Согласно этому завещанию, вы получите половину состояния покойного мистера Винцея в силу того, что вы согласны принять к себе его единственного сына, Лео Винцея, ребенка 5 лет от роду. Если бы мы не обязались повиноваться точным и ясным инструкциям мистера Винцея, выраженным им лично и письменно, если бы не были уверены, что он действовал в здравом уме и твердой памяти, то могли бы сказать вам, что его распоряжения кажутся нам необычными и внушают желание обратить на это внимание суда, чтобы удостоверить правоспособность завещателя при назначении блюстителя интересов его ребенка. Но так как нам известно, что мистер Винцей был джентльмен высокого и проницательного ума и не имел родных, кому бы мог доверить своего ребенка, то мы не считаем себя вправе поступить так.
Ждем ваших инструкций, которые вам угодно будет прислать нам относительно ребенка и уплаты причитающегося вам девидента.
Готовые к услугам,
Жофрей и Джордан.
Я отложил письмо и пробежал завещание, составленное на строго законных основаниях. Оно подтверждало то, что говорил мне Винцей в ночь своей смерти. Все это правда, и я могу взять мальчика к себе!
Вдруг я вспомнил о письме, которое Винцей оставил мне вместе с сундуком, и взял его. Оно содержало указания относительно образования Лео, причем от него требовалось знание греческого языка, высшей математики и арабского языка. В конце письма был постскриптум, в котором Винцей добавлял, что если ребенок умрет ранее 25 лет, – что едва ли, по его мнению, могло случиться, – тогда я должен был открыть сундук и выполнить то, что предписано, или уничтожить все бумаги. Ни в коем случае я не должен был передавать его в чужие руки.
Письмо не открыло мне ничего нового, и я сразу же решился написать гг. Жофрей и Джордан, чтобы выразить им мое желание исполнить юлю умершего друга – взять на себя воспитание Лео. Отослав письмо, я отправился к начальству колледжа, в нескольких словах рассказал всю историю и с трудом убедил позволить мальчику жить со мной. Разрешение было дано, но с условием, чтобы я нанял себе помещение на стороне. После усердных поисков я нашел отличные комнаты близ колледжа. Затем нужно было найти няньку. Мне не хотелось нанимать женщину, которая отняла бы у меня любовь ребенка, да и мальчик мог обходиться теперь без женских услуг, так что я решил подыскать слугу. Мне посчастливилось найти славного круглолицего молодого человека, который был семнадцатым ребенком в своей семье и очень любил детей. Он охотно согласился прислуживать Лео. Потом я отвез железный сундук в город, отдал его на хранение моему банкиру, купил несколько книг об уходе за детьми и прочитал их, – сначала один, а потом вслух Джону – так звали моего нового слугу.
Наконец мальчик приехал в сопровождении пожилой женщины, которая горько плакала, расставаясь с ним. Лео был очень красивый ребенок. В самом деле, я никогда не видел такой совершенной красоты у ребенка! У него были большие глубокие серые глаза, прекрасно развитая голова и лицо, похожее на камею. Но прекраснее всего были волосы, настоящего золотистого цвета, красиво вьющиеся вокруг головы. Он немножко покричал, когда няня ушла и оставила его у нас. Никогда не забуду я этой сцены! Лео стоял у окна, луч солнца играл на золотых кудрях, один кулачок он прижал к глазу, а сквозь другой внимательно рассматривал нас. Я сидел в кресле и протягивал ему руку, тогда как Джон в углу комнаты кудахтал и заставлял бегать взад и вперед деревянную лошадку, что, по его мнению, должно было привлечь внимание мальчика.
Прошло несколько минут. Вдруг ребенок протянул свои маленькие ручки и бросился ко мне.
– Я люблю вас! – произнес он. – Вы – некрасивы, но очень добры!
Через десять минут Лео с довольным видом уплетал хлеб с маслом. Джон хотел угостить его вареньем, но я напомнил ему о книгах, которые мы прочли, и строго запретил это.
Скоро мальчик сделался любимцем всего колледжа, и все правила, установленные для обитателей колледжа, им безбожно нарушались.
Годы шли. Мы с Лео все более привязывались друг к другу, дорожили нашей привязанностью.
