– И что же, два месяца назад Филип так никому ничего и не рассказал? – недоверчиво спросил инспектор.
Парни искренне удивились:
– А чего рассказывать-то? Что баба с мужиком свиданку устроили и укатили на машине, а вторую на время припрятали?
– Но ведь вот теперь рассказал.
А это из-за орехов. Отправился за орехами в сад Бернардины и увидел, что «пежо» все еще стоит. Это ему показалось странным.
– А не говорил ли он случайно, как выглядел тот тип из «мерседеса»?
Парни растерянно переглянулись.
– Не-а, не говорил. О бабе говорил – большая такая, даже «коровой» обозвал. А про мужика… Нет, ничего.
– Про куртку его говорил! – вдруг вспомнил один из парней. – Черная, от дождя. Дико дорогой прикид. Классная, короче, куртяха.
Инспектор понял, что больше ему из парней ничего не выдоить, и задал последний вопрос:
– А когда вам Филип об этом рассказывал, еще кто-нибудь мог слышать его?
Парни привычно переглянулись и дружно пожали плечами.
– Да любой мог слышать, народу-то тусовалось рядом полно. У нас тут всегда так – заправка, мойка, сервис, с утра до ночи крутимся. А у Филипа-то голосище был будь здоров, мы же привыкли целыми днями перекрикиваться. Кто-то крикнул, чтоб завтра еще орешков от Бернардины притаранил. Вон господин сержант слышал, значит, и другие слышать могли.
На этом инспектор Рейкееваген закончил допрос парней и отправился беседовать с семейством Филипа.
Выяснилось, что в тот августовский день младший брат без разрешения взял велосипед Филипа, а ему оставил свою старую развалину. Филип тогда дико разозлился, но делать-то было нечего, поехал на развалине, а на обратном пути у него лопнула цепь и пришлось тащиться пешком. Домой явился злой как черт и первым делом выпорол брата, который к этому времени сумел сломать и новый велосипед. За младшенького вступилась мать, но отец вмешался и еще добавил постреленку, в общем, разразился семейный скандал. Они его надолго запомнили. Утром Филипу не на чем было добираться до работы, вот и пришлось отцу подбросить его в своем фургоне.
– А о том, что видел по дороге, он вам не рассказывал? – без особой надежды поинтересовался инспектор.
– А что он видел? – насторожилась мать.
Похоже, в семье парень держался особняком и особенно не болтал. Так что инспектор оставил в покое домочадцев покойного. Но теперь он твердо знал – бедный Филип был вторым человеком, который видел Сомса Унгера. Более того, не исключено, что Филип стал свидетелем убийства. Увы, только свидетель этот уже не в силах был помочь следствию.
Эксперты на месте преступления потрудились на славу. Тщательный осмотр всего подворья старой Бернардины давал основания полагать, что смерть Филипа Фейе не стала результатом нелепого несчастного случая. Под орехом он был не один. Умелый преступник знает тысячи способов скрыть свое присутствие. Он и хирургические перчатки на руки натянет, ни к чему лишнему не прикоснется, никуда не присядет, ни обо что не обопрется. Но летать он не умеет. И поневоле вынужден ступать по земле, оставляя отпечатки подошв.
И машины тоже ездят по земле.
Эксперты обнаружили человеческие следы, и то были не только следы Филипа. Кто-то побывал здесь, причем одновременно с жертвой, поскольку следы перекрывали друг друга. Более того, кто-то держался за сук. Возможно, конечно, это был сам Филип, который ухватился за сук, когда лез на дерево, вот только так хватаются за сук, когда собираются им замахнуться…
И следы автомобиля нашлись. Кто-то съехал с дороги к дому, потом развернулся и уехал. Увы, жухлая, но вполне упругая еще трава и опавшая листва не позволили протекторам оставить четкие отпечатки. Установить удалось лишь одно: машина приехала и уехала не далее как сегодня утром. Вчера вечером шел дождь, и он бы смыл все следы.
Если бы столичный инспектор не уделил особого внимания всем этим мелочам, никто бы не заметил их и смерть бедного парня признали бы просто несчастным случаем.

***

– Слушай, мы гении! – крикнула по телефону Мартуся. "– Мы нашли убийцу! Ты уже знаешь?
Поспешно выскочив из-за компьютера, я кинулась в гостиную, где на столе стояла початая бутылка красного вина. Очевидно ведь, что такая беседа потребует массы душевных и физических сил.
