.. Скотина он такая. Мне его нисколько не жалко! Из всей этой бригады, — показала она на комнату Аристарха, — мне ни-ко-го не жалко. Вас только жалко.— Да меня-то!.. — махнул рукой Простой человек. — Я и там грузчиком буду. Это им переквалификацию надо проходить, а мне-то… Коньячка вот только не будет, вот жалко. Ну, отдохну от него, наберусь сил — тоже полезно. Да мне много и не дадут — от силы два года: за компанию. Мне их жалко, Сергеевна: у их, у всех, почесть, детишки. Вот этого толстого!.. — почему-то вдруг обозлился Простой человек, — вот этого бы я посадил, не моргнув глазом. Ох, эт-то журавь, скажу тебе! Это самый главный воротила. Но его же отдельно не посадишь. Сажать, так уж всех.— Вот все и будут сидеть.— Оно, конечно… так. Знамо, что… А куда денешься? — будем сидеть.И Простой человек вышел.
Когда он вошел в комнату, где сидели «пассажиры», на него посмотрели без всякой надежды, обреченно.Простой человек присел к столу… И засмотрелся на бутылки с коньяком. И вдруг всплакнул.На него удивленно посмотрели.— Прощайте… драгоценные мои, — говорил Простой человек, глядя на бутылки. — Красавицы мои. Как я буду без вас?.. Одно страдание будет, тоска зеленая… Любимые мои. Тяжело мне с вами расставаться, ох, тяжело…— Поплачь, поплачь, говорят легче становится, — сказал Брюхатый.— А я и плачу. Плачу и стонаю. Сердце кровью плачет, когда на них смотрю. Но канавы рыть с тобой в одной бригаде я не буду! — Простой человек сердито посмотрел на Брюхатого. — Я твою норму там не буду выполнять. Я за тебя… Недоедать из-за тебя не буду!— Чего это ты решил, что я там канавы рыть буду? — спросил Брюхатый.— А что же ты там будешь делать?— Библиотекарем пойду… Или санитаром.Все засмеялись: это был нехороший смех, нездоровый смех, болезненный смех, если можно так сказать про смех.— Налей-ка и мне, — подошел к столу Курносый.Простой человек налил две рюмочки… Одну пододвинул Курносому. Они чокнулись.— За счастливую дорогу, — сказал Простой человек.И тут вдруг сорвался «с гвоздя» Аристарх. Он вскочил, затопал ногами и закричал:— Хватит паясничать! Хватит паясничать!.. Комеди франсез развели тут! Вон все отсюда! Вон! Скоты!.. Говядина!Курносый поставил свою рюмку на стол и внимательно посмотрел на Аристарха. — Слушай, — сказал он, — я умею останавливать истерики: я перворазрядник по боксу. Я хоть давно не в форме, но все равно… такую-то экономическую гниду я сделаю.Аристархушка сел так же резко, как вскочил, обхватил опять руками голову и тихо стал покачиваться.Простой человек промокнул губы уголком дорогой скатерти и опять пошел к Вере Сергеевне. Ему, похоже, пришла какая-то дельная мысль в голову.
— Сергеевна, — сказал он, — а на кого квартира записана?— Как?.. — не то что не поняла, а скорей растерялась Вера Сергеевна. — Как «на кого»?— Кто ответственный квартиросъемщик?— Он…— Он, — Простой человек выразительно смотрел на Веру Сергеевну.— А что? — спросила та.— А ты куда? — спросил в свою очередь Простой человек.— Как куда? Никуда.— Она кооперативная?— Да.— С конфискацией имущества! Он же не к Марье Иванне в карман залез, он государству в карман залез…— Ну? И что?— С конфискацией всего имущества, — повторил Простой человек, даже с каким-то удовлетворением повторил. — У их теория одна: с конфискацией всего имущества.— А я куда же?— Я вот и зашел спросить: а ты куда?— Нет такого закона! — слабо запротестовала Вера Сергеевна.Простой человек присел на дорогое зеленое кресло.— Коломийцева посадили — с конфискацией, — стал он загибать пальцы, — Коренева Илью Семеныча, веселый человек был! — с конфискацией… Он, к тому же, анекдоты любил…— При чем тут Коренев какой-то? А я что, на улицу, что ли?Простой человек помолчал…— Угол снимать где-нибудь.— Здравствуйте!— Прощайте, — жестко сказал Простой человек — откуда и нашел в себе такую жестокость, он был добрый человек — и отбыл к «пассажирам».— Слюнтяи, — сказал он всем. И прямо прошел к столу. — Интелефу занюханные, — налил себе большой фужер коньяка и выпил один. — Энергичные люди!.. Это я… — стукнул он себя в грудь, — я энергичный! Соображать надо! Жить надо уметь! От меня три жены ушло, и ни одна, — он подчеркнул это, — ни одна не делает волны насчет алиментов! А потому что — что с меня возьмешь? С меня взять-то нечего. Я за свой труд беру, в основном, коньяком, а они не хотят коньяком. Не положено, они это прекрасно знают. Они каждый божий день видят, что я к вечеру лыка не вяжу, а сделать ничего не могут. Их мужья все изозлились… иззавидовались, а сделать ничего не могут. А вы — энергичные… Вот энергия-то! Боксер, садись, врежем. Не вешай свой курносый нос — он у тебя все равно кверху торчит. Вот ты еще более-менее, энергичный. А эти все… Тара для… сказал бы для чего, но у меня настроение улучшилось.