— Может быть, она замерзла или проголодалась.
— Мы должны запустить аварийный генератор, — согласился Бидль. — Для нее…
Они запустили генератор, и корабль, насколько возможно, вернулся к жизни — крошечный пузырек света и тепла, плывущий сквозь темную бесконечность.
Как позже рассказывал Граймс, самым страшным было — понимать, что происходит, но не иметь силы воли сделать хоть что-нибудь. «Но это был весьма ценный опыт, — добавлял он обычно, — несомненно, весьма ценный. Я всегда удивлялся, как власть имущие ухитряются всех подчинять. Теперь я это знаю. Если ты принадлежишь к высшим эшелонам власти, в тебе есть некая врожденная… надменность? Нет, это неподходящее слово. Есть спокойная уверенность, что все сделают так, как ты хочешь. У наших властителей это, в основном, результат практики и отчасти воспитания. Шаарским королевам не нужны никакие тренировки».
В общем, принцесса сделала это легко — почти так же легко, как если бы она вышла из кокона в нужном месте в нужное время. Еще бы: маленький корабль, управляемый младшими офицерами — людьми, привыкшими отдавать честь и подчиняться офицерам с большим количеством золотых полосок на рукавах. Для нее навязать свою волю было детской забавой. В данном случае, буквально.
Конечно, была одна проблема — языковой барьер — но не слишком серьезная. Конечно, принцесса не могла установить со всеми полноценный телепатический контакт, но успешно передавала приказы через Спуки Дина. С его помощью она могла расставить точки над «и» и черточки над «т».
Что она и делала.
Офицеры «Щитомордника» собрались в трюме, превращенном в тронный зал. В центре поставили стол, застелили новеньким флагом Федерации, который непонятно где откопали — и принцесса — скорее, уже королева — вскарабкалась на это импровизированное возвышение, ловко оттолкнувшись четырьмя нижними конечностями. Прелестнейшее создание: изящная, хрупкая, краски тела еще не потускнели от возраста. Она походила на, усыпанную драгоценностями работу скульптора-абстракциониста — только живая… чрезвычайно живая. Большими фасетчатыми глазами принцесса рассматривала склонившихся над ней людей. Она чего-то требовала. Граймс чувствовал это — как и все детальные. Красавица требовала: сначала спокойно, потом все настойчивей.
Но чего?
Почитания? Преклонения?
— Она хочет есть, — заявил Дин.
«Она хочет есть…» — подумал Граймс. Память его работала нормально, и он попытался вспомнить все, что знал о шаарцах.
— Скажи ей, что ее желание будет удовлетворено, — вычурно сообщил он.
Неохотно, но все же с готовностью Граймс покинул трюм и направился на камбуз. Поиски не заняли много времени, и лейтенант поспешил обратно с пластиковой бутылкой сиропа.
Ему не позволили прикоснуться к королеве. Он стоял перед ней, держа бутылку двумя руками, по каплям выдавливая густую жидкость в жаждущий рот. В нормальном состоянии он бы наверняка нашел сложные движения жвал пугающими или даже омерзительными — но сейчас они, казалось, были исполнены неописуемой правильности, которой так не хватало ротовому аппарату людей. Медленно, осторожно Граймс выдавливал сироп, пока Голос в его мозгу не произнес: «Довольно».
— Сейчас ей надо отдохнуть, — сказал Дин.
— Она будет отдыхать, — согласился Граймс.
Они покинули трюм и перешли в маленькую кают-компанию.
На большом корабле с большим экипажем, под командованием старшего офицера — каковых, в соответствии с рангом, тоже можно считать представителями истэблишмента, чары шаарской королевы продержались бы недолго. Но на крошечном курьере только Граймс потенциально мог восстать против ее власти. Когда-нибудь настало бы время, когда он сумел бы осознать и реализовать возможность бунта… за которым последовал бы поиск компромисса. Но пока время не настало. Граймса учили подчиняться. И теперь на борту «Щитомордника» находилось существо, которому он мог подчиняться без вопросов, как самому адмиралу.
После того как офицеры перекусили чем придется в кают-компании, Граймс по привычке вытащил трубку и стал ее набивать.
— Ей это не понравится — портит воздух, — предостерег Спуки Дин.
— Конечно, — согласился Граймс и спрятал трубку.
