Окунул в другой чан, наполненный целебным бальзамом, подержал, чтоб кольцо остыло, вытащил, подождал, пока стекут золотистые капли. И продел сквозь проколотую грудь. Девушка визжала и извивалась. Дора представила, как бальзам жжет искалеченную грудь и закусила до крови губу. Кузнец тем временем уже продевал кольцо сквозь вторую грудь. Работал размеренно и равнодушно. Сбросил колодки, ткнул ногой в ребра.
– Иди, подожди у наковальни. Да не лапай грудь руками. Заразу занесешь. Вы, давайте сюда полудохлую.
Женщины подтащили упавшую в обморок, кузнец зажал колодками ее руки и ноги. Женщина очнулась, забилась и закричала. Кузнец успокоил ее оплеухой. Из пристройки вышли два помощника кузнеца и хозяин женщин. Помощники занялись девушкой, скулившей у наковальни. Один сжал большими щипцами кольцо, так, что концы сошлись вместе, второй вставил раскаленную докрасна заклепку и несколькими ударами расклепал. Так же быстро заклепали второе кольцо.
– Порядок, – довольно отметил молотобоец и потрепал девушку по щеке. – минутное дело, а ты боялась.
Девушка скулила, скорчившись у его ног. Визгливо закричала та, которой кузнец в этот момент проткнул грудь.
– Во всем должен быть смысл, – потирая подбородок, сказал хозяин Доры. – Не для красоты же они это делают?
– Мы чужеземцы, имеем право не знать местных обычаев, – непонятно ответил второй воин.
– Если хозяин разрешит сказать… – подала голос Дора. Оба воина повернулись к ней. На помосте опять дико завизжала женщина. Воин, которого звали Крис, поморщился.
– Идем отсюда. Что ты хотела сказать?
– Им кольца в грудь продели, чтоб ночью на цепь сажать.
– Не понял? – искренне удивился Крис.
– Ночью сквозь кольца цепь пропускают. Цепь вдоль всего барака тянется. С одного конца барака цепь в стену вмурована, с другой ее замком к стене приковывают. Всего один замок, а все рабыни на цепи, никто убежать не может.
– Красиво придумано! – восхитился воин, имени которого Дора не знала. – А если от такой операции гангрена начнется?
– Грудь выжгут. Но так редко бывает. Девушек перед этим больше месяца почти не кормят, голодать заставляют, чтоб грудь опала. Потом два дня сытно кормят и сюда ведут. После такой голодовки раны очень быстро заживать начинают… Господин, можно Доре сказать?
– Говори.
– Дора десять лет ходила с караванами. В караванах рабынь на ночь не приковывают. Тех, которых приковывать надо, в караванах не держат.
– Хочешь сказать, что тебе кольца в груди продевать не надо.
– Так, хозяин.
– Греб, а ты что думаешь?
– Кончай дурачиться.
Крис остановился перед широким шатром. Две рабыни в узких набедренных повязках кружились в медленном танце. Тела их были покрыты многоцветными узорами татуировки. В глубине шатра на столе лежал обнаженный по пояс мужчина и флегматично что-то жевал. Двое подмастерьев наносили рисунок на его спину. Третий выкалывал на плече рабыни имя и адрес ее хозяина. Мастер вышел и критически осмотрел Дору.
– Бесполезно, – вынес он свой приговор. – Стара, кожа обветрена, грудь плоская, спина в шрамах. Да и мордой не вышла.
– Я стою двадцать пять золотых! – гневно выпалила Дора, опомнилась и спряталась за спину Криса.
– К тому же, глупа и бестолкова, – продолжил мастер. – Есть цена и есть стоимость. Ты хоть знаешь разницу между ними?
– Знаю. Я десять лет при караване, – Дора сунула ладонь в мозолистую лапу Криса и как бы случайно прижалась грудью к его плечу.
– Ну?
– Цена – это за сколько меня продали. А стоимость – это за сколько меня купили.
Мужчины задумались над этим определением.
– А ведь что-то в этом есть, – согласился Греб. – Хотя идея раком вывернута. Сама дошла?
– Сама, – покраснела Дора.
– Это видно! – все засмеялись. Мастер еще раз критически осмотрел девушку.
– Могу нанести рисунок сбоку по бедру до колена, ниже – от колена до лодыжки. Сверху – от плеча до локтя. Ниже локтя – две полосы узоров. С наружной стороны – с выходом на тыльную сторону ладони, до самых пальцев. С внутренней – от локтя до запястья. Скромненько так, обычные завитушки в четыре цвета. Лицо, грудь и спину лучше не трогать. Не тот материал.