Раздался звонок в дверь.Все опять замерли.— Открывайте! — велел Простой человек. — Памятники…Но никто не стронулся с места.Простой человек сам пошел открывать. И на ходу изобразил, что вроде и в самом деле меж памятников идет: приостанавливался и разглядывал.— Люблю по кладбищу ходить. Думаешь: а кто были эти люди? — рассуждал сам с собой Простой человек. Он остановился перед Брюхатым. — Вот этот, наверно, плохой был…— Проходи, — негромко сказал Брюхатый, — а то я встану из гроба и задушу тебя.— Да, этот был плохой, — повторил Простой человек. — Вор был, наверно.Он подошел к двери, открыл… и воскликнул:— Соня!..
Стояли: Соня и Чернявый. Соня всех внимательно разглядывала, а Чернявый улыбался значительно.Никто ничего не понимал… Особенно Аристарх: он встал было, но сел снова, опять встал и опять сел — не мог встать от растерянности. Понимал что-то такое один Чернявый. Он помог снять Соне дорогую шубку… И, похоже, не собирался проходить с гостьей к «памятникам», а легонько — интеллигентно — подталкивал ее в комнату Веры Сергеевны.И вошли.Вера Сергеевна тоже растерялась… Встала с дивана и смотрела на женщину Соню.
А там, в комнате Аристарха, по-прежнему все сидели неподвижно. Только Простой человек, пробираясь опять меж «памятников» к столу, сказал:— Сейчас там будет третья империалистическая, — он тихо засмеялся, набулькал из бутылки в рюмочку и качнул головой. — Клочья полетят…А в комнате, где Вера Сергеевна, пришли в движение.— Это — Соня, — представил Чернявый гостью хозяйке. — Моя любовница.— Ну, — засмущалась Соня. — Прямо сразу уж… Зачем так?— Соня, мы договорились: все начистоту. Раз тут недоразумение, мы должны…— У вас же семья, — сказала с удивлением Вера Сергеевна. — Как же вы говорите — любовница…— Да! — гордо сказал Чернявый. — Я — из казаков… — и он энергично показал — не то лихо дернул поводья скакуна, не то… шут его знает, что-то такое показал энергичное руками, — густых, так сказать, кровей! Все даже удивляются. Ну, говорят, Сучков, ты даешь! Вы знаете, сколько я плачу алиментов? — Чернявый навис вопросом над Верой Сергеевной и сам заранее выпучил глаза. — Семьдесят пять процентов! Вы думаете, — горячо продолжал он, — если я связался с этими государственными ворюгами, то это от веселой жизни? Нет! Если я добуду рубль на стороне, то он хоть весь мой. С законного рубля мне положено только пять копеек. А у меня — четверо детей.— Четверо детей!..— Это — со мной, при мне. А так их у меня… по-моему, одиннадцать. Вместе с этими, которые со мной.— Но как же… еще любовница? — все не могла прийти в себя Вера Сергеевна.— А что я, хуже других? Вы думаете, этот Брюхатый, например, любовницу не имеет? Имеет. Я только не знаю, что он с ней делает, но имеет. А Лысый этот?.. С чего это он, скажите, пожалуйста, полысел в сорок три года? Думал много? Над чертежами ночью склонялся? Нет, не над чертежами… Только уж не над чертежами. Да все имеют любовниц! Вы простите, вы замужняя женщина, но откройте глаза-то, откройте: ведь это же позор считается, кто не имеет любовницы. Ведь это только один Аристарх ваш… Ведь над ним весь отдел смеется! Я уж не знаю, что у вас за любовь такая… не знаю. Значит она есть еще на земле? Я не знаю… с этим Аристархом… Он мне все представления о жизни перевернул. Любовь, что ли, у вас такая? — прямо спросил Чернявый Веру Сергеевну. — Даже интересно, честное слово.— Слушайте, — заговорила Вера Сергеевна неуверенно, — а как же записка?.. Ваша записка, я ее нашла в кармане…— Ва-аша запи-иска, в несколько стро-очек, — пропел беспечный Чернявый. — Она вам все расскажет про записку. Соня, только всю правду. Влюбилась, дурочка, в вашего Аристарха и… решила вас поссорить. Я когда сегодня узнал об этом, у меня глаза на лоб полезли. «Поедем, — говорю, — немедленно поедем к Вере Сергеевне, и ты ей все расскажешь». Все, Соня!.. Я выйду, чтоб не мешать вам… — уходя, Чернявый ласково, но строго погрозил Соне. — Все, решительно, все. Про нас подробности можешь тоже не скрывать — я лишен предрассудков, — он чуть подумал. И, по-моему, совести тоже.
