Она понятия не имела о каких-либо его вояжах и сама была безмерно удивлена, в чем невозможно было сомневаться. В ходе допроса она смертельно на своего приятеля обиделась и потребовала экстренно его найти. Она охотно поделилась адресами всех его близких и дальних родственников, тем самым прибавив полиции работы, после чего выдвинула полное яда предположение, что причиной его исчезновения могла быть какая-нибудь молодая и смазливая особа женского пола, поскольку, по ее мнению, время от времени Завейчик охотно предавался кобелированию.
– Если ты эту Гонсовскую в субботу встретишь, то просто обязана проверить, правду ли говорит тетка, – наказал мне в пятницу Януш. – Хотя по всему видно, что правду.
Я коварно запротестовала.
– У меня перед вами никаких обязательств нет, разве что я пожелаю сделать вам любезность и выказать добрую волю. Вы мне ничего не рассказываете, и я не чувствую себя причастной к следственной работе. Если бы вы мне хоть что-то рассказывали, я бы считала, что обязана работать с огоньком.
– Так ведь мы тебе все рассказали!
– Какое там все! А мальчик? А те остальные четверо, что поставили триплет? А ломжинские дубы? А микроследы?
– Какие еще микроследы?
– Тот, кто угробил Дерчика, оставил хоть что-нибудь, никогда не поверю, что не было никаких следов. После меня и то крапива выглядела точно Мамай "прошел, хотя я туда залезала на цыпочках и ничего не топтала, а он? Из воздуха, что ли, на Дерчика спикировал? Гарпия такая с крылышками? Или он голый был, без всякой одежды? Туда очень трудно добраться, надо продираться сквозь заросли!
– Так он и продирался. Но я хочу напомнить, что моросил дождик…
– Не верю! Моросил, правда, но я не верю, чтобы они туда отправились под аккомпанемент дождя и под дождем по кустам лазили. Они там были, когда дождь перестал, за четверть часа до меня!
– Это неизвестно. Убийца мог и уговорить Дерчика, мол, подумаешь, дождь! Сказал, что ему кое-что покажет, что надо побыстрее идти, кто-то ждет.., да тысяча разных доводов! Микроследы как раз говорят в пользу того, что они пошли туда по дождю. Исследования продолжаются, лаборатория еще не дала результатов, ведь шерстяного свитера ни на одном из них не было, а плащи из болоньи следов не оставляют. Ну хорошо, хорошо, скажу. Мы берем пробы со штанов всех сотрудников, ты же сама понимаешь, нужно сделать так, чтобы виновный не догадался, а то он выбросит эти портки или же сожжет. А такие проверки требуют времени.
Я все поняла и оставила микроследы в покое. Устраивать аврал и бросать полк солдат проверять портки сотрудников конюшни в этой ситуации было негоже, а хитроумные действия имели право быть и продолжительными. Кроме того, убийцей мог быть и кто-то, не работающий непосредственно на бегах. Но с остальными проблемами я уж спуску не дала.
– Что касается мальчика, тут ты правильно угадала. Он подслушал какой-то разговор, дословно его передать не может, но смысл понятен. Разговор касался того, чтобы убрать Дерчика. Насколько мы смогли понять, напугала его главным образом атмосфера этой беседы, тон. Он не знает, кто с кем разговаривал, ему кажется, что про одного он догадался, кто это, но фамилии его не знает, может только показать его. Ну как тебе кажется? Покажет он так открыто на этого типа пальцем при людях, а?
– Ну нет, речи быть не может. А кто это, сотрудник?
– Нет, игрок. Один из привилегированных.
– Черти его принесли. Он ведь может больше на бегах и не показаться.
– Конечно, может. Теперь мы ищем свидетеля. Мальчик утверждает, что видел кого-то в зарослях со стороны дороги, он не узнал этого человека, но этот кто-то должен был видеть, как Дерчик шел в те кусты, и должен был видеть также убийцу Дерчика, независимо от того, вместе они шли или по отдельности. Конечно, это было значительно раньше, и я тебя заклинаю всеми святыми, только не скажи про это никому! Никто никого пока официально не расспрашивает. Если расспрашивать официально, то полиция может себя саму укусить за задницу, потому как никаких доказательств, ни малейшей улики, отопрутся виновные как миленькие, кроме того, неизвестно точно, кого нужно принимать в расчет, персонал или игроков. Да если бы мне велели голову под топор положить, я бы и за директора не поручился!
