— Поэтому они погибнут! Капитон Моноис и Тибурцио бедны потому, что они дикие: не хотят перемениться. У них нет глаз, нет ушей, нет ума. Они должны погибнуть! Белые истребят их.Извечная картина — два различных полюса человеческой мысли: здесь человек прогресса, а там люди, смотрящие в прошлое и цепляющиеся за старые привычки. Кто победит, покажет уже ближайшее десятилетие, — история индейцев на Иваи развертывается в быстром темпе. Во всяком случае часть своей программы Зинио выполнил: расширил пахотные земли в Росиньо и сделал жизнь своих соплеменников в определенной степени независимой от капризов природы.Поздний вечер. Зинио встает и выходит во двор. Мы идем за ним. Темнота насыщена музыкой леса — кваканьем лягушек, пением птиц и стрекотом мириадов разнообразнейших насекомых. Светляки уже перестали летать: поздно. И вдруг среди какофонии звуков мы различаем далекий таинственный шум.— Что это такое? — спрашивает Пазио.— Это водопад на Марекуинье! — живо отвечает Зинио.— Так далеко слышно?— Это не так далеко. Иваи делает тут большой изгиб… Завтра будет хорошая погода…— Откуда ты знаешь?— С незапамятных времен существует у нас такая примета. Если вечером слышно Марекуинью, то на следующий день наверняка будет погода. Если же Марекуинья молчит, а с другой стороны слышен водопад на реке Барболетта, то на утро будет дождь…— Вот видишь, капитон Зинио, вы все же нуждаетесь в помощи природы! — смеется Пазио.— До поры до времени. Один белый инженер говорил мне, что во многих странах водопады перекрывают и черпают из них богатства. Мы когда-нибудь тоже самое сделаем с Марекуиньей и Барболеттой!— Но тогда вы не будете знать, когда следует ждать дождя…— Э, компадре Томаис, а трубки, предвещающие погоду или дождь, — те, которые выдумали белые?— Какие еще трубки?— Не знаешь? Барометры! — и Зинио тихо посмеивается над нами, снова поражая меня своими познаниями.Прислушиваясь к далекому шуму, мы стоим недалеко от нашей хижины на высоком берегу Иваи. В темноте реки не видно, но время от времени слышится приглушенный плеск воды.Неожиданно наше внимание привлекает странное явление. Из леса на противоположной стороне реки, отстоящего от нас примерно на двести метров, выкатывается огненный шар. Впечатление такое, как будто кто-то размахивает горящим факелом. Но никого там нет. Огненный шар около метра в диаметре плывет по воздуху, голубоватым светом озаряй деревья. Потом падает на воду, отскакивает от ее поверхности, снова падает и медленно скользит вдоль реки.— Бойтата! — встревоженно шепчет Зинио, хватает меня за плечо и резко толкает внутрь хижины.— Что это? — опешив спрашиваю своих собеседников.Но они не обращают на меня внимания. Пазио поспешно гасит очаг. Зинио закрывает вход в хижину. В отблесках пламени я замечаю, как исказилось от страха его лицо. Становится темно. Слышу дрожащий голос капитона:— Бойтата пришла, бойтата пришла!..— А что в этом страшного? — спрашиваю Пазио.Хотя Пазио и не так взволнован, как Зинио, однако и он проявляет беспокойство. Шепотом объясняет мне:— Бойтата это злой дух. Показывается редко, но всегда сеет зло. Вижу бойтату впервые в жизни… Она, говорят, нападает на людей, ранит животных, может опалить волосы, а если от нее бегут, она догоняет и вызывает болезнь…— Да ведь это блуждающий огонь, болотные газы или что-нибудь подобное!— Возможно. Но бойтату боятся все… Она нападает на людей, как злой дух.Мы тихо сидим в хижине. Осторожный шепот Пазио и страх Зинио производят неприятное впечатление. Тягостное настроение висит в воздухе. В течение долгого времени ни чего особенного не происходит. Я подхожу к выходу и в темноте открываю дверь, несмотря на протесты товарищей. На небе блестят звезды. Прибрежные лягушки квакают, так же как и раньше. По-прежнему слышен шум водопада на Марекуинье.Мои спутники понемногу приходят в себя. Пазио раздувает огонь, а Зинио выходит во двор и становится рядом со мной. Спустя некоторое время к нам подходит и Пазио.— Нет бойтаты, — говорю я.Лес на противоположной стороне реки стоит, как черный вал: ни отблесков, ни света.— Шум с Марекуиньи все отчетливее, — замечает Пазио.— Не только шум, но оттуда, как мне кажется, идут и суеверия! — подсмеиваюсь я над ними.