А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Я тебя предупреждал.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ. Заткнись! Я хочу послушать, что там происходит! (КАПИТАН тем временем уселся на край, вытащил из кармана очки и вертит в руках, пока говорит).
КАПИТАН. Господа, генералы попросили меня поговорить с вами. Моя призвание - не армия (он указывает на форму). Я - философ, ученый. Моя форма - вот эти очки, мое оружие - пробирки и книги. В такое время нам, возможно, более всего необходимы философия и наука. Но прежде всего я должен сказать. Что ваш генерал приказал вам лечь.
ПЕРВЫЙ ТРУП. Это раньше у нас был генерал.
ТРЕТИЙ ТРУП. Теперь - нет.
ЧЕТВЕРТЫЙ ТРУП. Они нас продали.
КАПИТАН. Что значит, продали?
ПЯТЫЙ ТРУП. Продали нас за двадцать пять ярдов кровавой грязи.
ШЕСТОЙ ТРУП. Одна жизнь за четыре ярда кровавой грязи.
КАПИТАН. Мы должны были взять эту высоту. Приказ генерала. Вы солдаты. Вы должны понимать.
ПЕРВЫЙ ТРУП. Теперь мы понимаем. Генералы всегда приобретают недвижимость по заоблачным ценам.
ШЕСТОЙ ТРУП. Одна жизнь за четыре ярда кровавой грязи. Золото стоит дешевле, и драгоценные камни, рубины, изумруды...
ТРЕТИЙ ТРУП. Я упал на первом ярде.
ВТОРОЙ ТРУП. Я запутался в проволоке и висел на ней, пока пулемет шпиговал мне свинцом живот.
ЧЕТВЕРТЫЙ ТРУП. Я добежал до самой вершины и уже подумал, что проживу еще один день, когда прилетел снаряд и расплескал мою жизнь по земле.
ШЕСТОЙ ТРУП. Спросите генерала, хотелось бы ему умереть в двадцать лет? (Кричит, словно обращаясь к ГЕНЕРАЛАМ). В двадцать, генерал, в двадцать...
КАПИТАН. Другие тоже умерли.
ПЕРВЫЙ ТРУП. Слишком многие.
КАПИТАН. Люди должны умирать ради блага своей страны... если не вы, то другие. Так было всегда. Люди умирали за фараона и за Цезаря, и за Рим две тысячи лет тому назад, ложились в землю со своими ранами. Тогда почему вы..?
ПЕРВЫЙ ТРУП. Люди, которые умирали за Цезаря и за Рим, должны были. В самом конце, аккурат перед тем как погасла последняя искорка надежды, открыть для себя, что человек может умереть счастливым и всем довольным только когда умирает за себя и за идею, которая выдвигает он сам, а не фараон, Цезарь или Рим...
КАПИТАН. Наверное, все так... но чего вы так цепляетесь за этот мир? Песчинка, точка в небе, отпечаток пальца на полях страницы, написанной на неизвестном языке...
ВТОРОЙ ТРУП. Это наш дом.
ТРЕТИЙ ТРУП. Вы выгнали насильно, но мы возвращаем его себе. Пора человечеству вернуть себе этот дом... эту землю... наш общий дом...
КАПИТАН. Нет у нас дома. Мы - чужаки во вселенной и цепляемся, в отчаянии и грязи за корочку нашей планеты, и, если есть Бог и это Его земля, мы являем собой мерзкое зрелище Его глазам.
ЧЕТВЕРТЫЙ ТРУП. Нам без разницы, как мы выглядим в глазах Бога...
КАПИТАН. Земля - место не из приятных, и когда вы избавляетесь от нее, вам от этого только плюс. Здесь человек обманывает человека, а гарантировать можно только смерть и отчаяние. Какой смысл оставаться, получив разрешение уйти?
ПЯТЫЙ ТРУП. Это единственный мир, который мы знаем.
ШЕСТОЙ ТРУП. Мы не просили разрешения уйти. Никто не спросил нас, хотим мы уходить или нет. Генералы вытолкали нас и захлопнули за нами дверь. Кто дал право генералам закрывать за нами дверь?
КАПИТАН. Земля, уверяю вас, гиблое место, нет тут ничего...
ПЕРВЫЙ ТРУП. Мы должны выяснить это сами. Это наше право.