– Нет, директор ни в коем случае, он по характеру не подходит, – сказала я рассеянно. – Уж скорее его жена, она производит прекрасное впечатление и такая симпатичная, что ей с рук сошло бы все, что она только захотела бы. Но и в ней не сомневаюсь. Понятно, я никому не скажу. Кто ставил эти четыре тройных?
– Почему четыре? Было шесть…
– Один поставила Мария просто по ошибка, один – Завейчик, который пропал. А остальные четверо кто?
– Один поставил такой субчик, который за всеми подсматривает, он поставил следом за Завейчиком и даже сам не знал, на что поставил. Он дважды поставил. Мы его тщательно проверили, на всякий случай продолжаем караулить. Один поставил пьяный мужичок. Он поставил триплет и еще на одного такого жокея, все на него всегда ставят, как его там…
– Куявский. Народ его любит?
– А последним поставил интересный тип. Он признался, что подслушал, как кто-то кому-то говорил, что за этими лошадьми надо следить, вот только он плоховато слышал и следил не за лошадьми Дерчика, а просто за тремя лошадьми в каждом заезде. Он полагает, что мог ослышаться, и вовсе не уверен, что разговор шел именно об этом. Поставил просто так, на всякий случай. Теперь мы хотим из него выжать, кого же это он подслушал, но ведь все эти люди на бегах, ей-Богу, помешанные. Он пытается перебрать Одиннадцать человек, потому что не помнит, кто что говорил, а подслушивал он всех. С ума сойти! Ты хочешь услышать их фамилии и адреса?
– Плевала я на их фамилии и адреса, потому что я предпочла бы опознавать морды. Но если они с другой трибуны, то и это не получится, я их не знаю. А что ломжинские дубы?
– За ними тоже вдет наблюдение. Они вроде бы сбиты с панталыку и растеряны. Такое впечатление, что они утратили влияние на жокеев.
Я удивилась.
– Они утратили? У нас-то было такое впечатление, словно это жокеи перестали получать от них деньги. В среду все поехали поразительно честно, никто не придерживал лошадь. Я вот дожидаюсь субботы, чтобы увидеть, что же будет дальше. О, так ведь суббота уже завтра…
– Подожди-ка, то, что ты говоришь, очень важно. Все сходится. Мафия никого не подкупила, жокеи не получили денег, возникает вопрос: по чьей инициативе? Ломжинские идиоты лезут со своими деньгами, жокеи этих денег не берут, получается, что сами жокеи что-то комбинируют? Завтра, пожалуйста, приглядись как следует.
Я ехидно спросила, не лишились ли, часом, зрения подчиненные старшего комиссара Ярковского, заверила, что присмотрюсь со всем тщанием, и поинтересовалась, что сделали с машиной Завейчика. Ведь не оставили же они ее перед Центральным вокзалом на разграбление ворам?
– Нет. Ее отбуксировали в участок, где обследовали салон. Мы установили, что она стояла там с субботнего вечера, стало быть, последним человеком.., нет, предпоследним, потому что последним был Завейчик.., так вот, последним пассажиром, который в этой машине ехал, была эта самая Моника Гонсовская. Ее вызвали пока для разговора, результатов не знаю.
– Еще Метя. Его – на убой?
– Извини, что?!..
– Я тебя культурно спрашиваю, на убой вы Метю предназначили или нет. Если он не скажет, что знает, мерзавцы эти его прикончат, а вы все медлите. Неужели он вам так не понравился, что вы его хотите раз и навсегда стереть из списка живых?
– Наоборот. Метю сторожат, как брильянт короны. Он пользуется своей больной головой и сидит дома, ты об этом сама знаешь, а люди вокруг ждут, чтобы к нему кто-нибудь пришел.
– Я тебя предупреждаю, что завтра он уже наверняка выйдет из дома.
– Дай ему Бог здоровьица. Эскорт у него будет что у королевы. А на беседу мы уже с ним уговорились, на понедельник. Это мы специально сделали, после субботы и воскресенья что-нибудь, глядишь, и проявится…
* * *
– Я только одно знаю, что пропало мое одеяло, – печально сказала Моника Гонсовская еще до первого заезда. – Ни за что другое я ручаться не могу, потому что не обращала внимания, а одеяло я купила всего лишь днем раньше, в пятницу. И оно мне ужасно нравилось! Я его оставила в машине, мне как-то показалось глупо приходить с одеялом на бега, и теперь я на этом одеяле, ясное дело, могу крест поставить.
– А вы им об этом сказали?