Постепенно ребенок превратился в мальчика, мальчик – в юношу. Годы летели, Лео рос, совершеннее становилась и его удивительная красота! Когда Лео было 15 лет, ему дали прозвище «Красота», а мне «Животное». Эти слова летели нам вслед, когда мы ежедневно выходили гулять. Потом для нас придумали новые прозвища. Меня прозвали «Хароном», а его «Греческим божком»; в двадцать один год он походил на статую Апполона. О себе я ничего не говорю, потому что был всегда безобразен; у него же ум блестяще развился и окреп, хотя вовсе и не в школьном духе. Мы строго следовали предписаниям его отца относительно образования, и результаты оказались весьма удовлетворительными. Я изучал арабский язык, чтобы помочь Лео, но через 5 лет он знал язык не хуже нашего профессора.
Я – спортсмен по натуре, это моя единственная страсть, – и каждую осень мы ездили стрелять дичь и ловить рыбу в Шотландию, Норвегию, даже в Россию. Несмотря на то, что я хорошо стреляю, он скоро превзошел меня в стрельбе.
Когда Лео исполнилось 18 лет, я вернулся опять в свои комнаты в колледже, а он поступил в университет и двадцати одного года получил первую ученую степень. В это время я рассказал ему кое-что из истории и о тайне, которая его окружала. Понятно, он очень заинтересовался, но я объяснил, что не могу пока удовлетворить его любопытство. Затем я посоветовал ему подготовиться к адвокатуре, он послушался, продолжал учиться в Кембридже, уезжая в Лондон обедать.
Одно только сильно беспокоило меня. Каждая женщина, встречавшая Лео, или большая часть из них непременно влюблялись в него. Отсюда возникали различные затруднения и недоразумения, весьма тревожившие меня.
Но в общем Лео вел себя прекрасно, я ничего не могу сказать в упрек. Годы шли. Наконец Лео достиг 25-летнего возраста; вот тогда-то и началась эта ужасная история.
III. ТАИНСТВЕННЫЙ СУНДУК
Накануне дня рождения Лео мы с ним отправились в Лондон и извлекли таинственный сундук из банка, куда я отдал его на хранение 20 лет тому назад. Я помню, тот же самый клерк, который принял сундук от меня, принес мне его обратно, сказав, что хорошо помнит этот сундук, иначе не нашел бы так быстро, ведь он весь был покрыт паутиной.
Вечером мы вернулись домой с драгоценной поклажей и всю ночь не могли уснуть. На рассвете Лео явился ко мне в комнату, уже совсем одетый, и заявил, что нам пора приниматься за дело, потому что сундук ждал двадцать лет. Я возразил, что он может еще немного подождать, пока мы позавтракаем.
Но вот завтрак был окончен, Джон принес сундук, поставил его на стол, опасливо поглядывая на него, затем приготовился уйти.
– Погодите минуту, Джон! – сказал я. – Если мистер Лео ничего не имеет против, я хотел бы, чтобы вы были посторонним свидетелем этого дела, тем более, что вы умеете держать язык за зубами!
– Разумеется, дядя Горас! – ответил Лео, – я просил его называть меня дядей, хотя иногда он варьировал это, величая меня «старый дружище».
Джон дотронулся до своей головы за неимением шляпы.
– Заприте дверь, Джон, – приказал я, – и принесите мне мою шкатулку!
Он повиновался. Я открыл шкатулку и достал из нее ключи, которые отдал мне бедный Винцей в ночь своей смерти. Их было три. Один – обыкновенный ключ, второй – очень старинный, третий – серебряный.
– Ну, готовы ли вы? – спросил я Лео и Джона. Они молчали. Я взял большой ключ, протер его маслом и после нескольких неудачных попыток, потому что мои руки дрожали, отпер замок. Лео наклонился, и с большим усилием, так как шарнир заржавел, мы открыли сундук и увидели в нем другой ящичек, покрытый пылью. С трудом вытащили мы его из железного сундука и очистили от накопившейся за годы грязи и пыли.
Это был ящик из черного дерева, скрепленный железными скобами, вероятно, очень древний, так как дерево начало уже крошиться.
Я открыл ящик вторым ключом. Джон и Лео склонились в ожидании. Откинув крышку ящика, я громко вскрикнул, так как увидел внутри его великолепную серебряную шкатулочку, несомненно, египетской работы, потому что четыре ножки ее представляли собой сфинксов, да и на куполообразной крышке находился также сфинкс. Конечно, шкатулочка с годами потускнела и запылилась, но в общем сохранилась отлично.