КАПИТАН. Нет у человека права...
ПЕРВЫЙ ТРУП. Человек сам определяет свои права. Для этого требуется только решимость и добрая воля обычных людей. Мы взяли себе право ходить по этой земле, видеть ее и решать, хорошо нам здесь или нет.
КАПИТАН. В могиле вы обретете покой...
ТРЕТИЙ ТРУП. Покой, и червей, и корни травы. Если уж упокоиться навсегда, то не для того, чтобы кормить корни травы.
КАПИТАН (медленно оглядывает всех). Да, господа... (Поворачивается и уходит. ПЕРВЫЙ СОЛДАТ осторожно приближается к могиле).
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ (трупам). Я... Я рад, что вы... что вы не... Я рад. Могу я для вас чтонибудь сделать?
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ (хрипло, с жаром). Заткнись, сержант! (Потом мягко, участливо ПЕРВОМУ ТРУПУ). Можем мы чтонибудь сделать для тебя, друг?
ПЕРВЫЙ ТРУП. Да, вы можете спеть... (Пауза, ПЕРВЫЙ СОЛДАТ поворачивается и смотрит на ВТОРОГО СОЛДАТА, потом вновь поворачивается к ПЕРВОМУ ТРУПУ. Тишину нарушает голос ВТОРОГО СОЛДАТА. Он поет. Потом голос затихает, свет гаснет).
Цветные прожектора выхватывают из темноты трех бизнесменов в разных частях сцены.
ПЕРВЫЙ БИЗНЕСМЕН. Шшш! Об этом никто не должен знать.
ТРЕТИЙ БИЗНЕСМЕН. Нашпиговать их свинцом!
ВТОРОЙ БИЗНЕСМЕН. Похоронить! Похоронить их под шестью футами земли!
ПЕРВЫЙ БИЗНЕСМЕН. Что же нам делать?
ВТОРОЙ БИЗНЕСМЕН. Мы должны поддерживать высокий моральный дух!
ТРЕТИЙ БИЗНЕСМЕН. Свинец! Свинец! Много свинца!
ВТОРОЙ БИЗНЕСМЕН. За что мы платим нашим генералам?
БИЗНЕСМЕНЫ ХОРОМ. Шшш (Затемнение).
Прожектор освещает церковь. Прихожане на коленях, СВЯЩЕННИК молится.
СВЯЩЕННИК. О, Иисус, наш Бог и наш Христос, Который искупил наши грехи Своей кровью на кресте на Голгофе, даруй нам Свое благословение в этот святой день, сделай так, чтобы наши солдаты позволили себе упокоиться с миром, и принеси победу в наши руки, встань под знамена нашей Идеи и помоги верным слугам Твоим на поле битвы... Аминь... (Затемнение).
ПЕРВЫЙ ГЕНЕРАЛ (освещенный лиловым прожектором). Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы никто об этом не узнал...
(Прожектор освещает редакцию газеты)
РЕПОРТЕР. Ну? Что ты собираешься делать?
РЕДАКТОР. А я должен чтото делать?
РЕПОРТЕР. Вот здесь ты чертовски прав. Должен! Они все еще стоят. Они собираются стоять до судного дня. И теперь никто не сможет похоронить ни одного солдата... Ты должен об этом чтото сказать...
РЕДАКТОР. Хорошо. Напишем следующее. "Как стало известно, некоторые солдаты одной пехотной роты не желают с миром покоиться в земле...
РЕПОРТЕР. А дальше?
РЕДАКТОР. Это все.
РЕПОРТЕР (изумленно). Это все?
РЕДАКТОР. Да. Неужели этого недостаточно? (Затемнение).
Прожектор освещает динамик. Звучит мелодичный, хорошо поставленный ГОЛОС.
ГОЛОС. По полученной нами информации некоторые американские солдаты, убитые в бою, отказываются с миром покоиться в земле. Правда это или нет, Всеамериканская вещательная корпорация считает своим долгом сообщить широкой американской общественности о неукротимой доблести американских солдат на этой войне. Мы не сможем успокоиться, пока не победим... даже если наши храбрые мертвые парни... (Затемнение).
Гремят орудия. Прожектор освещает ГЕНЕРАЛА и КАПИТАНА.
ПЕРВЫЙ ГЕНЕРАЛ. Есть у вас предложения?