– Конечно! Они меня для этого из Лонцка вытащили, но я и так бы приехала, потому что тетка бьется в истерике. Что такое этот Завейчик мог натворить, как вы думаете?
– Мне кажется, убежать. Единственное логичное предположение…
– Слушай, что тут творится? – изумленно спросил Юрек, садясь в свое кресло. – Какое-то помешательство на пятый номер во втором заезде. Я до него пальцем не дотрагивался, а тут вижу, что ставят на пятерку по десять, по двадцать раз. Что бы это значило?
Я забыла Монику, одеяло и Завейчика, потому что появилась более важная тема. Я тоже пятого номера не касалась и сразу решила, что не буду, еще не заглянув в программку.
– Коллективное сумасшествие, – категорически осудила я. – Кацперский на Ватмане, глупость длиной отсюда до Америки, а то и дальше. Правда, на арабах Кацперский ездить умеет…
– Ничего не понимаю, до сих пор Ватман был четвертым, а то и пятым. Откуда они его взяли?
– Сумасшествие, ты же сам сказал. Без этого была бы одна Пальма в фаворитах.
– Ты что, никто на нее не ставит. А у меня она есть. По родословной она самая лучшая…
– Но едет Сарновский, люди привыкли, что Сарновский на фаворитах не приходит…
– Так ведь он не фаворит!
– Ну и что? Должен в таком раскладе оказаться фаворитом. Пальма у меня тоже есть, хотя не знаю, хорошо ли это. А, черт с ними, пусть этот Кацперский без меня выигрывает.
С Пальмой на устах влетел пан Здись и из чистой галантности разделил роскошные розы между представительницами дамского пола в ложе. Я помчалась к пани Ядзе за стаканом воды и поставила цветы на круглое окошечко возле Моники, потому что на парапете перед нами они заслонили бы поворот. Вальдемар требовал от пана Собеслава принятия мужского твердого решения.
– Так как же, в конце концов, с этой Пальмой? Последний момент, сейчас ведь закроют все кассы!
– Дороговато это для меня получается, пан Валь-дек, может, «верхом» на нее поставить…
– ., конь с облегченным весом. В тридцать восьмом году Санлайт в Аскоте выиграл точно так же, платили семнадцать к одному…
– О Господи! – сказала Мария, швыряя на кресло сумку. – Уже завелся?..
– Продолжает, – ответила я. – Он пришел пораньше и сразу завелся.
– ., на Триумфальной Дуге турф был просто как по заказу для Пейзаны, потому она пришла даже гандикапированная , – продолжал некто, на кого я смотрела бы с умилением, если бы он не болтал столько. Он был фигурой в своем роде исторической, представитель золотой молодежи перед первой мировой войной, живая хроника бегов на всем полушарии. – Ее мать была Вигесса, от Нижинского, из той же линии, точнее, Нижинский был ее дедом…
– О чем вы говорите, плевать я хотел, что бегало при царе Горохе! – рассердился Вальдемар. – Мне нужно знать, что тут, в первом заезде будет! Ставить мне на Пальму или нет?..
– ..мартышка и попугай. Пролезли они на корабль, идущий в Европу, и плывут себе, плывут… – услышала я голос полковника. – Вылезли из укрытия и стали играть…
– ., на него одного! – объявил пан Эдя. – Репа сам на него вроде как двести поставил!
Тренер Репа вовсе не носил фамилию Репа, он был Кальреп, но не было тут человека, который правильно бы называл его фамилию. Репой остался он навеки.
– Только двойка! – бешено упрямился пан Здись. – Только двойкой начинаю, тут другой лошади нет!
– В первом?
– Конечно! Пора ей, пора, без веса лошадка вдет! Он совершенно выбил меня из колеи. Двойка, Нарбонна, входила в число моих обожаемых кобыл, я ее забросила, чтобы не испортить ей карьеры, хотя в среду решила было поставить на нее одну. Тут я вспомнила, что не проверила заездов, посмотрела на табло и подскочила! Черт! На двойке ученик Осика!
– Звонок был?! – нервически завопила я.
– Давно уже, – сказала Мария. – Да успокойся, что упало, то пропало. Звонок был, когда я еще по лестнице шла. Дай открывалку.
– Вот черт, – мрачно сказала я, копаясь в сумке. – Ведь я даже не поставила на эту Нарбонну… Ну да, в последовательность я ее включила, но из квинты, из триплета выбросила, потому что боялась ее сглазить.
– Не хочу, конечно, быть хамкой, но ты поглупела, – огорчилась Мария. – Она же тут выиграет только так!
