– Что ж, я спрошу у самой Атене, она ждет у входа; уж она-то мне ответит, – холодно произнесла Хесеа. – Орос! Введи Ханию – и побыстрее!
Жрец повернулся, поспешил к деревянным дверям, через которые мы вошли в святыню, и исчез.
Наступила тишина, затем Лео – он явно нервничал – сказал по-английски:
– Хорошо бы оказаться сейчас в каком-нибудь другом месте: разговор будет пренеприятнейший.
– Не думаю, – ответил я, – а если и будет, то это, может быть, к лучшему: в таких вот неприятных разговорах часто выясняется правда, а она нам так нужна… – тут я запнулся, вспомнив, что это странная женщина утверждала, будто ее лазутчики подслушали, о чем мы разговаривали в горах, но ведь мы говорили только по-английски.
Мои опасения оказались вполне обоснованными, ибо Хесеа спокойно повторила за мной:
– Ты прав, Холли, в неприятных разговорах, как вино из порванного бурдюка, нередко выплескивается истина.
Она замолчала; излишне говорить, что я не настаивал на продолжении этой беседы.
Двери распахнулись, вошла процессия людей в черном, за ней следовал Шаман Симбри, за ним восемь жрецов несли гроб с телом Хана. Гроб сопровождала Атене, с головы до пят закутанная в черное покрывало; а в самом конце шествовала еще группа жрецов. Перед алтарем гроб поставили на пол, жрецы отошли назад. Атене и Симбри остались перед гробом одни.
– С какой просьбой обращается ко мне мой вассал, Хания Калуна? – холодно осведомилась Хесеа.
Атене шагнула вперед и с явной неохотой преклонила колена.
– О древняя Мать! Я чту твою священную миссию, – как чтили многие поколения моих предков. – Она наклонила голову. – Мать! Этот покойник имеет право на погребение в огненном кратере твоей священной Горы: это право было с самого начала даровано всем нашим правителям.
– Да, это право даровано всем правителям, – подтвердила Хесеа, – еще моими предшественницами; не будет в нем отказано ни твоему покойному господину, ни тебе, Атене, когда пробьет твой час.
– Благодарю тебя, о Хес, и молю, чтобы ты письменно закрепила это право, ибо твоя почтенная глава убелена уже снегом старости и не сегодня завтра ты покинешь нас. Посему вели писцам занести свое повеление в книгу законов, дабы та Хесеа, что сменит тебя, могла свершить погребальный обряд, когда придет для него время.
– Перестань, – остановила ее Хесеа. – Перестань изливать свою желчную злобу по поводу того, что тебе следует почитать, о глупое дитя: может быть, завтра огонь поглотит и недолговечную молодость и красоту, которыми ты так гордишься. Повелеваю тебе: замолчи; расскажи мне, каким образом погиб твой господин.
– Спроси этих странников, что были его гостями: его кровь – на их руках и взывает к отмщению.
– Я убил его, – сказал Лео, – ради спасения собственной жизни. Он хотел затравить нас своими собаками; вот следы их клыков. – Он показал на мою руку. – Жрец Орос знает, он перевязывал раны.
– Как же это случилось? – спросила Хесеа у Атене.
– Мой господин был не в своем уме, – смело ответила Атене. – У него было жестокое развлечение – охотиться на людей.
– Так. И к тому же твой господин ревновал? Я вижу, твои уста готовы изрыгнуть ложь, – не лги! Лео Винси, ответь мне ты… Нет, нет, я не хочу, чтобы ты разглашал тайны женщины, которая предлагала свою любовь. Говори ты, Холли, – и только правду.
– Правда такова, о Хес, – ответил я. – Эта госпожа и ее родственник Шаман Симбри спасли нас от гибели в водах реки, что протекает на дне ущелья, радом с Калуном. Оба мы занемогли, за нами заботливо ухаживали, но Хания полюбила моего приемного сына.
Жрица зашевелилась под своим полупрозрачным покрывалом, и Голос спросил:
– А не полюбил ли и твой приемный сын Ханию, как полюбил бы любой другой мужчина на его месте, ибо она, без сомнения, очень хороша собой?
– Спроси его сама, о Хес. Я только знаю, что он стремился бежать от нее, и в конце она потребовала, чтобы он сделал выбор между женитьбой и смертью, и дала ему один день на размышление. Каким образом она собиралась освободиться от своего супруга – я не знаю. С помощью Хана, который сильно ее ревновал, мы бежали из города. И тогда Хан, человек безумный и вероломный, пустил по нашему следу собак. Мы убили его и, ускользнув от преследования этой госпожи и ее родственника Шамана, добрались до Долины Костей; там нас встретила проводница с закутанной головой; она повела нас дальше и дважды спасла нашу жизнь. Вот и весь рассказ.