— К сожалению, это правда, — откровенно признается Зинио.Капитон снова обрел равновесие. Ему немного стыдно, что перед этим он так поддался тревоге. Теперь лицо его по-прежнему совершенно спокойно.Горячий шимарон, который приготавливает Пазио, разогревает наши желудки и возвращает хорошее настроение.— Нелегко отделаться от леса! — задумчиво говорит Зинио. ФИГУРКИ ИЗ ГЛИНЫ Бастион умеет изготовлять не только луки и стрелы, он еще и скульптор. Бастион берет на реке глину, садится где-нибудь в тени, подальше от людей, и лепит замечательные фигурки, незамысловатые, но очень выразительные. Это фигурки размером сантиметров пятнадцать, у которых нет ног, плечи едва обозначаются, но зато необыкновенно выразительны головы. О них трудно сказать, кому они принадлежат — богам, людям или обезьянам. Некоторые лица таинственно улыбаются, другие печальны, третьи грустно смотрят вверх.Я спрашиваю Бастиона, кого олицетворяют эти статуэтки: уж не индейских ли богов? Он отвечает, что они вообще никого не олицетворяют.— Как так? — удивляюсь я. — Зачем же тогда ты лепил их?— Так, захотелось.Мы молчим. Затем индеец улыбается и говорит:— Это ты, это я, это все они…И смотрит на меня испытующе: верю ли я ему? В эту минуту он заканчивает фигурку со злорадным, жестоким выражением лица. Показываю на нее и говорю со смехом:— Но вот этот урод — уж наверняка злой дух бойтата!Бастион пугается и начинает уверять, что это вовсе не бойтата. Быстро замазывает отвратительное лицо и лепит новое, на котором выступает мягкая, грустная улыбка.— Мы христиане… — говорит Бастион, дабы убедить меня, что это не языческие божки.Бастион лепит и зверей. Фигурки их очень похожи. Броненосцы, которые во множестве водятся в окрестных лесах, получаются у него отлично. Они как живые. Также хорошо удаются индейцу тапиры и обезьяны, правда, они требуют больше времени. Но с ягуаром дело не клеится: это не ягуар, а скорее собака. Индеец признается мне, что не любит ягуара и что ему редко приходилось видеть его. Но, к моему удивлению, еще неохотнее берется Бастион за лепку попугаев. Попугаев вокруг сколько угодно, но он не может схватить их форму. Когда я обращаю на это внимание, Бастион крутит свой ус, что является признаком озабоченности, и объясняет мне причину:— Попугаи далеки, очень далеки…— Ага! — догадываюсь я. — Они высоко на деревьях и потому их трудно подсмотреть?— Нет, не то! — возражает Бастион. — Я хорошо вижу и верхушки деревьев… Попугаи далеки от человека.— Далеки?— Броненосец близко к человеку: ест, пьет, передвигается и живет, как человек. То же самое обезьяны и анты. Человек из их рода. Птицы же не имеют ничего общего с человеком. У птиц есть клюв и перья и они совсем не похожи на него.Я убедился, что Бастион хорошо лепит только то, что ему близко и понятно.Мое постоянное пребывание в компании симпатичного лепщика вызывает в Росиньо — как это часто бывает — определенное недовольство. Некоторые индейцы завидуют Бастиону — его заработку. Однако многие рады за него и проникаются к нему еще большим уважением. Капитон Зинио целый день ходит сияющий и гордый за своего земляка. Видя мой интерес, он сам превращается в мецената. Расхваливает способности Бастиона и ищет в окрестностях лучшие сорта глины.Пазио смотрит на вещи с другой точки зрения. Он полагает, что ему не пристало дружить с кем-либо другим, кроме капитона Зинио. Между тем он считает себя истым демократом, поэтому я подшучиваю над тем, что он ослеплен «престижем белой расы». Но Пазио не отступает, он смотрит на искусство Бастиона искоса. Он считает такое занятие бесполезным и не верит мне, что эти фигурки имеют большую ценность как образцы индейского искусства.— Ну, на что все это, на что? — повторяет Пазио и качает головой.Я подозреваю, что милый лентяй опасается далекого обратного пути к поселениям белых с солидным грузом фигурок.Вокруг занятого лепкой Бастиона садится несколько зевак. Они присматриваются к его работе и дымят цигарками из листьев паи. Пазио шутливо болтает с ними и рассказывает им что-то смешное о Бастионе, чего я не понимаю, а затем, показывая на фигурки, говорит зевакам, что это «бринкуэдос». Это я понимаю: игрушки.При этом слове индейцы разражаются язвительным хохотом. Бастион ничем не проявляет досады, продолжает спокойно работать над фигурками. Индейцы хохочут до упаду и не скупятся на едкие насмешки. Поэтому я вмешиваюсь и сухо говорю Пазио, что это вовсе не игрушки, ибо на фигурках Бастиона я много заработаю. Здесь я их покупаю по триста рейсов Мелкая монета, равнявшаяся 1/1000 мильрейса и имевшая хождение до замены последнего крусейро.