– Она у пана Здися есть…
– Ну и что же? И пан Здись иногда выигрывает… Появился Метя, живой, здоровый и без видимых повреждений.
– Привет, девушки. Так что у нас приходит первым? Давай, Пальма!
– Метя, Бога ради…
– Погоди, дадим ему пива, может, он заткнется.
– Метя, опомнись, Пальма бежит во втором, а сейчас первый. Принеси стакан…
Моника Гонсовская сзади осторожно коснулась моего плеча.
– Я тоже поставила на Нарбонну. Простите, пожалуйста. Она отлично выглядит. С Танзанией, два-шесть. Так у меня получилось по паддоку.
По счастью, на Нарбонну с Танзанией я тоже поставила, и меня это несколько обрадовало. Танзанией я начинала триплет и квинту и теперь с надеждой подумала, что, может быть, ученик Осика, несмотря на всю свою одержимость, все-таки не придет первым, сделает хоть какую-нибудь ошибочку…
Завыл рупор, взмахнул флажок, черти-кони рванулись. Ученик Осика не сделал ни единой ошибки и выиграл в роскошном стиле от старта до финиша. Пан Здись впал в эйфорию, я выиграла последовательность, потому что, разумеется, Танзания пришла второй. Первый триплет и квинта у меня полетели к чертям. Мария не скрывала своего осуждения, настаивая, что у меня плохо с головой. Я ей не возражала.
– Зато у меня есть Пальма, – сердито сказала я. – Метя вон уже начал, пусть и дальше орет свое «давай, Пальма!». А вы вместе ставите или порознь?
– И так, и этак.
Метя, весьма довольный жизнью, попивал пивко И лопал соленые палочки пана Вальдемара. Были они Потрясающими, откуда Вальдемар их брал, никто не знал, потому что источник он держал в строжайшей тайне, но приносил их все больше и больше. Ни в коем случае их не пекла его жена, потому что, как у практикующего врача, у нее работы было предостаточно и без соленых палочек.
– Метя, говори правду! – потребовала я бешеным шепотом, – Ты про сегодняшний день что-нибудь знаешь?
– Слышал кое-что, – признался Метя. – Придут хорошие лошади, и придерживать их никто не будет. Пальма из них самая лучшая. Давай, Пальма!
– Посмотреть бы на эту Пальму, – сказала в пространство Моника Гонсовская и поднялась с кресла.
Я спустилась за ней посмотреть на паддок. Пальма выглядела нормально, Ватман был спокоен, только немного начинал пениться.
– Он встанет, не дойдя до прямой, – высказала я свое мнение.
– Наверное, – согласилась Моника. – Это не самый лучший конь, ему дали допинг. Он извелся, вы правы, но рановато. А мне больше нравится.., двое мне больше нравятся, Флинта и Цербер. Единичка и четверка. Поставлю-ка я на Пальму, Флинту и Цербера. Они тут самые лучшие.
– Дорисуйте ух треугольник, – посоветовала я.
– Извините, как? Что это такое?
– А, про это вы еще не знаете? Самая глупая ошибка, которую нельзя допускать. Не дорисовывать треугольник. Вы ставите один-три и три-четыре, а где один-четыре? Из ста в девяноста случаях приходит третья сторона треугольника.
Моника Гонсовская с сомнением посмотрела на меня и на паддок.
– Не может быть. Эта Пальма должна выиграть. В самом худшем случае она будет второй, но не дальше.
– Как хотите, Я вас предупредила. Клинический случай был давно, один тип ставил по две тысячи, ставка тогда была еще двадцать злотых, значит" сейчас это было бы.., подсчитаю все эти нули.., как по двести тысяч. Один-четыре и три-четыре. Моя подруга стояла радом и из жалости напомнила ему дорисовать треугольник. Хотя бы одной ставкой по двадцать злотых. Нет, уперся, что не будет, ну, она взяла и поставила эту третью сторону для себя. Пришло один-три, и за двадцать злотых выплатили восемьсот шестьдесят. Нельзя оставлять просто так третью сторону.
– Может, вы и правы. Я понимаю, что это бега… Поставлю я, пожалуй, на эту третью сторону, но подешевле, потому что не верю, чтобы Пальма не пришла.
Я поставила то же, что и она – Пальму, Флинту и Цербера по кругу, после чего вспомнила, что я должна Монику допросить. Народ бешено ставил на Ватмана, никто не доверял собственным глазам, да, по-моему, и Не понимал, что видит. А Ватман с каждой секундой пенился все больше. Арабский жеребец, он же потеряет форму через полчаса, как раз на половине дистанции! Тут все было ненормально.