– Хочешь стать красивой? – спросил Крис.
– Как будет угодно хозяину, – отозвалась Дора, лихорадочно взвешивая в уме все. – Татуировка – это очень больно. Убежавшую рабыню легко найти по татуировке. Но если я понравлюсь хозяину? Боль можно перетерпеть. Дура! Ты станешь забавной зверюшкой. Кто оденет ошейник на забавную зверюшку? Ты видела хоть одну татуированную в ошейнике? – Девушка задрожала всем телом. Крис удивленно посмотрел на нее.
– Хозяин, можно сказать?
– В чем дело на этот раз?
– Я не стану красивой, хозяин. Я стану смешной. Мастер прав. Не с моим красным носом о красоте думать.
– Умные женщины – разорение для меня, – развел руками мастер.
ДОМ
Дора бодро шагала, задрав кверху свой облупленный красный носик. Она держалась за руку Криса. Сама держалась, и он не возражал. Это была удача. Это говорило о ее высоком положении. Тонкость, почти незаметная для свободной женщины, но понятная любой рабыне. Попробовала бы рабыня черной работы прикоснуться к руке хозяина! Правда, так часто делали рабыни постели, но стоило посмотреть на ее лицо, чтоб понять: она не из них. Значит, ее положение в доме хозяина прочно и значительно. В целом, Дора была довольна собой. Она сумела себя правильно поставить. Уберегла грудь, спаслась от татуировки. Вот только по-прежнему не понимала и боялась новых хозяев. И не знала, что ее ждет.
– Вот здесь мы живем, – улыбнулся ей Крис. Дора поразилась очередной раз. Высокая стена отгораживала просторный двор и двухэтажный дом. Просто одетые воины-чужестранцы снимали дом, за который нужно было платить не меньше золотого в день. Для этого нужно быть сказочно богатым! Но богатые не выбирают сами рабынь на рынке, не ходят пешком. Дора испугалась. Все было не так. И доспехи – каждая деталь сама по себе старая: и кожа, и пластины панциря, и кольца, но они не притерлись друг к другу, в щели не успела набиться пыль. Это были неправильные доспехи. Хозяева только притворялись простыми воинами, поняла девушка. Кто же они? Зачем она им? Что с ней будет?
– Мири! Встречай охотников с добычей! – весело закричал Крис и подмигнул Доре. Из дома выбежала молодая девушка. Рабыня.
– Смотри и поражайся. Караванщица. Десять лет непрерывного стажа. Весь континент знает, от океана до океана! Всех лошаков в лицо помнит, – расхваливал Крис приобретение. – Готовить, правда, не умеет. Если не врет, конечно.
Девушка прыснула. Дора покраснела.
– Угадай, сколько за нее Греб выложил? Ни за что не поверишь! Двадцать пять монет.
– Вы с ума сошли! За такие деньги табун купить можно. Познакомьте нас.
Мужчины смущенно переглянулись и дружно почесали в затылках.
– Не знаете. Вот все вы в этом. Где была, что делала, спросили. А как зовут, спросить не догадались. Тебя как зовут? – обратилась девушка к Доре.
– Как будет угодно хозяевам. В караване звали Дорой.
– А я – Мириам. Можешь звать меня Мири. – Вытерев руки фартуком, она обняла Дору за плечи и повела в дом. Сейчас подберем тебе что-нибудь из одежды. Холодно, наверно, в одной миниюбке ходить.
Дора послушно поплелась за дерзкой рабыней. Никогда не командовать ей женщинами в этом доме. Страхи нахлынули с новой силой. У этой девчонки была такая грудь, такое тело! Она держалась нагло, спокойно и самоуверенно.
Будь у меня такая грудь, – подумала Дора – я бы… лежала бы я сейчас привязанная к столу. А подмастерья в шесть рук кололи бы на мне узоры. В четыре цвета. Ясно, что Мириам – рабыня постели. А я – для всего остального. Не зря они к рабыням черной работы присматривались. Гадство! Караван мертвецов! Телим, сволочь, пес бродячий, даже не пытался меня в караван продать. Не жить мне без каравана.
Платье, которое подобрала Мириам, было совсем еще новое, из крепкой материи неброского цвета. Кончалось на ладонь выше колена. Правда, на груди висело мешковато, но все равно, Дора не помнила, когда в последний раз носила такую хорошую вещь.
– Значит, так. Сейчас пообедаем, потом вымоем тебя, подберем тебе комнату и одежду. О деле поговорим позже.