– А это зависит, о каком убийце ты говоришь, – откликнулась я. – О нашем, голландском, или у вас в Кракове свой появился?
– Да ну тебя! О нашем, конечно. Вот видишь, какая ты гениальная, а я работящая. Ты велела мне просмотреть все телефонные книги Европы – и вот результат.
– Я так понимаю, «девочки» на кого-то вышли. Подожди, не спеши, говори по порядку. Какая из девчонок?
– Если по порядку, то начинать надо с Малги Кузьминской. Но нашла одна из тех двух заграничных, помнишь? Наталья Штернер.
Я потянулась к полке над столом, где лежала бумажка со списком «девчонок».
– Из Штутгарта?
Ага, та самая. Юрек-Вагон расспрашивал ее через своих помощников, никого из его подозреваемых она не знала, но ей предложили посмотреть фотографии, и, представь себе, прежде чем она успела прикусить язык, у нее вырвалось, что одного знает. Ну, из тех, что на фото. И сразу пожалела, потому как он был ее хахалем, но ничего не поделаешь, пришлось признаться. И оказалось, что у него совсем другая фамилия, вовсе он не голландец, а швед, погоди… сейчас найду… вот, Герхард Торн!
– А у Юрека как его зовут?
– Минутку, я тоже записала… ага, вот. Мейер ван Вейн.
О, это уже интересно!
– Выходит, одно лицо, но о двух фамилиях.
– И двух национальностях, обрати внимание. Ведь это совсем подозрительно, правда?
– Еще бы. Но ты уверена? Может, просто случайное сходство?
– Какое там случайное! – возмутилась Мартуся. – Чтобы собственного любовника не узнать! Хотя они и это принимают во внимание и уже напугали ее предстоящей очной ставкой. Разумеется, она не призналась в любовной связи с Торном, сказала, что он просто ее хороший знакомый. Она ведь замужем. Но слово не воробей, и теперь она страшно переживает, что у него неприятности из-за нее будут, она ведь его любит, но мужа тоже любит и вовсе не хочет его лишиться.
– Кого именно? – сочла нужным уточнить я.
– Да обоих. Они оба ей дороги, каждый по-своему.
О, я прекрасно понимала чувства этой несчастной.
– А муж о нем знает?
– Да ничего он не знает, точнее, самого Торна знает, то есть не Торна, а ван Вейна, но о любовной связи жены не знает. И еще Наталья страшно злится на Малгу, что из-за нее получился такой паштет, а Малга, в свою очередь, ужасно переживает. В общем, ты понимаешь.
– Прекрасно понимаю. А дельце-то просто прелесть! И знаешь, эти голландские менты должны нас благодарить! – И тут я спохватилась. – Ой, ну втянули мы в грязное дело Мейера и Наталью, только что толку-то? Ведь это же не он.
– Как это не он? – возмутилась Мартуся. – Ты что хочешь сказать?
– Не он убийца! Не Мейер, как бы он ни назывался. Я тоже видела его фотографию, до дыр рассмотрела, но хоть тресни – у машины с трупом был другой человек, совсем другая рожа. Возможно, мы попутно раскрыли еще какую-то аферу, но убийство, к сожалению, остается не раскрытым.
Разочарованная Мартуся долго молчала.
– Но тогда как быть с Мейером? Он что же, обыкновенный аферист, каких там пруд пруди?
А у нас их мало, что ли? Да ты не переживай так, может, он просто двоеженец. В Швеции у него одна жена, в Голландии другая, в Штутгарте любовница, а в Париже и вовсе целый гарем…
– Вообще-то Наталья его давно не видела, – перебила меня Мартуся. – И ее особенно злит то, что узнали о нем теперь, когда она с ним почти порвала. Кстати, она себе нового завела. А Мейер, по ее словам, в последнее время растолстел и стал каким-то мямлей, такие ей не нравятся.
– Тогда почему же она так из-за него переживает?
– Потому что успела с ним подружиться. Привязалась к нему, по-человечески привязалась. Он очень умный и знающий, много дельного ей посоветовал, а она взяла и донесла на него. Вот и переживает. Такую свинью подложить человеку! Согласись, не очень красиво с ее стороны…
Я согласилась.
– Да ты сама хотя бы не переживай. Во-первых, она же не нарочно его выдала, просто у нее вырвалось. А во-вторых, раз он такой умный и ловкий, то как-нибудь отбрешется. Может, вовсе и не женат он на своих женах, а просто так. А я при первом же удобном случае расспрошу Гурского, чем все закончилось. Юрек-Вагон взял за правило обо всем ему докладывать. А мне Гурский докладывает, нелегально, конечно. Главное – ты, пожалуйста, успокойся.

