— Вот теперь вы припомните — я ещё сказала вам, пани Иоанна, что жалко батареек, и вы уходя ничем не щёлкнули. А что, случилось что-нибудь?Ну вот и выяснила. Выходит, на всю ночь моя машина оказалась в распоряжении неизвестных злоумышленников, и наверняка именно тогда они мне и всучили эту Елену…— Да ничего особенного, — меланхолично ответила я знакомой. — Просто захотелось проверить, стала ли я полной склеротичкой или не совсем.— И к какому выводу пани пришла?— Вы удивитесь, но, оказывается, не совсем…Сумка-холодильник в достаточной степени охлаждала кипящие во мне страсти, так что спать я легла почти спокойная.В десять Гжегож сообщил по телефону, что забежит через полчаса. Я, разумеется, не покидала номера, кажется, мне туда принесли завтрак, возможно, я его и съела. В конце концов, настоящие парижские круассаны-рогалики не из тех вещей, которыми можно пренебречь.Кажется, увидев Гжеся, я, ни слова не говоря, кинулась ему на шею. И сразу же отстранилась. Бросаться на шею и в молодые годы у нас не было принято, но тут он тоже обнял меня как-то по-новому.— Головой займёмся через минутку, — сказал Гжегож. — Знаешь, моя хорошая, я чувствую себя так, словно мне восемнадцать лет и я первый раз в жизни пришёл…— …в бордель? — подхватила я, уже сожалея, что не сдержала романтического порыва.— О Боже, пожалуйста, не добивай меня. И к черту робость!Через три минуты — а это были весьма заполненные минуты — кто-то постучал в незапертую дверь и на пороге возник негр. Очень большой, очень чёрный и очень недовольный.— Извините! — произнёс он внушительно и осуждающе. — Я тут убирать должен. Так вы остаётесь или как?Я поспешила успокоить разгневанного уборщика.— Нет, нет, мы уходим. Через десять минут! Негр явно колебался, но все-таки вышел, хотя и очень неохотно. Я раскрыла дверцу бара и сообщила Гжегожу:— Стрессы сокращают жизнь. Коньяк я вылакала вчера, может, ещё что найдётся? Что-нибудь, что вернёт человеку утраченное душевное равновесие.— Польская житнювка вернёт, — решил Гжегож, обследовав содержимое бара. — Вот стограммовая бутылочка, маловато, да что делать? Такой громадный негр для меня слишком большое потрясение. Ты понимаешь, надеюсь, расизм здесь ни при чем.Естественно, я его прекрасно понимала. Войди вместо громадного чёрного негра громадная баба, белая, как вот эта простыня, я бы тоже испугалась Так что здесь дело не в цвете, а в размере и характере. Негр говорил по-французски лучше меня и наверняка был французом, но проклятый мавр сделал своё дело. У Гжегожа блестели глаза, у меня, наверное, тоже, мы молча и быстро изничтожили житнювку. Езус-Мария, а что нам ещё оставалось?— Ну что ж, пошли, он наверняка ожидает под дверью, — сказал Гжегож. — А поговорить можно где угодно. Перекусить тоже можно везде. Ты не против Венсьенского леса?Естественно, я была не против. Я бы ни слова не возразила, предложи он отправиться хоть в каменоломни, хоть да кладбище автомобилей. Главное, был бы везде он!Разговор по дороге начала я.— Прежде чем займёмся проклятой головой, не мог бы ты рассказать мне о том, о чем нельзя было говорить по телефону? От Горгоны-секретарши, насколько я понимаю, ты избавился, о жене не хотел говорить, потому что долго. В чем дело? Если не хочешь — не рассказывай, просто знай, что меня это интересует.— Нет, почему же, расскажу. Я и сам собирался. Видишь ли, жена моя серьёзно больна уже продолжительное время. У неё лёгкая форма шизофрении — это если говорить о психическом состоянии. А если о физическом, то её частично парализовало. Врачи считают: всему причиной патологическая ревность, о которой я тебе когда-то говорил, и тяжёлая наследственность. Теперь она страдает одним из видов мании преследования и успокаивается лишь тогда, когда я рядом. Честно скажу — мне её безумно жаль, но и выдерживать больше я не в состоянии. Попробовала бы ты круглые сутки держать за руку психопатку, шепча ей ласковые слова, а она не сводит с тебя глаз и бдительно подмечает каждое мимолётное выражение на твоём лице…— …и не переставая расспрашивает, о чем ты думаешь, почему не улыбаешься, чем огорчён, на что смотришь в окно, наверное, она тебе уже надоела, наверняка ненавидишь её, наверняка не дождёшься её смерти…— А ты откуда знаешь?