Вернувшись наверх, я спросила у Моники о том, что думает тетка про Завейчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Если ты эту Гонсовскую в субботу встретишь, то просто обязана проверить, правду ли говорит тетка, – наказал мне в пятницу Януш. – Хотя по всему видно, что правду.
Я коварно запротестовала.
– У меня перед вами никаких обязательств нет, разве что я пожелаю сделать вам любезность и выказать добрую волю. Вы мне ничего не рассказываете, и я не чувствую себя причастной к следственной работе. Если бы вы мне хоть что-то рассказывали, я бы считала, что обязана работать с огоньком.
– Так ведь мы тебе все рассказали!
– Какое там все! А мальчик? А те остальные четверо, что поставили триплет? А ломжинские дубы? А микроследы?
– Какие еще микроследы?
– Тот, кто угробил Дерчика, оставил хоть что-нибудь, никогда не поверю, что не было никаких следов. После меня и то крапива выглядела точно Мамай "прошел, хотя я туда залезала на цыпочках и ничего не топтала, а он? Из воздуха, что ли, на Дерчика спикировал? Гарпия такая с крылышками? Или он голый был, без всякой одежды? Туда очень трудно добраться, надо продираться сквозь заросли!
– Так он и продирался. Но я хочу напомнить, что моросил дождик…
– Не верю! Моросил, правда, но я не верю, чтобы они туда отправились под аккомпанемент дождя и под дождем по кустам лазили. Они там были, когда дождь перестал, за четверть часа до меня!
– Это неизвестно. Убийца мог и уговорить Дерчика, мол, подумаешь, дождь! Сказал, что ему кое-что покажет, что надо побыстрее идти, кто-то ждет.., да тысяча разных доводов! Микроследы как раз говорят в пользу того, что они пошли туда по дождю. Исследования продолжаются, лаборатория еще не дала результатов, ведь шерстяного свитера ни на одном из них не было, а плащи из болоньи следов не оставляют. Ну хорошо, хорошо, скажу. Мы берем пробы со штанов всех сотрудников, ты же сама понимаешь, нужно сделать так, чтобы виновный не догадался, а то он выбросит эти портки или же сожжет. А такие проверки требуют времени.
Я все поняла и оставила микроследы в покое. Устраивать аврал и бросать полк солдат проверять портки сотрудников конюшни в этой ситуации было негоже, а хитроумные действия имели право быть и продолжительными. Кроме того, убийцей мог быть и кто-то, не работающий непосредственно на бегах. Но с остальными проблемами я уж спуску не дала.
– Что касается мальчика, тут ты правильно угадала. Он подслушал какой-то разговор, дословно его передать не может, но смысл понятен. Разговор касался того, чтобы убрать Дерчика. Насколько мы смогли понять, напугала его главным образом атмосфера этой беседы, тон. Он не знает, кто с кем разговаривал, ему кажется, что про одного он догадался, кто это, но фамилии его не знает, может только показать его. Ну как тебе кажется? Покажет он так открыто на этого типа пальцем при людях, а?
– Ну нет, речи быть не может. А кто это, сотрудник?
– Нет, игрок. Один из привилегированных.
– Черти его принесли. Он ведь может больше на бегах и не показаться.
– Конечно, может. Теперь мы ищем свидетеля. Мальчик утверждает, что видел кого-то в зарослях со стороны дороги, он не узнал этого человека, но этот кто-то должен был видеть, как Дерчик шел в те кусты, и должен был видеть также убийцу Дерчика, независимо от того, вместе они шли или по отдельности. Конечно, это было значительно раньше, и я тебя заклинаю всеми святыми, только не скажи про это никому! Никто никого пока официально не расспрашивает. Если расспрашивать официально, то полиция может себя саму укусить за задницу, потому как никаких доказательств, ни малейшей улики, отопрутся виновные как миленькие, кроме того, неизвестно точно, кого нужно принимать в расчет, персонал или игроков. Да если бы мне велели голову под топор положить, я бы и за директора не поручился!
– Нет, директор ни в коем случае, он по характеру не подходит, – сказала я рассеянно. – Уж скорее его жена, она производит прекрасное впечатление и такая симпатичная, что ей с рук сошло бы все, что она только захотела бы. Но и в ней не сомневаюсь. Понятно, я никому не скажу. Кто ставил эти четыре тройных?