Они сидели молча, но с ощущением какой-то вины. Им следовало работать. Им еще много надо было сделать для Улья. Фон Танненбаум наконец выбрался из кресла и, найдя мягкую тряпочку, начал полировать переборку. Вителли пробормотал что-то насчет уборки двигательного отсека и ушел. Словотный сказал, что инженеру наверняка понадобится помощь, и пошел за ним. Бидль собрал грязные тарелки и сложил их в шкаф — он предпочитал мыть посуду перед едой.
— Она голодна, — объявил Дин.
Граймс отправился на камбуз за следующей бутылкой сиропа.
Так продолжалось день за днем. Королева набиралась сил, и ее власть над поданными крепла. И еще — она училась. Разум Дина — равно как и остальных — был полностью открыт ей. Но говорить она могла только через Дина.
— Она знает, что запасы в Улье ограничены, — сказал как-то Дин. — Раньше или позже, причем скорее раньше, чем позже, мы останемся без тепла, воздуха и еды. И она знает, что поблизости есть планета. Она приказывает нам лететь туда и основать на этой планете большой Улей.
— Значит, полетим туда, — согласился Граймс.
Он знал, так же, как и все остальные, что сигнал о помощи спасет их — но почему-то не мог отдать приказ. Конечно, основание Улья, колонии на ZX1797, было совершенно невозможно — но Она так хотела.
И «Щитомордник» вышел из спячки. Жизнь запульсировала в нем неровным биением инерционного двигателя. «Щитомордник» вышел из спячки — чтобы тут же исчезнуть для всех внешних наблюдателей. Гироскопы Манншенновского Движителя снова начали прецессировать, увлекая корабль за собой, во тьму искривленного континуума.
Прямо по курсу сияла ZX1797, тугая разноцветная спираль — и росла на глазах. Фактически пилотирование кораблем перешло к фон Танненбауму — Граймс стал личным слугой королевы, хотя ее желания по-прежнему озвучивал Дин. Граймс кормил ее, обмывал, сидел с ней часами, беззвучно общаясь. Какая-то часть его протестовала, заходясь неслышным криком. Вот кулак разносит фасетчатые глаза, тяжелые ботинки крушат хрупкий хитин тела… Только в воображении. Часть ею бунтовала, но не могла ничего сделать — и Она это знала. Она была женщиной, Граймс — мужчиной. Трения между мужчиной и женщиной неизбежны и даже приятны, если не одному, так другому.
В один прекрасный день Дин сообщил:
— Она устала от безвкусной пищи.
Еще бы, уныло подумал Граймс. Но это Ее желание, и его следует исполнить немедленно. Правда, Граймс никогда не интересовался обычаями инсектоидов. Но он был космолетчиком. А всякий космолетчик знает, что любят шаарцы.
Лейтенант пошел к себе в каюту и принялся переливать жидкость из стеклянной бутылки в пластиковый контейнер, из которого можно пить в невесомости. Сейчас на корабле установилась искусственная гравитация. Но кормление шаарской королевы имеет свои тонкости.
Граймс вернулся в тронный зал. Две пары глаз наблюдали за ним: человеческие — глаза Спуки Дина — и фасетчатые глаза шаарской королевы, сияющие ярче обычного. Она подняла переднюю лапку, словно для того, чтобы взять контейнер, и тут же изящно уронила ее. Прозрачные крылья трепетали в предвкушении угощения.
Граймс медленно приблизился к королеве, опустился на колени, осторожно поднес бутылку к непрерывно двигающимся жвалам, и чуть надавил. Из отверстия брызнула тонкая янтарная струя. Застоявшийся воздух каюты наполнился тяжелым сладким запахом.
«Еще! — возник приказ в его мозгу. — Еще!»
Он снова сдавил пластиковую емкость.
«Но… Ты не рабочий… Ты трутень…»
Обычно «трутнями» называют никчемных бездельников. Но это у людей.
«Ты трутень… Ты станешь первым отцом нового Улья…»
— Леденец — молодец, ликер — паникер, — пробормотал Дин, пытаясь сделать серьезное лицо.
Граймс сурово взглянул на телепата. Что он нашел смешного? Граймса все сильнее охватывал восторг. Она — женщина, и она прекрасна, а он — мужчина. Хрупкие крылья превратились в тонкую драпировку, подчеркивающую, а не скрывающую восхитительное тело его возлюбленной — стройной, с высокой упругой грудью и длинными ногами. Она желала, чтобы он стал ее любовником, ее супругом.
Она желала его.
Она…
Внезапно прекрасное видение померкло.
Не было женщины, распростертой в обольстительной наготе.