«Пассажиры» никак не могли понять, что такое творит Чернявый. И когда он вошел, все вопросительно на него смотрели и ждали.Чернявый в изнеможении опустился в кресло, прикрыл глаза, долго сидел так, вольно раскинув руки и ноги.— Дядя Вася, налей мне граненый стакан коньяку — сказал он устало и капризно.— Зачем же стакан? — с уважением сказал Простой человек. — Тут есть всякое хрустальное дерьмо.— Нет, я хочу только из граненого стакана. Я сегодня спас… — Чернявый открыл глаза, огляделся, — от тюрьмы… много-много людей. Поэтому я хочу пить только из граненого — по-казачьи. Я вас всех вывел из окружения! — возгласил он, принимая стакан из рук Простого человека. Отпил, передохнул и сказал всем строго: — Соньке — книжный шкаф «Россарио», мне — золотой перстень с энблемой: казак скачет на коне.
А в комнате Веры Сергеевны в это время две женщины беседовали. Соня что-то рассказывала Вере Сергеевне, что-то показывал а руками… Вера Сергеевна то изумлялась, то удивлялась, то ужасалась, то жалостливо смотрела на Соню. По всему видно, что они поняли друг друга, помирились и даже, кажется, готовы дружить, как иногда дружат порядочная женщина и величайшая распутница. Об этом много писали.
А в комнате, где «пассажиры», хотели понять, что вообще происходит? То есть, о чем-то уже догадывались, но — подробности, подробности.— Как ты ее уговорил? — пытал Брюхатый Чернявого.— Книжный шкаф «Россарио»…— Для чего он ей?— Не знаю… Сошлись на книжном шкафу.— Как «сошлись»? — не понял Простой человек. — Неудобно же…— Нет, все в порядке, что ли?! — закричал в нетерпении Лысый.— Да, — сказал Чернявый.— Ур-ра-а! — закричали Курносый и Простой человек.— Едем седня до Владивостока! — заявил Простой человек.Аристархушка в волнении ходил по комнате.— А что она ей говорит? — спросил он.— Они говорят на иностранном языке, — сказал Курносый в сильнейшем раздражении на Аристарха. — Импортанто де ла кругом и околе, — он подошел к Чернявому и крепко пожал ему руку. — Как мужчина мужчине, — сказал он уважительно и скупо.Чернявый махнул рукой…— Я тоже… перехватил там: наговорил на себя, что я чуть не Тарас Бульба. Еще немного — и Тарас Бульба. По-моему она меня теперь бояться будет.— Кто, Сонька?— Кстати, если Сонька счас войдет в роль и начнет приставать ко мне, ты…Но тут вошли Соня и Вера Сергеевна.— На колени! — скомандовала Соня Аристарху. — На колени перед Верой Сергеевной.— Зачем? — спросил Аристарх.— На колени!! — потребовали все, еще не разобравшись, зачем надо на колени.— Оказывается, ты оскорблял ее! — продолжала с возмущением Соня. — Ты ей тут, оказывается, наговорил гадостей и грубостей! На колени!— На колени!!! — опять закричали все. А Курносый даже двинулся к Аристарху.— Импортанто!.. — с угрозой сказал он. — Ты знаешь, что такое нокдаун? Я не говорю уже о нокауте, я говорю о небольшом нокдауне… На колени!Аристархушка стал на колени…— Проси прощения у Веры Сергеевны, — велела Соня.— Проси прощения у Веры Сергеевны! — закричали все в один голос.Аристарх замешкался было… Но тут ему разумно посоветовал Простой человек:— Давай, Аристархушка… да, благословясь, поедем во Владивосток.— Вера, — дрогнувшим голосом заговорил Аристарх, — прости. Клянусь: ни одной больше покрышки, ни одного колеса…— Не об этом речь! — прервал его Брюхатый. — Говори по существу дела! Что значит ни одного колеса! Что ты, на лыжах собрался ездить?— Но о чем тогда говорить-то?! — взбунтовался Аристарх на коленях.Но тут уж возмутились все.— Ах, он не знает, о чем говори-ить! Ах ты, бедняжечка… Первоклашка.— Тебя мама еще за ручку водит, да?— Нет, он все же хочет получить небольшой нокдаун.— Да не нокдаун, а нормально — по сусалам! — громко возмутился и Простой человек. — Поедем во Владивосток! Поезд же отходит, вы что?