КАПИТАН. Скорее да, чем нет. Вызовите их женщин...
ПЕРВЫЙ ГЕНЕРАЛ. Какой будет толк от их женщин?
КАПИТАН. Женщины всегда более консервативны. Это традиционная идея если человек умирает, он должен лечь и позволить предать себя земле. Женщины смогут выиграть для генерала это сражение... через эмоциональное воздействие. Это едва ли не единственный шанс, который есть у генерала.
ПЕРВЫЙ ГЕНЕРАЛ. Женщины... Ну, конечно! Вы попали в десятку, капитан! Привезти сюда их женщин! Привезти быстро! Немедленно выяснить, кто они и где живут. Господи, у меня мыслей таких не было... Послать за ними... Женщины! (Затемнение).
Маленький прожектор выхватывает из темноты динамик. Снова ГОЛОС, такой же мелодичный, такой же хорошо поставленный, призванный убеждать.
ГОЛОС. По просьбе Министерства обороны мы обращаемся к женщинам рядовых Дрисколла, Шеллинга, Моргана, Уэбстера, Леви и Дина, убитых в бою. Министерство обороны просит женщин этих рядовых незамедлительно прибыть в Министерство обороны. В их силах сослужить великую службу нашей стране... (Затемнение).
ПЕРВЫЙ ГЕНЕРАЛ. Идите к вашим мужчинам... поговорите с ними... убедите их, что они ошибаются. Вы, женщины, представляете собой самое дорогое, что только есть в нашей цивилизации - священные устои дома. Мы ведем эту войну, чтобы защитить устои всех домов Америки! Эти устои рухнут, если ваши мужчины вернутся из мертвых. Меня пробирает дрожь от одной только мысли о последствиях этого деяния. Вся наша система получит смертельный удар. Наши банки закроются, наши здания обрушатся... наша армия покинет поле боя и оставит нашу землю беззащитной перед смертельным врагом. Женщины, вы все прекрасные матери, жены, возлюбленные. Вы хотите выиграть эту войну. Я это знаю. Я знаю, как ярко горит огонь патриотизма в женских сердцах. Вот почему я и обращаюсь к вам. Женщины, позвольте мне высказаться начистоту. Если вы не убедите ваших мужчин лечь в землю и позволить похоронить себя, боюсь, мы проиграем войну. Теперь наша победа зависит только от вас. На войне в ход идут не только порох и пушки. Женщины, вот ваш шанс внести свою лепту, величайший шанс... Вы сражаетесь за ваши дома, за ваших детей, за жизни ваших сестер, за честь вашей страны. Вы сражаетесь за религию, за любовь, за достойную человеческую жизнь. Вести войну и победить в ней можно лишь когда павших хоронят и забывают. Как мы можем забыть павших, если они не позволяют себя похоронить? А мы должны их забыть! В этом мире нет места для мертвых. Они могут принести только горечь и несчастье: вам, им, всем. Идите, женщины, выполните свой долг. Ваша страна с надеждой смотрит на вас... (Затемнение).
Прожектор перемещается на то место, где РЯДОВОЙ ШЕЛЛИНГ, ВТОРОЙ ТРУП, говорит со своей женой. МИССИС ШЕЛЛИНГ - хрупкая, немногословная женщина, жена фермера неопределенного возраста, от двадцати до сорока.
БЕСС ШЕЛЛИНГ. Тебе было больно, Джон?
ШЕЛЛИНГ. Как наш мальчик, Бесс?
БЕСС. Отлично. Уже говорит. Весит двадцать восемь фунтов. Вырастет большим и сильным. Тебе было больно, Джон?
ШЕЛЛИНГ. Как ферма? Там все нормально, Бесс?
БЕСС. Все нормально. Рожь в этом году удалась. Тебе было больно, Джон?
ШЕЛЛИНГ. Кто убирал урожай, Бесс?
БЕСС. Шмидт... и его сыновья. Шмидт слишком стар для войны, его сыновья - слишком молоды. Работали почти две недели. Пшеница тоже уродилась неплохо. Старший сын Шмидта ждет призыва через месяцдругой. Практикуется за сараем со старым дробовиком, с которым Шмидт ходит на уток.
