А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Пьесы –

Леонид Андреев
ЕКАТЕРИНА ИВАНОВНА
Пьеса в четырех действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч С т и б е л е в, видный общественный деятель.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а, его жена.
В е р а И г н а т ь е в н а, его мать.
А л е к с е й Д м и т р и е в и ч С т и б е л е в, брат его, студент.
Т а т ь я н а А н д р е е в н а, мать Екатерины Ивановны.
Е л и з а в е т а И в а н о в н а (Лиза), сестра Екатерины Ивановны.
А р к а д и й П р о с п е р о в и ч М е н т и к о в.
П а в е л А л е к с е е в и ч К о р о м ы с л о в, художник
Т о р о п е ц, художник
Л ю д в и г С т а н и с л а в о в и ч, художник
Ф о м и н, студент.
Т е п л о в с к и й.
Ж у р а, племянник Коромыслова.
Г у в е р н а н т к а у Стибелевых.
Г о р н и ч н а я С а ш а
М а ш а, горничная Коромыслова.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Первый час ночи на исходе.
В большой барской столовой тот легкий беспорядок, который оставляет за собой ушедший день. Пусто; вверху, в люстре над столом, горит одна только лампочка, и это дает чувство неприятной асимметрии. В первую минуту кажется, что все в доме уже спят, но нет: слышны голоса. И, приглядевшись, видишь, что одна дверь неплотно закрыта, и в щель идет яркий свет, и за дверью громко и тревожно говорят двое, мужчина и женщина. Голоса то падают, то возвышаются почти до крика, перебиваются короткими, но глубокими паузами, раз даже слышны слова: «Ты лжешь!» – коротко и гневно выкрикивает мужской голос.
В наступившей паузе слышнее стук маятника. Приоткрывается досель незаметная дверь в левой стене, и наполовину выходит студент, высокий, безбородый, с длинной шеей, в тужурке; в руках у него маленький поднос с двумя пустыми стаканами от чая. Что-то, извиняясь, говорит назад, в свою комнату, и приотворяет дверь. Осторожно, чтобы не стукнуть, ставит поднос на стол и, внимательно вытянув шею, прислушивается к голосам, возобновившим свой непонятный, тревожный и тяжелый спор. Потом так осторожно, без шуму, возвращается назад и плотно закрывает за собою дверь. Голоса становятся громче.
М у ж ч и н а. А я тебе говорю…
Ж е н щ и н а. Ты не смеешь, это подло!
М у ж ч и н а. Молчать! Ложь! Ты уличная…
Ж е н щ и н а. Что ты, Горя! Погоди! Не тронь! Нет, нет.
Слова обрываются, мгновение полной и глубокой тишины – и один другим раздаются два выстрела: раз! раз! – И сразу пропадает тишина и все становится криком, шумом, беготней. Из-за двери, откуда стреляли выскальзывает полуодетая женщина и быстро пробегает, что-то крича в столовую; за нею, стукнувшись о притолку, выбегает высокий, без пиджака, мужчина и еще раз стреляет ей вслед: со стены сверху валятся осколки разбитой тарелки. Но стреляющего уже охватили по плечам крепкие руки: то выбежал из своей комнаты студент в тужурке и борется, отнимая револьвер. За ним стоит растерянно второй студент, в сюртуке, видимо, посторонний в доме, не знает, что ему делать.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Пусти! Я ее убью! Она…
А л е к с е й. Отдай револьвер!
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Пусти, ты меня душишь. (Роняет на пол револьвер.)
А л е к с е й. Фомин, возьмите. Да револьвер, pевольвер возьмите… а, черт! Ну и сильный же ты, Горька, вот не ожидал, что ты такой сильный. Сиди!
Сажает его на стул. Фомин, все так же неловко и растерянно держась, поднимает револьвер и прячет в карман .
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Я ее ранил.
А л е к с е й. Нет, цела.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Второй попал.