– Что ты можешь на это сказать, женщина? – угрожающе спросила Хесеа.
– Немногое, – не дрогнув, ответила Атене. – Долгие годы я была связана замужеством с безумцем, грубым животным, а этот человек был мне люб, я была люба ему: естественно, что в нас заговорил голос Природы. Но он, видимо, испугался мести Рассена, а может быть, его отговорил этот Холли – жаль, что его не растерзали собаки! Они бежали из города и оказались здесь, на твоей Горе. Но мне надоел этот разговор; разреши мне удалиться, чтобы отдохнуть перед завтрашним обрядом.
– Ты утверждаешь, Атене, – сказала Хесеа, что в этом человеке и тебе заговорил голос Природы, что его сердце – твое; но ведь он как будто бы не трус, неужто же он покинул тебя из страха перед твоим господином? Скажи, эта прядь волос, что он хранит в сумочке на груди, – залог твоей любви?
– Не знаю, что он прячет в своей сумочке, – угрюмо заявила Хания.
– И все же, когда он лежал больной в доме над воротами, он сравнивал эту прядь с твоими волосами – теперь припоминаешь?
– Я вижу, Хес, он выболтал тебе все наши тайны, хотя большинство мужчин хранят их в своей груди. – Она презрительно покосилась на Лео.
– Я ни о чем не рассказывал ей, Хания, – запальчиво воскликнул Лео.
– Нет, странник, ты мне ничего не говорил; обо всем этом поведала мне моя мудрость: от нее ничто не укроется. Неужто ты надеялась, Хания, скрыть правду от всевидящих глаз Хесеа, Властительницы Горы? Можешь не утруждать себя признанием, я знаю все – и знала с самого начала. Так и быть, прощаю тебе ослушание; а обращать внимание на твои лживые увертки – ниже моего достоинства. По своим собственным соображениям я, пренебрегающая временем, позволила тебе держать в плену моих гостей и даже пытаться с помощью угроз завоевать любовь одного из них. – Она помолчала, затем бесстрастно добавила: – Мало того что ты виновата, женщина, ты еще смеешь мне лгать здесь, в этом Святилище.
– Хотя бы и так, – последовал дерзкий ответ. – Уж не любишь ли ты этого человека сама? Это чудовищно. Против подобного непотребства восстанет сама Природа! Не дрожи от ярости! Я знаю, Хес, что ты способна на любое зло, но я также знаю, что я твоя гостья и в этом священном месте, под символом вечной Любви, ты не посмеешь пролить кровь. К тому же ты не можешь причинить мне вреда, Хес, ибо я равна тебе могуществом.
– Атене, – сдержанно ответил Голос, – если бы только пожелала, я могла бы уничтожить тебя прямо здесь. Но ты права, я не причиню тебе вреда, бессовестная слуга. Я отправила тебе – через этого звездочета, Шамана Симбри, – повеление встретить моих гостей и немедленно препроводить их в святыню. Как ты посмела ослушаться? Говори, я хочу знать.
– Так знай, – Хания заговорила серьезным голосом, уже без горечи и лжи. – Я ослушалась потому, что этот человек не твой, а мой, только мой, потому, что я люблю его, и люблю еще с древних времен. С тех самых пор, как наши души появились на свет; и он любит меня. Так подсказывает мне мое сердце, так подсказывает и волшебство моего дяди, хотя мне и неведомо, как и когда мы с ним полюбили друг друга. Поэтому я и явилась к тебе, о Хранительница тайн минувшего, чтобы узнать правду. Ты не можешь лгать здесь, где твой алтарь; и именем той Высшей Силы, которой повинуешься ты, я настаиваю, чтобы ты ответила здесь и сейчас. Кто этот человек, к которому так стремится мое сердце? Кем он был для меня? Какое ты имеешь отношение к нему? Говори, о Оракул, раскрой тайну. Говори, я требую, даже если впоследствии ты убьешь меня; не знаю только, сможешь ли.
– Да, говори, говори! – подхватил и Лео. – Ибо знай, что я в мучительном неведении. И меня тоже осаждают воспоминания, мое сердце разрывается между надеждой и отчаянием.
– Говори же! – откликнулся и я.
– Лео Винси, – сказала Хесеа после недолгого размышления. – Кто я по твоим предположениям?