ШЕЛЛИНГ. Шмидты всегда были дураками. Когда наш сын вырастит, Бесс, постарайся научить его умуразуму. Какого цвета у него волосы?
БЕСС. Светлые. Как у тебя... Что ты собираешься делать, Джон?
ШЕЛЛИНГ. Хотел бы увидеть сына... и ферму...
БЕСС. Они говорят, что ты мертвый, Джон...
ШЕЛЛИНГ. Я мертвый, все так.
БЕСС. Тогда почему?..
ШЕЛЛИНГ. Не знаю. Может, теперь нас под землей слишком много. Может, земля больше не принимает. Тебе надо не забывать о севообороте. Что ты тут делаешь, Бесс?
БЕСС. Они попросили поговорить с тобой. Чтобы ты дал себя похоронить.
ШЕЛЛИНГ. И что ты об этом думаешь?
БЕСС. Ты умер, Джон...
ШЕЛЛИНГ. И что?
БЕСС. Так какая от этого польза?
ШЕЛЛИНГ. Не знаю. Только есть во мне чтото, мертвое или нет, и это чтото не позволяет мне лечь в землю.
БЕСС. Ты и раньше был странным, Джон. И никогда не могла тебя понять. Что хорошего в том..?
ШЕЛЛИНГ. Бесс, я никогда не говорил с тобой об этом. И теперь, думаю, ты поймешь, я постараюсь, чтобы ты поняла... что я хочу, пока я... пока я... до того, как... Бесс, я взял от жизни не все, что хотел. Не хватает малого, пустяков, которых обычно не замечаешь. Того, что ты видишь из окна вечером, после ужина, или ранним утром, когда просыпаешься. Запахов, которые ощущаешь, выйдя за порог, летним утром, когда под солнцем начинает испаряться роса. Звуков, которые слышишь, возясь с лошадьми или скирдуя сена. Всего этого не замечаешь, но, однако, они остаются в памяти. Зеленый пушок на яровом поле, который вдруг появляется утром. Кукурузный лес, покачивающийся под легким ветерком. Лоснящиеся бока лошади. Пласт жирной земли, вывернутый плугом. Глоток ключевой воды после целого дня, проведенного под солнцем, те незабываемые ощущения, когда она втекает в тебя и охлаждает прожаренное тело... А как хочется увидеть светловолосого бутуза, делового и серьезного, играющего с собакой в тени дома... Ничего этого под землей нет, Бесс...
БЕСС. Всему есть свое место, Джон. В том числе и мертвым мужчинам.
ШЕЛЛИНГ. Мое место на земле, Бесс. Мое дело - ходить по земле, а не лежать в ней. Вниз меня утянула ловушка. Я не очень умен, Бесс, поэтому в нее и попался... но теперь я могу сказать... Мне есть, что сказать фермерам, прежде чем я уйду... и я собираюсь сказать им все...
БЕСС. Мы можем похоронить тебя дома, Джон, около реки. Там прохладно и тихо и ветер всегда шуршит листвой...
ШЕЛЛИНГ. Позже, Бесс, когда я все увижу, все унюхаю, все скажу... Человек имеет право сойти в могилу, никому не дозволено стаскивать его туда...
БЕСС. Как... каково будет нашему сыну, если он увидит тебя таким?
ШЕЛЛИНГ. Он не увидит... Я не приду к вам...
БЕСС. Пусть так. Даже если он будет знать...
ШЕЛЛИНГ. Я ничего не могу поделать. Это чтото сильнее тебя... сильнее меня. Я не знаю, откуда оно взялось. Может. Выросло из земли... как... как сорняк... как цветок. Срежь его, и оно выпрыгнет в десяти новых местах. Остановить нельзя. Земля к этому готова.
БЕСС. Ты был хорошим мужем, Джон. Для ребенка... для меня... не так ли?
ШЕЛЛИНГ (спокойно). Уезжай домой, Бесс. Уезжай домой! (Затемнение).
Прожектор освещает ПЯТЫЙ ТРУП, РЯДОВОГО ЛЕВИ, который стоит в траншеемогиле спиной к зрителям. Его женщина, молодая, красивая, элегантная, сидит на краю траншеи, лицом к нему, говорит с ним.
ДЖОАН. Ты любил меня больше всех, не так ли, Генри, больше всех остальных женщин, не так ли?