***

– Одного свидетеля он уже убрал, – злым голосом объявил Роберт Гурский, стоя на пороге моей кухни. – Теперь лишь пани осталось кокнуть.
Вот интересно, почему все, приходя в мой дом, прямиком направляются в кухню? И только потом в салон. Кухня ведь немного в стороне, тогда как салон прямо по курсу. Так нет, непременно норовят сделать крюк – и шасть в кухню. Закрывать в нее дверь, что ли? Нет, закрытые двери я не люблю, предпочитаю открытые пространства.
Я достала бутылку с водой и с помощью щипцов для орехов сдернула металлическую крышечку.
– Значит, я не была такой уж единственной? – сладко заметила я. – Откуда он взялся, второй свидетель? И откуда известно, кто его убил? А вы не стойте там, проходите-проходите, там удобней, а воду я быстро вскипячу.
Гурский послушался и прошел в салон – разумеется, через кухню. И в самом деле, не возвращаться же в прихожую.
– Он встретился с убийцей раньше вас, так что это его следовало считать первым свидетелем, да узнали мы о нем совсем недавно. И к сожалению, уже после его смерти. Совсем молодой парень, автомеханик из небольшого местечка. Случайно подглядел встречу убийцы с жертвой, хотя как убивали – не видел. Но самого убийцу узнать бы явно смог.
И Гурский поведал печальную историю Филипа Фейе.
Вода вскипела, я заварила чай и принесла гостю.
– Как же все-таки убийца узнал о грозившем ему разоблачении? Побывал в автосервисе, в котором работал этот молодой человек?
– Знаете, это вполне разумное предположение. Или он сам случайно там оказался, или кто-то что-то слышал и ему потом передал. Парни орали на всю округу. Обычно голландцы народ сдержанный, но среди рабочих единственным голландцем был Филип Фейе, все остальные – гастарбайтеры, преимущественно из южных стран, и темперамент у них соответственный. Позже, на месте, где был убит Филип, хорошо поработали ребята Рейкеевагена, специалисты они классные, так что идентифицировали все микроследы и отпечатки пальцев.
– Бросьте, вы не хуже меня знаете, что отпечатки пальцев на древесной коре – это миф, легенда и неосуществимая мечта…
– А я говорю не о дактилоскопии. Но на коре видны примятости, полосы, кое-где она содрана. Дерево старое, кора мягкая и податливая.
Невольно глянув в окно, я порадовалась, что в моем саду нет ни одного старого, трухлявого дерева. А Роберт продолжал:
– Если кору как следует стиснуть, следы остаются. А кроме того, за сук хватаются по-разному, в зависимости от того, хотят ли взобраться на дерево или этим суком кого-то пристукнуть.
– Вам лучше знать, я уже довольно давно не лазаю по деревьям…
Гурский помолчал, с наслаждением прихлебывая чай. К моим комментариям он привык, они его почти не раздражали. Тешу себя предположением, что иногда даже помогали.
– Парень он был довольно медлительный и не очень сообразительный, ничего не стоило захватить его врасплох. Полагают, что сук отломали заранее, а когда парень нагнулся, собирая с земли упавшие орехи, убийца и ударил его изо всех сил по голове.
Я уже так и видела, как негодяй затаился, крепко-прекрепко сжимая руками дубинку. Вот он замахивается – и дубина лупит по голове ничего не подозревающую жертву.
– А как он узнал, что парень окажется под тем орехом и когда именно окажется?
– Да все из того же разговора в автомастерской.
Я лихорадочно обдумывала услышанное. Меня по-прежнему поражало необычайное проворство преступника, его удивительно стремительные перемещения. Теперь кое-что прояснялось: раз ему удалось завлечь Нелтье в укромное место недалеко от Зволле, дальнейшее становилось уже не столь сложным. На всякий случай я пообещала себе не соглашаться на встречу в укромном месте – с кем бы то ни было.
Гурский задумчиво произнес:
– Он упорно пытается избавиться от свидетелей, видевших его истинное лицо. Рейкееваген уже все мозги сломал, чувствует, что преступник где-то под самым носом крутится, выступая в нескольких обличьях. После того как жена доказала ему на собственном примере, что грим и переодевание меняют человека до неузнаваемости, его уже ничем не удивишь.