Ели в просторной комнате рядом с кухней на первом этаже. Мириам накрыла на стол, села вместе с хозяевами и приказала сесть Доре. В караванах нравы свободные, но даже там рабыни стараются не есть рядом с караванщиками. Чтоб в городе рабыня ела вместе с хозяином – такое позволяли себе только рабыни постели. Если им позволяли. С опаской поглядывая на мужчин, Дора села на краешек стула, поставила тарелку на колени, два раза зачерпнула ложкой. И только тогда заметила, что тарелки остальных стоят на столе. Осторожно поставила свою на место, присмотрелась, как едят хозяева. Взяла в левую руку половину ржаной лепешки. На нее никто не обращал внимания. Мужчины разговаривали о своем. Мириам через открытую дверь то и дело поглядывала на кухню. Там на плите что-то шкварчало.
– Ты знаешь, у местных есть такой обычай. Когда воин захватывает рабыню, он приносит ее домой, раздевает, связывает руки-ноги и лишает невинности, – басил Греб. Крис с интересом посмотрел на Дору.
– Если хозяину будет угодно, Дора придет к нему сегодня ночью. Хозяин будет доволен, – почему-то о себе в третьем лице пролепетала Дора.
– У вас на самом деле есть такой обычай?
– Да. Это когда воин захватывает девушку и снимает с нее кожаный ошейник. Ритуал такой.
– А когда покупает на базаре?
– На базаре свободных не продают. – Дора не стала рассказывать, что когда ее купил второй хозяин, то привел домой и как следует прошелся по спине плеткой. Просто так, для профилактики, чтоб знала свое место. Вот и весь ритуал.
На второе было мясо. Доре положили такой же кусок, как и всем. В караване частенько случалось, что все ели мяса от пуза. Мясо не может долго храниться, не выбрасывать же его. Но такого вкусного Дора в жизни не пробовала. Что-что, а голодать она в этом доме не будет. На третье был холодный вкусный напиток со смешным названием ком-пот. Мириам собрала посуду со стола и понесла на кухню. Дора бросилась ей помогать. То, что осталось, принес на кухню Греб, а Крис тем временем вытер стол тряпкой. Увидев это, Дора побледнела. В животе стало холодно. Люди так не делают. Ее купили не люди. Вдруг ночью они прокусят ей горло и выпьют всю кровь? Или зароют живой в землю? Греб ведь поклялся, что зароет ее в бархан, если она ему не понравится. С удвоенной энергией Дора принялась помогать Мириам. Вымыв посуду, девушки натаскали воды в огромную бочку во дворе, вылили туда же четыре ведра кипятку, Мириам заставила Дору раздеться, загнала в бочку и долго терла мягкой щеткой. Принесла глиняный кувшинчик, плеснула из него на ладонь золотистого масла и начала втирать в волосы Доры. Масло оказалось вовсе не маслом. Оно пенилось как мыло. Покончив с мытьем, расчесали волосы гребнем из коричневой кости. Таких гребней Дора не видела. Но она уже устала удивляться. Мириам принесла ножницы и подрезала волосы так, что они все кончались на одной высоте чуть ниже лопаток. В караване рабыням запрещалось обрезать волосы выше пояса. Случалось так, что из женских волос, хвостов и грив лошаков плели веревки. А иногда провинившуюся рабыню вместо ужина за волосы подвешивали на дерево. Все едят, она висит. Впрочем, заметила Дора, того, что осталось на ее голове, вполне хватало, чтоб намотать на мужскую руку.
Мириам повела Дору на второй этаж.
– Это будет твоя спальня, – указала она на дверь.
– А там?
– Справа – спальня Криса. Рядом – Греба. Напротив – моя. Слева – рабочий кабинет. Ты там ничего не трогай. Греб не любит, когда трогают его вещи. Идем, подберем тебе постельное белье.
– Ты здесь спишь? – поразилась Дора.
– Иногда, – улыбнулась Мириам, – когда Греба дома нет.
Догадка Доры подтвердилась. Мириам была рабыней постели. Но ведь не задавалась как некоторые. В конце концов, не она же сама выбирала, кем быть. Лучше в постель, чем в бараки. Дора решила, что, в общем, Мириам совсем не плохая. Тут она увидела зеркало и поразилась в очередной раз. Она разбиралась в зеркалах. Одно время у нее даже было свое зеркало – треугольный осколок размером с ладонь – это когда лошак сорвался с обрыва, повредил ногу и разбил груз. Но Дора даже представить не могла, что бывают такие огромные и гладкие зеркала. Сразу целых три. Дора подбежала к ним и принялась себя рассматривать. В трех зеркалах она могла видеть даже спину… Лучше бы не смотреть. Вся загорелая, почти коричневая, а шрамы белые. Ромбиками. Как узор на коврике. Рядом встала Мириам. Настроение упало еще ниже. Чертополох рядом с розой – вот как они смотрелись. Кого, спрашивается, выбирут мужчины?
