Что ж, иногда доверчивость может оказаться мудростью – если очень повезет…”
– Что это? – вдруг спросила Лиза. Она сделала шаг в сторону окна и остановилась, не решаясь приблизиться ко мне на расстояние вытянутой руки. – Там кто то поет?
– Где? – переполошилась Алиса. Юстасия замерла, прислушиваясь.
Я тоже напряг слух: до сих пор я был так увлечен разговором, что на другие вещи моего внимания попросту не хватало. Где то очень далеко – на другом берегу озера Шёнзее, или в лесу, за полями для гольфа, или на небе – звучали негромкие высокие, но не женские и не детские, скорее уж бесполые, голоса. Они выводили какую то очень простую, но чарующую и смутно знакомую мелодию – я не мог толком разобрать ее рисунок, слишком уж издалека она доносилась.
– Где то я слышала эту песню. Но… Нет, не помню!
– Некоторые вещи кажутся знакомыми – не потому что действительно встречались нам прежде, а потому, что… не знаю, как сформулировать… Наверное, они просто совпадают с ритмом, в котором стучит твое сердце, – сиплым, прерывающимся голосом сказала Юстасия. А потом заплакала – тихо и с каким то странным наслаждением, не прогоняя с губ улыбку. Так плачут только очень счастливые люди – счастливые настолько, что традиционные способы изъявления чувств им уже не подходят.
– Так должны петь ангелы, – Алиса тоненько хихикнула, очевидно собственные слова показались ей слишком нелепыми, чтобы оставаться серьезной. – Маленькие белые пупсики с золотыми крылышками, на верхушке рождественской елки…
И тогда снова подул ветер, но на сей раз он не стал бить стекла и грохотать оконными рамами. Он был нежен и предупредителен: убрал в сторону упавшую на глаза серебристую прядь Алисы, высушил мокрые ресницы Юстасии, ласково обернул яркий шарфик вокруг шеи Лизы. А потом добрался до меня и – я мог поклясться чем угодно! – затаился в моем рукаве, до поры, до времени…
Глава 13. Лэй Цзу
Лэй Цзу изображали с третьим глазом на лбу, из которого лился поток света.
– А с какой стати вам взбрело в голову вызывать духов? – спросил я, когда ветер утих. – Просто так? Или вы догадались, что на вилле… – я запнулся, поскольку не знал, как определить собственное присутствие в этом доме, и за неимением лучшей формулировки добавил: – вы поняли, что здесь что то водится?
– Нет. Наверное все таки нет, – Алиса хмурила брови, пытаясь сформулировать ответ. – Правда, меня одолевали странные предчувствия всякий раз, когда я проходила мимо твоего кресла, но они надо мной смеялись, – укоризненный взгляд на подружек.
– Кресло, однако, мы предпочитали обходить стороной, – покаялась Лиза. И смущенно спросила: – А можно тебя потрогать? – Она быстро оттаяла и теперь светилась от любопытства.
– Трогай! – рассмеялся я, протягивая ей руки. – Сколько угодно!
Она действительно прикоснулась к моему запястью и с видимым разочарованием сообщила остальным:
– Настоящий.
– Ага, – подтвердил я. – Уже настоящий. Не знаю, как вам это удалось, но… Так почему все таки вы решили вызывать духов?
– Сложно сказать. Ну, по большому счету, мы просто развлекались…
– Довольно странное развлечение, – заметил я. – Не самое подходящее занятие для умных деловых женщин с высшим образованием. Вот если бы вы были юными фермерскими дочками, или, скажем, пожилыми индеанками…
– Индейками! – вдруг некстати развеселилась Юстасия, которая до сих пор поглядывала меня исподлобья, с явным недоверием, словно прикидывала, сколько серебряных ложек и кошельков может поместиться в моих карманах.
Я невольно последовал за ее настороженным взглядом: до сих пор я так и не дал себе труда понять, во что одет. Ничего особенного на мне не оказалось: ни тебе длинного сверкающего балахона до пят, ни тебе залатанной средневековой рясы со следами засохшей крови, ни даже каких нибудь завалящих вериг. Всего то обмундирования: тупоносые замшевые ботинки, умеренно пижонская жилетка из толстой свиной кожи, синие джинсы не первой молодости и еще более древний свитер ручной вязки. Вероятно, он был рожден белым, но с тех пор многое переменилось.