– По моим предположениям, – торжественно заявил он, – ты та самая Айша, от руки которой я некогда принял смерть в пещерах Кора, в Африке. По моим предположениям ты та самая Айша, которую около двадцати лет назад я встретил и полюбил в этих пещерах; там, перед тем как умереть ужасной смертью, ты поклялась возвратиться в этот мир…
– Какое безумное заблуждение! – торжествующе перебила Атене. – «Около двадцати лет назад»! Уж я то знаю, что прошло более восьмидесяти лет с тех пор, как мой дед – тогда еще молодой человек – видел эту жрицу восседающей на троне в Святилище.
– А что думаешь ты, Холли? – спросила жрица; она как будто бы даже не слышала слов Хании.
– Я думаю точно то же, что и он, – ответил я. – Мертвые – случается – воскресают. Но только ты знаешь всю правду, и только ты можешь ее открыть.
– Да, – проговорила она в раздумье, – мертвые – случается – воскресают, и воскресают в странном обличий; возможно, я и знаю всю правду. Завтра, когда тело будет поднято для погребения, мы продолжим этот разговор. А до тех пор вы все отдыхайте и готовьтесь встретиться лицом к лицу с правдой, как бы ужасна она ни была.
Пока Хес договаривала последние слова, серебряные занавеси сдвигались так же таинственно, как и открылись. Словно по сигналу, подошли жрецы в черном. Окружили Атене и повели ее прочь вместе со старым Шаманом, который – то ли от усталости, то ли от пережитого страха – еле держался на ногах и щурил подслеповатые глаза, как будто их резал ослепительный свет. После их ухода жрецы и жрицы – все это время они стояли вдоль стен, слишком далеко, чтобы слышать наш разговор, – разделились на две группы и, продолжая петь, покинули храм; остались лишь мы, Орос да еще покойник в своем гробу.
Верховный жрец Орос жестом пригласил нас следовать за ним, что мы и сделали. И честно признаться, я с облегчением оставил это пустынное, точно кладбище, место; как ни странно, оно казалось еще более пустынным от потоков ослепительного света: это впечатление еще усугублялось зрелищем гроба с покоящимся в нем телом, а ведь нервы и без того были сильно потрясены всем, что нам пришлось перенести. А уж как я был рад, когда мы пересекли Святилище во всю его длину, миновали окованные двери, каменный коридор и ворота, которые, как и прежде, распахнулись при нашем приближении, и полной грудью втянули в себя приятно освежающий в этот предрассветный час воздух!
Орос отвел нас в хороший, с удобной обстановкой дом; мы выпили поднесенное им зелье и тут же уснули мертвым сном. Пробудился я на удивление бодрым и здоровым. Странно только было, что в комнате горел светильник, стало быть, еще продолжалась ночь, а значит, я проспал совсем недолго.
Я попытался снова заснуть, но мне это не удалось, тогда я стал размышлять и размышлял, пока совсем не запутался. Ибо размышления были тут бесполезны: нужна правда, и только правда, «как бы ужасна она ни была» – вспомнились слова жрицы.
А что, если это не Айша, которую мы разыскивали, а некое существо, ужасное, как эта правда? Что кроется под намеками Хании? Ее дерзость, несомненно, опирается на какое-то тайное знание. А не встать ли мне и не перевязать ли руку? Нет, одному не справиться. Может быть, разбудить Лео, чтобы он помог? Что угодно, только бы отвлечься от этих мучительных размышлений в ожидании того часа, когда мы узнаем наконец правду, радостную ли, горькую.
Я сел на кровати, и ко мне тут же, с лампадой в руке, подошел Орос.
– Долго же ты спал, друг Холли, – сказал он. – Пора вставать и приниматься за дело.
– Долго? – изумился я. – Но ведь еще темно.
– Начинается уже вторая ночь, друг. Ты проспал много часов. Ты поступил благоразумно, хорошо отдохнув: кто знает, когда тебе удастся поспать снова… Позволь-ка я промою твои раны.
– Скажи мне… – начал было я.
– Нет, друг, – решительно отрезал он, – скажу только, что скоро тебе предстоит присутствовать на похоронах Хана, а потом ты, возможно, получишь ответ на свой вопрос.
Через десять минут он отвел меня в трапезную, где сидел уже полностью одетый Лео, ибо Орос разбудил его первого и велел ему приготовиться к завтраку. Орос сказал нам, что Хесеа распорядилась не тревожить нас, чтобы мы хорошо отдохнули, так как нам предстоит трудный день. Мы быстро перекусили и отправились в Святилище.