– Мири, у нас продукты кончаются. Ходить на базар – женское дело, – раздался из-за двери голос Криса.
– Беда без холодильника, – отозвалась Мириам. – Сейчас схожу.
Она нагнулась, из ящичка под зеркалом достала ошейник, защелкнула на шее, покрутилась перед зеркалом и направилась к двери. Дора кошкой бросилась вслед, повалила на пол.
– Сними! Ты что, сдурела? Идиотка! Увидят – убьют!
Мириам затрепыхалась под ней, стараясь повернуться, но Дора прижала ее к полу.
– Тебе же уши обрежут, язык вырежут, ногти вырвут, в бараки продадут, – горячо шептала она. – Пропадешь по глупости. Сними немедленно!
– Отпусти меня, глупышка, – рассердилась Мириам, – мне можно.
– Что у вас за грохот? Шкаф уронили? – спросил из-за двери Крис.
– Дора меня за рабыню приняла. Требует, чтоб я ошейник сняла.
– А-а.
Сердце оборвалось и бухнуло в пятки. Она напала на свободную женщину. Сбила с ног, повалила на пол, нехорошим словом оскорбила. За это самое малое – в бараки. А могут на медленную смерть отправить. Боже, как глупо!
Пятясь, отступила к столу, нащупала ножницы, сунула в карман платья. Мириам не заметила. Она, облизав палец, замазывала царапину на колене. Дора рухнула к ее ногам.
– Прости меня, госпожа. Накажи легкой смертью. Я ведь не хотела тебе плохого, я как лучше хотела.
– Ты просто шальная какая-то. Сначала с ног сбиваешь, потом прощения просишь. Встань немедленно, – осерчала Мириам и вышла из комнаты. Хлопнула дверь внизу. Она ушла на базар. Дора вытянулась на досках пола, положив лицо на локоть.
– Дура, дура беспросветная, – шептала она, – принять свободную женщину за дерзкую рабыню. Завры караваном! Идиотка последняя. Слепому же видно, что она свободная.
Слезы стекали по руке на пол. Она уже не помнила, когда плакала в последний раз. От ветра – не в счет. Но в последние дни слишком много бед обрушилось на ее голову. Нервы расшатались. Дора оплакивала свою бестолковую судьбу. Каждый раз, когда все могло измениться к лучшему, в последний момент что-то ломалось, и становилось еще хуже. Но до сих пор это случалось не по ее вине. А сейчас… Обидеть свободную женщину. Сбить с ног, повалить на пол! Добрую, хорошую, ласковую, работящую.
Дора нащупала в кармане ножницы.
Может, самой? – подумала она. – Не ждать, когда за мной придут? Нет, любой караванщик мне бы в лицо плюнул. Нельзя сдаваться, пока есть надежда. Когда караван задержала, как били! Но ведь не умерла же. Наказали и простили. Нет в жизни счастья. Она со мной как с равной… Сука я последняя.
Дора не слышала, как вернулась Мириам. Она лежала на шершавых досках, погрузившись в черное отчаяние и хотела одного – умереть. Мириам, увидев ее на полу, не на шутку перепугалась, подхватила на руки, уложила на кровать. Она оказалась очень сильной. Выслушала бессвязную исповедь, долго утешала как маленькую девочку. От ее слов Доре становилось еще больнее.
– Ты ведь умная девочка. Я же все понимаю, ты хотела как лучше. Ошиблась немного. Со всяким бывает, я на тебя не сержусь. А мужчинам мы не скажем. Это наши секреты – Мириам целовала Дору в лоб, гладила по головке, и, наконец, успокоила. Дора вытерла слезы, перестала хлюпать носом, но страх перед этим непонятным домом остался. Выяснилось, что Мириам на четыре года старше Доры. А выглядит на десять лет моложе.
– Ты сейчас поспи до ужина, а у меня по дому работа есть, – сказала Мириам.
– Как можно? Госпожа пусть покажет, Дора все сделает. Госпожа будет довольна.
В коридоре они столкнулись с Крисом, выходящем из кабинета.
– Почему глаза красные? – удивился он.
– У нас острый адаптационный период, – отозвалась Мириам, обняв Дору за плечи. Крис хмыкнул. Дора ничего не поняла. Вдвоем подмели пол, вытерли пыль с мебели. Видимо, въехали в этот дом совсем недавно, дня два-три назад, потому что в половину комнат никто полгода не заглядывал. На всем лежал толстый слой пыли. А о существовании погреба Мириам не знала. Люк в погреб первой нашла Дора, отодвинув половик. Покончив с уборкой, занялись кухней. Подходило время ужина. Кажется, простое дело – вымыть посуду. Но все в этом доме делалось не так, как в караване.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
– Иди, подожди у наковальни. Да не лапай грудь руками. Заразу занесешь. Вы, давайте сюда полудохлую.