Я взял шкатулочку, поставил ее на стол и при гробовом молчании открыл ее маленьким серебряным ключиком. Она была наполнена до краев чем-то вроде растительных волокон, которые я осторожно отодвинул в глубину, и извлек письмо в обыкновенном конверте, надписанное рукой моего покойного друга:
«Моему сыну Лео, когда он откроет шкатулку!»
Я передал письмо Лео, который взглянул на конверт и положил его на стол, сделав мне знак продолжать исследование шкатулки.
Первое, что я нашел в ней, – был тщательно свернутый свиток пергамента. Я развернул его и увидел, что рукой Винцея было написано: «перевод греческих письмен», и отложил пергамент к письму. Затем я нашел еще один древний свиток пергамента, пожелтевший и сморщившийся от времени, и развернул его. Это был такой же перевод греческого оригинала, но латинскими буквами. Насколько я мог судить, стиль письма и сами буквы относились к началу XVI столетия. Под свитком пергамента лежало что-то твердое и тяжелое, завернутое в пожелтевшее полотно, под слоем растительных волокон. Тихо и осторожно развернули мы полотно и извлекли большой грязно-желтого цвета сосуд, несомненно, относившийся к глубокой древности. По моему мнению, этот сосуд представлял собой часть обыкновенной амфоры среднего размера. Выпуклая сторона была покрыта греческими письменами, стертыми уже там и сям, но все еще достаточно разборчивыми. Очевидно, надпись была сделана очень тщательно с помощью тростниковой палочки, часто употреблявшейся в древности. Не могу не упомянуть, что этот удивительный обломок амфоры был разбит пополам и склеен цементом. На внутренней стороне ее тоже было много надписей довольно странного характера, очевидно, сделанных разными руками и в различное время.
– Есть еще что-нибудь? – спросил Лео возбужденным шепотом.
Я порылся в шкатулке и достал что-то твердое, завернутое в небольшой полотняный мешок. Из этого мешка мы достали прелестную миниатюру на слоновой кости и маленькую, шоколадного цвета, скарабею с символическими изображениями. Мы разобрали их и прочитали «Suten se Ra» что значит в переводе «Царственный сын Ра или солнца». Миниатюра представляла собой портрет матери Лео, прелестной, темноокой женщины. На оборотной стороне рукой Винцея было написано: «Моя обожаемая жена.»
– Теперь все! – заявил я.
– Отлично, – ответил Лео, который долго и с нежностью вглядывался в миниатюру и положил ее на стол, – давайте теперь читать письмо!
Он сломал печать и прочитал следующее:
«Мой сын! Когда ты прочтешь это письмо, достигнув возмужалости, я уже буду давно забыт всеми в моей могиле. Читая его, вспомни обо мне… Я простираю к тебе руки из страны мертвых, и мой голос звучит тебе из недр холодной могилы. Хотя я умер и ты не помнишь меня, но в эту минуту, когда ты читаешь письмо, я с тобой. Со дня твоего рождения я почти не видал твоего лица. Прости мне это. Твое рождение отняло жизнь у той, которую я любил так, как редко любят женщин, и мне было тяжело видеть тебя. Если бы я остался жив, то, наверное, победил бы это глупое чувство. Мои физические и нравственные страдания невыносимы, и если те распоряжения, которые я сделал для твоего будущего благосостояния, будут выполнены – я доволен! Пусть Бог простит мне, если я ошибаюсь!»
– Он убил себя! – воскликнул я. – Я так и думал!
