Две недели могут пролететь незаметно.
Две недели. Эти две недели были самыми долгими в моей жизни.
Спросите, почему? Для меня они были подобны аду. Одиночество. Полностью,
совершенно, до боли один посреди толпы. В сердце неонового города я стоял
посреди улицы и кричал на прохожих. Я был полностью истощен. Я был на
грани.
Две недели я гулял, спал, где хотел: в парках на скамейке, на
роскошном свадебном ложе в "Уолдорфе", на кровати у себя дома; и ел, где
хотел и что хотел. Не стоит называть это воровством, когда я был не
голоден, то ничего не трогал. И все это время я не мог избавиться от
ощущения полного истощения.
Несколько раз я наведывался домой, но как оказалось я Альме был
теперь не нужен. Да-да, вообще. Никогда бы не подумал, что она еще
способна на это, особенно при том весе, который она успела набрать за
последние пару лет... но ОН действительно появился.
Джордж Рэймз. Мой начальник. Точнее, мой бывший начальник... поправил
я себя.
Так что теперь я не чувствовал себя обязанным перед домом и женой.
У Альмы был дом, была Жашу. Как оказалось, у нее есть и Джордж Рэймз.
Вот толстый гамбургер!
К концу второй недели я чувствовал себя полностью разбитым. Грязный,
небритый - кого это теперь волнует? Кто меня может увидеть... и кого бы
это волновало, если бы кого-то это вообще могло волновать!
На смену первоначальной враждебности пришел более конкретно
выраженный антагонизм по отношению ко всем окружающим. Я стал пинать
ничего не подозревающим прохожим, проходящим мимо меня, хотя меня это и
тревожило. Я бил женщин и шлепал детей... Мне были безразличны их стоны и
крики. Что их боль по сравнению с _м_о_е_й_ болью - особенно если
учитывать, что никто из них не издал ни звука. Ведь именно этого я и
хотел. Я действительно страстно желал добиться крика или стона хотя бы у
кого-нибудь из них, проявления боли, своеобразного доказательства того,
что я по крайней мере еще существую.
Но я так ничего и не добился. Ни звука.
Две недели? Кошмар! Потерянный рай!
Прошло уже чуть больше двух недель, и я более-менее обосновался в
холле "Сэйнт-Морица". Лежу я там на тахте: на глаза надвинута шляпа,
которую я одолжил у какого-то прохожего, как мною опять овладело животное
желание бить всех подряд. Я опустил ноги на пол и отодвинул шляпу назад.
Мне на глаза попался мужчина в свободном плаще, облокотившийся на
сигаретный аппарат. Он читал газету и время от времени посмеивался. "Ах
ты, молокосос, подумал я, какого _ч_е_р_т_а_ ты здесь смеешься?
Меня это так разозлило, что я поднялся на ноги и ринулся на него.
Увидев, как я на него лечу, он отступил в сторону. Конечно, я ожидал, что
он не прервет чтение даже когда я обрушусь на него, поэтому подобное
движение застало меня врасплох. Я врезался корпусом в сигаретный ящик, да
так, что у меня дыхание перехватило.
- Нехорошо, малыш, - стал укорять меня мужчина в плаще, водя у меня
перед носом своим тощим пальцем, - разве можно так некультурно себя вести?
Пытаться ударить человека, который тебя даже не видит?
Он схватил меня за воротник и ремень и бросил через весь холл. Я
пролетел сквозь стопку почтовых открыток и приземлился на живот. Проехав
по полированному полу, я хорошенько стукнулся об вертящуюся дверь, но боли
даже не почувствовал. Я расселся на полу и смотрел на него широко
открытыми глазами. Он стоял, руки на поясе, и во всю смеялся. Я не мог
выдавить ни единого звука.
- Что, мух ловишь, приятель?
Я был настолько удивлен, что и после этого мой рот остался открытым.