— Вера, — опять дрогнувшим голосом заговорил Аристарх, — клянусь, после этого случая буду каждый день проверять карманы…— Опять!.. Ему говорят стриженый, он — бритый, — вконец вышел из терпения Брюхатый. Но тут же взял себя в руки и уже продолжал говорить с Аристархом, как с полным, но безвредным дураком, не злостным дураком: — Зачем ты будешь проверять карманы?— Не разговаривай со мной как с идиотиком…— Нет, зачем ты будешь проверять каждый день карманы?— Чтобы там записок не было…— А жить так, чтобы в твоей жизни вообще никаких записок не было — так будешь жить?— Что я, просил ее, чтобы она мне писала?! — опять было загорячился Аристарх и показал на Соню. И хотел даже встать с колен, и уж было встал, но тут встрепенулась Соня.— На колени! — закричала она. — А что это, женщину надо обязательно просить, чтобы она писала? — спросила она надменно. — А сама женщина не имеет права написать записку? Может у нас женщина пошутить?Вот это понравилось всем. С этим «может ли у нас женщина пошутить» она попала в самую точку. На Аристарха опять все навалились.— Домостроевщину развел! — воскликнул Лысый.— Нет, этот человек просит нокаута! — тоже воскликнул Курносый. — Не хочет он нокдауна, никак не хочет! Ему больше нравится нокаут! Ведь достану в печень — до утра будут считать.— Нет, ты ответь… Ти-ха! — рявкнул Брюхатый на всех. — Ты ответь на вопрос, который тебе, подлецу, поставили: может у нас женщина пошутить?— Может, — Аристарху надоело стоять на коленях, и он стал со всем соглашаться.— Значит, что надо теперь сказать?— Что? — искренне не понял Аристарх.Брюхатый изумился; за ним некоторые тоже изумились, но так, для вида: никто, кроме Брюхатого, не понял, что надо теперь сказать Аристарху.— Ты должон сказать, — вылез с поучением Простой человек, — ребята, мол, забудем все — и поедем во Владивосток.— Прекрати со своим Владивостоком! — прикрикнул на него Лысый. — По-моему, ты и так уж где-то… под Хабаровском. Тут серьезное дело.— Что ты должен сказать? — пытал Брюхатый Аристарха.— Что?! Что?! Что?! — с Аристархом, кажется, начиналась истерика. — Не понимаю!.. — он стукнул двумя кулаками себя в грудь, и в голосе его послышались слезы. — Не понимаю: что я должен сказать?!Брюхатый пожалел его.— Ты должен сказать: Верунчик, я тебя люблю. И не формально сказать, а с чувством, как ты говорил… сколько лет назад? — повернулся Брюхатый к Вере Сергеевне.— Что говорил? — не поняла Вера Сергеевна.— Когда он вам первый раз сказал: Верунчик, я тебя люблю? Сколько лет назад это было?— Это было… девять лет назад, — сказала Вера Сергеевна. — Но он не так говорил… — Вера Сергеевна, вообще-то, была довольна — и этим состоянием Аристарха на коленях, и тем, что все его очень ругают. — Он сказал: «Хочешь, я сделаю тебя самой богатой женщиной микрорайона?»— Трепло! — возмутились все.— Про экономическую базу он ничего не говорил?— Хвастунишка.— Я не так говорил! — заспорил Аристарх на коленях.— А как?— Я сказал: «Хочешь, я могу сделать тебя самой богатой женщиной микрорайона?» Еще я сказал: «Только не носи синтетическое белье».— Почему это? — спросила Соня.— Искры летят, — пояснил Аристарх.— Да? — удивилась Соня. — Не замечала.— Ну, так, — поднялся Брюхатый. — Я думаю, что он все осознал… Осознал, Аристарх?— Осознал.— Поднимайся, — велел Брюхатый. — Вера Сергеевна, идите сюда… Идите, идите. Я предлагаю такую детскую игру. Кто видел, как мирятся детишки?Никто не видел. То есть, наверно, видели, но не знали, куда клонит Брюхатый.— Они берутся вот так… — Брюхатый взял руку Аристарха и руку Веры Сергеевны, сцепил их мизинцы. — Теперь повторяйте за мной… Вот так вот махайте и повторяйте. Повторяйте: мирись, мирись — больше не дерись, если будешь драться, я буду кусаться.Все засмеялись остроумной выдумке Брюхатого, даже зааплодировали. Все были рады.— Давайте, давайте!.. — требовали от Аристарха и Веры Сергеевны.— Мирись, мирись, — стали вместе говорить Аристарх и Вера Сергеевна, — больше не дерись, если будешь драться, я буду кусаться.Опять зааплодировали… Вера Сергеевна была счастлива; Аристарх был смущен, но тоже доволен.
