охотник. Спокойной ночи.
— И тебе спокойной ночи, Дила. Но если вдруг ты увидишь кошмар, если тебе станет неспокойно… Я буду ждать тебя, Дила… Подумай. Пойми. Ты можешь помочь мне. Можешь помочь себе и своим детям. Твоим соседям. Просто расскажи то. что знаешь.
— Ты надоел мне, охотник, — женщина отвернулась. — Ты страшно занудлив.
— Мне часто об этом говорили, — усмехнулся Гиз. — Но мало кто из тех людей может это повторить…
Дила хлопнула дверью, не дослушав охотника. Дернулось пламя свечи.
— Сегодня ночью все станет ясно, — негромко сказал Гиз. — Я это чувствую.
25
Гиз хорошо помнил тот день, когда впервые обнаружил свой дар. День, когда его жизнь, едва не оборвавшись, резко переменилась. Так же, как жизнь его друзей — Огерта и Нелти.
Все началось с детской забавы. А закончилось страшной схваткой.
Тогда они сделали невозможное. Три ребенка совершили то, с чем не смогли бы справиться взрослые.
Значит ли это, что в тех детях было нечто особенное?
Или же они были обычными детьми, но страшная встреча как-то их изменила?
И через много лег Гиз не мог дать ответа на эти вопросы.
В одном он был уверен — если б не его дар, они бы не выжили.
Тогда, в тот самый день, их всех спасло предчувствие Гиза…
26
Свеча укоротилась на половину. А ночи не было видно конца.
Гиз лежал на жестком сундуке, укрыв ноги сладко пахнущей овчиной, и наблюдал, как по столбику свечи стекают горячие капли воска. За стеной, совсем рядом, возились мыши — должно быть, там у них было гнездо. Иногда они затихали, и тогда Гиз тихонько стучал пяткой в стену. Мертвая тишина была ему не по душе. А под негромкое шуршание и поскребывание и думалось легче…
Охотник перебирал в уме факты, которые удалось ему узнать. Он представлял их нарисованными на карточках и тасовал эти воображаемые пестрые картинки, мешал, раскладывал по-всякому. Что-то домысливал, что-то отбрасывал. Порой он так увлекался, что забывал обо всем. Даже о своем страхе. Он перешептывался сам с собой. Разговаривал с мечом и со свечой, обращался даже к теням.
Гиз пытался угадать, кто поднял мертвеца. И торопился успеть сделать это до того, как все откроется само по себе.
Охотник знал, что мертвяк — это муж Дилы, бывший муж. Он ушел в лес и пропал. Вернулся только через несколько дней. Ночью пришел домой. Мертвый. И не смог попасть внутрь. Под утро куда-то пропал. А следующей ночью появился вновь… Его видела бывшая жена, она узнала его, испугалась. Это она рассказала всей деревне о мертвяке, но не сказала, кто он такой. Почему? Возможных причин много… Это она первой предложила нанять охотника, чтобы убить мертвяка. Это в ее избе веет холодом. И это она запретила своим детям играть в заброшенном доме.
В доме, который кем-то совсем недавно был начисто выметен. А ход в подвал которого заколочен, точно так же, как заколочены окна в этой горнице — видно, что молоток был в неопытной руке, на дереве множество вмятин от промахов, некоторые гвозди искривлены, забиты не полностью…
Дила что-то скрывает, она сильно напугана, хоть и старается это не показывать.
Дила — некромант? Но почему тогда она боится своего мертвяка? Или же она только притворяется? Надеется провести охотника?
Зачем тогда вообще надо было обращаться к нему за помощью?
Возможно, Дила сама не знает о своих способностях. Она оживила мертвого, не подозревая об этом. А теперь поняла, в чем дело, но боится признаться.
Неужели так?..
Очень похоже на правду…
И все же необходимо сперва убедиться, что догадка верна. Нельзя обвинять невиновного человека.
Нужно подождать.
Совсем немного…
А свеча все короче и короче.
И мысли уже начинают путаться…
Гиз сам не заметил, как провалился в какое-то забытье. Он вроде бы не спал, но и реальности его разум уже не принадлежал. Оцепеневший охотник по-прежнему смотрел на колеблющееся пламя свечи, но не видел его. Сознание Гиза переместилось в другое место, в другое время. Туда, где он был уже не раз.
Охотник вернулся в свой кошмар.
27
— …Он шевельнулся! Шевельнулся! — Гиз пятился от мертвяка. — Я видел!
— Перестань! — побледневший Огерт не двигался с места. Он был старшим в их компании, ему недавно исполнилось тринадцать лет. Он был заводилой, лидером, и этот статус не позволял ему выказывать свой страх. — Ты меня не напугаешь, Гиз. Дурацкая шутка!