Женщины подтащили упавшую в обморок, кузнец зажал колодками ее руки и ноги. Женщина очнулась, забилась и закричала. Кузнец успокоил ее оплеухой. Из пристройки вышли два помощника кузнеца и хозяин женщин. Помощники занялись девушкой, скулившей у наковальни. Один сжал большими щипцами кольцо, так, что концы сошлись вместе, второй вставил раскаленную докрасна заклепку и несколькими ударами расклепал. Так же быстро заклепали второе кольцо.
– Порядок, – довольно отметил молотобоец и потрепал девушку по щеке. – минутное дело, а ты боялась.
Девушка скулила, скорчившись у его ног. Визгливо закричала та, которой кузнец в этот момент проткнул грудь.
– Во всем должен быть смысл, – потирая подбородок, сказал хозяин Доры. – Не для красоты же они это делают?
– Мы чужеземцы, имеем право не знать местных обычаев, – непонятно ответил второй воин.
– Если хозяин разрешит сказать… – подала голос Дора. Оба воина повернулись к ней. На помосте опять дико завизжала женщина. Воин, которого звали Крис, поморщился.
– Идем отсюда. Что ты хотела сказать?
– Им кольца в грудь продели, чтоб ночью на цепь сажать.
– Не понял? – искренне удивился Крис.
– Ночью сквозь кольца цепь пропускают. Цепь вдоль всего барака тянется. С одного конца барака цепь в стену вмурована, с другой ее замком к стене приковывают. Всего один замок, а все рабыни на цепи, никто убежать не может.
– Красиво придумано! – восхитился воин, имени которого Дора не знала. – А если от такой операции гангрена начнется?
– Грудь выжгут. Но так редко бывает. Девушек перед этим больше месяца почти не кормят, голодать заставляют, чтоб грудь опала. Потом два дня сытно кормят и сюда ведут. После такой голодовки раны очень быстро заживать начинают… Господин, можно Доре сказать?
– Говори.
– Дора десять лет ходила с караванами. В караванах рабынь на ночь не приковывают. Тех, которых приковывать надо, в караванах не держат.
– Хочешь сказать, что тебе кольца в груди продевать не надо.
– Так, хозяин.
– Греб, а ты что думаешь?
– Кончай дурачиться.
Крис остановился перед широким шатром. Две рабыни в узких набедренных повязках кружились в медленном танце. Тела их были покрыты многоцветными узорами татуировки. В глубине шатра на столе лежал обнаженный по пояс мужчина и флегматично что-то жевал. Двое подмастерьев наносили рисунок на его спину. Третий выкалывал на плече рабыни имя и адрес ее хозяина. Мастер вышел и критически осмотрел Дору.
– Бесполезно, – вынес он свой приговор. – Стара, кожа обветрена, грудь плоская, спина в шрамах. Да и мордой не вышла.
– Я стою двадцать пять золотых! – гневно выпалила Дора, опомнилась и спряталась за спину Криса.
– К тому же, глупа и бестолкова, – продолжил мастер. – Есть цена и есть стоимость. Ты хоть знаешь разницу между ними?
– Знаю. Я десять лет при караване, – Дора сунула ладонь в мозолистую лапу Криса и как бы случайно прижалась грудью к его плечу.
– Ну?
– Цена – это за сколько меня продали. А стоимость – это за сколько меня купили.
Мужчины задумались над этим определением.
– А ведь что-то в этом есть, – согласился Греб. – Хотя идея раком вывернута. Сама дошла?
– Сама, – покраснела Дора.
– Это видно! – все засмеялись. Мастер еще раз критически осмотрел девушку.
– Могу нанести рисунок сбоку по бедру до колена, ниже – от колена до лодыжки. Сверху – от плеча до локтя. Ниже локтя – две полосы узоров. С наружной стороны – с выходом на тыльную сторону ладони, до самых пальцев. С внутренней – от локтя до запястья. Скромненько так, обычные завитушки в четыре цвета. Лицо, грудь и спину лучше не трогать. Не тот материал.
– Хочешь стать красивой? – спросил Крис.