1 2 3 4 5
Когда он вошел в комнату, где сидели «пассажиры», на него посмотрели без всякой надежды, обреченно.Простой человек присел к столу… И засмотрелся на бутылки с коньяком. И вдруг всплакнул.На него удивленно посмотрели.— Прощайте… драгоценные мои, — говорил Простой человек, глядя на бутылки. — Красавицы мои. Как я буду без вас?.. Одно страдание будет, тоска зеленая… Любимые мои. Тяжело мне с вами расставаться, ох, тяжело…— Поплачь, поплачь, говорят легче становится, — сказал Брюхатый.— А я и плачу. Плачу и стонаю. Сердце кровью плачет, когда на них смотрю. Но канавы рыть с тобой в одной бригаде я не буду! — Простой человек сердито посмотрел на Брюхатого. — Я твою норму там не буду выполнять. Я за тебя… Недоедать из-за тебя не буду!— Чего это ты решил, что я там канавы рыть буду? — спросил Брюхатый.— А что же ты там будешь делать?— Библиотекарем пойду… Или санитаром.Все засмеялись: это был нехороший смех, нездоровый смех, болезненный смех, если можно так сказать про смех.— Налей-ка и мне, — подошел к столу Курносый.Простой человек налил две рюмочки… Одну пододвинул Курносому. Они чокнулись.— За счастливую дорогу, — сказал Простой человек.И тут вдруг сорвался «с гвоздя» Аристарх. Он вскочил, затопал ногами и закричал:— Хватит паясничать! Хватит паясничать!.. Комеди франсез развели тут! Вон все отсюда! Вон! Скоты!.. Говядина!Курносый поставил свою рюмку на стол и внимательно посмотрел на Аристарха. — Слушай, — сказал он, — я умею останавливать истерики: я перворазрядник по боксу. Я хоть давно не в форме, но все равно… такую-то экономическую гниду я сделаю.Аристархушка сел так же резко, как вскочил, обхватил опять руками голову и тихо стал покачиваться.Простой человек промокнул губы уголком дорогой скатерти и опять пошел к Вере Сергеевне. Ему, похоже, пришла какая-то дельная мысль в голову.
— Сергеевна, — сказал он, — а на кого квартира записана?— Как?.. — не то что не поняла, а скорей растерялась Вера Сергеевна. — Как «на кого»?— Кто ответственный квартиросъемщик?— Он…— Он, — Простой человек выразительно смотрел на Веру Сергеевну.— А что? — спросила та.— А ты куда? — спросил в свою очередь Простой человек.— Как куда? Никуда.— Она кооперативная?— Да.— С конфискацией имущества! Он же не к Марье Иванне в карман залез, он государству в карман залез…— Ну? И что?— С конфискацией всего имущества, — повторил Простой человек, даже с каким-то удовлетворением повторил. — У их теория одна: с конфискацией всего имущества.— А я куда же?— Я вот и зашел спросить: а ты куда?— Нет такого закона! — слабо запротестовала Вера Сергеевна.Простой человек присел на дорогое зеленое кресло.— Коломийцева посадили — с конфискацией, — стал он загибать пальцы, — Коренева Илью Семеныча, веселый человек был! — с конфискацией… Он, к тому же, анекдоты любил…— При чем тут Коренев какой-то? А я что, на улицу, что ли?Простой человек помолчал…— Угол снимать где-нибудь.— Здравствуйте!— Прощайте, — жестко сказал Простой человек — откуда и нашел в себе такую жестокость, он был добрый человек — и отбыл к «пассажирам».— Слюнтяи, — сказал он всем. И прямо прошел к столу. — Интелефу занюханные, — налил себе большой фужер коньяка и выпил один. — Энергичные люди!.. Это я… — стукнул он себя в грудь, — я энергичный! Соображать надо! Жить надо уметь! От меня три жены ушло, и ни одна, — он подчеркнул это, — ни одна не делает волны насчет алиментов! А потому что — что с меня возьмешь? С меня взять-то нечего. Я за свой труд беру, в основном, коньяком, а они не хотят коньяком. Не положено, они это прекрасно знают. Они каждый божий день видят, что я к вечеру лыка не вяжу, а сделать ничего не могут. Их мужья все изозлились… иззавидовались, а сделать ничего не могут. А вы — энергичные… Вот энергия-то! Боксер, садись, врежем. Не вешай свой курносый нос — он у тебя все равно кверху торчит. Вот ты еще более-менее, энергичный. А эти все… Тара для… сказал бы для чего, но у меня настроение улучшилось.Раздался звонок в дверь.Все опять замерли.— Открывайте! — велел Простой человек. — Памятники…Но никто не стронулся с места.Простой человек сам пошел открывать. И на ходу изобразил, что вроде и в самом деле меж памятников идет: приостанавливался и разглядывал.— Люблю по кладбищу ходить. Думаешь: а кто были эти люди? — рассуждал сам с собой Простой человек. Он остановился перед Брюхатым. — Вот этот, наверно, плохой был…— Проходи, — негромко сказал Брюхатый, — а то я встану из гроба и задушу тебя.— Да, этот был плохой, — повторил Простой человек. — Вор был, наверно.Он подошел к двери, открыл… и воскликнул:— Соня!..