Мы снова прошли через ярко освещенный зал в эллипсоидную апсиду. Теперь здесь было совершенно пусто, убрали даже тело Хана; серебряные занавеси были задёрнуты, стало быть, Оракул не восседает на троне в алтарной.
– Как повелевает древний обычай, Мать отправилась отдать последний долг покойному, – объяснил Орос.
Мы прошли мимо алтаря; за статуей в каменной стене апсиды была дверь, оттуда начинался проход, который вел в зал, какие бывают в жилых домах; множество дверей, что там находились, по словам нашего проводника, служили для входа в покои самой Хесеа и ее служанок. Покои выходили прорубленными в отвесном склоне Горы окнами на сады; они хорошо освещались и проветривались. В зале нас ожидали шестеро жрецов: каждый держал под мышкой связку факелов, а в руке – зажженную лампаду.
– Нам придется идти в полной темноте, – сказал Орос. – Будь сейчас день, мы смогли бы подняться по снегам, но ночью это опасно.
Он зажег факелы от лампады и дал каждому из нас по одному.
Начался подъем. Вверх и вверх – по бесконечным галереям, высеченным в скальной породе неимоверно тяжким трудом огнепоклонников. Галереи протянулись на многие мили, и, хотя поднимались они достаточно полого, понадобилось более часа, чтобы пройти всю эту анфиладу. В конце концов мы оказались у подножия уходящей ввысь лестницы.
– Отдохните здесь, мой господин, – сказал Орос, кланяясь Лео с тем особым почтением, которое он выказывал с самого начала, – ибо лестница очень крутая и длинная. Сейчас мы стоим на вершине Горы; теперь нам придется взобраться на самый верх каменной петли, что венчает эту вершину.
Мы присели в сводчатой пещере, наслаждаясь прохладой, которую несли с собой сквозняки, гулявшие по всем этим проходам, – мы были сильно разгорячены долгой ходьбой по душным галереям. Услышав сильный шум, я спросил Ороса, откуда он доносится. Верховный жрец ответил, что мы находимся рядом с кратером вулкана: даже через толщу каменной стены слышно было, как бушует огонь.
И вновь начался подъем, не очень опасный, но очень утомительный: нам пришлось преодолеть около шестисот ступеней. До сих пор мы шли по проходам, похожим на галерею в великой пирамиде, протяженностью в несколько фарлонгов; сейчас же у меня было такое впечатление, будто я поднимаюсь по бесконечной спиральной лестнице под самый купол кафедрального собора, но величиной этот купол с несколько обычных, поставленных один на другой.
Иногда мы останавливались, отдыхали, затем шли дальше по крутым, высотой каждая с добрый фут, ступеням; так мы поднялись по вертикальной, башнеобразной скале; но нам оставалось еще проделать путь вверх по каменной петле. Мы последовали за Оросом; признаюсь, я был рад, что лестница проходит внутри петли, ибо чувствовал, как она содрогается под могучим напором ветра.
Наконец впереди блеснул свет; через двадцать ступеней мы оказались на площадке. Орос и еще один жрец подхватили под руки Лео, шедшего первым; на мой вопрос, зачем они это делают, Лео прокричал:
– Здесь может закружиться голова, и они боятся, чтобы я не упал. Будь осторожен и ты, Хорейс. – И он протянул мне руку.
Я уже вышел из тоннеля, и, должен признаться, если бы не его своевременная помощь, я бы рухнул на каменный пол – так я был ошеломлен открывшимся передо мной видом. И тут нет ничего удивительного, вряд ли в этом мире можно увидеть что-нибудь подобное.
Мы стояли на самом верху петли, на плоской площадке длиной в восемьдесят ярдов и в тридцать шириной, под густо унизанным звездами небом. С южной стороны, более чем в двадцати тысячах футов, внизу смутно виднелась равнина Калуна, а с восточной и западной сторон – могучие, облаченные в снег плечи горной вершины и бурые склоны под ними. На севере открывалась иная картина, еще более ужасная. Прямо под нами – так, по крайней мере, казалось, ибо башнеобразная скала слегка изгибалась внутрь – лежал обширный кратер с огненным озером в самой его середине; это озеро пузырилось, бурлило, клокотало, взметая ввысь огненные цветы, наподобие бушующего моря.
Над озером поднимались дым и газы, на лету вспыхивавшие; сливаясь все вместе, они образовали гигантскую огненную завесу, прямо перед нашими глазами. Пройдя через каменную петлю, сноп исходящего от нее света мчался вдаль над равниной Калуна и над вершинами гор по ту ее сторону, исчезая где-то за окоемом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35