- В-вы _в_и_д_и_т_е_ меня! - закричал я. - Вы можете меня
в_и_д_е_т_ь_!
Он жалостливо посмотрел на меня и фыркнул.
- А почему бы и нет, - он уже было стал удаляться, но остановился и
бросил через плечо. - Не думаешь же ты, что я один из них? - он показал
пальцем в сторону людей, снующих по холлу.
Мне это никогда даже не приходило в голову.
Я был уверен, что я один такой.
Но это не так, ведь передо был этот тип!
Я ни на секунду не усомнился, что он просто может видеть меня, а так
ничем не отличается от остальных. С той самой секунды, как он тут так
отделал меня, было ясно, что с ним произошло тоже самое, что и со мной. Но
почему-то он относился к этому гораздо спокойнее. Можно подумать, это
просто какая-то вечеринка и он играет здесь роль хозяина.
Он уже направился в какую-то другую сторону.
Я бросился за ним в ту секунду, когда он нажал кнопку вызова лифта и
успел еще удивиться, зачем он это делает. По своему опыту я знал, что если
там сидит лифтер, ничего не будет.
- Эй! Одну минутку...
Появился лифт, там сидел какой-то старик в мешковатых штанах.
- Я был на шестом, мистер Джим. Спустился сразу же по вашему вызову,
- сказал он и улыбнулся мужчине в плаще, которого звали Джимом.
Тот похлопал его по плечу.
- Спасибо, Денни. Мне наверх, в мой номер.
Я направился к ним, но Джим слегка толкнул старика локтем и кивнул в
мою сторону с заметной неприязнью.
- Вверх, Денни, - сказал он.
Двери лифта начали закрываться. Я едва успел подбежать к ним.
- Эй, подождите. Меня зовут Винсоки. Альберт Винсоки, как в той
песенке, ну знаете: "Вкалывай, Вин..."
Двери чуть не прищемили мне нос.
Я был на грани безумия. Единственный человек (не единственный, понял
я потом), который мог меня видеть и я потерял его... Теперь можно искать
сколько угодно и никогда никого больше не встретить.
Я был в такой ярости, что чуть не проморгал самый легкий способ найти
их. Взглянул на счетчик этажей: стрелка двигалась вверх, вверх, вверх,
пока не остановилась на десятом этаже. Я подождал, пока второй лифт не
опуститься вниз - там, где лифтер не мог видеть меня - вышвырнул оттуда
оператора... и поехал наверх.

Мне пришлось облазить почти весь этаж, все коридоры, пока я наконец
не услышал, как за очередной дверью кто-то разговаривал со стариком.
Я хорошо все слышал.
- Новенький какой-то, Денни. Грубиян, совершенно ничтожная форма
низшей жизни.
Тот ответил:
- Да, мистер Джим, мне так нравиться слушать все, что вы говорите. А
то сейчас все такие умники. Мне действительно было очень тоскливо, пока я
вас не встретил.
- Да, Денни, я знаю.
Лично я никогда не слышал более снисходительного тона.
Я понимал, что они не откроют дверь, поэтому отправился но поиски
горничной. Кольцо со всеми ключами лежало у нее в кармане в переднике и
она даже не заметила, как я снял необходимый мне ключ. Я вернулся к двери
и остановился перед ней в раздумьи.
У меня появилась мысль и я бросился бегом назад к лифту. Спустившись
на первый этаж, я забрался в кабинку, где оформляли счета и держали все
наличные. То, что мне было нужно я нашел в нижнем ящике кассы. Сунув это в
карман плаща, я вернулся наверх.
Оказавшись перед дверью, я почувствовал растущее колебание. Но мне
была хорошо слышна их болтовня. Дверь я открыл отмычкой горничной.
Когда двери распахнулись, тот, кого звали Джимом, вскочил с кровати и
уставился на меня.
- Что вам здесь надо? Убирайтесь от сюда к черту, пока я сам вас не
выкинул!
И стал выжидающе на меня глядеть.