Стояли: Соня и Чернявый. Соня всех внимательно разглядывала, а Чернявый улыбался значительно.Никто ничего не понимал… Особенно Аристарх: он встал было, но сел снова, опять встал и опять сел — не мог встать от растерянности. Понимал что-то такое один Чернявый. Он помог снять Соне дорогую шубку… И, похоже, не собирался проходить с гостьей к «памятникам», а легонько — интеллигентно — подталкивал ее в комнату Веры Сергеевны.И вошли.Вера Сергеевна тоже растерялась… Встала с дивана и смотрела на женщину Соню.
А там, в комнате Аристарха, по-прежнему все сидели неподвижно. Только Простой человек, пробираясь опять меж «памятников» к столу, сказал:— Сейчас там будет третья империалистическая, — он тихо засмеялся, набулькал из бутылки в рюмочку и качнул головой. — Клочья полетят…А в комнате, где Вера Сергеевна, пришли в движение.— Это — Соня, — представил Чернявый гостью хозяйке. — Моя любовница.— Ну, — засмущалась Соня. — Прямо сразу уж… Зачем так?— Соня, мы договорились: все начистоту. Раз тут недоразумение, мы должны…— У вас же семья, — сказала с удивлением Вера Сергеевна. — Как же вы говорите — любовница…— Да! — гордо сказал Чернявый. — Я — из казаков… — и он энергично показал — не то лихо дернул поводья скакуна, не то… шут его знает, что-то такое показал энергичное руками, — густых, так сказать, кровей! Все даже удивляются. Ну, говорят, Сучков, ты даешь! Вы знаете, сколько я плачу алиментов? — Чернявый навис вопросом над Верой Сергеевной и сам заранее выпучил глаза. — Семьдесят пять процентов! Вы думаете, — горячо продолжал он, — если я связался с этими государственными ворюгами, то это от веселой жизни? Нет! Если я добуду рубль на стороне, то он хоть весь мой. С законного рубля мне положено только пять копеек. А у меня — четверо детей.— Четверо детей!..— Это — со мной, при мне. А так их у меня… по-моему, одиннадцать. Вместе с этими, которые со мной.— Но как же… еще любовница? — все не могла прийти в себя Вера Сергеевна.— А что я, хуже других? Вы думаете, этот Брюхатый, например, любовницу не имеет? Имеет. Я только не знаю, что он с ней делает, но имеет. А Лысый этот?.. С чего это он, скажите, пожалуйста, полысел в сорок три года? Думал много? Над чертежами ночью склонялся? Нет, не над чертежами… Только уж не над чертежами. Да все имеют любовниц! Вы простите, вы замужняя женщина, но откройте глаза-то, откройте: ведь это же позор считается, кто не имеет любовницы. Ведь это только один Аристарх ваш… Ведь над ним весь отдел смеется! Я уж не знаю, что у вас за любовь такая… не знаю. Значит она есть еще на земле? Я не знаю… с этим Аристархом… Он мне все представления о жизни перевернул. Любовь, что ли, у вас такая? — прямо спросил Чернявый Веру Сергеевну. — Даже интересно, честное слово.— Слушайте, — заговорила Вера Сергеевна неуверенно, — а как же записка?.. Ваша записка, я ее нашла в кармане…— Ва-аша запи-иска, в несколько стро-очек, — пропел беспечный Чернявый. — Она вам все расскажет про записку. Соня, только всю правду. Влюбилась, дурочка, в вашего Аристарха и… решила вас поссорить. Я когда сегодня узнал об этом, у меня глаза на лоб полезли. «Поедем, — говорю, — немедленно поедем к Вере Сергеевне, и ты ей все расскажешь». Все, Соня!.. Я выйду, чтоб не мешать вам… — уходя, Чернявый ласково, но строго погрозил Соне. — Все, решительно, все. Про нас подробности можешь тоже не скрывать — я лишен предрассудков, — он чуть подумал. И, по-моему, совести тоже.