Отвратительное насекомое, пьяное до безобразия, разметавшееся на столе, как на постели. Сморщенные крылья, затянутые мутной пленкой фасетчатые глаза. По жвалам, которые продолжают совершать жующие движения, стекает желтоватая жидкость…
Граймса вывернуло наизнанку. Подумать только, он чуть не…
— Капитан! — настойчиво позвал Дин. — Она вырубилась, как лампочка. Пьяна в дым.
— Так держать! — прорычал Граймс. Он снова стал самим собой.
— Всем внимание! — заорал он в ближайший микрофон интеркома. — Капитан на связи. Остановить инерционный и межзвездный двигатель. Включить передатчик Карлотти. Свяжитесь со всеми кораблями, какие есть поблизости, и потребуйте помощи так скоро, как только возможно. Скажите, что мы в дрейфе, двигатели не работают — не хватает топлива.
Он повернулся к Спуки Дину.
— Я оставляю тебя здесь, Призрак. Если она подаст признаки сознания, ты знаешь, что делать. — Он изобразил неколебимую строгость: — Полагаю, я могу тебе доверять…
— Само собой, — отозвался телепат. — Само собой, капитан. Я и представить не мог, что окончу свои дни в качестве рабочей особи единственного в своем роде Улья, населенного… человеко-шмелями! — Он задумчиво взглянул на Граймса: — Как вы думаете, принес бы этот союз какие-нибудь плоды?
— Наверняка, мистер Дин, — буркнул Граймс.
— Фантастика! — выдохнул коммодор Дамиен. — Я почти завидую вам, мистер Граймс. Вы попадаете в такие переделки…
В кабинете коммодора стоял тяжелый аромат шотландского виски. Однако Дамиен, хотя и не был трезвенником, даже не прикоснулся к напитку. Впрочем, несмотря на жажду, Граймс тоже предпочитал сохранять абсолютно трезвую голову.
— Это больше, чем фантастика, — резко произнесла шаарская принцесса-эмиссар, особый представитель самой Высокой Королевы. Если бы не механический голос, ее слова звучали бы как оскорбление. Это… омерзительно. Недопустимо. Этот офицер насильно вливал в рот спиртные напитки представительнице нашей королевской фамилии. Он…
— Руки выкручивал? — услужливо подсказал Дамиен.
— Этого я не знаю. Теперь она — Королева-мать Брооума.
— Я спасал корабль и людей, — как заведенный повторил Граймс. Коммодор гнусно ухмыльнулся.
— Кажется, мы с этого начали, лейтенант? Впрочем, неважно. Есть дела и поважнее. Мне приходится не только разбираться с жалобой от личного представителя Ее императорского величества…
Если бы Граймсу сказали, что при помощи голосового аппарата можно икнуть от неожиданности, он бы не поверил.
Все происходящее записывалось на пленку. Конечно, орден Золотого медоноса ему уже не светит. Будем надеяться, что его хотя бы не отдадут на растерзание шаарцам.
— Он приучил ее к скотчу… — не отставала принцесса.
— Возможно, вы немного завидуете, — небрежно бросил Дамиен. — Кстати, лейтенант, меня буквально бомбардируют карлоттиграммами с Брооума от Ее не слишком императорского величества. Дама требует, чтобы я немедленно или еще быстрее доставил ей единственного трутня во всей Галактике, с которым она желает спариваться…
— О нет! — возопил Граймс.
— Да, мистер Граймс, да. Я бы с радостью выполнил ее требование, — Дамиен печально вздохнул, — но, полагаю, всему должны быть пределы…
Он снова вздохнул и гаркнул:
— Выметайтесь отсюда, трутень!
К сожалению, эффект был слегка подпорчен взрывом хохота.
— И вовсе не смешно, — объявила шаарская принцесса.
Бродячий маяк
Этого не должно было здесь быть.
Здесь вообще ничего не должно было быть, кроме редких атомов водорода, из-за которых межзвездный вакуум не перестает быть вакуумом, да курьера «Щитомордник», летящего к месту назначения.
Этого не должно было быть здесь, но оно было.
И нельзя сказать, что экипаж «Щитомордника», включая лейтенанта Граймса, был не рад этому факту. Хоть какое-то разнообразие после монотонных будней Глубокого космоса.
— Несомненно, там что-то есть, — проговорил фон Танненбаум, вглядываясь в мерцающую полусферу масс-индикатора.
— Гхм… — отозвался Граймс. — А ты уверен, что вокруг никого нет, радист?
— Совершенно уверен, капитан, — ответил Словотный. — По крайней мере, в радиусе тысячи световых лет.