– Ну да, а наш преступник занимается этим много лет, представляю, как он наловчился менять внешность. Наверное, ему до ужаса хочется наконец, стать тем, кто он есть, принять свой истинный облик, который никому не известен.
– Никому, кроме вас, пани Иоанна. Дойдет до вас когда-нибудь эта истина?
– Давно дошло! – разозлилась я. – Только вот что мне делать, а? В Китай эмигрировать? Что-то не хочется. В Индонезию? Там пиявки…
– Всегда держать включенной сигнализацию.
О, и этот туда же! А я ведь не сдержала слова, данного племяннице и ее мужу. Ну как я признаюсь Гурскому, что от этой чертовой сигнализации одна сплошная напасть? Не везет мне с этими штуковинами. Вот как, скажите на милость, забыть то кошмарное утро, когда я проснулась, встала и тихо-мирно побрела себе на кухню, кофе приготовить? Внезапно завыло что-то такое страшное и громкое, что я подпрыгнула и кинулась к окну, решив, что это у какого-то идиота включилась автосигнализация. Мимо действительно проезжал какой-то кретин. Но кретин проехал мимо, а вой не прекратился и даже не утих нисколечки. Тогда я вышла во двор и обнаружила, что над моим гаражом что-то истерично мигает и воет именно оттуда. Со всех ног я кинулась тогда к телефону и успела-таки остановить патруль, который уже собирался выезжать на место преступления.
Или вот еще расчудесная история. Вернулась я после глобальных закупок продовольствия – с багажником, набитым до отказа, открыла гараж с помощью пульта, въехала, вылезла из машины, с трудом отволокла сумки в дом, и там-то на меня и обрушилось завывание. Эта тварь механическая включилась сама по себе, без всякого моего усилия. Опять пришлось звонить в полицию, извиняться…
А когда у меня в багажнике пролилось, что-то вонючее и пришлось проветривать? Витек тогда велел держать гараж открытым и запереть лишь на ночь. В полтретьего утра я проснулась – кто-то ходил по дому. Пришлось встать и выйти в прихожую. Увидев Витека, я спросила, чего это он заявился с визитом в такую рань. Случилось что?
– Ничего не случилось, – ответил Витек. – Спи дальше.
Успокоенная, я вернулась в постель и заснула сном младенца. На рассвете, как известно, спится лучше всего. А утром выяснилось, что я, конечно же, не заперла на ночь гараж и в него проникли кошки. Пока они знакомились с самим гаражом, все было в порядке, а вот когда полезли выше, включилась проклятая сигнализация. Она выла и выла, всю округу переполошила, не разбудила лишь одну меня. Дежурный позвонил Витеку, которому до меня десять минут езды, тот и приехал вместе с патрулем.
Таких примеров я могла привести сотни, вот почему к сигнализации у меня выработалась стойкая неприязнь.
– А что у вас новенького о подозреваемом, который пользуется двумя фамилиями?
Гурский ошарашенно уставился на меня:
– А пани откуда об этом знает?
– Неужели вы думали, что Наталья из Штутгарта не проболтается? Юрек-Вагон его уже поймал?
Гурский тяжело вздохнул.
– Пока нет. Мейер ван Вейн по служебной надобности разъезжает по всей Европе, но инспектор Рейкееваген бдит и отловит его, как только тот вернется.
– Нельзя предоставлять ему свободу действий. Неужели вы, специалист своего дела, не знаете, что иногда подозрительного субъекта следует посадить под арест, пусть временно, чтобы тот не успел скрыть следы своего преступления?
– И это говорит особа, которая сама же оправдала его? Объявить его сейчас в розыск недолго, но это может впоследствии дорого обойтись полиции, учитывая, что дело касается такого крючкотвора, как адвокат ван Вейн. Но раз уж пани со своими приятельницами вовсю обсуждают действия следственных органов, может, поделитесь выводами, к которым вы пришли? Или новыми открытиями?
И я поделилась предположениями, о которых недавно говорила Мартусе. На открытия они, конечно, не тянули, но лучше уж о моих гипотезах беседовать, чем о сигнализации.
Выслушав меня, Гурский задумался, устремив взгляд на пустой чайник. Я поспешила заварить свежий чай.
– Вы, разумеется, отдаете себе отчет в том, что я не имею права знакомить вас с деталями следствия, но я это делаю. И делаю исключительно потому, что вас иногда посещают удивительные озарения. Вот и сегодня…
Затаив дыхание, ждала я окончания фразы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26