А л е к с е й. Нет, цела, бежала. Боже мой, что же это! Надо узнать. Фомин, пойдите узнайте.
Ф о м и н. Я не знаю, куда идти.
А л е к с е й. Да в дверь, да в ту, в ту… а, черт! Товарищ первый раз пришел, а ты тут такое… Ах, Горюшка, Гори да что же это! Воды хочешь? – у тебя руки дрожат, можно, как можно!
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Да пусти ты меня!
А л е к с е й. Прости, забыл. Горя, брат, что
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Она изменила мне.
А л е к с е й. Врешь!
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Какая подлость, Боже мой, Боже мой! Ах, брат Алеша, брат Алеша, что делается на свете! Ты подумай: наша Катя, наша чистая Катя… ведь и ты любил ее, это правда, любил? – скажи!
А л е к с е й. Да и люблю! И не… Вам что надо, что вы лезете?
Полуодетая горничная в двери из внутренних комнат.
Г о р н и ч н а я. Я… я думала…
А л е к с е й. Убирайтесь! Тоже – лезут!
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Никого не пускай.
А л е к с е й. Нет, нет. Ты что говоришь?
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Я ничего. Изменила, брат, изменила!
А л е к с е й. Конечно, любил и люблю. И не поверю, пока сам…
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Молчи! Раз я тебе говорю… или я так ни с того ни с сего стану стрелять в человека? Я!
А л е к с е й. Да уж! Сиди, сиди, верю. Что же он не идет?
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Кто?
А л е к с е й. Фомин.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Она ранена?
А л е к с е й. Неизвестно. Сейчас придет Фомин… чего тебе, воды?
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Да.
А л е к с е й. Вот, пей… как руки-то дрожат.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Ты подумай: у женщины двое детей!
А л е к с е й. Ладно, ладно… А, Фомин, наконец, ну что? – что вы там пропали.
Ф о м и н. Ничего. Я не мог найти дороги. Пошел в какую-то дверь.
А л е к с е й. Да что ничего… а, черт! Она ранена?
Ф о м и н. Нет, нет, нисколько.
А л е к с е й. Ну, и слава Богу.
Георгий Дмитриевич громко смеется.
Ф о м и н. Там какая-то пожилая дама… Да вот!
Громко плача, входит высокая, полная дама, одета наскоро по-ночному, торопится.
В е р а И г н а т ь е в н а. Горюшка, что же это, голубчик ты мой, Горюшка! Слышу… ночью… стреляют… До чего я дожила, Господи! Слышу… ночью… стреляют…
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч (нетерпеливо и резко). Ах, мама! Ну и ночью, ну и стреляют, ну и что же? Ах, мама, всегда вы не те слова скажете, что надо.
А л е к с е й. Молчи, Горя. Не плачь же, мама, успокойся, все благополучно.
В е р а И г н а т ь е в н а (плачет). Какое же это благополучно. Ранена она, что ли?
А л е к с е й. Да нет, мимо. Промах!
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч (смеется). Мимо!
В е р а И г н а т ь е в н а (плачет). Хоть бы о детях подумали. Двое детей ведь.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Мама!
В е р а И г н а т ь е в н а. Что теперь будет? Член Думы, депутат, и так тобою все гордятся, и вдруг теперь под суд как какой-нибудь уличный…
А л е к с е й. Ничего не будет, мама, никто не узнает.
В е р а И г н а т ь е в н а. Как никто – а прислуга? Ты посмотри сейчас, что на кухне делается. Сюда-то боятся идти; Саша уж за дворником хотела бежать, да я ее не пустила: куда, говорю, дура, тебе это послышалось! Завтра же к отцу в деревню уеду, завтра же! Всегда я тебе говорила, Горя, что она плохая женщина…
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Молчите, мама, вы не смеете…
В е р а И г н а т ь е в н а. А стрелять лучше? Слушал бы, Горюшка, мать, так и стрелять не нужно было бы.