– Как будет угодно хозяину, – отозвалась Дора, лихорадочно взвешивая в уме все. – Татуировка – это очень больно. Убежавшую рабыню легко найти по татуировке. Но если я понравлюсь хозяину? Боль можно перетерпеть. Дура! Ты станешь забавной зверюшкой. Кто оденет ошейник на забавную зверюшку? Ты видела хоть одну татуированную в ошейнике? – Девушка задрожала всем телом. Крис удивленно посмотрел на нее.
– Хозяин, можно сказать?
– В чем дело на этот раз?
– Я не стану красивой, хозяин. Я стану смешной. Мастер прав. Не с моим красным носом о красоте думать.
– Умные женщины – разорение для меня, – развел руками мастер.
ДОМ
Дора бодро шагала, задрав кверху свой облупленный красный носик. Она держалась за руку Криса. Сама держалась, и он не возражал. Это была удача. Это говорило о ее высоком положении. Тонкость, почти незаметная для свободной женщины, но понятная любой рабыне. Попробовала бы рабыня черной работы прикоснуться к руке хозяина! Правда, так часто делали рабыни постели, но стоило посмотреть на ее лицо, чтоб понять: она не из них. Значит, ее положение в доме хозяина прочно и значительно. В целом, Дора была довольна собой. Она сумела себя правильно поставить. Уберегла грудь, спаслась от татуировки. Вот только по-прежнему не понимала и боялась новых хозяев. И не знала, что ее ждет.
– Вот здесь мы живем, – улыбнулся ей Крис. Дора поразилась очередной раз. Высокая стена отгораживала просторный двор и двухэтажный дом. Просто одетые воины-чужестранцы снимали дом, за который нужно было платить не меньше золотого в день. Для этого нужно быть сказочно богатым! Но богатые не выбирают сами рабынь на рынке, не ходят пешком. Дора испугалась. Все было не так. И доспехи – каждая деталь сама по себе старая: и кожа, и пластины панциря, и кольца, но они не притерлись друг к другу, в щели не успела набиться пыль. Это были неправильные доспехи. Хозяева только притворялись простыми воинами, поняла девушка. Кто же они? Зачем она им? Что с ней будет?
– Мири! Встречай охотников с добычей! – весело закричал Крис и подмигнул Доре. Из дома выбежала молодая девушка. Рабыня.
– Смотри и поражайся. Караванщица. Десять лет непрерывного стажа. Весь континент знает, от океана до океана! Всех лошаков в лицо помнит, – расхваливал Крис приобретение. – Готовить, правда, не умеет. Если не врет, конечно.
Девушка прыснула. Дора покраснела.
– Угадай, сколько за нее Греб выложил? Ни за что не поверишь! Двадцать пять монет.
– Вы с ума сошли! За такие деньги табун купить можно. Познакомьте нас.
Мужчины смущенно переглянулись и дружно почесали в затылках.
– Не знаете. Вот все вы в этом. Где была, что делала, спросили. А как зовут, спросить не догадались. Тебя как зовут? – обратилась девушка к Доре.
– Как будет угодно хозяевам. В караване звали Дорой.
– А я – Мириам. Можешь звать меня Мири. – Вытерев руки фартуком, она обняла Дору за плечи и повела в дом. Сейчас подберем тебе что-нибудь из одежды. Холодно, наверно, в одной миниюбке ходить.
Дора послушно поплелась за дерзкой рабыней. Никогда не командовать ей женщинами в этом доме. Страхи нахлынули с новой силой. У этой девчонки была такая грудь, такое тело! Она держалась нагло, спокойно и самоуверенно.
Будь у меня такая грудь, – подумала Дора – я бы… лежала бы я сейчас привязанная к столу. А подмастерья в шесть рук кололи бы на мне узоры. В четыре цвета. Ясно, что Мириам – рабыня постели. А я – для всего остального. Не зря они к рабыням черной работы присматривались. Гадство! Караван мертвецов! Телим, сволочь, пес бродячий, даже не пытался меня в караван продать. Не жить мне без каравана.
Платье, которое подобрала Мириам, было совсем еще новое, из крепкой материи неброского цвета. Кончалось на ладонь выше колена. Правда, на груди висело мешковато, но все равно, Дора не помнила, когда в последний раз носила такую хорошую вещь.
– Значит, так. Сейчас пообедаем, потом вымоем тебя, подберем тебе комнату и одежду. О деле поговорим позже.