за штуку, а в Европе, где знают толк в таких вещах, я продам их по десять мильрейсов, стало быть более чем с тридцатикратной прибылью.Пазио становится серьезным и таращит на меня глаза.— Неужели они столько стоят там?!— Вот именно! А теперь прошу перевести мои слова этим хохочущим дурням.Когда Пазио выполняет мою просьбу, смех немедленно прекращается. Бастион выразительно смотрит на меня. Из-под прищуренных век он без слов выражает мне свою благодарность. Да, мы с ним друзья!В тот же день сын Бастиона стрижет мне волосы, сильно отросшие за три месяца. Делает он это по короадской моде, превращая мою шевелюру в некое подобие венчика францисканцев. При этом он пользуется такими тупыми ножницами, что я испытываю сущие «индейские пытки». С трудом сдерживаю слезы, выступающие у меня на глазах, но все же выношу испытание до конца. После этого Пазио заявляет мне, что индейцы в Росиньо еще больше любят нас. ЛЕГЕНДЫ И СОБАКИ На Иваи очень жарко и душно. Пожалуй, нет более жаркой местности во всей Паране. Усердное солнце колдует над тропическим лесом, холит его и оживляет чудеснейшей бабочкой «Морпьо», на металлических крылышках которой отражаются его лучи. В то же время солнце отравляет здесь ваше существование. Весь день человек еле дышит и оживает лишь тогда, когда огненный диск скрывается за лесом. Тогда идут по кругу куйи с шимароном, легче становится на душе и кто-нибудь начинает рассказывать предания и легенды.Особенно интересна легенда о белой саванне.Есть на далеком западе, среди угрюмых джунглей, счастливая саванна, где полно всякой дичи. Все живущие там существа — белые, и тот, кто откроет это укромное место и возьмет его в свое владение, станет самым счастливым человеком. Никто еще не видел этой белой саванны, за исключением одного индейца, который много лет назад, заблудившись во время охоты, случайно открыл ее. С радостной вестью помчался этот индеец в свое тольдо, а бежать ему пришлось восемь дней. Но когда он вернулся обратно вместе с друзьями, то плодородной саванны уже нигде не нашел. Она как будто провалилась куда-то. С того дня все люди мечтают о счастливой саванне, но никто ее больше не видел.— Неправда! Счастливая саванна давно уже открыта! — твердо заявляет Зинио, который не верит в чудеса. — Это Кампо Себастао между Иваи и рекой Паранапанема. Там живут люди и у них такие же заботы, как и у всех нас.Но Бастион, Жолико, Тонико и остальные верят в существование этой еще не открытой счастливой саванны.Мне приходит в голову мысль, что с большим основанием таким чудесным местом могло бы считаться Росиньо, где люди нашли ключи к изобилию и счастью, но не говорят об этом: для них это слишком близкое и реальное явление, чтобы оно могло иметь очарование легенды.Вилла Рица еще больше, чем белая саванна, приковывает воображение лесного человека. Вилла Рица — богатый город! Уже само название производит впечатление. Вилла Рица это не легенда — такой город действительно существовал у истоков реки Корумбатай ду Иваи. В глухом лесу построили его в XVII в. иезуиты и столько, по преданию, накопили там золота, что это возбудило жадность завистливых соседей. Из провинции Сан Паулу явились многочисленные шайки бандитов и, превосходя защитников оружием, ограбили город. Население было частью вырезано, частью разогнано, а дома и многие церкви разрушены. Мрачное пепелище поросло лесом. Лес скрыл золотые кубки и бесценные статуи апостолов от алчных грабителей. С того времени в течение трехсот лет лесные жители, сидя вечерами у костров, мечтают о золоте, спрятанном в руинах Вилла Рица.— Это отдает водопадом на Рио де Оро! — с сомнением в голосе отзывается Зинио. — Не верю я в эту легенду. Мне кажется, что в ней скрыт другой, более глубокий смысл. Не золото лежит погребенным в этих лесах, а лучшее завтра индейцев.