А л е к с е й. Ты ее не знаешь, мама. Молчи!
Ф о м и н (тихо). Стибелев, может быть, мне уйти?
А л е к с е й (громко). Да чего уж: раз попал в свидетели так сиди. Правда, посидите, Фомин, а то так все это… Хочешь вина, Горя?
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Нет.
А л е к с е й. Иди оденься, ты весь дрожишь. Дать пиджак? Я дам.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Нет. Что она делает?
А л е к с е й. Сейчас узнаю.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Пусть сейчас же уезжает. Сейчас же, слышишь?!
А л е к с е й. Да, да, я ей скажу. Да, думаю, она и теперь не останется. Вы тут посидите, я сейчас…
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Денег дай ей.
А л е к с е й. Какие еще деньги!
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Говорю – дай. И немедленно уезжала! Алексей!
А л е к с е й (оборачиваясь от двери). Да что?
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Чтобы немедленно уезжала.
А л е к с е й. Да уж! Сама не останется, я думаю… Хорошо, хорошо! (Уходит.)
В е р а И г н а т ь е в н а. Садитесь, молодой человек. Как ваша фамилия?
Ф о м и н. Фомин. Я товарищ вашего сына.
В е р а И г н а т ь е в н а. Вот как Бог привел познакомиться! Садитесь. Который же теперь час?
Ф о м и н. Без десяти минут час. Ваши отстают на пять минут.
В е р а И г н а т ь е в н а. Ох, Господи, вся еще ночь впереди, а я уж думала… Горюшка, надень что-нибудь, голубчик, тебе холодно.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч (ходит по комнате). Нет!
В е р а И г н а т ь е в н а. Это ты разбил тарелку? Горюшка, сын ты мой несчастный, так как же мы теперь с тобой будем? (Плачет.)
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Не знаю, мама, как-нибудь проживем.
В е р а И г н а т ь е в н а. Ты ей детей не отдавай, Горя! Она их развратит.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. У меня нет детей. У меня ничего нет.
В е р а И г н а т ь е в н а. Как ничего? А Бог?
Георгий Дмитриевич смеется, не отвечая.
Стыдно так, Горя!
Ф о м и н (нерешительно). Может быть, я лишний? Да и пора мне.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Оставайтесь. (Брезгливо и резко.) Как вы не поймете, коллега, что сейчас не может быть посторонних. Смешно и дико: только сейчас чуть не был убит человек, смерть еще стоит в углу, а он говорит: посторонний, лишний! Когда все спокойно, тогда он не лишний, а как только нужно, как только что-нибудь случилось… Нелепость какая!
В е р а И г н а т ь е в н а. Не волнуйся, Горюшка, молодой человек побудет. Побудьте, молодой человек, а то нам страшно.
Ф о м и н. Я с удовольствием.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Вместо того чтобы бежать куда-то и прятаться, вы лучше посмотрите внимательнее и подумайте, что делается. Вы еще молоды, вам это может пригоди… пригодиться. Мама, это дети плачут?
В е р а И г н а т ь е в н а. Нет, не слышу. А может быть и плачут.
Плачет.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Да, пусть плачут. Вы посмотрите: ведь это ночь. Вы понимаете: ночь. И дом, хороший дом: видите, какая роскошь? А там плачут дети…
В е р а И г н а т ь е в н а. Она тебе созналась?
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Да, почти. Не мешает мама. И вы подумайте… ведь вы знаете меня.
Ф о м и н. Как же! Я и в Думе вас слыхал.
В е р а И г н а т ь е в н а. Надел бы ты пиджак, Горя.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Нет. И вы подумайте: что нужно пережить, испытать человеку, такому, как я, чтобы взять револьвер и… Да, о чем я сейчас говорил? Да: я говорил, что ночь. Вот где ночь (бьет себя по лбу), понимаете? – вот где ночь. Да что там делают с детьми, бьют их что ли! Это невозможно.