– Я сама хочу понять, с какой стати нас угораздило… – теперь Юстасия добросовестно пыталась ответить на мой вопрос. – В последнее время у нас – у всех! – было очень странное настроение. Если ты действительно был призраком и слушал нашу болтовню, ты и сам мог заметить…
– Когда вы говорили, что с этой веранды можно пропасть в любой момент? И что именно поэтому в доме так тревожно и в то же время хорошо, как никогда еще не было, да?
– Да, и это тоже... Как раз сегодня вечером мы уже разошлись по своим комнатам, но никто не мог заснуть. Я зашла к Алисе, через пять минут к нам постучалась Лиза. Мы решили было вернуться на веранду и выпить еще по коктейлю… А когда мы собрались вместе, стало ясно, что очередной коктейль под звездным небом – слишком банально. Хотелось чего то необычного. И поскольку ни у кого из нас не нашлось мази, замешанной на белладонне, чтобы немедленно отправиться на Лысую Гору…
– В конце концов мы поднялись сюда, в башенку, – подхватила Алиса, – благо это единственное мало мальски зловещее место в доме! А поднявшись, вдруг решили попробовать вызвать духов. Дух лорда Байрона, или, к примеру, короля Людвига Баварского, раз уж нас занесло в его излюбленные места... Все равно кого, лишь бы вызвать. И спросить у них, что с нами происходит, и что нам следует делать дальше. Видишь ли, мы все трое, не сговариваясь, вдруг поняли – вернее, почувствовали! – что вернуться домой и продолжать жить как ни в чем не бывало… Это будет просто ужасно! Все равно, что продать бессмертную душу и тут же пропить деньги… Да знаю я, знаю, что говорю глупости. Не знаю только, почему. Мне трудно объяснить…
– Самое дурацкое в этой истории, что никто из нас понятия не имел, как именно следует вызывать духов, – буркнула Юстасия. – Только Алиса занималась этим, когда то очень давно, еще в школе…
– То есть, лет триста назад, – усмехнулась Алиса.
– А я слушала рассказы своей старшей сестры. Когда она училась в колледже, они там часто устраивали спиритические сеансы, – вмешалась Лиза. Немного помолчала и добавила: – Только я всегда была уверена, что она врет!
– Наверняка она привирала, – заверила ее Юстасия. – Знаю я, как это бывает: сама такая...
– Посмотрите, – вдруг воскликнула Алиса. Костяшки ее пальцев бились о стекло, как ночные бабочки, заплутавшие в лабиринте человеческого жилища, а голос изготовился сорваться на визг. – Посмотрите в окно! Там… Там совсем другая ночь. Там теперь все иначе !
Наша беззаботная болтовня умерла мгновенно, без мучений – просто оборвалась, как лопнувшая струна. Я прижался лбом к холодному стеклу. Женщины окружили меня, они стояли так близко, что я слышал взволнованный перестук их сердец. Темнота за окном действительно изменилась. Она больше не была уютной темнотой сада, ночной покой которого очерчен размытым кругом голубого света далеких огней. Теперь нас окружал лес, или огромный запущенный парк, и его тьма была рыжевато зеленой, как пучок только что извлеченных из воды морских водорослей. Не осталось ни ограды, ни фонарей у подножия холма, ни леденцовых точек светящихся окон в городке за озером. Лишь диковинная зеленоватая луна кое как освещала незнакомый пейзаж, приглядевшись к которому, я понял еще кое что: совсем недавно мы находились высоко над землей, в башенке, над крышей большого старинного дома, а сейчас густая трава (откуда взялась такая свежая трава в январе?) росла на расстоянии всего то полутора метров от подоконника.
– Действительно совсем другая ночь, – подтвердила Юстасия. Ее сердце почти остановилось, голос угасал, как ветер в июле, а глаза, напротив, разгорались пугающим пламенем, таким же зеленым, как свет незнакомой луны, и еще более холодным.