Ели в просторной комнате рядом с кухней на первом этаже. Мириам накрыла на стол, села вместе с хозяевами и приказала сесть Доре. В караванах нравы свободные, но даже там рабыни стараются не есть рядом с караванщиками. Чтоб в городе рабыня ела вместе с хозяином – такое позволяли себе только рабыни постели. Если им позволяли. С опаской поглядывая на мужчин, Дора села на краешек стула, поставила тарелку на колени, два раза зачерпнула ложкой. И только тогда заметила, что тарелки остальных стоят на столе. Осторожно поставила свою на место, присмотрелась, как едят хозяева. Взяла в левую руку половину ржаной лепешки. На нее никто не обращал внимания. Мужчины разговаривали о своем. Мириам через открытую дверь то и дело поглядывала на кухню. Там на плите что-то шкварчало.
– Ты знаешь, у местных есть такой обычай. Когда воин захватывает рабыню, он приносит ее домой, раздевает, связывает руки-ноги и лишает невинности, – басил Греб. Крис с интересом посмотрел на Дору.
– Если хозяину будет угодно, Дора придет к нему сегодня ночью. Хозяин будет доволен, – почему-то о себе в третьем лице пролепетала Дора.
– У вас на самом деле есть такой обычай?
– Да. Это когда воин захватывает девушку и снимает с нее кожаный ошейник. Ритуал такой.
– А когда покупает на базаре?
– На базаре свободных не продают. – Дора не стала рассказывать, что когда ее купил второй хозяин, то привел домой и как следует прошелся по спине плеткой. Просто так, для профилактики, чтоб знала свое место. Вот и весь ритуал.
На второе было мясо. Доре положили такой же кусок, как и всем. В караване частенько случалось, что все ели мяса от пуза. Мясо не может долго храниться, не выбрасывать же его. Но такого вкусного Дора в жизни не пробовала. Что-что, а голодать она в этом доме не будет. На третье был холодный вкусный напиток со смешным названием ком-пот. Мириам собрала посуду со стола и понесла на кухню. Дора бросилась ей помогать. То, что осталось, принес на кухню Греб, а Крис тем временем вытер стол тряпкой. Увидев это, Дора побледнела. В животе стало холодно. Люди так не делают. Ее купили не люди. Вдруг ночью они прокусят ей горло и выпьют всю кровь? Или зароют живой в землю? Греб ведь поклялся, что зароет ее в бархан, если она ему не понравится. С удвоенной энергией Дора принялась помогать Мириам. Вымыв посуду, девушки натаскали воды в огромную бочку во дворе, вылили туда же четыре ведра кипятку, Мириам заставила Дору раздеться, загнала в бочку и долго терла мягкой щеткой. Принесла глиняный кувшинчик, плеснула из него на ладонь золотистого масла и начала втирать в волосы Доры. Масло оказалось вовсе не маслом. Оно пенилось как мыло. Покончив с мытьем, расчесали волосы гребнем из коричневой кости. Таких гребней Дора не видела. Но она уже устала удивляться. Мириам принесла ножницы и подрезала волосы так, что они все кончались на одной высоте чуть ниже лопаток. В караване рабыням запрещалось обрезать волосы выше пояса. Случалось так, что из женских волос, хвостов и грив лошаков плели веревки. А иногда провинившуюся рабыню вместо ужина за волосы подвешивали на дерево. Все едят, она висит. Впрочем, заметила Дора, того, что осталось на ее голове, вполне хватало, чтоб намотать на мужскую руку.
Мириам повела Дору на второй этаж.
– Это будет твоя спальня, – указала она на дверь.
– А там?
– Справа – спальня Криса. Рядом – Греба. Напротив – моя. Слева – рабочий кабинет. Ты там ничего не трогай. Греб не любит, когда трогают его вещи. Идем, подберем тебе постельное белье.
– Ты здесь спишь? – поразилась Дора.
– Иногда, – улыбнулась Мириам, – когда Греба дома нет.
Догадка Доры подтвердилась. Мириам была рабыней постели. Но ведь не задавалась как некоторые. В конце концов, не она же сама выбирала, кем быть. Лучше в постель, чем в бараки. Дора решила, что, в общем, Мириам совсем не плохая. Тут она увидела зеркало и поразилась в очередной раз. Она разбиралась в зеркалах. Одно время у нее даже было свое зеркало – треугольный осколок размером с ладонь – это когда лошак сорвался с обрыва, повредил ногу и разбил груз. Но Дора даже представить не могла, что бывают такие огромные и гладкие зеркала. Сразу целых три. Дора подбежала к ним и принялась себя рассматривать. В трех зеркалах она могла видеть даже спину… Лучше бы не смотреть. Вся загорелая, почти коричневая, а шрамы белые. Ромбиками. Как узор на коврике. Рядом встала Мириам. Настроение упало еще ниже. Чертополох рядом с розой – вот как они смотрелись. Кого, спрашивается, выбирут мужчины?
– Мири, у нас продукты кончаются. Ходить на базар – женское дело, – раздался из-за двери голос Криса.