Быстро открывается дверь в столовую, и на пороге показывается Е к а т е р и н а И в а н о в н а, жена. За нею Алексей, безуспешно старается удержать ее.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Я уезжаю, вы слышите, уезжаю! Но вы подлец, да, да, вы хотели убить меня…
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч (бешено). Уберите ее! Иначе… Вон!
А л е к с е й. Катя!..
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Вы хотели убить меня! (Закрывает глаза ладонями рук и закидывает голову назад, точно готовясь упасть.)
А л е к с е й. Да, да, – ах, да уходи же, Катя, ты с ума сошла!
Е к а т е р и н а И в а н о в н а (оборачиваясь к нему). Алеша, Алеша, он хотел убить меня… Только Бог… для детей… Только Бог спас…
С внезапным рыданием уходит. Алексей сзади загораживает ее.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч (делая шаг к двери). Вон!..
В е р а И г н а т ь е в н а (в ужасе). Горя!..
Ф о м и н. Послушайте же…
В е р а И г н а т ь е в н а. Горя… Пожалей меня, Горя! Я не могу… Я сейчас… Воды мне дайте, воды!..
Ф о м и н. Послушайте, нельзя же, послушайте…
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Ну хорошо, ну хорошо …. дайте же ей воды.
Вера Игнатьевна в полуистерике пьет воду. Входит Алексей и на ходу быстро взглядывает на мать, потом на брата.
А л е к с е й. Так… Ты еще что, мама?
В е р а И г н а т ь е в н а. Я ничего, уже прошло. Горя, Горя…
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Зачем ты пустил ее сюда? – силы не хватило удержать?
А л е к с е й (угрюмо). Не хватило. Она совсем с ума сошла.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Отчего плачут дети?
А л е к с е й. Оттого, что их одевают. А и плохо же ты стреляешь, брат Георгий!..
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Хм… А лучше было бы, если бы убил, так, по-твоему?
А л е к с е й. Может быть, и лучше.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Как тебе известно, я не умею стрелять. Я не спортсмен…
А л е к с е й. А не спортсмен и не умеешь стрелять, так и не берись.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Алексей!..
А л е к с е й. Ну, ну, не сердись, я и сам, кажется, немного ошалел. С вами ошалеешь.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Это рассуждение спортсмена. Ты слишком много времени посвящаешь гимнастике и борьбе, и твои взгляды – извини – отдают ареной. В мое время студенты…
А л е к с е й. Верно, Горюшка, верно. Спортсмен и говорю глупости. Прости, милый, не сердись, ну, дай руку, ну, ладно. Я тебе сейчас пиджак принесу – где он, в кабинете?
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Да. Не надо.
А л е к с е й. Нет, надо. Некрасиво так-то бегать. Что, брат, ни говори, а пиджак – это приличие, и человек без пиджака… (Уходит в кабинет.)
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Алексей!..
В е р а И г н а т ь е в н а. Он так тебя любит, Горюшка, он это нарочно шутит, чтобы успокоить тебя. Выпил бы ты вина, Горя.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Дайте.
Вера Игнатьевна встает, чтобы достать из буфета вино. Одновременно из разных дверей входят Алексей с пиджаком в руках и г у в е р н а н т к а-француженка, кокетливая, завитая; держится вызывающе.
Г у в е р н а н т к а. Мадам просила сказать…
А л е к с е й. Ну-ка, надень, Горя. Что Екатерина Ивановна просила передать?
Г у в е р н а н т к а. Мадам просила передать Георгию Дмитриевичу, что она возьмет для Катечки их шубу, так как на улице большой холод.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Да, да, пожалуйста.
Г у в е р н а н т к а. Завтра шубу пришлют.
А л е к с е й. Скажите, хорошо. Вам еще что-нибудь надо?
Г у в е р н а н т к а. Мне? Нет, ничего.