– Эта ночь родилась из нашего бормотания, мы приворожили ее, и теперь она будет всегда, – вдруг торопливо зашептала Алиса. – Если бы не было нас, не было бы и ее. Женщины делятся на тех, кто может родить человека; тех, кто может родить чудовище; и тех, кто не может породить ничего, кроме ночи. Первые обычно исполняют свое предназначение и уходят туда, откуда пришли, спокойные и опустошенные; вторые редко решаются принять такую судьбу и тонут в омуте собственных снов, а в существование третьих не верит никто, даже они сами. Но это не имеет никакого значения: ночь все равно рождается, когда приходит ее время…
Никто не удивился ее словам. Их приняли как должное, не придавая, впрочем, особого значения: не до того было. Ветер, до поры до времени притаившийся в моем рукаве, выбрался наружу, и оконные стекла с восхищенным звоном, прозвучавшим как вздох облегчения, наполнили темноту сияющими брызгами осколков. Никто не поранился, лишь моя щека дернулась от одного единственного внезапного ожога, я прижал к ней ладонь и невольно улыбнулся, обнаружив, что по пальцам стекает самая настоящая кровь, теплая, ярко алая, солоноватая таинственная влага. Алиса первой вскочила на подоконник, глаза ее были прикрыты почти прозрачными веками, тонкие руки изгибались на ветру, как ивовые ветви, и в какое то мгновение мне показалось, что она собирается танцевать, но она просто спрыгнула вниз, и густая трава бережно приняла ее невесомое тело.
– Идемте, – нетерпеливо сказала она нам, – чего вы ждете? И торопливо зашагала в темноту, не дожидаясь своих подружек, даже не оборачиваясь. Только сейчас я заметил, что у этой женщины забавная подпрыгивающая походка, грациозная и нелепая, как у болотной птицы.
– Что происходит? – спросила меня Лиза после того, как алая юбка Алисы и светлые волосы Юстасии превратились в два смутных пятна, поспешно сливающихся с мраком новой ночи – так тусклые разноцветные кляксы, последние следы недавнего света, медленно растворяются в темноте под закрытыми веками.
Храброе сердце Лизы требовало, чтобы хозяйка немедленно отправилась вслед за подругами, но ее круглые карие глаза блестели от слез, а рот мучительно приоткрылся, как у ребенка, задыхающегося под тяжким бременем ночного кошмара.
– Не бойся, это окно выходит на юг. Поэтому все будет хорошо.
Я и сам не знал, откуда взял сие нелепое утверждение, но тогда оно почему то казалось мне единственным стоящим аргументом. Я помог ей взобраться на подоконник: для маленькой Лизы он был расположен слишком уж высоко над полом. А услышав, как шуршит под ее крепкими ножками густая трава, я, не раздумывая последовал за женщинами, поскольку оставаться на вилле больше не имело никакого смысла.
Глава 14. Лю Хай
Лю Хай притворялся безумным <...>, пел и плясал.
Франк Хоффмайстер обошел пустой дом, старательно шаркая ногами: по его глубокому убеждению, именно такая походка приличествовала старику. Вообще то, ломать комедию уже не было нужды, но Франк предпочитал не выходить из роли: осторожность превыше всего. Время от времени он останавливался на пороге одной из опустевших комнат и с равнодушным любопытством разглядывал брошенные хозяйками вещи: повисшие на спинках стульев яркие блузки Лизы, несколько пар обуви, дисциплинированно выстроившиеся у двери Юстасии, неаккуратные стопки книг на полу спальни Алисы и дорожные чеки, разбросанные по полированной поверхности ее письменного стола. Удовлетворенно кивал, осторожно запирал дверь и неторопливо брел дальше, ступенька за ступенькой, все выше и выше, пока не добрался до низенькой белой дверцы, за которой не было ничего, кроме узкой винтовой лестницы с толстыми корабельными канатами вместо перил. Его руке не пришлось шарить по стене в поисках выключателя: Франк предусмотрительно захватил с собой длинную стеариновую свечу – белую с причудливым выпуклым узором, похожим на декоративные грозди синего винограда. Возни со спичками не предвиделось: свеча вспыхнула совершенно самостоятельно, как только нога в растоптанном домашнем башмаке нависла над первой ступенькой.
Через минуту Хоффмайстер уже был в башенке, к неудовольствию многочисленных паучков, которые только только начали успокаиваться после недавнего вторжения шумных чужаков. Впрочем, с присутствием Франка маленькие трудолюбивые ткачи тут же смирились. В их кругу у старика была в высшей степени безупречная репутация: он никогда не рвал паутину, и уж тем более не мог нечаянно ее поджечь: само понятие “нечаянно”, подразумевающее некие случайные, неосознанные действия, было ему неведомо.