— Честное слово, я видел!
— И что же ты видел, малыш? — сейчас голос Огерта звучал издевательски. Но Гиз не обратил на это внимания. Он понимал, что таким образом друг пытается справиться со своим страхом.
— Муха заползла ему в рот! Вы видели? Он съел ее. И дернулся…
Онемевшая Нелти крепко вцепилась в осину, словно собиралась вскарабкаться на нее при малейшей опасности.
— Малыш Гиз наделал в штаны, — сказал Огерт. — Малыш что-то вообразил… Эй, Нелти, ты видела что-нибудь?
Девочка помотала головой.
— Никто ничего не видел… — Огерт вытащил из голенища сапога свой знаменитый тесак и теперь держал его перед собой. — Один только наш малыш…
Гиз снова посмотрел на мертвеца.
Неужели действительно почудилось?
Все та же жуткая гримаса искажала неподвижное страшное лицо.
Но куда делась муха?
— Мне показалось, что он шевельнулся, — неуверенно сказал Гиз. — Его рот закрылся. А потом он дернулся…
Жирная муха выползла из черной ноздри мертвеца.
— Мне показалось… — совсем уже тихо повторил Гиз.
— Ему показалось! — фыркнул Огерт и опустил тесак.
— Пойдемте домой, — жалобно пискнула Нелти.
— Сейчас, — сказал Огерт и шагнул к мертвецу. — Только отрежу лоскут от одежды покойника.
Муха почистила крылья и зажужжала, в очередной раз пробуя взлететь. Гиз смотрел на нее, пытаясь разобраться, что именно в этой мухе ему не нравится.
— Подожди, Огерт…
— Ну что еще?
— Зачем тебе лоскут? — спросил Гиз, хотя и без того знал ответ. Он просто хотел задержать друга, потому что чувствовал нечто…
Тревогу… Опасность…
— Должен же я как-то доказать Рону, что мы здесь были, — пожал плечами Огерт.
— Не подходи к нему близко, Огерт!.. — Гиз следил за мухой. А она вела себя точно так же, как и несколько минут назад, за мгновения до того, как Гизу показалось, что труп ожил. Сперва муха прошлась по носу, потом заползла в гниющую рану на скуле, развернулась там, подпрыгнула, жужжа. Переползла на подбородок, затем на губы…
Кажется, она в точности повторяла все свои действия.
— Ты опять за старое, малыш? — Огерт приостановился.
— Муха… — прошептал Гиз, начиная все понимать. — Я все это уже видел!
— Прекрати! — отмахнулся Огерт. — Второй раз ты меня не проведешь… — Он присел рядом с мертвецом, потянулся к нему, брезгливо морщась.
— Не трогай его, Огерт! — вскрикнул Гиз, уже зная, что сейчас случится.
Жирная муха, перестав жужжать, заползла в черную щель рта.
И вспухшие губы знакомо сомкнулись. С хрустом сжались челюсти. Дрогнули высохшие веки.
Мертвяк шевельнулся. Рука его дернулась, и тонкие страшные пальцы крепко вцепились в ногу Огерта…
28
Гиз очнулся в полной темноте.
Свеча погасла — судя по запаху — только что.
Преодолев неприятное чувство, так похожее на страх, Гиз вытянул руку во тьму. Невольно представилось, что пальцы сейчас ткнутся во что-то холодное, скользкое, разлагающееся… Или кто-то, прячущийся во мраке, совсем близко, крепко схватит за запястье, молча и неумолимо потянет к себе…
От свечи осталась лужа горячего воска — Гиз попал в нее ладонью. Он отдернул руку, вытер ее об овчину, поскреб ногтями жесткую корочку воска, вмиг застывшего на коже.
И вдруг услышал тихий шорох. Напрягся, нашарил меч, взялся за рукоять. Замер, напряженно вслушиваясь.
Через несколько растянувшихся мгновений шорох повторился. Гиз повернул голову в ту сторону, откуда донесся шум, попытался хоть что-то рассмотреть. Медленно приподнялся, вытащил меч из ножен. Клинок чуть светился, как светятся осиновые гнилушки, и охотник почувствовал себя несколько уверенней. Но он все равно ничего не видел.
Гиз, стараясь не шуметь, опустил ноги на пол. Сел. Чуть наклонился вперед, повел перед собой мечом. Тихо шепнул:
— Кто здесь?
…с мертвяком нельзя разговаривать…
Опять что-то зашуршало — на этот раз совсем рядом, где-то на уровне пола. Казалось, невидимый враг, подкрадываясь, ползет по-змеиному.