— Тогда свяжись по интеркому с Призраком и спроси, не слышит ли он кого-нибудь… или что-нибудь.
— Есть, капитан, — довольно мрачно отозвался радист. Радисты и псионики — вечные братья-соперники, и нередко это соперничество принимает весьма агрессивные формы.
Через плечо навигатора Граймс вглядывался в бархатный мрак внутри полусферы. Чуть в стороне от жирной светящейся линии, обозначающей траекторию корабля, горела крошечная зелено-голубая искорка. Фон Танненбаум уже определил направление и расстояние до объекта и теперь заканчивал подсчеты.
— Если лететь с прежней скоростью, доберемся до этой штуки ровно через три часа, — сказал он.
— Призрак говорит, что эта штука хранит телепатическое молчание, — доложил Словотный.
— Значит, если это корабль, то покинутый, — буркнул Граймс.
— Премия за спасение… — сказал Бидль, едва не сияя от счастья.
— Вы мыслите меркантильно, Первый, — хмыкнул Граймс.
«И я тоже», — добавил он про себя. Кусок жирного премиального пирога, причитающийся капитану, будет весьма неплохим привеском к жалованью…
— Ладно, раз уж Вы об этом заговорили, спускайтесь и проверьте буксирный катер, скафандры и все прочее. Радист, свяжись с Базой Линдисфарна. Через минуту я продиктую рапорт… — И, скорее обращаясь к себе, добавил: — Не стоит отклоняться от курса без спросу. Правда, вряд ли Галактика остановится, если дюжина мешков с почтой прилетят с небольшим опозданием…
Граймс принял у Словотного райтер и быстро настрочил: «Командующему курьерской службы ФИКС. Замечен неизвестный объект, примерные координаты А1763, 5*ZU97, 75*J222, 0. Прошу разрешения на исследование. Граймс».
Когда пришел ответ, Граймс уже приготовился остановить Движитель Манншенна, чтобы начать маневры по сближению с неизвестным объектом.
Ответ гласил: «Разрешение даю, но постарайтесь ни во что не вляпаться, хотя бы для разнообразия. Дамиен».
— Ну, попытаться-то мы можем, капитан, — заметил Бидль, без особой надежды.
Движитель Манншенна был остановлен. Теперь можно было воспользоваться радаром — инструментом куда более точным, чем масс-индикатор. Фон Танненбаум рассчитал траекторию объекта относительно корабля — и проложить курс на сближение не составит никакой проблемы.
Сначала «оно» походило на светящуюся кляксу в центре экрана, но луч прожектора выхватил его из окружающей тьмы — и таинственный объект наконец стал виден и в иллюминаторы. Поначалу это была лишь искорка среди других искр. Но расстояние сокращалось. Искорка превратилась в диск, видимый в бинокль, а затем и невооруженным глазом.
Граймс изучал непонятную штуковину в бинокль. Круглая и, кажется, металлическая. Никаких выступов — зато вся поверхность испещрена какими-то знаками, похожими на буквы или цифры. Штуковина медленно вращалась.
— Может, это мина?.. — с опаской предположил Бидль, который стоял перед иллюминатором рядом с Граймсом.
— Может, и мина, — согласился капитан. — И на ней может стоять дистанционный взрыватель.
Он повернулся к фон Танненбауму:
— Пожалуй, не стоит подходить ближе, пилот. Пока не выясним, что это за штука.
Он снова уставился в иллюминатор.
Космические мины — оружие скорее оборонительное, чем наступательное. В трюме «Щитомордника» лежит шесть штук — на всякий случай. В идеале они весьма эффективны — но идеальные условия складываются нечасто. Достаточно сбросить несколько таких мин, чтобы охладить пыл у преследователя… если только он не идет на Манншенновском Движителе. А для того, чтобы в искривленном ПВК состоялся физический контакт двух тел, они должны как минимум синхронизовать уровни темпоральной прецессии.
Здесь, посреди Глубокого космоса, вдали от планетных систем, никто не станет двигаться иначе как на Манншенне, так что от мин проку мало. С другой стороны, осторожность еще никому не вредила. Помнится, один из преподавателей в Академии говорил: «Есть старые астронавты, и есть храбрые астронавты. Но храбрых старых астронавтов не бывает».
— Ракету-зонд, — приказал Граймс.
— Все готово, капитан, — откликнулся Бидль.