– Ишь ты, кружным путем пошли, через парк! – снисходительно усмехнулся старик, выглянув в одно из четырех окон – то самое, которое выходило на юг.
Что именно побудило его произнести эти слова – совершеннейшая загадка. За этим окном, как и за прочими, царила густая душистая тьма, сотканная из медленно ползущих свинцовых туч на лиловом небе и клубящейся сумятицы древесных зарослей далеко внизу.
Так или иначе, но Франк покинул башенку в приподнятом настроении, мурлыча под нос некий смутный, тягучий мотивчик и даже приплясывая. В сочетании с благообразной бюргерской внешностью и почтенным возрастом, зрелище получилось нелепое, чтобы не сказать безумное. Франк отлично знал, как выглядит со стороны его сутулое туловище, грузно подпрыгивающее на худых ногах, и был доволен. Время от времени нужно позволять себе небольшое отступление от правил, это взбадривает и освежает не хуже точечного массажа. Да и повод для веселья у него сегодня имелся. Всем поводам повод!
Он спустился вниз и тут же отправился на кухню. Его удивительная свеча уже погасла, поэтому Франк включил свет, обшарил полки, похрустел свертками, внимательно прочитал инструкцию на пакете с полуфабрикатом, задумчиво покивал, приготовил смесь, не отступая от инструкции, залил ее в форму и поставил в микроволновую печь. Некоторое время Франк сосредоточенно возился с кофейной машиной, а потом принялся готовить чай. Он рассудил, что сегодня не следует довольствоваться аккуратными бумажными пакетиками для заварки. День выдался совершенно особенный, можно сказать, торжественный, так что чай должен быть настоящим, крепким и душистым. Процесс приготовления хорошего чая немного похож на ворожбу, да и сам Франк был весьма эффектен, когда его седая голова склонилась над пузатым чайником из прозрачного стекла, а худые смуглые руки отмеряли чайные листья, скрученные в тугие хрупкие рулончики. Франк считал, что грешно пользоваться ложкой, когда имеешь дело с чаем высшего сорта, и доверял лишь собственным чутким пальцам. Разумеется, такую вольность он мог себе позволить только если рядом не крутились какие нибудь блюстители гигиены, всегда готовые брезгливо поджать губы и воскликнуть: “Как?! Брать чай руками?! Ужас!” Но сейчас выдался исключительно благоприятный случай: Франк остался единственным обитателем виллы Вальдефокс, а посему мог творить все, что вздумается.
Колдуя над чайником, он тихо бормотал что то неразборчиво ритмичное, смутно похожее на заклинание, но если бы некий любопытствующий невидимка прислушался к шепоту, он разобрал бы слова, знакомые каждой хорошей хозяйке: “по ложечке на каждого, и одну – для чайника”. Если предположить, что “ложечке” из знаменитой присказки в данном случае соответствовала щепотка, выходит, что Франк приготовил чай на четыре персоны.
Кофейная машина, тем временем, приветливо зафыркала, по кухне утренним туманом пополз дивный аромат свежего кофе. Потом требовательно звякнула микроволновая печь. Франк был рад удостовериться, что коржи удались: чего чего, а вот пирогов он до сих пор не пек ни разу. Разлив чай и кофе в большие термосы, дизайн которых вполне достоверно имитировал внешний вид настоящих чайника и кофейника, он извлек из буфета банку клубничного конфетюра, тщательно намазал густую рубиновую массу на еще теплый корж, накрыл его другим, более тонким, сверху уложил аппетитные свежие ягоды, которые нашлись в холодильнике, а потом долго и старательно заливал готовый пирог взбитыми сливками из баллончика. Результат кропотливого труда он отнес в столовую и установил точно в центре большого стола. Расставил на белой льняной скатерти чашки и блюдца, принес термосы с чаем и кофе; откуда то появились сахарница, молочник и даже тарелочка с тонко нарезанным лимоном.
– Завтрак готов, – громко сказал Франк, отступив от стола на несколько шагов и удовлетворенно созерцая дело своих рук. – Завтрак для детишек, которые никогда не вернутся домой… Но если им когда нибудь приснится, что они все таки вернулись домой, завтрак будет их ждать, так что добро пожаловать!
Он усмехнулся, одобрительно покачал головой и вышел в сад.