«Теперь, – продолжал Лео читать, – довольно обо мне! Холли, мой верный друг (которому я поручил тебя), расскажет тебе о древности нашего рода. В этой шкатулке ты найдешь достаточные доказательства этой древности. Странную легенду, написанную на сосуде, которую ты прочтешь, сообщил мне мой отец на своем смертном ложе. Она произвела на меня громадное впечатление. Когда мне было 19 лет, я хотел изучить эту историю, узнать правду, и видел многое собственными глазами. Я отправился путешествовать, пристал к берегу Африки в неисследованной области к северу от Замбези. Там есть возвышенность, на оконечности которой высится горная вершина, похожая на голову негра. Я узнал там об одном туземце, который совершил преступление и был изгнан своим народом из страны, огромные горы которой похожи на чашки, а глубокие пещеры окружены безграничными болотами. Я узнал также, что народ этой страны говорит по-арабски и подчиняется «прекрасной белой женщине», которая редко показывается, но имеет огромную власть над всем живыми и мертвым. Через два дня все это подтвердил мне человек, который умер от болотной лихорадки. Я был вынужден из-за недостатка провизии и в силу первых симптомов моей болезни, которая потом довела меня до могилы, уехать оттуда. Корабль, на котором я ехал, разбился, я был выброшен на берег Мадагаскара и спасен английским кораблем, который доставил меня в Аден. Отсюда я переправился в Англию, намереваясь при первой возможности снова приняться за поиски. На пути своем я побывал в Греции, где встретил твою красавицу-мать и женился на ней. Потом родился ты, а она умерла. Болезнь держит меня в своих когтях, и я вернулся домой умирать. Все же я не терял надежды, изучал арабский язык, чтобы отправиться на берег Африки и раскрыть тайну нашего рода, которая пережила несколько столетий. Но мне становилось все хуже, и конец был близок! Ты, мой сын, только начинаешь жить, и я передаю тебе результат моих трудов вместе с доказательствами древнего происхождения нашего рода.
«Я не думаю, что это пустая басня. Если есть жизнь, почему не может быть средств для бесконечного продления ее? Но я не хочу внушать тебе что-либо. Читай и суди сам. Если захочешь продолжить мои исследования, я распорядился, чтобы ты не ощущал недостатка в средствах. Если ты решишь, что легенда – не что иное как химера, тогда, заклинаю тебя, уничтожь этот сосуд, письмена и забудь все! Быть может, это будет умнее всего! Тот, кто захочет познать великие и тайные силы природы, может пасть их жертвой! Но если ты пожелаешь раскрыть тайну и выйдешь из испытания прекрасным и юным, не знающим постепенного увядания духа и тела, если время и зло будут бессильны против тебя, кто может сказать, будешь ли ты счастлив? Выбирай, сын мой, обдумай! Пусть вечная сила, управляющая миром, руководит тобой для твоего собственного блага и для блага всего мира, которым, в случае успеха, ты будешь когда-нибудь управлять силой высшего разума и накопленного веками опыта! Прощай!»
Так заканчивалось письмо.
– Что вы скажете об этом, дядя Горас? – спросил Лео, положив бумагу на стол.
– Что я скажу? – Твой покойный отец был помешан! – ответил я серьезно. – Я догадывался об этом еще в ту памятную ночь, двадцать лет тому назад, когда он пришел ко мне! Он сам ускорил свою кончину, бедняга! Это абсолютный вздор!
– Верно, сэр! – подтвердил Джон торжественно.
– Хорошо, посмотрим, что скажет теперь сосуд! – сказал Лео, взяв в руки перевод греческих письмен.
«Я, Аменартас, из царственного дома фараонов Египта, жена Калликрата (прекрасного и сильного), жреца Изиды, любимца богов, которому повиновались демоны, умершего теперь, – завещаю это моему маленькому сыну Тизисфену (Могучий мститель). Я бежала с твоим отцом из Египта во времена Некто-небфы, потому что, ради любви ко мне, он нарушает свой священный обет: мы бежали к югу, плыли по воде, странствовали 24 луны по берегу Ливии (Африка) навстречу восходящему солнцу, там, где у самой реки находится большая скала, похожая на голову воина. На расстоянии 4 дней пути от устья реки мы были выброшены на берег, многие утонули и умерли. Какие-то дикие люди пришли через болото и степи, взяли нас и несли 10 дней, пока не очутились у крутой горы, где стоял когда-то большой город, от которого остались развалины и где было много пещер и скал. Они принесли нас к королеве народа, которая имеет обыкновение надевать раскаленные горшки на голову чужестранцев, и, будучи волшебницей, обладает сверхъестественными познаниями, вечной жизнью и красотой! Эта королева обратила взор любви на твоего отца Калликрата и хотела убить меня и взять его в мужья, но он крепко любил меня и боялся ее. Тогда, благодаря своему искусству в черной магии, она перенесла нас в какое-то ужасное место и показала нам огненный столб жизни, который никогда не угасает, чей голос походит на голос грома. Там она стояла, объятая пламенем, и вышла из него невредимая, блещущая возрожденной красотой.