«Пассажиры» никак не могли понять, что такое творит Чернявый. И когда он вошел, все вопросительно на него смотрели и ждали.Чернявый в изнеможении опустился в кресло, прикрыл глаза, долго сидел так, вольно раскинув руки и ноги.— Дядя Вася, налей мне граненый стакан коньяку — сказал он устало и капризно.— Зачем же стакан? — с уважением сказал Простой человек. — Тут есть всякое хрустальное дерьмо.— Нет, я хочу только из граненого стакана. Я сегодня спас… — Чернявый открыл глаза, огляделся, — от тюрьмы… много-много людей. Поэтому я хочу пить только из граненого — по-казачьи. Я вас всех вывел из окружения! — возгласил он, принимая стакан из рук Простого человека. Отпил, передохнул и сказал всем строго: — Соньке — книжный шкаф «Россарио», мне — золотой перстень с энблемой: казак скачет на коне.
А в комнате Веры Сергеевны в это время две женщины беседовали. Соня что-то рассказывала Вере Сергеевне, что-то показывал а руками… Вера Сергеевна то изумлялась, то удивлялась, то ужасалась, то жалостливо смотрела на Соню. По всему видно, что они поняли друг друга, помирились и даже, кажется, готовы дружить, как иногда дружат порядочная женщина и величайшая распутница. Об этом много писали.
А в комнате, где «пассажиры», хотели понять, что вообще происходит? То есть, о чем-то уже догадывались, но — подробности, подробности.— Как ты ее уговорил? — пытал Брюхатый Чернявого.— Книжный шкаф «Россарио»…— Для чего он ей?— Не знаю… Сошлись на книжном шкафу.— Как «сошлись»? — не понял Простой человек. — Неудобно же…— Нет, все в порядке, что ли?! — закричал в нетерпении Лысый.— Да, — сказал Чернявый.— Ур-ра-а! — закричали Курносый и Простой человек.— Едем седня до Владивостока! — заявил Простой человек.Аристархушка в волнении ходил по комнате.— А что она ей говорит? — спросил он.— Они говорят на иностранном языке, — сказал Курносый в сильнейшем раздражении на Аристарха. — Импортанто де ла кругом и околе, — он подошел к Чернявому и крепко пожал ему руку. — Как мужчина мужчине, — сказал он уважительно и скупо.Чернявый махнул рукой…— Я тоже… перехватил там: наговорил на себя, что я чуть не Тарас Бульба. Еще немного — и Тарас Бульба. По-моему она меня теперь бояться будет.— Кто, Сонька?— Кстати, если Сонька счас войдет в роль и начнет приставать ко мне, ты…Но тут вошли Соня и Вера Сергеевна.— На колени! — скомандовала Соня Аристарху. — На колени перед Верой Сергеевной.— Зачем? — спросил Аристарх.— На колени!! — потребовали все, еще не разобравшись, зачем надо на колени.— Оказывается, ты оскорблял ее! — продолжала с возмущением Соня. — Ты ей тут, оказывается, наговорил гадостей и грубостей! На колени!— На колени!!! — опять закричали все. А Курносый даже двинулся к Аристарху.— Импортанто!.. — с угрозой сказал он. — Ты знаешь, что такое нокдаун? Я не говорю уже о нокауте, я говорю о небольшом нокдауне… На колени!Аристархушка стал на колени…— Проси прощения у Веры Сергеевны, — велела Соня.— Проси прощения у Веры Сергеевны! — закричали все в один голос.Аристарх замешкался было… Но тут ему разумно посоветовал Простой человек:— Давай, Аристархушка… да, благословясь, поедем во Владивосток.— Вера, — дрогнувшим голосом заговорил Аристарх, — прости. Клянусь: ни одной больше покрышки, ни одного колеса…— Не об этом речь! — прервал его Брюхатый. — Говори по существу дела! Что значит ни одного колеса! Что ты, на лыжах собрался ездить?— Но о чем тогда говорить-то?! — взбунтовался Аристарх на коленях.Но тут уж возмутились все.— Ах, он не знает, о чем говори-ить! Ах ты, бедняжечка… Первоклашка.— Тебя мама еще за ручку водит, да?— Нет, он все же хочет получить небольшой нокдаун.— Да не нокдаун, а нормально — по сусалам! — громко возмутился и Простой человек. — Поедем во Владивосток! Поезд же отходит, вы что?