1 2 3 4 5 6
– Что это? – вдруг спросила Лиза. Она сделала шаг в сторону окна и остановилась, не решаясь приблизиться ко мне на расстояние вытянутой руки. – Там кто то поет?
– Где? – переполошилась Алиса. Юстасия замерла, прислушиваясь.
Я тоже напряг слух: до сих пор я был так увлечен разговором, что на другие вещи моего внимания попросту не хватало. Где то очень далеко – на другом берегу озера Шёнзее, или в лесу, за полями для гольфа, или на небе – звучали негромкие высокие, но не женские и не детские, скорее уж бесполые, голоса. Они выводили какую то очень простую, но чарующую и смутно знакомую мелодию – я не мог толком разобрать ее рисунок, слишком уж издалека она доносилась.
– Где то я слышала эту песню. Но… Нет, не помню!
– Некоторые вещи кажутся знакомыми – не потому что действительно встречались нам прежде, а потому, что… не знаю, как сформулировать… Наверное, они просто совпадают с ритмом, в котором стучит твое сердце, – сиплым, прерывающимся голосом сказала Юстасия. А потом заплакала – тихо и с каким то странным наслаждением, не прогоняя с губ улыбку. Так плачут только очень счастливые люди – счастливые настолько, что традиционные способы изъявления чувств им уже не подходят.
– Так должны петь ангелы, – Алиса тоненько хихикнула, очевидно собственные слова показались ей слишком нелепыми, чтобы оставаться серьезной. – Маленькие белые пупсики с золотыми крылышками, на верхушке рождественской елки…
И тогда снова подул ветер, но на сей раз он не стал бить стекла и грохотать оконными рамами. Он был нежен и предупредителен: убрал в сторону упавшую на глаза серебристую прядь Алисы, высушил мокрые ресницы Юстасии, ласково обернул яркий шарфик вокруг шеи Лизы. А потом добрался до меня и – я мог поклясться чем угодно! – затаился в моем рукаве, до поры, до времени…
Глава 13. Лэй Цзу
Лэй Цзу изображали с третьим глазом на лбу, из которого лился поток света.
– А с какой стати вам взбрело в голову вызывать духов? – спросил я, когда ветер утих. – Просто так? Или вы догадались, что на вилле… – я запнулся, поскольку не знал, как определить собственное присутствие в этом доме, и за неимением лучшей формулировки добавил: – вы поняли, что здесь что то водится?
– Нет. Наверное все таки нет, – Алиса хмурила брови, пытаясь сформулировать ответ. – Правда, меня одолевали странные предчувствия всякий раз, когда я проходила мимо твоего кресла, но они надо мной смеялись, – укоризненный взгляд на подружек.
– Кресло, однако, мы предпочитали обходить стороной, – покаялась Лиза. И смущенно спросила: – А можно тебя потрогать? – Она быстро оттаяла и теперь светилась от любопытства.
– Трогай! – рассмеялся я, протягивая ей руки. – Сколько угодно!
Она действительно прикоснулась к моему запястью и с видимым разочарованием сообщила остальным:
– Настоящий.
– Ага, – подтвердил я. – Уже настоящий. Не знаю, как вам это удалось, но… Так почему все таки вы решили вызывать духов?
– Сложно сказать. Ну, по большому счету, мы просто развлекались…
– Довольно странное развлечение, – заметил я. – Не самое подходящее занятие для умных деловых женщин с высшим образованием. Вот если бы вы были юными фермерскими дочками, или, скажем, пожилыми индеанками…
– Индейками! – вдруг некстати развеселилась Юстасия, которая до сих пор поглядывала меня исподлобья, с явным недоверием, словно прикидывала, сколько серебряных ложек и кошельков может поместиться в моих карманах.
Я невольно последовал за ее настороженным взглядом: до сих пор я так и не дал себе труда понять, во что одет. Ничего особенного на мне не оказалось: ни тебе длинного сверкающего балахона до пят, ни тебе залатанной средневековой рясы со следами засохшей крови, ни даже каких нибудь завалящих вериг. Всего то обмундирования: тупоносые замшевые ботинки, умеренно пижонская жилетка из толстой свиной кожи, синие джинсы не первой молодости и еще более древний свитер ручной вязки. Вероятно, он был рожден белым, но с тех пор многое переменилось.