– Почему четыре? Было шесть…
– Один поставила Мария просто по ошибка, один – Завейчик, который пропал. А остальные четверо кто?
– Один поставил такой субчик, который за всеми подсматривает, он поставил следом за Завейчиком и даже сам не знал, на что поставил. Он дважды поставил. Мы его тщательно проверили, на всякий случай продолжаем караулить. Один поставил пьяный мужичок. Он поставил триплет и еще на одного такого жокея, все на него всегда ставят, как его там…
– Куявский. Народ его любит?
– А последним поставил интересный тип. Он признался, что подслушал, как кто-то кому-то говорил, что за этими лошадьми надо следить, вот только он плоховато слышал и следил не за лошадьми Дерчика, а просто за тремя лошадьми в каждом заезде. Он полагает, что мог ослышаться, и вовсе не уверен, что разговор шел именно об этом. Поставил просто так, на всякий случай. Теперь мы хотим из него выжать, кого же это он подслушал, но ведь все эти люди на бегах, ей-Богу, помешанные. Он пытается перебрать Одиннадцать человек, потому что не помнит, кто что говорил, а подслушивал он всех. С ума сойти! Ты хочешь услышать их фамилии и адреса?
– Плевала я на их фамилии и адреса, потому что я предпочла бы опознавать морды. Но если они с другой трибуны, то и это не получится, я их не знаю. А что ломжинские дубы?
– За ними тоже вдет наблюдение. Они вроде бы сбиты с панталыку и растеряны. Такое впечатление, что они утратили влияние на жокеев.
Я удивилась.
– Они утратили? У нас-то было такое впечатление, словно это жокеи перестали получать от них деньги. В среду все поехали поразительно честно, никто не придерживал лошадь. Я вот дожидаюсь субботы, чтобы увидеть, что же будет дальше. О, так ведь суббота уже завтра…
– Подожди-ка, то, что ты говоришь, очень важно. Все сходится. Мафия никого не подкупила, жокеи не получили денег, возникает вопрос: по чьей инициативе? Ломжинские идиоты лезут со своими деньгами, жокеи этих денег не берут, получается, что сами жокеи что-то комбинируют? Завтра, пожалуйста, приглядись как следует.
Я ехидно спросила, не лишились ли, часом, зрения подчиненные старшего комиссара Ярковского, заверила, что присмотрюсь со всем тщанием, и поинтересовалась, что сделали с машиной Завейчика. Ведь не оставили же они ее перед Центральным вокзалом на разграбление ворам?
– Нет. Ее отбуксировали в участок, где обследовали салон. Мы установили, что она стояла там с субботнего вечера, стало быть, последним человеком.., нет, предпоследним, потому что последним был Завейчик.., так вот, последним пассажиром, который в этой машине ехал, была эта самая Моника Гонсовская. Ее вызвали пока для разговора, результатов не знаю.
– Еще Метя. Его – на убой?
– Извини, что?!..
– Я тебя культурно спрашиваю, на убой вы Метю предназначили или нет. Если он не скажет, что знает, мерзавцы эти его прикончат, а вы все медлите. Неужели он вам так не понравился, что вы его хотите раз и навсегда стереть из списка живых?
– Наоборот. Метю сторожат, как брильянт короны. Он пользуется своей больной головой и сидит дома, ты об этом сама знаешь, а люди вокруг ждут, чтобы к нему кто-нибудь пришел.
– Я тебя предупреждаю, что завтра он уже наверняка выйдет из дома.
– Дай ему Бог здоровьица. Эскорт у него будет что у королевы. А на беседу мы уже с ним уговорились, на понедельник. Это мы специально сделали, после субботы и воскресенья что-нибудь, глядишь, и проявится…
* * *
– Я только одно знаю, что пропало мое одеяло, – печально сказала Моника Гонсовская еще до первого заезда. – Ни за что другое я ручаться не могу, потому что не обращала внимания, а одеяло я купила всего лишь днем раньше, в пятницу. И оно мне ужасно нравилось! Я его оставила в машине, мне как-то показалось глупо приходить с одеялом на бега, и теперь я на этом одеяле, ясное дело, могу крест поставить.
– А вы им об этом сказали?
– Конечно! Они меня для этого из Лонцка вытащили, но я и так бы приехала, потому что тетка бьется в истерике. Что такое этот Завейчик мог натворить, как вы думаете?