— Спасибо, Первый. Запускайте. Режим полного контроля. Подведите ее к… этой штуке… очень осторожно — смотрите не продырявьте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
— Мы должны запустить аварийный генератор, — согласился Бидль. — Для нее…
Они запустили генератор, и корабль, насколько возможно, вернулся к жизни — крошечный пузырек света и тепла, плывущий сквозь темную бесконечность.
Как позже рассказывал Граймс, самым страшным было — понимать, что происходит, но не иметь силы воли сделать хоть что-нибудь. «Но это был весьма ценный опыт, — добавлял он обычно, — несомненно, весьма ценный. Я всегда удивлялся, как власть имущие ухитряются всех подчинять. Теперь я это знаю. Если ты принадлежишь к высшим эшелонам власти, в тебе есть некая врожденная… надменность? Нет, это неподходящее слово. Есть спокойная уверенность, что все сделают так, как ты хочешь. У наших властителей это, в основном, результат практики и отчасти воспитания. Шаарским королевам не нужны никакие тренировки».
В общем, принцесса сделала это легко — почти так же легко, как если бы она вышла из кокона в нужном месте в нужное время. Еще бы: маленький корабль, управляемый младшими офицерами — людьми, привыкшими отдавать честь и подчиняться офицерам с большим количеством золотых полосок на рукавах. Для нее навязать свою волю было детской забавой. В данном случае, буквально.
Конечно, была одна проблема — языковой барьер — но не слишком серьезная. Конечно, принцесса не могла установить со всеми полноценный телепатический контакт, но успешно передавала приказы через Спуки Дина. С его помощью она могла расставить точки над «и» и черточки над «т».
Что она и делала.
Офицеры «Щитомордника» собрались в трюме, превращенном в тронный зал. В центре поставили стол, застелили новеньким флагом Федерации, который непонятно где откопали — и принцесса — скорее, уже королева — вскарабкалась на это импровизированное возвышение, ловко оттолкнувшись четырьмя нижними конечностями. Прелестнейшее создание: изящная, хрупкая, краски тела еще не потускнели от возраста. Она походила на, усыпанную драгоценностями работу скульптора-абстракциониста — только живая… чрезвычайно живая. Большими фасетчатыми глазами принцесса рассматривала склонившихся над ней людей. Она чего-то требовала. Граймс чувствовал это — как и все детальные. Красавица требовала: сначала спокойно, потом все настойчивей.
Но чего?
Почитания? Преклонения?
— Она хочет есть, — заявил Дин.
«Она хочет есть…» — подумал Граймс. Память его работала нормально, и он попытался вспомнить все, что знал о шаарцах.
— Скажи ей, что ее желание будет удовлетворено, — вычурно сообщил он.
Неохотно, но все же с готовностью Граймс покинул трюм и направился на камбуз. Поиски не заняли много времени, и лейтенант поспешил обратно с пластиковой бутылкой сиропа.
Ему не позволили прикоснуться к королеве. Он стоял перед ней, держа бутылку двумя руками, по каплям выдавливая густую жидкость в жаждущий рот. В нормальном состоянии он бы наверняка нашел сложные движения жвал пугающими или даже омерзительными — но сейчас они, казалось, были исполнены неописуемой правильности, которой так не хватало ротовому аппарату людей. Медленно, осторожно Граймс выдавливал сироп, пока Голос в его мозгу не произнес: «Довольно».
— Сейчас ей надо отдохнуть, — сказал Дин.
— Она будет отдыхать, — согласился Граймс.
Они покинули трюм и перешли в маленькую кают-компанию.
На большом корабле с большим экипажем, под командованием старшего офицера — каковых, в соответствии с рангом, тоже можно считать представителями истэблишмента, чары шаарской королевы продержались бы недолго. Но на крошечном курьере только Граймс потенциально мог восстать против ее власти. Когда-нибудь настало бы время, когда он сумел бы осознать и реализовать возможность бунта… за которым последовал бы поиск компромисса. Но пока время не настало. Граймса учили подчиняться. И теперь на борту «Щитомордника» находилось существо, которому он мог подчиняться без вопросов, как самому адмиралу.
После того как офицеры перекусили чем придется в кают-компании, Граймс по привычке вытащил трубку и стал ее набивать.
— Ей это не понравится — портит воздух, — предостерег Спуки Дин.
— Конечно, — согласился Граймс и спрятал трубку.