— Со многим пришлось столкнуться за свою долгую жизнь.— Удивляюсь, как ты ещё сама не спятила.— Не скажу, чтобы совсем… А как ты спасаешься?— Работой. Может быть, именно жене я обязан своими непреднамеренными успехами в работе. Хватаюсь за всякие более-менее интересные заказы, желательно в самых отдалённых уголках Европы, чтобы иметь возможность чаще уезжать из дому. Уезжать ненадолго, потому что она сразу переходит на транквилизаторы и снотворное и старается спать все время моего отсутствия. А этим нельзя злоупотреблять, тогда лучше уж сразу убить её…— Не дай Бог, если она сразу от чего-то помрёт, ведь обязательно подумают на тебя.— Я принимаю к сведению этот факт, но помимо всего прочего просто не намерен её убивать. Чувствовал бы себя некомфортно…— Вот видишь, выходит, ты благороднее меня, я в своё время чувствовала бы себя очень даже комфортно.— Ты о чем?— В своё время двух человек я убила бы просто с наслаждением. Не волнуйся, это уже неактуально. А парализовало её почему?— Инсульт в момент приступа ярости, страшно подскочило давление. Объективных причин для ярости не было никаких. Впрочем, об этом я тебе потом как-нибудь расскажу.Мы доехали до парка, заняли столик на открытой террасе кафе, и Гжегож заказал бутылку шампанского. И ещё креветки и какое-то мясо по-итальянски, но мне было не до еды, я просто её не заметила.Подняв бокал с шампанским, Гжегож улыбнулся мне.— Несмотря ни на что, давай все-таки отпразднуем нашу встречу. Твоё здоровье!И я вдруг в этот момент почти поверила тому, что для него наша встреча имеет такое же значение, как и для меня.— И твоё! — ответила я, стараясь справиться с волнением.Помолчали. Мне хотелось знать, что же случилось с его женой, и я напомнила об обещании рассказать.Гжегож не заставил себя просить.— И дело-то гроша ломаного не стоит, а вот поди же… Я собирался поработать, предупредил жену, что задержусь в мастерской, но выяснилось, что дома забыл нужный эскиз, ну и вернувшись домой раньше обычного, засел за работу. Дома у меня, как ты догадываешься, тоже есть мастерская. Когда я вернулся, жены ещё не было дома. Она приехала позже и не знала, что я уже дома. У нас, кстати, большая вилла, чтобы ты знала. Ждала она меня, ждала, наконец не выдержала и позвонила на работу. И надобно же так случиться, что в тот вечер задержались допоздна в мастерской двое моих молодых сотрудников, парень и девушка. Воспользовались случаем, что они там одни, и пустились во все тяжкие. Дома у них условий не было…— Дело житейское, — прокомментировала я.— Ты права. Трубку подняла девушка, запыхавшись произнесла «алло» и ещё, идиотка этакая, добавила «Да перестань же, дорогой» или что-то в этом роде. Моей жене многого не требовалось, она, естественно, вообразила, что я остался на работе с очередной девкой и обрабатываю её, потеряв всякую совесть, прямо у телефона…— Для этого любое место сгодится, — философски заметила я, задумчиво изучая набор экзотических приправ к мясу по-итальянски.— Может, ты и права, да меня там не было, а та девица меня совсем не привлекала. Я сидел, работал, даже стука падающего тела не услышал. К счастью, в доме ещё находилась приходящая уборщица, она и вызвала врача и ту самую её кузину. И только когда в доме поднялся шум, я вышел посмотреть, что происходит. Спустился сверху, моя мастерская на третьем этаже, трудно предположить, что я поднялся туда по водосточной трубе. Меня сразу все и увидели. И очень удивились, потому что Луиза успела выкричать своё горе, дескать, я остался на работе и сейчас забавляюсь там с девкой. На другом конце города. Ошибочка произошла. Доктор высказал мне своё сочувствие, это был наш домашний врач, хорошо знал и жену, и меня. Много толку мне от его сочувствия…— Твоё здоровье! — поднимая бокал, произнесла я. — Глупо получилось. Не нравится мне это.— Думаешь, мне нравится?— Надеюсь, их ты не уволил? Я имею в виду ту пару.— Нет, конечно, они чем виноваты? Лишиться хорошей работы только из-за того, что жена их шефа спятила? Да они даже понятия не имеют, что оказались как-то причастны к этому. Но знаешь, я уже находился на последнем издыхании, когда на выставке польской книги вдруг неожиданно увидел твою фотографию. Подействовала на меня как целительный бальзам! Принялся тебя разыскивать, и на самоистязание уже не оставалось времени. Мне просто жизненно необходимо было встретиться с тобой.