«Она клялась, что твой отец никогда не умрет, если согласится убить меня и отдаться ей, так как она сама не смела убить меня. Меня спасла от нее магия моего народа, которую я также хорошо знала.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Она'
1 2 3
Ждем ваших инструкций, которые вам угодно будет прислать нам относительно ребенка и уплаты причитающегося вам девидента.
Готовые к услугам,
Жофрей и Джордан.
Я отложил письмо и пробежал завещание, составленное на строго законных основаниях. Оно подтверждало то, что говорил мне Винцей в ночь своей смерти. Все это правда, и я могу взять мальчика к себе!
Вдруг я вспомнил о письме, которое Винцей оставил мне вместе с сундуком, и взял его. Оно содержало указания относительно образования Лео, причем от него требовалось знание греческого языка, высшей математики и арабского языка. В конце письма был постскриптум, в котором Винцей добавлял, что если ребенок умрет ранее 25 лет, – что едва ли, по его мнению, могло случиться, – тогда я должен был открыть сундук и выполнить то, что предписано, или уничтожить все бумаги. Ни в коем случае я не должен был передавать его в чужие руки.
Письмо не открыло мне ничего нового, и я сразу же решился написать гг. Жофрей и Джордан, чтобы выразить им мое желание исполнить юлю умершего друга – взять на себя воспитание Лео. Отослав письмо, я отправился к начальству колледжа, в нескольких словах рассказал всю историю и с трудом убедил позволить мальчику жить со мной. Разрешение было дано, но с условием, чтобы я нанял себе помещение на стороне. После усердных поисков я нашел отличные комнаты близ колледжа. Затем нужно было найти няньку. Мне не хотелось нанимать женщину, которая отняла бы у меня любовь ребенка, да и мальчик мог обходиться теперь без женских услуг, так что я решил подыскать слугу. Мне посчастливилось найти славного круглолицего молодого человека, который был семнадцатым ребенком в своей семье и очень любил детей. Он охотно согласился прислуживать Лео. Потом я отвез железный сундук в город, отдал его на хранение моему банкиру, купил несколько книг об уходе за детьми и прочитал их, – сначала один, а потом вслух Джону – так звали моего нового слугу.
Наконец мальчик приехал в сопровождении пожилой женщины, которая горько плакала, расставаясь с ним. Лео был очень красивый ребенок. В самом деле, я никогда не видел такой совершенной красоты у ребенка! У него были большие глубокие серые глаза, прекрасно развитая голова и лицо, похожее на камею. Но прекраснее всего были волосы, настоящего золотистого цвета, красиво вьющиеся вокруг головы. Он немножко покричал, когда няня ушла и оставила его у нас. Никогда не забуду я этой сцены! Лео стоял у окна, луч солнца играл на золотых кудрях, один кулачок он прижал к глазу, а сквозь другой внимательно рассматривал нас. Я сидел в кресле и протягивал ему руку, тогда как Джон в углу комнаты кудахтал и заставлял бегать взад и вперед деревянную лошадку, что, по его мнению, должно было привлечь внимание мальчика.
Прошло несколько минут. Вдруг ребенок протянул свои маленькие ручки и бросился ко мне.
– Я люблю вас! – произнес он. – Вы – некрасивы, но очень добры!
Через десять минут Лео с довольным видом уплетал хлеб с маслом. Джон хотел угостить его вареньем, но я напомнил ему о книгах, которые мы прочли, и строго запретил это.
Скоро мальчик сделался любимцем всего колледжа, и все правила, установленные для обитателей колледжа, им безбожно нарушались.
Годы шли. Мы с Лео все более привязывались друг к другу, дорожили нашей привязанностью.
Постепенно ребенок превратился в мальчика, мальчик – в юношу. Годы летели, Лео рос, совершеннее становилась и его удивительная красота! Когда Лео было 15 лет, ему дали прозвище «Красота», а мне «Животное». Эти слова летели нам вслед, когда мы ежедневно выходили гулять. Потом для нас придумали новые прозвища. Меня прозвали «Хароном», а его «Греческим божком»; в двадцать один год он походил на статую Апполона. О себе я ничего не говорю, потому что был всегда безобразен; у него же ум блестяще развился и окреп, хотя вовсе и не в школьном духе. Мы строго следовали предписаниям его отца относительно образования, и результаты оказались весьма удовлетворительными. Я изучал арабский язык, чтобы помочь Лео, но через 5 лет он знал язык не хуже нашего профессора.