Они сидели молча, но с ощущением какой-то вины. Им следовало работать. Им еще много надо было сделать для Улья. Фон Танненбаум наконец выбрался из кресла и, найдя мягкую тряпочку, начал полировать переборку. Вителли пробормотал что-то насчет уборки двигательного отсека и ушел. Словотный сказал, что инженеру наверняка понадобится помощь, и пошел за ним. Бидль собрал грязные тарелки и сложил их в шкаф — он предпочитал мыть посуду перед едой.
— Она голодна, — объявил Дин.
Граймс отправился на камбуз за следующей бутылкой сиропа.
Так продолжалось день за днем. Королева набиралась сил, и ее власть над поданными крепла. И еще — она училась. Разум Дина — равно как и остальных — был полностью открыт ей. Но говорить она могла только через Дина.
— Она знает, что запасы в Улье ограничены, — сказал как-то Дин. — Раньше или позже, причем скорее раньше, чем позже, мы останемся без тепла, воздуха и еды. И она знает, что поблизости есть планета. Она приказывает нам лететь туда и основать на этой планете большой Улей.
— Значит, полетим туда, — согласился Граймс.
Он знал, так же, как и все остальные, что сигнал о помощи спасет их — но почему-то не мог отдать приказ. Конечно, основание Улья, колонии на ZX1797, было совершенно невозможно — но Она так хотела.
И «Щитомордник» вышел из спячки. Жизнь запульсировала в нем неровным биением инерционного двигателя. «Щитомордник» вышел из спячки — чтобы тут же исчезнуть для всех внешних наблюдателей. Гироскопы Манншенновского Движителя снова начали прецессировать, увлекая корабль за собой, во тьму искривленного континуума.
Прямо по курсу сияла ZX1797, тугая разноцветная спираль — и росла на глазах. Фактически пилотирование кораблем перешло к фон Танненбауму — Граймс стал личным слугой королевы, хотя ее желания по-прежнему озвучивал Дин. Граймс кормил ее, обмывал, сидел с ней часами, беззвучно общаясь. Какая-то часть его протестовала, заходясь неслышным криком. Вот кулак разносит фасетчатые глаза, тяжелые ботинки крушат хрупкий хитин тела… Только в воображении. Часть ею бунтовала, но не могла ничего сделать — и Она это знала. Она была женщиной, Граймс — мужчиной. Трения между мужчиной и женщиной неизбежны и даже приятны, если не одному, так другому.
В один прекрасный день Дин сообщил:
— Она устала от безвкусной пищи.
Еще бы, уныло подумал Граймс. Но это Ее желание, и его следует исполнить немедленно. Правда, Граймс никогда не интересовался обычаями инсектоидов. Но он был космолетчиком. А всякий космолетчик знает, что любят шаарцы.
Лейтенант пошел к себе в каюту и принялся переливать жидкость из стеклянной бутылки в пластиковый контейнер, из которого можно пить в невесомости. Сейчас на корабле установилась искусственная гравитация. Но кормление шаарской королевы имеет свои тонкости.
Граймс вернулся в тронный зал. Две пары глаз наблюдали за ним: человеческие — глаза Спуки Дина — и фасетчатые глаза шаарской королевы, сияющие ярче обычного. Она подняла переднюю лапку, словно для того, чтобы взять контейнер, и тут же изящно уронила ее. Прозрачные крылья трепетали в предвкушении угощения.
Граймс медленно приблизился к королеве, опустился на колени, осторожно поднес бутылку к непрерывно двигающимся жвалам, и чуть надавил. Из отверстия брызнула тонкая янтарная струя. Застоявшийся воздух каюты наполнился тяжелым сладким запахом.
«Еще! — возник приказ в его мозгу. — Еще!»
Он снова сдавил пластиковую емкость.
«Но… Ты не рабочий… Ты трутень…»
Обычно «трутнями» называют никчемных бездельников. Но это у людей.
«Ты трутень… Ты станешь первым отцом нового Улья…»
— Леденец — молодец, ликер — паникер, — пробормотал Дин, пытаясь сделать серьезное лицо.
Граймс сурово взглянул на телепата. Что он нашел смешного? Граймса все сильнее охватывал восторг. Она — женщина, и она прекрасна, а он — мужчина. Хрупкие крылья превратились в тонкую драпировку, подчеркивающую, а не скрывающую восхитительное тело его возлюбленной — стройной, с высокой упругой грудью и длинными ногами. Она желала, чтобы он стал ее любовником, ее супругом.
Она желала его.
Она…
Внезапно прекрасное видение померкло.
Не было женщины, распростертой в обольстительной наготе.