ЛЕВИ (ПЯТЫЙ ТРУП). Теперьто какая разница?
ДЖОАН. Я хочу знать.
ЛЕВИ. Это неважно.
ДЖОАН. Важно для меня. Я знаю об остальных, Дорис, эта востроглазая Джанет... Генри, ты - не живой, не так ли, Генри?
ЛЕВИ. Нет, мне разворотило все внутренности.
ДЖОАН. Ну почему войны ведутся в такой грязи? Не ожидала увидеть ничего подобного. Словно... словно на свалку попала.
ЛЕВИ. Ты запачкала туфельки. У тебя красивые туфельки, Джоан.
ДЖОАН. Тебе понравились, Генри? Из кожи ящерицы. Мне они тоже нравятся. Сейчас так трудно найти хорошие туфли.
ЛЕВИ. Ты попрежнему танцуешь, Джоан?
ДЖОАН. Гораздо лучше, чем раньше. Танцы нынче устраиваются гораздо чаще. На благотворительных вечерах по сбору средств для сирот, в госпиталях для выздоравливающих, при подписке на Займы победы. Я занята семь вечеров в неделю. Я продала больше облигаций Займов победы, чем любая другая в Лиге женщинизбирательниц. Я получила каску... одну из их касок... пробитую пулей, за то, что продала облигаций на одиннадцать тысяч долларов.
ЛЕВИ. Здесь мы получаем их за так, тысячами... пуль хватает.
ДЖОАН. Какой злой у тебя голос. Нельзя так зло говорить.
ЛЕВИ. Извини.
ДЖОАН. На днях я слушала полковника Элуэлла. Ты знаешь полковника Элуэлла, старика Энтони Элуэлла, владельца сталеплавильного завода. Он выступал на ежемесячном банкете Красного креста и сказал, что одним из главных достоинств этой войны - отсутствие злости в наших парнях. Он сказал, что ими движит только патриотизм. Он - прекрасный оратор, полковник Элуэлл. Я плакала и плакала...
ЛЕВИ. Я его помню.
ДЖОАН. Генри, как потвоему, мы выиграем эту войну?
ЛЕВИ. Какая разница?
ДЖОАН. Генри! Разве можно так говорить?! Не понимаю, что на тебя нашло. Действительно, не понимаю. В газетах пишут. Что они, если выиграют войну сожгут наши церкви, сравняют с землей наши музеи и... и изнасилуют наших женщин (ЛЕВИ смеется). Чего ты смеешься, Генри?
ЛЕВИ. Я мертв, Джоан.
ДЖОАН. Да. Тогда почему... почему ты не позволяешь похоронить себя?
ЛЕВИ. На то есть масса причин. Я много чего любил на этой земле...
ДЖОАН. Мертвец не может прикоснуться к женщине.
ЛЕВИ. Прикоснуться - нет, но на этом жизнь не заканчивается. Я всегда наслаждался, прислушиваясь к разговорам женщин, слушая их смех, наблюдая, как юбки раздуваются на ветру, замечая, как при ходьбе перекатываются под платьем груди. А ласкать их - это совсем другое. Мне нравилось цоканье высоких каблуков по ночным тротуарам, нежность девичьих голосов, когда они проходили мимо меня под руку с молодыми людьми. И ты была такая красивая, Джоан, с белокурыми волосами, длинными пальцами.
ДЖОАН. Тебе всегда нравились мои волосы. (Пауза). Ни одна женщина не пройдет с тобой под руку, Генри Леви, пусть ты и не ляжешь в могилу.
ЛЕВИ. Нет. На зато я смогу смотреть на глаза женщин, на их блестящие волосы, по покачивание их бедер. Ты знаешь, как они покачивают ими, особенно. Если позади идет симпатичный молодой человек. Все это символизирует для меня жизнь и землю, радость и боль. За все это земля передо мной в долгу, потому что мне только тридцать. Радость и боль - каждый человек должен получить свою долю, получать полные семьдесят лет, чтобы точку в его жизни поставила судьба, а иголка с цветной головкой на карте генерала. Какое мне дело до иголок на генеральских картах?
ДЖОАН. Это не просто иголки с цветными головками. Они означают гораздо больше...
ЛЕВИ. Больше? Для кого? Для генералов - не для меня.
1 2 3 4 5