Я вытащил из кармана то, что взял в кассе и направил эту штуку на
него.
- Сядьте и успокойтесь, мистер Джим. Тогда и проблем у вас не будет.
Он поднял руки - получилось очень мелодраматично - и, едва
переставляя ноги, стал отходить, пока не уперся в кровать, куда и
приземлился.
- Да нет, руки можете опустить, - сказал я. - А то это напоминает
плохой детектив. - Его руки самопроизвольно упали вниз.
Денни взглянул на меня.
- Что ему нужно, мистер Джим?
- Не знаю, Денни, не знаю, - медленно и задумчиво произнес тот. Его
взгляд был сосредоточен но стволе револьвера в моих руках. В глазах застыл
страх.
Оказалось, что я дрожу. Я старался держать пистолет ровно, но у меня
ничего не получалось и он ходил из стороны в сторону и возникало ощущение,
что я нахожусь в центре торнадо.
- Нервы шалят, - сказал я частично для того, чтобы они заметили это,
если еще не успели, и частично, чтобы убедить себя, что хозяин положения
здесь все-таки я. - Не делайте глупостей и хуже не будет.
Мистер Джим сидел совершенно неподвижно, руки лежали на коленях.
- За последние две недели я не раз был близок к безумию. Никто меня
не видит, не слышит, не замечает, даже моя жена. И так все две недели.
Можно подумать, я уже мертв... и тут я встречаю вас. С вами двумя
произошло тоже самое, что и со мной. И я хочу знать, в чем дело. Что
именно произошло со мной?
Денни посмотрел на мистера Джима, затем на меня.
- Он, что, совсем, мистер Джим? Может врезать ему пару раз, мистер
Джим?
Старик никогда не решиться на это.
Надо отдать должное, Джим понял это.
- Нет, Денни. Сиди спокойно. Ему просто нужна информация. Думаю,
будет справедливо поделиться с ним тем, что мы знаем, - он посмотрел на
меня; его лицо было похоже на выжатую губку.
- Меня зовут Тремпсон, мистер... э... как-вы-там-сказали-вас-зовут?
- Я еще не представлялся, но вообще-то - Винсоки. Альберт Винсоки.
Как в песне.
- Да, мистер Винсоки, - к мистеру Джиму вернулось самообладание и та
же презрительная усмешка, когда он увидел, что я в чем-то завишу от него.
- О причине вашей нынешней незаметности - все-таки вас нельзя считать
бестелесным, знаете ли... вы можете нажать на курок и убить меня, вас
может задавить грузовик - все это довольно сложно. Боюсь, что не смогу
дать вам научных объяснений и вряд ли вообще кто-нибудь сможет. Попробуем
так...
Он закинул ногу за ногу и я тут же опять поднял револьвер. Он как ни
в чем не бывало продолжил.
- В нашем мире появились силы, мистер Винсоки, которые стараются
незаметно сделать нас всех совершенно одинаковыми. Силы, которые пытаются
сокрушить и обезличить нас. Ведь признайтесь, вы идете по улице и не
замечаете лиц, правда? Вы безлики - сидите ли вы в кинотеатре или
прячетесь от всех в сумрачной комнате и смотрите телевизор дома. Когда вы
оплачиваете счет, или квитанцию за парковку, или просто разговариваете с
людьми, все они смотрят на то, что вы делаете, на ваши поступки, а не на
вас.
- У некоторых это зашло еще дальше. Всю жизнь мы стали настолько
незаметны, я бы даже сказал покинуты, что обезличивающие нас силы
поработали достаточно над нами и превратили в то, во что хотели, чем мы и
являлись на самом деле. Бах! - исчезли для всех, кто окружал нас. Теперь
уразумели?
Я уставился на него.