Отвратительное насекомое, пьяное до безобразия, разметавшееся на столе, как на постели. Сморщенные крылья, затянутые мутной пленкой фасетчатые глаза. По жвалам, которые продолжают совершать жующие движения, стекает желтоватая жидкость…
Граймса вывернуло наизнанку. Подумать только, он чуть не…
— Капитан! — настойчиво позвал Дин. — Она вырубилась, как лампочка. Пьяна в дым.
— Так держать! — прорычал Граймс. Он снова стал самим собой.
— Всем внимание! — заорал он в ближайший микрофон интеркома. — Капитан на связи. Остановить инерционный и межзвездный двигатель. Включить передатчик Карлотти. Свяжитесь со всеми кораблями, какие есть поблизости, и потребуйте помощи так скоро, как только возможно. Скажите, что мы в дрейфе, двигатели не работают — не хватает топлива.
Он повернулся к Спуки Дину.
— Я оставляю тебя здесь, Призрак. Если она подаст признаки сознания, ты знаешь, что делать. — Он изобразил неколебимую строгость: — Полагаю, я могу тебе доверять…
— Само собой, — отозвался телепат. — Само собой, капитан. Я и представить не мог, что окончу свои дни в качестве рабочей особи единственного в своем роде Улья, населенного… человеко-шмелями! — Он задумчиво взглянул на Граймса: — Как вы думаете, принес бы этот союз какие-нибудь плоды?
— Наверняка, мистер Дин, — буркнул Граймс.
— Фантастика! — выдохнул коммодор Дамиен. — Я почти завидую вам, мистер Граймс. Вы попадаете в такие переделки…
В кабинете коммодора стоял тяжелый аромат шотландского виски. Однако Дамиен, хотя и не был трезвенником, даже не прикоснулся к напитку. Впрочем, несмотря на жажду, Граймс тоже предпочитал сохранять абсолютно трезвую голову.
— Это больше, чем фантастика, — резко произнесла шаарская принцесса-эмиссар, особый представитель самой Высокой Королевы. Если бы не механический голос, ее слова звучали бы как оскорбление. Это… омерзительно. Недопустимо. Этот офицер насильно вливал в рот спиртные напитки представительнице нашей королевской фамилии. Он…
— Руки выкручивал? — услужливо подсказал Дамиен.
— Этого я не знаю. Теперь она — Королева-мать Брооума.
— Я спасал корабль и людей, — как заведенный повторил Граймс. Коммодор гнусно ухмыльнулся.
— Кажется, мы с этого начали, лейтенант? Впрочем, неважно. Есть дела и поважнее. Мне приходится не только разбираться с жалобой от личного представителя Ее императорского величества…
Если бы Граймсу сказали, что при помощи голосового аппарата можно икнуть от неожиданности, он бы не поверил.
Все происходящее записывалось на пленку. Конечно, орден Золотого медоноса ему уже не светит. Будем надеяться, что его хотя бы не отдадут на растерзание шаарцам.
— Он приучил ее к скотчу… — не отставала принцесса.
— Возможно, вы немного завидуете, — небрежно бросил Дамиен. — Кстати, лейтенант, меня буквально бомбардируют карлоттиграммами с Брооума от Ее не слишком императорского величества. Дама требует, чтобы я немедленно или еще быстрее доставил ей единственного трутня во всей Галактике, с которым она желает спариваться…
— О нет! — возопил Граймс.
— Да, мистер Граймс, да. Я бы с радостью выполнил ее требование, — Дамиен печально вздохнул, — но, полагаю, всему должны быть пределы…
Он снова вздохнул и гаркнул:
— Выметайтесь отсюда, трутень!
К сожалению, эффект был слегка подпорчен взрывом хохота.
— И вовсе не смешно, — объявила шаарская принцесса.
Бродячий маяк
Этого не должно было здесь быть.
Здесь вообще ничего не должно было быть, кроме редких атомов водорода, из-за которых межзвездный вакуум не перестает быть вакуумом, да курьера «Щитомордник», летящего к месту назначения.
Этого не должно было быть здесь, но оно было.
И нельзя сказать, что экипаж «Щитомордника», включая лейтенанта Граймса, был не рад этому факту. Хоть какое-то разнообразие после монотонных будней Глубокого космоса.
— Несомненно, там что-то есть, — проговорил фон Танненбаум, вглядываясь в мерцающую полусферу масс-индикатора.
— Гхм… — отозвался Граймс. — А ты уверен, что вокруг никого нет, радист?
— Совершенно уверен, капитан, — ответил Словотный. — По крайней мере, в радиусе тысячи световых лет.