Я – спортсмен по натуре, это моя единственная страсть, – и каждую осень мы ездили стрелять дичь и ловить рыбу в Шотландию, Норвегию, даже в Россию. Несмотря на то, что я хорошо стреляю, он скоро превзошел меня в стрельбе.
Когда Лео исполнилось 18 лет, я вернулся опять в свои комнаты в колледже, а он поступил в университет и двадцати одного года получил первую ученую степень. В это время я рассказал ему кое-что из истории и о тайне, которая его окружала. Понятно, он очень заинтересовался, но я объяснил, что не могу пока удовлетворить его любопытство. Затем я посоветовал ему подготовиться к адвокатуре, он послушался, продолжал учиться в Кембридже, уезжая в Лондон обедать.
Одно только сильно беспокоило меня. Каждая женщина, встречавшая Лео, или большая часть из них непременно влюблялись в него. Отсюда возникали различные затруднения и недоразумения, весьма тревожившие меня.
Но в общем Лео вел себя прекрасно, я ничего не могу сказать в упрек. Годы шли. Наконец Лео достиг 25-летнего возраста; вот тогда-то и началась эта ужасная история.
III. ТАИНСТВЕННЫЙ СУНДУК
Накануне дня рождения Лео мы с ним отправились в Лондон и извлекли таинственный сундук из банка, куда я отдал его на хранение 20 лет тому назад. Я помню, тот же самый клерк, который принял сундук от меня, принес мне его обратно, сказав, что хорошо помнит этот сундук, иначе не нашел бы так быстро, ведь он весь был покрыт паутиной.
Вечером мы вернулись домой с драгоценной поклажей и всю ночь не могли уснуть. На рассвете Лео явился ко мне в комнату, уже совсем одетый, и заявил, что нам пора приниматься за дело, потому что сундук ждал двадцать лет. Я возразил, что он может еще немного подождать, пока мы позавтракаем.
Но вот завтрак был окончен, Джон принес сундук, поставил его на стол, опасливо поглядывая на него, затем приготовился уйти.
– Погодите минуту, Джон! – сказал я. – Если мистер Лео ничего не имеет против, я хотел бы, чтобы вы были посторонним свидетелем этого дела, тем более, что вы умеете держать язык за зубами!
– Разумеется, дядя Горас! – ответил Лео, – я просил его называть меня дядей, хотя иногда он варьировал это, величая меня «старый дружище».
Джон дотронулся до своей головы за неимением шляпы.
– Заприте дверь, Джон, – приказал я, – и принесите мне мою шкатулку!
Он повиновался. Я открыл шкатулку и достал из нее ключи, которые отдал мне бедный Винцей в ночь своей смерти. Их было три. Один – обыкновенный ключ, второй – очень старинный, третий – серебряный.
– Ну, готовы ли вы? – спросил я Лео и Джона. Они молчали. Я взял большой ключ, протер его маслом и после нескольких неудачных попыток, потому что мои руки дрожали, отпер замок. Лео наклонился, и с большим усилием, так как шарнир заржавел, мы открыли сундук и увидели в нем другой ящичек, покрытый пылью. С трудом вытащили мы его из железного сундука и очистили от накопившейся за годы грязи и пыли.
Это был ящик из черного дерева, скрепленный железными скобами, вероятно, очень древний, так как дерево начало уже крошиться.
Я открыл ящик вторым ключом. Джон и Лео склонились в ожидании. Откинув крышку ящика, я громко вскрикнул, так как увидел внутри его великолепную серебряную шкатулочку, несомненно, египетской работы, потому что четыре ножки ее представляли собой сфинксов, да и на куполообразной крышке находился также сфинкс. Конечно, шкатулочка с годами потускнела и запылилась, но в общем сохранилась отлично.
Я взял шкатулочку, поставил ее на стол и при гробовом молчании открыл ее маленьким серебряным ключиком. Она была наполнена до краев чем-то вроде растительных волокон, которые я осторожно отодвинул в глубину, и извлек письмо в обыкновенном конверте, надписанное рукой моего покойного друга:
«Моему сыну Лео, когда он откроет шкатулку!»