— Ну вот, видишь, чем это закончилось. Разыскал, я приехала, какое счастье, да ещё с мёртвой головой…— О голове немного позже. Так что там с родничком?— С каким ро… А, довольно глупая история, и тоже долго рассказывать. Попробую вкратце. Видишь ли, когда рождается младенец, на макушечке у него остаётся так называемый «родничок», место, где кости черепа ещё мягкие и не срослись…Гжегож перебил меня:— Об этом явлении мне известно. Давай сразу о сути.Какое счастье, что не надо ничего разжёвывать и можно сразу перейти к главному! При таких условиях мой третий брак вдруг сразу отодвинулся куда-то на третий план, и я разделалась с ним раньше, чем с креветками. Я обошлась без подробностей, хотя некоторые из них могли и насмешить Гжеся, но сейчас времени на мелочи не было.Наконец мы перешли к голове.— Не даёт мне покоя тот факт, что жертву катастрофы я увидела в неподходящем месте, — призналась я. — Если даже допустить, что она вылетела из машины в момент столкновения, куда, по-твоему, она бы упала? Вперёд, в крайнем случае — в сторону. И не могла приползти в то место, где я её увидела. Ползла по асфальту со скоростью метра в час, а я подъехала к месту катастрофы ну минуты через две после столкновения. За две минуты она бы ни в жизнь не успела проползти восемнадцати метров!— А если она вылетела из встречной машины?— Допустим, ехала в кабине грузовика и вылетела из неё, тогда и в самом деле её могло выбросить на много метров вперёд, но ведь по другую сторону шоссе! Сколько я над этим думала, никак не могу понять. Просто прохожая? Да ведь даже у нас никто не расхаживает по скоростным магистралям, ведь не в глухой же деревне было дело!— По-твоему, оно красное или розовое? — поинтересовался Гжегож.— Красное.— Смотри-ка, даже цвет вина одинаково воспринимаем. Ты права, я бы тоже грузовик исключил. Назад она вылететь не могла. Погоди, дай немного подумаю…Он поглядел в окно, поглядел на официанта, отпил вина и перестал сомневаться.— Может, это прозвучит совсем неправдоподобно, но, по-моему, такое могло произойти лишь в одном случае, а именно: за секунду до катастрофы женщина или сама выскочила из машины, или её вытолкнули. Других вариантов не существует. Ты в состоянии такое представить себе?Хотя наличие мёртвой головы в багажнике очень негативно сказалось на состоянии моих умственных способностей, воображение по-прежнему действовало безотказно. И в своём воображении я совершенно отчётливо, как на экране кино, представила мчащийся на полной скорости автомобиль. Вот распахивается дверца, вижу сжавшуюся в комок женскую фигурку на переднем сиденье и водителя, пытающегося её удержать от прыжка. Одной рукой вцепился в руль, второй в женщину, оглядывается назад, перескакивает на левую полосу, не успевает вернуться на правую, женщина вылетает из машины, он врезается во встречный «фиат», и тут же сцепившиеся машины врубаются в грузовик… Нет, не так, грузовик врубается в сцепившиеся легковые машины… А тот кретин в «фиате», пусть ему земля станет пухом, видел ведь, что машина перед ним едет как-то странно, перескакивает с полосы на полосу, какого черта попытался её обойти? Минутку, там была ещё одна машина, ехала за той, в которой находилась Елена, она почти не пострадала, ткнувшись в месиво из трех машин только бампером, ну, может, немного капот пострадал, фары разбились, а больше ничего…— Две машины, — доложила я Гжегожу, досматривая кадры на своём внутреннем экране. — Баба вылетела из машины под носом мчавшейся за ними следующей, все тормозили, у неё были шансы остаться в живых. И если уж настраиваться на детективный сюжет, в нем задействованы обе машины, одна сопровождала другую. Елена ехала в первой. У меня получается, что она сама попыталась выскочить на ходу. И это привело к столкновению.Высказывала свои соображения и чувствовала, как все существо охватывает блаженство, которого хватило бы на всю мою жизнь — и прошлую, и будущую. Ни капельки не сомневалась, что Гжегож понимает меня с полуслова, мы работали на одной волне, какое неимоверное счастье! Ничего не надо ему разжёвывать, ничего доказывать с помощью подручных средств, как бестолковой корове на меже.