— Тогда свяжись по интеркому с Призраком и спроси, не слышит ли он кого-нибудь… или что-нибудь.
— Есть, капитан, — довольно мрачно отозвался радист. Радисты и псионики — вечные братья-соперники, и нередко это соперничество принимает весьма агрессивные формы.
Через плечо навигатора Граймс вглядывался в бархатный мрак внутри полусферы. Чуть в стороне от жирной светящейся линии, обозначающей траекторию корабля, горела крошечная зелено-голубая искорка. Фон Танненбаум уже определил направление и расстояние до объекта и теперь заканчивал подсчеты.
— Если лететь с прежней скоростью, доберемся до этой штуки ровно через три часа, — сказал он.
— Призрак говорит, что эта штука хранит телепатическое молчание, — доложил Словотный.
— Значит, если это корабль, то покинутый, — буркнул Граймс.
— Премия за спасение… — сказал Бидль, едва не сияя от счастья.
— Вы мыслите меркантильно, Первый, — хмыкнул Граймс.
«И я тоже», — добавил он про себя. Кусок жирного премиального пирога, причитающийся капитану, будет весьма неплохим привеском к жалованью…
— Ладно, раз уж Вы об этом заговорили, спускайтесь и проверьте буксирный катер, скафандры и все прочее. Радист, свяжись с Базой Линдисфарна. Через минуту я продиктую рапорт… — И, скорее обращаясь к себе, добавил: — Не стоит отклоняться от курса без спросу. Правда, вряд ли Галактика остановится, если дюжина мешков с почтой прилетят с небольшим опозданием…
Граймс принял у Словотного райтер и быстро настрочил: «Командующему курьерской службы ФИКС. Замечен неизвестный объект, примерные координаты А1763, 5*ZU97, 75*J222, 0. Прошу разрешения на исследование. Граймс».
Когда пришел ответ, Граймс уже приготовился остановить Движитель Манншенна, чтобы начать маневры по сближению с неизвестным объектом.
Ответ гласил: «Разрешение даю, но постарайтесь ни во что не вляпаться, хотя бы для разнообразия. Дамиен».
— Ну, попытаться-то мы можем, капитан, — заметил Бидль, без особой надежды.
Движитель Манншенна был остановлен. Теперь можно было воспользоваться радаром — инструментом куда более точным, чем масс-индикатор. Фон Танненбаум рассчитал траекторию объекта относительно корабля — и проложить курс на сближение не составит никакой проблемы.
Сначала «оно» походило на светящуюся кляксу в центре экрана, но луч прожектора выхватил его из окружающей тьмы — и таинственный объект наконец стал виден и в иллюминаторы. Поначалу это была лишь искорка среди других искр. Но расстояние сокращалось. Искорка превратилась в диск, видимый в бинокль, а затем и невооруженным глазом.
Граймс изучал непонятную штуковину в бинокль. Круглая и, кажется, металлическая. Никаких выступов — зато вся поверхность испещрена какими-то знаками, похожими на буквы или цифры. Штуковина медленно вращалась.
— Может, это мина?.. — с опаской предположил Бидль, который стоял перед иллюминатором рядом с Граймсом.
— Может, и мина, — согласился капитан. — И на ней может стоять дистанционный взрыватель.
Он повернулся к фон Танненбауму:
— Пожалуй, не стоит подходить ближе, пилот. Пока не выясним, что это за штука.
Он снова уставился в иллюминатор.
Космические мины — оружие скорее оборонительное, чем наступательное. В трюме «Щитомордника» лежит шесть штук — на всякий случай. В идеале они весьма эффективны — но идеальные условия складываются нечасто. Достаточно сбросить несколько таких мин, чтобы охладить пыл у преследователя… если только он не идет на Манншенновском Движителе. А для того, чтобы в искривленном ПВК состоялся физический контакт двух тел, они должны как минимум синхронизовать уровни темпоральной прецессии.
Здесь, посреди Глубокого космоса, вдали от планетных систем, никто не станет двигаться иначе как на Манншенне, так что от мин проку мало. С другой стороны, осторожность еще никому не вредила. Помнится, один из преподавателей в Академии говорил: «Есть старые астронавты, и есть храбрые астронавты. Но храбрых старых астронавтов не бывает».
— Ракету-зонд, — приказал Граймс.
— Все готово, капитан, — откликнулся Бидль.
— Спасибо, Первый. Запускайте. Режим полного контроля. Подведите ее к… этой штуке… очень осторожно — смотрите не продырявьте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18