Гиз левой рукой нашарил пустые ножны, сжал их, ощупал. Кончиками пальцев нашел сторону, на которой была прикреплена тонкая полоска наждачного камня.
Шуршание послышалось справа. Потом, мгновением позже, слева.
Гиз крепко прижал клинок к ножнам. Пригнулся, напружинился, готовый броситься на врагов, если они действительно прячутся во тьме. Если их можно будет увидеть…
— Дила, это ведь не ты? — чуть слышно спросил он. — И не вы, дети?
Вместо ответа Гиз снова услышал шорох.
Больше он ждать не стал — рывком вскочил, шаркнул сталью клинка о каменную пластину на ножнах, высек сноп искр — короткая вспышка отбросила мрак к стенам. И Гиз успел разглядеть своих противников.
«В темноте они могут напугать даже самого храброго человека…»
— Мыши, — выдохнул Гиз, досадуя на свой страх, злясь на свое разыгравшееся воображение. — Ну конечно же, мыши…
Он опустил меч, присел на угол сундука.
Страх бесследно испарился. Тьма уже не казалась жуткой, а тишина — зловещей. Даже кошмар забылся.
Гиз усмехнулся, покачал головой. Хорошо, что никто не видел, как он тут размахивал клинком, распугивая домашних мышей.
Он забрался на сундук, отложил меч, укрыл ноги овчиной, закрыл глаза, не собираясь спать — не для того он сюда пришел. И опять услышал шорох.
Осмелевшие грызуны, кажется, вернулись.
— Со мной вам не справиться, — негромко сказал Гиз. — Лучше идите жрите мертвяка… — Он махнул рукой, словно действительно отправлял грызунов на поиски мертвечины, как вдруг что-то глухо ударило в заколоченное окно…
29
Вот уже которую ночь Дила не могла заснуть. Бессонница изводила ее, лишала сил и подтачивала рассудок. Порой женщина впадала в забытье, полное кошмаров, и тут же приходила в себя, трепеща от ужаса.
Она еще как-то держалась. Те немногие люди, что заглядывали к ней, думали, что с ней все в порядке. Да, она сильно изменилась — осунулась, подурнела, вроде бы даже постарела; иногда она заговаривалась, порой вдруг начинала беззвучно плакать. Но соседи объясняли это тем, что она сильно страдает, потеряв мужа. К ней относились с сочувствием, ее жалели. А она чувствовала себя перед всеми виноватой. И это мучило ее не меньше, чем бессонница…
Спать она могла лишь днем, да и то — чутко, тревожно, пробуждаясь от малейшего шума. Кошмары приходили к ней и в светлое время суток; она подозревала, что разговаривает во сне, кричит, и потому не решалась спать, когда дети были дома.
Она боялась выдать свою тайну.
И она уже начинала понимать, что тайна эта рано или поздно сведет ее с ума…
30
Гиз шепотом выругался и снова схватился за меч.
Это уже были не мыши — в окна стучать они не умели.
Тогда, может, быть птица? Ударилась сослепу в заколоченную раму, свалилась оглушенная на землю…
Удар прозвучал вновь — словно человек бил кулаком по доскам, требуя, чтобы его впустили. Пьяный человек или до изнеможения уставший.
Или мертвый…
Гиз провел клинком по каменной пластине на ножнах, сея на пол крохотные искорки. Заставил себя успокоиться, сдержал дыхание, унял сердце.
В горнице сделалось нестерпимо холодно. Даже кожу на щеках покалывало.
Сильный некромант творил свое черное колдовство…
Гиз тихонько соскользнул на пол. Медленно подкрался к забитому толстыми досками окошку. Затаил дыхание, прислушался…
На улице расхаживал мертвец. Шаркал ногами, ворчал, хрипел. Гиз не видел его, но мог совершенно точно сказать, где тот сейчас находится… Вот он подошел к высоко поднятому окну, ударил в доски, заскреб ногтями по стене, запыхтел, пытаясь на нее влезть. Потом засмеялся жутко, бесчувственно. Умолк. Перешел к другому окну, попробовал, крепко ли приколочены доски, подергал их. Щелкнул зубами, медленно побрел вдоль стены…
Гиз следовал за мертвяком.
Они были совсем рядом — их разделяла бревенчатая стена. И они оба чувствовали присутствие друг друга.
— Ну, давай же… — прошептал Гиз. Мертвяк шел к крыльцу и вот-вот должен был учуять петушиную кровь. — Давай…
Охотник прижался к доскам, приложил ухо к тонкой щели, из которой веяло теплым уличным воздухом.
1 2 3 4 5 6