Я передал письмо Лео, который взглянул на конверт и положил его на стол, сделав мне знак продолжать исследование шкатулки.
Первое, что я нашел в ней, – был тщательно свернутый свиток пергамента. Я развернул его и увидел, что рукой Винцея было написано: «перевод греческих письмен», и отложил пергамент к письму. Затем я нашел еще один древний свиток пергамента, пожелтевший и сморщившийся от времени, и развернул его. Это был такой же перевод греческого оригинала, но латинскими буквами. Насколько я мог судить, стиль письма и сами буквы относились к началу XVI столетия. Под свитком пергамента лежало что-то твердое и тяжелое, завернутое в пожелтевшее полотно, под слоем растительных волокон. Тихо и осторожно развернули мы полотно и извлекли большой грязно-желтого цвета сосуд, несомненно, относившийся к глубокой древности. По моему мнению, этот сосуд представлял собой часть обыкновенной амфоры среднего размера. Выпуклая сторона была покрыта греческими письменами, стертыми уже там и сям, но все еще достаточно разборчивыми. Очевидно, надпись была сделана очень тщательно с помощью тростниковой палочки, часто употреблявшейся в древности. Не могу не упомянуть, что этот удивительный обломок амфоры был разбит пополам и склеен цементом. На внутренней стороне ее тоже было много надписей довольно странного характера, очевидно, сделанных разными руками и в различное время.
– Есть еще что-нибудь? – спросил Лео возбужденным шепотом.
Я порылся в шкатулке и достал что-то твердое, завернутое в небольшой полотняный мешок. Из этого мешка мы достали прелестную миниатюру на слоновой кости и маленькую, шоколадного цвета, скарабею с символическими изображениями. Мы разобрали их и прочитали «Suten se Ra» что значит в переводе «Царственный сын Ра или солнца». Миниатюра представляла собой портрет матери Лео, прелестной, темноокой женщины. На оборотной стороне рукой Винцея было написано: «Моя обожаемая жена.»
– Теперь все! – заявил я.
– Отлично, – ответил Лео, который долго и с нежностью вглядывался в миниатюру и положил ее на стол, – давайте теперь читать письмо!
Он сломал печать и прочитал следующее:
«Мой сын! Когда ты прочтешь это письмо, достигнув возмужалости, я уже буду давно забыт всеми в моей могиле. Читая его, вспомни обо мне… Я простираю к тебе руки из страны мертвых, и мой голос звучит тебе из недр холодной могилы. Хотя я умер и ты не помнишь меня, но в эту минуту, когда ты читаешь письмо, я с тобой. Со дня твоего рождения я почти не видал твоего лица. Прости мне это. Твое рождение отняло жизнь у той, которую я любил так, как редко любят женщин, и мне было тяжело видеть тебя. Если бы я остался жив, то, наверное, победил бы это глупое чувство. Мои физические и нравственные страдания невыносимы, и если те распоряжения, которые я сделал для твоего будущего благосостояния, будут выполнены – я доволен! Пусть Бог простит мне, если я ошибаюсь!»
– Он убил себя! – воскликнул я. – Я так и думал!
«Теперь, – продолжал Лео читать, – довольно обо мне! Холли, мой верный друг (которому я поручил тебя), расскажет тебе о древности нашего рода. В этой шкатулке ты найдешь достаточные доказательства этой древности. Странную легенду, написанную на сосуде, которую ты прочтешь, сообщил мне мой отец на своем смертном ложе. Она произвела на меня громадное впечатление. Когда мне было 19 лет, я хотел изучить эту историю, узнать правду, и видел многое собственными глазами. Я отправился путешествовать, пристал к берегу Африки в неисследованной области к северу от Замбези. Там есть возвышенность, на оконечности которой высится горная вершина, похожая на голову негра. Я узнал там об одном туземце, который совершил преступление и был изгнан своим народом из страны, огромные горы которой похожи на чашки, а глубокие пещеры окружены безграничными болотами. Я узнал также, что народ этой страны говорит по-арабски и подчиняется «прекрасной белой женщине», которая редко показывается, но имеет огромную власть над всем живыми и мертвым. Через два дня все это подтвердил мне человек, который умер от болотной лихорадки. Я был вынужден из-за недостатка провизии и в силу первых симптомов моей болезни, которая потом довела меня до могилы, уехать оттуда. Корабль, на котором я ехал, разбился, я был выброшен на берег Мадагаскара и спасен английским кораблем, который доставил меня в Аден. Отсюда я переправился в Англию, намереваясь при первой возможности снова приняться за поиски. На пути своем я побывал в Греции, где встретил твою красавицу-мать и женился на ней. Потом родился ты, а она умерла. Болезнь держит меня в своих когтях, и я вернулся домой умирать. Все же я не терял надежды, изучал арабский язык, чтобы отправиться на берег Африки и раскрыть тайну нашего рода, которая пережила несколько столетий. Но мне становилось все хуже, и конец был близок! Ты, мой сын, только начинаешь жить, и я передаю тебе результат моих трудов вместе с доказательствами древнего происхождения нашего рода.