– Мне кажется, убежать. Единственное логичное предположение…
– Слушай, что тут творится? – изумленно спросил Юрек, садясь в свое кресло. – Какое-то помешательство на пятый номер во втором заезде. Я до него пальцем не дотрагивался, а тут вижу, что ставят на пятерку по десять, по двадцать раз. Что бы это значило?
Я забыла Монику, одеяло и Завейчика, потому что появилась более важная тема. Я тоже пятого номера не касалась и сразу решила, что не буду, еще не заглянув в программку.
– Коллективное сумасшествие, – категорически осудила я. – Кацперский на Ватмане, глупость длиной отсюда до Америки, а то и дальше. Правда, на арабах Кацперский ездить умеет…
– Ничего не понимаю, до сих пор Ватман был четвертым, а то и пятым. Откуда они его взяли?
– Сумасшествие, ты же сам сказал. Без этого была бы одна Пальма в фаворитах.
– Ты что, никто на нее не ставит. А у меня она есть. По родословной она самая лучшая…
– Но едет Сарновский, люди привыкли, что Сарновский на фаворитах не приходит…
– Так ведь он не фаворит!
– Ну и что? Должен в таком раскладе оказаться фаворитом. Пальма у меня тоже есть, хотя не знаю, хорошо ли это. А, черт с ними, пусть этот Кацперский без меня выигрывает.
С Пальмой на устах влетел пан Здись и из чистой галантности разделил роскошные розы между представительницами дамского пола в ложе. Я помчалась к пани Ядзе за стаканом воды и поставила цветы на круглое окошечко возле Моники, потому что на парапете перед нами они заслонили бы поворот. Вальдемар требовал от пана Собеслава принятия мужского твердого решения.
– Так как же, в конце концов, с этой Пальмой? Последний момент, сейчас ведь закроют все кассы!
– Дороговато это для меня получается, пан Валь-дек, может, «верхом» на нее поставить…
– ., конь с облегченным весом. В тридцать восьмом году Санлайт в Аскоте выиграл точно так же, платили семнадцать к одному…
– О Господи! – сказала Мария, швыряя на кресло сумку. – Уже завелся?..
– Продолжает, – ответила я. – Он пришел пораньше и сразу завелся.
– ., на Триумфальной Дуге турф был просто как по заказу для Пейзаны, потому она пришла даже гандикапированная , – продолжал некто, на кого я смотрела бы с умилением, если бы он не болтал столько. Он был фигурой в своем роде исторической, представитель золотой молодежи перед первой мировой войной, живая хроника бегов на всем полушарии. – Ее мать была Вигесса, от Нижинского, из той же линии, точнее, Нижинский был ее дедом…
– О чем вы говорите, плевать я хотел, что бегало при царе Горохе! – рассердился Вальдемар. – Мне нужно знать, что тут, в первом заезде будет! Ставить мне на Пальму или нет?..
– ..мартышка и попугай. Пролезли они на корабль, идущий в Европу, и плывут себе, плывут… – услышала я голос полковника. – Вылезли из укрытия и стали играть…
– ., на него одного! – объявил пан Эдя. – Репа сам на него вроде как двести поставил!
Тренер Репа вовсе не носил фамилию Репа, он был Кальреп, но не было тут человека, который правильно бы называл его фамилию. Репой остался он навеки.
– Только двойка! – бешено упрямился пан Здись. – Только двойкой начинаю, тут другой лошади нет!
– В первом?
– Конечно! Пора ей, пора, без веса лошадка вдет! Он совершенно выбил меня из колеи. Двойка, Нарбонна, входила в число моих обожаемых кобыл, я ее забросила, чтобы не испортить ей карьеры, хотя в среду решила было поставить на нее одну. Тут я вспомнила, что не проверила заездов, посмотрела на табло и подскочила! Черт! На двойке ученик Осика!
– Звонок был?! – нервически завопила я.
– Давно уже, – сказала Мария. – Да успокойся, что упало, то пропало. Звонок был, когда я еще по лестнице шла. Дай открывалку.
– Вот черт, – мрачно сказала я, копаясь в сумке. – Ведь я даже не поставила на эту Нарбонну… Ну да, в последовательность я ее включила, но из квинты, из триплета выбросила, потому что боялась ее сглазить.
– Не хочу, конечно, быть хамкой, но ты поглупела, – огорчилась Мария. – Она же тут выиграет только так!
– Она у пана Здися есть…
– Ну и что же? И пан Здись иногда выигрывает… Появился Метя, живой, здоровый и без видимых повреждений.
– Привет, девушки. Так что у нас приходит первым? Давай, Пальма!