— И я так думаю, но хотелось, чтобы ты сама пришла к этому выводу. Меня там не было, приходится смотреть на происшедшее твоими глазами.— Если хочешь, изображу графически.— Будь добра.И на салфетке я изобразила нечто напоминающее, ну как бы это поточнее определить… детективный комикс, скажем. Рисовать я всегда умела, а теперь постаралась по возможности точно изобразить объекты и отмерить расстояния. Сделала три наброска, соответствующие трём фазам автокатастрофы. Гжегож последовательно вникал в каждую и понимающе кивал.— Я точно так же вижу развитие событий и, скажу честно, ещё вчера вечером пытался изобразить это графически, получилось похоже. Значит, приходим к выводу: в машине Елена ехала не по собственной воле и попыталась выскочить…— Выскочила! — поправила я его. — Сумела-таки выскочить.— Правильно, согласен, выскочила. До этого момента дедуцировать было нетрудно, помогали законы физики, вот дальше будет потруднее.— Ты прав. А теперь помолчи, ведь это я специалист по детективам, а не ты. Сразу возникают вопросы. Primo, почему её увозили насильно? Secundo, почему она велела мне убегать? «Беги, беги скорее» — её слова. Tertio, почему её везли по той самой трассе, по которой ехала и я, случайное совпадение или специально? Quarto, связано ли это как-то с письмом, если, разумеется, письмо писано ею и адресовано мне, а я головой ручаюсь… Тьфу, спятить можно с этими головами. Quinto…— Погоди, — заинтересовался вдруг Гжегож, — а почему ты считаешь по латыни, а не по-польски? До скольких ты умеешь считать по латыни?Я обиделась.— Да до скольких угодно, и вообще считать я могу на восьми языках, это не должно тебя удивлять. Ведь наша профессия, моя бывшая, а твоя нынешняя, всегда основывалась на подсчётах.— А на каких языках? — не отставал Гжегож.— По-польски, по-датски, по-английски, по-немецки, по-французски, по-итальянски, по латыни и по-русски. Правда, по-русски мне никогда не было необходимости считать, и сама удивляюсь, что умею. К сожалению, должна откровенно признаться, почему-то каждый раз мне приходит на память не тот язык, который в данный момент требуется. Так получается, что, например, во Франции выясняется, как свободно я владею датским…— Не имеет значения, я искренне восхищаюсь. Ну, пошли дальше, мы остановились на quinto.— Quinto, что там произошло и как получилось, что Елене отрубили голову? Видела я её сразу после катастрофы, и она была в целости… Sexto, какого черта отрубленную голову подбросили мне и где это произошло? Я уже думала на сей счёт, у меня получается — или на границе, в Згожельце, когда я оформляла зеленую карточку и без конца бегала из Германии в Польшу и обратно, оставив незапертую машину без присмотра, или уже в Штутгарте, ночью, на гостиничной стоянке…— Зачем подбросили — это как раз мне ясно, в качестве предупреждения тебе.С разбегу замолчав, я заметила наконец на своей тарелке ломтики говядины, не толще бумажного листа, в нервах съела их и запила на редкость приятным вином.— Послушай, милый, — предостерегающе заметила я, — во Францию я приехала не для того, чтобы ты меня откармливал на убой…— Я пока ещё не стал людоедом, — серьёзно ответил Гжегож, но глаза его смеялись и было в них что-то такое, от чего счастье разлилось по мне от головы до пяток.И неожиданно вспомнились мне другие глаза, всегда одинаковые, невыразительные. Лицо, на котором располагались эти глаза, выражало всевозможные чувства — нежность, интерес, веселье, осуждение, заботу, негодование и все на свете, а глаза всегда оставались одни и те же, не меняли выражения. Нет, я несправедлива, один раз мелькнуло в них выражение, вроде бы подёрнулись дымкой животной страсти. Никак не могла вспомнить, с чем это у меня ассоциировалось. Потом дошло — точно такое же выражение видела я у норки в момент вожделения в знакомом питомнике. Меня передёрнуло — ну точь-в-точь влюблённая норка, и даже ситуация сходная…Воспоминание промелькнуло в доли секунды, но совсем изгнать его из памяти я не сумела, вцепилось в меня, как нетопырь в пещеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30