– Я сама хочу понять, с какой стати нас угораздило… – теперь Юстасия добросовестно пыталась ответить на мой вопрос. – В последнее время у нас – у всех! – было очень странное настроение. Если ты действительно был призраком и слушал нашу болтовню, ты и сам мог заметить…
– Когда вы говорили, что с этой веранды можно пропасть в любой момент? И что именно поэтому в доме так тревожно и в то же время хорошо, как никогда еще не было, да?
– Да, и это тоже... Как раз сегодня вечером мы уже разошлись по своим комнатам, но никто не мог заснуть. Я зашла к Алисе, через пять минут к нам постучалась Лиза. Мы решили было вернуться на веранду и выпить еще по коктейлю… А когда мы собрались вместе, стало ясно, что очередной коктейль под звездным небом – слишком банально. Хотелось чего то необычного. И поскольку ни у кого из нас не нашлось мази, замешанной на белладонне, чтобы немедленно отправиться на Лысую Гору…
– В конце концов мы поднялись сюда, в башенку, – подхватила Алиса, – благо это единственное мало мальски зловещее место в доме! А поднявшись, вдруг решили попробовать вызвать духов. Дух лорда Байрона, или, к примеру, короля Людвига Баварского, раз уж нас занесло в его излюбленные места... Все равно кого, лишь бы вызвать. И спросить у них, что с нами происходит, и что нам следует делать дальше. Видишь ли, мы все трое, не сговариваясь, вдруг поняли – вернее, почувствовали! – что вернуться домой и продолжать жить как ни в чем не бывало… Это будет просто ужасно! Все равно, что продать бессмертную душу и тут же пропить деньги… Да знаю я, знаю, что говорю глупости. Не знаю только, почему. Мне трудно объяснить…
– Самое дурацкое в этой истории, что никто из нас понятия не имел, как именно следует вызывать духов, – буркнула Юстасия. – Только Алиса занималась этим, когда то очень давно, еще в школе…
– То есть, лет триста назад, – усмехнулась Алиса.
– А я слушала рассказы своей старшей сестры. Когда она училась в колледже, они там часто устраивали спиритические сеансы, – вмешалась Лиза. Немного помолчала и добавила: – Только я всегда была уверена, что она врет!
– Наверняка она привирала, – заверила ее Юстасия. – Знаю я, как это бывает: сама такая...
– Посмотрите, – вдруг воскликнула Алиса. Костяшки ее пальцев бились о стекло, как ночные бабочки, заплутавшие в лабиринте человеческого жилища, а голос изготовился сорваться на визг. – Посмотрите в окно! Там… Там совсем другая ночь. Там теперь все иначе !
Наша беззаботная болтовня умерла мгновенно, без мучений – просто оборвалась, как лопнувшая струна. Я прижался лбом к холодному стеклу. Женщины окружили меня, они стояли так близко, что я слышал взволнованный перестук их сердец. Темнота за окном действительно изменилась. Она больше не была уютной темнотой сада, ночной покой которого очерчен размытым кругом голубого света далеких огней. Теперь нас окружал лес, или огромный запущенный парк, и его тьма была рыжевато зеленой, как пучок только что извлеченных из воды морских водорослей. Не осталось ни ограды, ни фонарей у подножия холма, ни леденцовых точек светящихся окон в городке за озером. Лишь диковинная зеленоватая луна кое как освещала незнакомый пейзаж, приглядевшись к которому, я понял еще кое что: совсем недавно мы находились высоко над землей, в башенке, над крышей большого старинного дома, а сейчас густая трава (откуда взялась такая свежая трава в январе?) росла на расстоянии всего то полутора метров от подоконника.
– Действительно совсем другая ночь, – подтвердила Юстасия. Ее сердце почти остановилось, голос угасал, как ветер в июле, а глаза, напротив, разгорались пугающим пламенем, таким же зеленым, как свет незнакомой луны, и еще более холодным.