Уходит, прищурив глаза на Георгия Дмитриевича. Молчание.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Вот что, мама: я знаю, вам это неприятно сейчас… Пойдите, посмотрите, что там дети, как их одевают и вообще. Только, пожалуйста, мама, ни слова не говорите… Екатерине Ивановне: достаточно…
В е р а И г н а т ь е в н а. А что мне ей говорить? Что надо было сказать, то уж сказала. А теперь что ж говорить. А как же ты тут? – уж ты, Алеша, его не оставляй.
А л е к с е й. Хорошо, хорошо, мама. Иди. Дай-ка и мне. Горя, стаканчик вина. Фомин, вы не хотите?
Ф о м и н. Нет, Стибелев, благодарю.
Вера Игнатьевна уходит.
А л е к с е й. Горюшка, а не пройдем мы с тобой на минутку в кабинет?
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. В кабинет? Нет, не хочу.
А л е к с е й. Да, да… Ну, так вот что: пойдите, Фомин, на минутку ко мне в комнату, покурите. Я вас потом позову.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Может быть, коллега домой хочет?
Ф о м и н. Нет, я с удовольствием посижу. Еще рано. (Уходит.)
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Ну и дубина же этот товарищ.
А л е к с е й. Нет, это он от деликатности не знает, что ему делать… Сам посуди, положение ведь, действительно неловкое. Горя… Ты что же это, Горя, а?
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Как видишь, Алеша.
А л е к с е й. Ты где револьвер взял? – я сперва подумал, что это ты моим воспользовался.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Нет, третьего дня купил.
А л е к с е й. Так, купил. Значит, с заранее обдуманным намерением?
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Значит. Как это страшно, брат, когда среди ночи одевают детей, чтобы ехать, и дети плачут. Катечка в моей шубе… э, да не все ли равно теперь, Вот тебе и жизнь моя, Алексей, вот тебе и жизнь. Какая тоска!
А л е к с е й. Ты не сердись на меня, Горя, но… уверен ли ты, что… Конечно, если у тебя на руках факты, то… Но никак, никак не могу я себе представить, чтобы Екатерина Ивановна, Катя…
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. А я мог? Но факты, брат, факты!
А л е к с е й (с недоверием). Конечно, если факты… Нет, нет, я ничего не говорю, я только удивляюсь. Ведь пять лет вы с нею жили…
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Почти шесть…
А л е к с е й. Почти шесть, – и ведь ничего же не было такого? И Катя… и ты сам же звал ее «не тронь меня», да и все мы… и просто, наконец, она не похожа на женщин, которые изменяют!
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Зови ее Екатерина Ивановна.
Молчание.
Что она там делает? – ты говоришь: с ума сошла.
А л е к с е й. Укладывалась, когда я пришел.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Она очень… испугана?
А л е к с е й. Да, кажется. Может быть, тебе сейчас тяжело об этом говорить? – тогда давай о чем-нибудь другом.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Давай о другом. Но какое все-таки счастье, что я не попал в нее! И неужели это могло быть, и пуля могла попасть в нее и убить. Убить? – странное слово. Да, я стрелял. Три раза, кажется? Да, три раза.
А л е к с е й. Ты в кабинете стекло в книжном шкафу разбил.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. А вторая пуля где?
А л е к с е й. Не видал.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Надо поискать. Третья здесь… Алеша?
А л е к с е й. Ну?
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Тебе кажется это диким? О чем ты думаешь?
А л е к с е й. Да все о том, как ты плохо стреляешь. Послушай, Горя, если тебе не больно об этом говорить… я все никак, брат, не могу представить… Кто он, ну, этот самый?
Молчание.
К о р о м ы с л о в , да?
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Почему Коромыслов? (Подозрительно.) Почему Коромыслов? У тебя есть какие-нибудь данные? Почему Коромыслов?
А л е к с е й. Постой, какие данные… я просто спрашиваю тебя.
Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Екатерина Ивановна'



1 2