— Вера, — опять дрогнувшим голосом заговорил Аристарх, — клянусь, после этого случая буду каждый день проверять карманы…— Опять!.. Ему говорят стриженый, он — бритый, — вконец вышел из терпения Брюхатый. Но тут же взял себя в руки и уже продолжал говорить с Аристархом, как с полным, но безвредным дураком, не злостным дураком: — Зачем ты будешь проверять карманы?— Не разговаривай со мной как с идиотиком…— Нет, зачем ты будешь проверять каждый день карманы?— Чтобы там записок не было…— А жить так, чтобы в твоей жизни вообще никаких записок не было — так будешь жить?— Что я, просил ее, чтобы она мне писала?! — опять было загорячился Аристарх и показал на Соню. И хотел даже встать с колен, и уж было встал, но тут встрепенулась Соня.— На колени! — закричала она. — А что это, женщину надо обязательно просить, чтобы она писала? — спросила она надменно. — А сама женщина не имеет права написать записку? Может у нас женщина пошутить?Вот это понравилось всем. С этим «может ли у нас женщина пошутить» она попала в самую точку. На Аристарха опять все навалились.— Домостроевщину развел! — воскликнул Лысый.— Нет, этот человек просит нокаута! — тоже воскликнул Курносый. — Не хочет он нокдауна, никак не хочет! Ему больше нравится нокаут! Ведь достану в печень — до утра будут считать.— Нет, ты ответь… Ти-ха! — рявкнул Брюхатый на всех. — Ты ответь на вопрос, который тебе, подлецу, поставили: может у нас женщина пошутить?— Может, — Аристарху надоело стоять на коленях, и он стал со всем соглашаться.— Значит, что надо теперь сказать?— Что? — искренне не понял Аристарх.Брюхатый изумился; за ним некоторые тоже изумились, но так, для вида: никто, кроме Брюхатого, не понял, что надо теперь сказать Аристарху.— Ты должон сказать, — вылез с поучением Простой человек, — ребята, мол, забудем все — и поедем во Владивосток.— Прекрати со своим Владивостоком! — прикрикнул на него Лысый. — По-моему, ты и так уж где-то… под Хабаровском. Тут серьезное дело.— Что ты должен сказать? — пытал Брюхатый Аристарха.— Что?! Что?! Что?! — с Аристархом, кажется, начиналась истерика. — Не понимаю!.. — он стукнул двумя кулаками себя в грудь, и в голосе его послышались слезы. — Не понимаю: что я должен сказать?!Брюхатый пожалел его.— Ты должен сказать: Верунчик, я тебя люблю. И не формально сказать, а с чувством, как ты говорил… сколько лет назад? — повернулся Брюхатый к Вере Сергеевне.— Что говорил? — не поняла Вера Сергеевна.— Когда он вам первый раз сказал: Верунчик, я тебя люблю? Сколько лет назад это было?— Это было… девять лет назад, — сказала Вера Сергеевна. — Но он не так говорил… — Вера Сергеевна, вообще-то, была довольна — и этим состоянием Аристарха на коленях, и тем, что все его очень ругают. — Он сказал: «Хочешь, я сделаю тебя самой богатой женщиной микрорайона?»— Трепло! — возмутились все.— Про экономическую базу он ничего не говорил?— Хвастунишка.— Я не так говорил! — заспорил Аристарх на коленях.— А как?— Я сказал: «Хочешь, я могу сделать тебя самой богатой женщиной микрорайона?» Еще я сказал: «Только не носи синтетическое белье».— Почему это? — спросила Соня.— Искры летят, — пояснил Аристарх.— Да? — удивилась Соня. — Не замечала.— Ну, так, — поднялся Брюхатый. — Я думаю, что он все осознал… Осознал, Аристарх?— Осознал.— Поднимайся, — велел Брюхатый. — Вера Сергеевна, идите сюда… Идите, идите. Я предлагаю такую детскую игру. Кто видел, как мирятся детишки?Никто не видел. То есть, наверно, видели, но не знали, куда клонит Брюхатый.— Они берутся вот так… — Брюхатый взял руку Аристарха и руку Веры Сергеевны, сцепил их мизинцы. — Теперь повторяйте за мной… Вот так вот махайте и повторяйте. Повторяйте: мирись, мирись — больше не дерись, если будешь драться, я буду кусаться.Все засмеялись остроумной выдумке Брюхатого, даже зааплодировали. Все были рады.— Давайте, давайте!.. — требовали от Аристарха и Веры Сергеевны.— Мирись, мирись, — стали вместе говорить Аристарх и Вера Сергеевна, — больше не дерись, если будешь драться, я буду кусаться.Опять зааплодировали… Вера Сергеевна была счастлива; Аристарх был смущен, но тоже доволен.
1 2 3 4 5