– Эта ночь родилась из нашего бормотания, мы приворожили ее, и теперь она будет всегда, – вдруг торопливо зашептала Алиса. – Если бы не было нас, не было бы и ее. Женщины делятся на тех, кто может родить человека; тех, кто может родить чудовище; и тех, кто не может породить ничего, кроме ночи. Первые обычно исполняют свое предназначение и уходят туда, откуда пришли, спокойные и опустошенные; вторые редко решаются принять такую судьбу и тонут в омуте собственных снов, а в существование третьих не верит никто, даже они сами. Но это не имеет никакого значения: ночь все равно рождается, когда приходит ее время…
Никто не удивился ее словам. Их приняли как должное, не придавая, впрочем, особого значения: не до того было. Ветер, до поры до времени притаившийся в моем рукаве, выбрался наружу, и оконные стекла с восхищенным звоном, прозвучавшим как вздох облегчения, наполнили темноту сияющими брызгами осколков. Никто не поранился, лишь моя щека дернулась от одного единственного внезапного ожога, я прижал к ней ладонь и невольно улыбнулся, обнаружив, что по пальцам стекает самая настоящая кровь, теплая, ярко алая, солоноватая таинственная влага. Алиса первой вскочила на подоконник, глаза ее были прикрыты почти прозрачными веками, тонкие руки изгибались на ветру, как ивовые ветви, и в какое то мгновение мне показалось, что она собирается танцевать, но она просто спрыгнула вниз, и густая трава бережно приняла ее невесомое тело.
– Идемте, – нетерпеливо сказала она нам, – чего вы ждете? И торопливо зашагала в темноту, не дожидаясь своих подружек, даже не оборачиваясь. Только сейчас я заметил, что у этой женщины забавная подпрыгивающая походка, грациозная и нелепая, как у болотной птицы.
– Что происходит? – спросила меня Лиза после того, как алая юбка Алисы и светлые волосы Юстасии превратились в два смутных пятна, поспешно сливающихся с мраком новой ночи – так тусклые разноцветные кляксы, последние следы недавнего света, медленно растворяются в темноте под закрытыми веками.
Храброе сердце Лизы требовало, чтобы хозяйка немедленно отправилась вслед за подругами, но ее круглые карие глаза блестели от слез, а рот мучительно приоткрылся, как у ребенка, задыхающегося под тяжким бременем ночного кошмара.
– Не бойся, это окно выходит на юг. Поэтому все будет хорошо.
Я и сам не знал, откуда взял сие нелепое утверждение, но тогда оно почему то казалось мне единственным стоящим аргументом. Я помог ей взобраться на подоконник: для маленькой Лизы он был расположен слишком уж высоко над полом. А услышав, как шуршит под ее крепкими ножками густая трава, я, не раздумывая последовал за женщинами, поскольку оставаться на вилле больше не имело никакого смысла.
Глава 14. Лю Хай
Лю Хай притворялся безумным <...>, пел и плясал.
Франк Хоффмайстер обошел пустой дом, старательно шаркая ногами: по его глубокому убеждению, именно такая походка приличествовала старику. Вообще то, ломать комедию уже не было нужды, но Франк предпочитал не выходить из роли: осторожность превыше всего. Время от времени он останавливался на пороге одной из опустевших комнат и с равнодушным любопытством разглядывал брошенные хозяйками вещи: повисшие на спинках стульев яркие блузки Лизы, несколько пар обуви, дисциплинированно выстроившиеся у двери Юстасии, неаккуратные стопки книг на полу спальни Алисы и дорожные чеки, разбросанные по полированной поверхности ее письменного стола. Удовлетворенно кивал, осторожно запирал дверь и неторопливо брел дальше, ступенька за ступенькой, все выше и выше, пока не добрался до низенькой белой дверцы, за которой не было ничего, кроме узкой винтовой лестницы с толстыми корабельными канатами вместо перил. Его руке не пришлось шарить по стене в поисках выключателя: Франк предусмотрительно захватил с собой длинную стеариновую свечу – белую с причудливым выпуклым узором, похожим на декоративные грозди синего винограда. Возни со спичками не предвиделось: свеча вспыхнула совершенно самостоятельно, как только нога в растоптанном домашнем башмаке нависла над первой ступенькой.
Через минуту Хоффмайстер уже был в башенке, к неудовольствию многочисленных паучков, которые только только начали успокаиваться после недавнего вторжения шумных чужаков. Впрочем, с присутствием Франка маленькие трудолюбивые ткачи тут же смирились. В их кругу у старика была в высшей степени безупречная репутация: он никогда не рвал паутину, и уж тем более не мог нечаянно ее поджечь: само понятие “нечаянно”, подразумевающее некие случайные, неосознанные действия, было ему неведомо.