«Я не думаю, что это пустая басня. Если есть жизнь, почему не может быть средств для бесконечного продления ее? Но я не хочу внушать тебе что-либо. Читай и суди сам. Если захочешь продолжить мои исследования, я распорядился, чтобы ты не ощущал недостатка в средствах. Если ты решишь, что легенда – не что иное как химера, тогда, заклинаю тебя, уничтожь этот сосуд, письмена и забудь все! Быть может, это будет умнее всего! Тот, кто захочет познать великие и тайные силы природы, может пасть их жертвой! Но если ты пожелаешь раскрыть тайну и выйдешь из испытания прекрасным и юным, не знающим постепенного увядания духа и тела, если время и зло будут бессильны против тебя, кто может сказать, будешь ли ты счастлив? Выбирай, сын мой, обдумай! Пусть вечная сила, управляющая миром, руководит тобой для твоего собственного блага и для блага всего мира, которым, в случае успеха, ты будешь когда-нибудь управлять силой высшего разума и накопленного веками опыта! Прощай!»
Так заканчивалось письмо.
– Что вы скажете об этом, дядя Горас? – спросил Лео, положив бумагу на стол.
– Что я скажу? – Твой покойный отец был помешан! – ответил я серьезно. – Я догадывался об этом еще в ту памятную ночь, двадцать лет тому назад, когда он пришел ко мне! Он сам ускорил свою кончину, бедняга! Это абсолютный вздор!
– Верно, сэр! – подтвердил Джон торжественно.
– Хорошо, посмотрим, что скажет теперь сосуд! – сказал Лео, взяв в руки перевод греческих письмен.
«Я, Аменартас, из царственного дома фараонов Египта, жена Калликрата (прекрасного и сильного), жреца Изиды, любимца богов, которому повиновались демоны, умершего теперь, – завещаю это моему маленькому сыну Тизисфену (Могучий мститель). Я бежала с твоим отцом из Египта во времена Некто-небфы, потому что, ради любви ко мне, он нарушает свой священный обет: мы бежали к югу, плыли по воде, странствовали 24 луны по берегу Ливии (Африка) навстречу восходящему солнцу, там, где у самой реки находится большая скала, похожая на голову воина. На расстоянии 4 дней пути от устья реки мы были выброшены на берег, многие утонули и умерли. Какие-то дикие люди пришли через болото и степи, взяли нас и несли 10 дней, пока не очутились у крутой горы, где стоял когда-то большой город, от которого остались развалины и где было много пещер и скал. Они принесли нас к королеве народа, которая имеет обыкновение надевать раскаленные горшки на голову чужестранцев, и, будучи волшебницей, обладает сверхъестественными познаниями, вечной жизнью и красотой! Эта королева обратила взор любви на твоего отца Калликрата и хотела убить меня и взять его в мужья, но он крепко любил меня и боялся ее. Тогда, благодаря своему искусству в черной магии, она перенесла нас в какое-то ужасное место и показала нам огненный столб жизни, который никогда не угасает, чей голос походит на голос грома. Там она стояла, объятая пламенем, и вышла из него невредимая, блещущая возрожденной красотой.
«Она клялась, что твой отец никогда не умрет, если согласится убить меня и отдаться ей, так как она сама не смела убить меня. Меня спасла от нее магия моего народа, которую я также хорошо знала.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Она'
1 2 3