Конечно, я понимал, о чем он говорит, как не заметить этого в нашем
великом мире машин, который мы сами для себя сотворили. Вот в чем дело. С
самого рождения я ничем не отличался от остальных и с самого начала не
представлял интереса, вот и исчез для всех окружающих. Это как светофильтр
для фотоаппарата. Возьмите красный и все сразу станет красным. Вот так и
со мной получилось. На внутренних светофильтрах всех людей оказались
надеты светофильтры против меня. И против мистера Джима, и против Денни...
- И много нас таких?
Мистер Джим развел руками.
- Ну, в общем - достаточно, Винсоки. - Достаточно. Скоро их будут
сотни, а потом и тысячи. Если все так и будет продолжаться... люди все
покупают в супермаркетах и обедают в скоростных закусочных, еще эта новая
телевизионная реклама, действующая на подсознание... ну, я уверен, можно
ждать пополнения.
- Но ко мне это не относится, - добавил он.
Я посмотрел на него, затем на Денни. У того на лице было полное
безразличие. Так что я обратил все свое внимание на Тремпсона.
- Что вы имеете в виду?
- Мистер Винсоки, - одновременно терпеливо и снисходительно принялся
объяснять он, - я был профессором в колледже. Конечно, ничего особо
выдающегося и, если честно, думаю, студенты скучали на моих занятиях. Но я
знал свой предмет, это было финикийское искусство. Мои студенты приходили,
уходили и никогда не обращали на меня внимание. У кафедры никогда не было
причин признать меня профессионально непригодным и я продолжал работать.
Вот так я и начал блекнуть.
- Я долго скитался, как и вы, наверное, но быстро почувствовал вкус к
подобной жизни. Никакой ответственности, никаких растрат, борьбы за
существование. Живи как хочешь, бери что хочешь. Потом я встретил Денни -
он был здесь раньше мальчиком на побегушках и никто не обращал на него
внимания - он стал для меня другом и слугой. Мне нравиться такая жизнь,
мистер Винсоки. Вот почему меня так озаботило ваше желание присоединиться
к нам. Не очень-то мне хочется нарушать "статус кво" в этом щепетильном
деле.
Я понял, что слушаю сумасшедшего.
Мистер Джим Тремпсон был простым бедным учителем, и его постигла
такая же судьба, как и меня. Но если, как я теперь понял, я превратился из
зануды в стиле Милкветоста в человека, достаточно отчаянного, чтобы взять
в руки пистолет, и достаточно безрассудного, чтобы быть готовым пустить
его в ход, то он стал страдать мономанией.
Здесь было его королевство.
Но ведь на этом мир не кончается.
Я понял, что разговаривать с ним нет смысла. Силы, которые ломали и
сокрушали нас до тех пор, пока мы не стали настолько малы, что мир
перестал замечать нас, поработали над ним добросовестно. Его уже не
спасти. Его устраивает жизнь, в которой его никто не замечает, не видит,
не слышит.
И с Денни тоже самое. Они довольны. Более того... они
сверхудовлетворены. И за последующий год я встретил немало подобных типов.
Совершенно одинаковых. Но я не такой. Я хочу бороться с этим. Хочу, чтобы
меня снова все видели.
Я пытаюсь добиться этого изо всех сил. И мне известен всего один
способ.
Может это и глупо звучит, но когда люди спят на ходу, когда они...
э... не сосредоточены на окружающем, меня иногда и замечают.
Я стараюсь. Я все время насвистываю и напеваю про себя. Может вы
слышали мою песенку? Это "Трудяга Винсоки".
Может вы как-то и замечали меня краем глаза, а думали, что вам
показалось?
Может, вы думали, что слышите ее по радио или телевизору, а на самом
деле это был совсем другой источник.
Пожалуйста! Прошу вас! Прислушайтесь. Я ведь здесь, прямо у вас за
спиной и шепчу вам это на ухо в надежде, что вы услышите меня и сможете
помочь.
"Трудяга Винсоки" - вы должны слышать именно этот мотив. Неужели вы
не слышите?
Ну прислушайтесь.

1 2