– Метя, Бога ради…
– Погоди, дадим ему пива, может, он заткнется.
– Метя, опомнись, Пальма бежит во втором, а сейчас первый. Принеси стакан…
Моника Гонсовская сзади осторожно коснулась моего плеча.
– Я тоже поставила на Нарбонну. Простите, пожалуйста. Она отлично выглядит. С Танзанией, два-шесть. Так у меня получилось по паддоку.
По счастью, на Нарбонну с Танзанией я тоже поставила, и меня это несколько обрадовало. Танзанией я начинала триплет и квинту и теперь с надеждой подумала, что, может быть, ученик Осика, несмотря на всю свою одержимость, все-таки не придет первым, сделает хоть какую-нибудь ошибочку…
Завыл рупор, взмахнул флажок, черти-кони рванулись. Ученик Осика не сделал ни единой ошибки и выиграл в роскошном стиле от старта до финиша. Пан Здись впал в эйфорию, я выиграла последовательность, потому что, разумеется, Танзания пришла второй. Первый триплет и квинта у меня полетели к чертям. Мария не скрывала своего осуждения, настаивая, что у меня плохо с головой. Я ей не возражала.
– Зато у меня есть Пальма, – сердито сказала я. – Метя вон уже начал, пусть и дальше орет свое «давай, Пальма!». А вы вместе ставите или порознь?
– И так, и этак.
Метя, весьма довольный жизнью, попивал пивко И лопал соленые палочки пана Вальдемара. Были они Потрясающими, откуда Вальдемар их брал, никто не знал, потому что источник он держал в строжайшей тайне, но приносил их все больше и больше. Ни в коем случае их не пекла его жена, потому что, как у практикующего врача, у нее работы было предостаточно и без соленых палочек.
– Метя, говори правду! – потребовала я бешеным шепотом, – Ты про сегодняшний день что-нибудь знаешь?
– Слышал кое-что, – признался Метя. – Придут хорошие лошади, и придерживать их никто не будет. Пальма из них самая лучшая. Давай, Пальма!
– Посмотреть бы на эту Пальму, – сказала в пространство Моника Гонсовская и поднялась с кресла.
Я спустилась за ней посмотреть на паддок. Пальма выглядела нормально, Ватман был спокоен, только немного начинал пениться.
– Он встанет, не дойдя до прямой, – высказала я свое мнение.
– Наверное, – согласилась Моника. – Это не самый лучший конь, ему дали допинг. Он извелся, вы правы, но рановато. А мне больше нравится.., двое мне больше нравятся, Флинта и Цербер. Единичка и четверка. Поставлю-ка я на Пальму, Флинту и Цербера. Они тут самые лучшие.
– Дорисуйте ух треугольник, – посоветовала я.
– Извините, как? Что это такое?
– А, про это вы еще не знаете? Самая глупая ошибка, которую нельзя допускать. Не дорисовывать треугольник. Вы ставите один-три и три-четыре, а где один-четыре? Из ста в девяноста случаях приходит третья сторона треугольника.
Моника Гонсовская с сомнением посмотрела на меня и на паддок.
– Не может быть. Эта Пальма должна выиграть. В самом худшем случае она будет второй, но не дальше.
– Как хотите, Я вас предупредила. Клинический случай был давно, один тип ставил по две тысячи, ставка тогда была еще двадцать злотых, значит" сейчас это было бы.., подсчитаю все эти нули.., как по двести тысяч. Один-четыре и три-четыре. Моя подруга стояла радом и из жалости напомнила ему дорисовать треугольник. Хотя бы одной ставкой по двадцать злотых. Нет, уперся, что не будет, ну, она взяла и поставила эту третью сторону для себя. Пришло один-три, и за двадцать злотых выплатили восемьсот шестьдесят. Нельзя оставлять просто так третью сторону.
– Может, вы и правы. Я понимаю, что это бега… Поставлю я, пожалуй, на эту третью сторону, но подешевле, потому что не верю, чтобы Пальма не пришла.
Я поставила то же, что и она – Пальму, Флинту и Цербера по кругу, после чего вспомнила, что я должна Монику допросить. Народ бешено ставил на Ватмана, никто не доверял собственным глазам, да, по-моему, и Не понимал, что видит. А Ватман с каждой секундой пенился все больше. Арабский жеребец, он же потеряет форму через полчаса, как раз на половине дистанции! Тут все было ненормально.
Вернувшись наверх, я спросила у Моники о том, что думает тетка про Завейчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29