– Ишь ты, кружным путем пошли, через парк! – снисходительно усмехнулся старик, выглянув в одно из четырех окон – то самое, которое выходило на юг.
Что именно побудило его произнести эти слова – совершеннейшая загадка. За этим окном, как и за прочими, царила густая душистая тьма, сотканная из медленно ползущих свинцовых туч на лиловом небе и клубящейся сумятицы древесных зарослей далеко внизу.
Так или иначе, но Франк покинул башенку в приподнятом настроении, мурлыча под нос некий смутный, тягучий мотивчик и даже приплясывая. В сочетании с благообразной бюргерской внешностью и почтенным возрастом, зрелище получилось нелепое, чтобы не сказать безумное. Франк отлично знал, как выглядит со стороны его сутулое туловище, грузно подпрыгивающее на худых ногах, и был доволен. Время от времени нужно позволять себе небольшое отступление от правил, это взбадривает и освежает не хуже точечного массажа. Да и повод для веселья у него сегодня имелся. Всем поводам повод!
Он спустился вниз и тут же отправился на кухню. Его удивительная свеча уже погасла, поэтому Франк включил свет, обшарил полки, похрустел свертками, внимательно прочитал инструкцию на пакете с полуфабрикатом, задумчиво покивал, приготовил смесь, не отступая от инструкции, залил ее в форму и поставил в микроволновую печь. Некоторое время Франк сосредоточенно возился с кофейной машиной, а потом принялся готовить чай. Он рассудил, что сегодня не следует довольствоваться аккуратными бумажными пакетиками для заварки. День выдался совершенно особенный, можно сказать, торжественный, так что чай должен быть настоящим, крепким и душистым. Процесс приготовления хорошего чая немного похож на ворожбу, да и сам Франк был весьма эффектен, когда его седая голова склонилась над пузатым чайником из прозрачного стекла, а худые смуглые руки отмеряли чайные листья, скрученные в тугие хрупкие рулончики. Франк считал, что грешно пользоваться ложкой, когда имеешь дело с чаем высшего сорта, и доверял лишь собственным чутким пальцам. Разумеется, такую вольность он мог себе позволить только если рядом не крутились какие нибудь блюстители гигиены, всегда готовые брезгливо поджать губы и воскликнуть: “Как?! Брать чай руками?! Ужас!” Но сейчас выдался исключительно благоприятный случай: Франк остался единственным обитателем виллы Вальдефокс, а посему мог творить все, что вздумается.
Колдуя над чайником, он тихо бормотал что то неразборчиво ритмичное, смутно похожее на заклинание, но если бы некий любопытствующий невидимка прислушался к шепоту, он разобрал бы слова, знакомые каждой хорошей хозяйке: “по ложечке на каждого, и одну – для чайника”. Если предположить, что “ложечке” из знаменитой присказки в данном случае соответствовала щепотка, выходит, что Франк приготовил чай на четыре персоны.
Кофейная машина, тем временем, приветливо зафыркала, по кухне утренним туманом пополз дивный аромат свежего кофе. Потом требовательно звякнула микроволновая печь. Франк был рад удостовериться, что коржи удались: чего чего, а вот пирогов он до сих пор не пек ни разу. Разлив чай и кофе в большие термосы, дизайн которых вполне достоверно имитировал внешний вид настоящих чайника и кофейника, он извлек из буфета банку клубничного конфетюра, тщательно намазал густую рубиновую массу на еще теплый корж, накрыл его другим, более тонким, сверху уложил аппетитные свежие ягоды, которые нашлись в холодильнике, а потом долго и старательно заливал готовый пирог взбитыми сливками из баллончика. Результат кропотливого труда он отнес в столовую и установил точно в центре большого стола. Расставил на белой льняной скатерти чашки и блюдца, принес термосы с чаем и кофе; откуда то появились сахарница, молочник и даже тарелочка с тонко нарезанным лимоном.
– Завтрак готов, – громко сказал Франк, отступив от стола на несколько шагов и удовлетворенно созерцая дело своих рук. – Завтрак для детишек, которые никогда не вернутся домой… Но если им когда нибудь приснится, что они все таки вернулись домой, завтрак будет их ждать, так что добро пожаловать!
Он усмехнулся, одобрительно покачал головой и вышел в сад.
1 2 3 4 5 6