– Беда без холодильника, – отозвалась Мириам. – Сейчас схожу.
Она нагнулась, из ящичка под зеркалом достала ошейник, защелкнула на шее, покрутилась перед зеркалом и направилась к двери. Дора кошкой бросилась вслед, повалила на пол.
– Сними! Ты что, сдурела? Идиотка! Увидят – убьют!
Мириам затрепыхалась под ней, стараясь повернуться, но Дора прижала ее к полу.
– Тебе же уши обрежут, язык вырежут, ногти вырвут, в бараки продадут, – горячо шептала она. – Пропадешь по глупости. Сними немедленно!
– Отпусти меня, глупышка, – рассердилась Мириам, – мне можно.
– Что у вас за грохот? Шкаф уронили? – спросил из-за двери Крис.
– Дора меня за рабыню приняла. Требует, чтоб я ошейник сняла.
– А-а.
Сердце оборвалось и бухнуло в пятки. Она напала на свободную женщину. Сбила с ног, повалила на пол, нехорошим словом оскорбила. За это самое малое – в бараки. А могут на медленную смерть отправить. Боже, как глупо!
Пятясь, отступила к столу, нащупала ножницы, сунула в карман платья. Мириам не заметила. Она, облизав палец, замазывала царапину на колене. Дора рухнула к ее ногам.
– Прости меня, госпожа. Накажи легкой смертью. Я ведь не хотела тебе плохого, я как лучше хотела.
– Ты просто шальная какая-то. Сначала с ног сбиваешь, потом прощения просишь. Встань немедленно, – осерчала Мириам и вышла из комнаты. Хлопнула дверь внизу. Она ушла на базар. Дора вытянулась на досках пола, положив лицо на локоть.
– Дура, дура беспросветная, – шептала она, – принять свободную женщину за дерзкую рабыню. Завры караваном! Идиотка последняя. Слепому же видно, что она свободная.
Слезы стекали по руке на пол. Она уже не помнила, когда плакала в последний раз. От ветра – не в счет. Но в последние дни слишком много бед обрушилось на ее голову. Нервы расшатались. Дора оплакивала свою бестолковую судьбу. Каждый раз, когда все могло измениться к лучшему, в последний момент что-то ломалось, и становилось еще хуже. Но до сих пор это случалось не по ее вине. А сейчас… Обидеть свободную женщину. Сбить с ног, повалить на пол! Добрую, хорошую, ласковую, работящую.
Дора нащупала в кармане ножницы.
Может, самой? – подумала она. – Не ждать, когда за мной придут? Нет, любой караванщик мне бы в лицо плюнул. Нельзя сдаваться, пока есть надежда. Когда караван задержала, как били! Но ведь не умерла же. Наказали и простили. Нет в жизни счастья. Она со мной как с равной… Сука я последняя.
Дора не слышала, как вернулась Мириам. Она лежала на шершавых досках, погрузившись в черное отчаяние и хотела одного – умереть. Мириам, увидев ее на полу, не на шутку перепугалась, подхватила на руки, уложила на кровать. Она оказалась очень сильной. Выслушала бессвязную исповедь, долго утешала как маленькую девочку. От ее слов Доре становилось еще больнее.
– Ты ведь умная девочка. Я же все понимаю, ты хотела как лучше. Ошиблась немного. Со всяким бывает, я на тебя не сержусь. А мужчинам мы не скажем. Это наши секреты – Мириам целовала Дору в лоб, гладила по головке, и, наконец, успокоила. Дора вытерла слезы, перестала хлюпать носом, но страх перед этим непонятным домом остался. Выяснилось, что Мириам на четыре года старше Доры. А выглядит на десять лет моложе.
– Ты сейчас поспи до ужина, а у меня по дому работа есть, – сказала Мириам.
– Как можно? Госпожа пусть покажет, Дора все сделает. Госпожа будет довольна.
В коридоре они столкнулись с Крисом, выходящем из кабинета.
– Почему глаза красные? – удивился он.
– У нас острый адаптационный период, – отозвалась Мириам, обняв Дору за плечи. Крис хмыкнул. Дора ничего не поняла. Вдвоем подмели пол, вытерли пыль с мебели. Видимо, въехали в этот дом совсем недавно, дня два-три назад, потому что в половину комнат никто полгода не заглядывал. На всем лежал толстый слой пыли. А о существовании погреба Мириам не знала. Люк в погреб первой нашла Дора, отодвинув половик. Покончив с уборкой, занялись кухней. Подходило время ужина. Кажется, простое дело – вымыть посуду. Но все в этом доме делалось не так, как в караване.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17