— Но Вилла Рица действительно существовала! — вмешивается Жолико. — Я сам видел у истоков Рио Корумбатай руины домов, заросших кустарником…— О том, что такой город существовал, свидетельствуют и документы, которые сохранились с тех времен… — говорит Пазио, а затем обращается ко мне и всем присутствующим. — Скажите сеньору, какая самая большая страсть у короадов?Общее оживление.— Собачки, — отвечает за них Пазио.Индейцы смеются, некоторые возражают, другие признают это правильным.Пазио рассказывает:— Короады, за исключением вас, в Росиньо, в общем мало ценят коня, свиней, рогатый скот… Зато пес — это вершина их мечтаний. Чтобы приобрести пса, короад не жалеет усилий. Порой это героические усилия. Если владельцем является белый колонист, то за облюбованного у него пса, иногда самой дрянной породы, короад готов отработать несколько месяцев… В конце концов он получает пса, стоимость которого составляет вероятно лишь сотую часть выполненной им работы. Очень характерно, — продолжает Пазио, — что с момента приобретения пса короад перестает им интересоваться. Забавляется им несколько дней, а затем уже и есть ему не дает… Пес дичает, вынужден сам себе добывать пищу в лесу и рано или поздно падает жертвой ягуара или пумы.Индейцы, слушающие повествование Пазио с большим вниманием, вдруг начинают громко хохотать. Только спустя несколько минут я узнаю причину их веселья. Один из индейцев держит возле себя пса, которого теперь выталкивает вперед, чтобы мы смогли хорошенько рассмотреть его при свете костра. Разражается настоящая буря смеха: песик отлично откормлен и лоснится от хорошего ухода.— Компадре Томаис, — торжественно заверяет Зинио, украдкой закусывая губу, — всегда говорит мудро и постоянно прав… РУЖЬЕ БАСТИОНА Как-то утром попугаи начинают пролетать над нами значительно раньше, чем обычно, — уже на восходе солнца. Разбудив нас, Бастион говорит, что вчера отчетливо был слышен шум водопада на Марекуинье, поэтому будет хорошая погода, в виду чего он и другие жители собираются поохотиться на ант. Если я хочу ехать с ними, то должен быстро собраться.— Да, хочу, — отвечаю ему.Через полчаса на двух лодках мы отправляемся вниз по Иваи. В первой лодке поместились Бастион, Жолико, я и какой-то паренек, во второй — Тонико, двое других, неизвестных мне по имени индейцев, и три охотничьих пса. Пазио не принимает участия в походе: ему хочется побродить по тольдо. Минуем несколько быстрин — коррейдеро. Берега Иваи представляют всюду одно и то же зрелище: лес непрерывной стеной подходит к самой реке, нависая над ее поверхностью лианами и ветвями кустов. Нигде ни одной радующей глаз полянки или песчаной отмели: всюду сплошные заросли. Берега, кроме того, негостеприимны: к ним трудно причалить.Проплываем мимо холмистой гряды, дальше опять тянется широкая долина, окаймленная далекими вершинами гор. Индейцы выпускают псов на берег. Собаки исчезают в зарослях, и начинается охота. Надо терпеливо ждать дичь, которую собаки выгонят к реке.Индейцы не тратят зря времени. Они достают лески и ловят рыбу. Один конец лески они держат в руке, другой с крючком и насадкой бросают в воду. Так в молчании сидят они, впившись взором в глубину, как будто удерживают реку на привязи. Время от времени они вытаскивают рыбу, словно дань, взимаемую с реки.Когда начинает сильно припекать солнце, мы подплываем к тенистому берегу. Жолико ударяет длинным веслом по ветвям какого-то буйно разросшегося дерева, с которого в воду падает дождь плодов. Рыба, должно быть привлеченная этим лакомством, клюет наперебой. Самый молодой рыбак, паренек с нашей лодки, подсекает довольно большую рыбину — почти шестифунтовую суруви, похожую на нашего сома. Рыбина яростно сопротивляется и обнаруживает поразительную силу — она тянет за собой лодку, пока ее не вытаскивают, наконец, из воды.Из глубины леса доносится лай собак. Они еще довольно далеко, однако зоркие глаза индейцев уже заметили на поверхности реки какое-то живое существо.— Веадо! — объясняет мне Бастион.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
за штуку, а в Европе, где знают толк в таких вещах, я продам их по десять мильрейсов, стало быть более чем с тридцатикратной прибылью.Пазио становится серьезным и таращит на меня глаза.— Неужели они столько стоят там?!— Вот именно! А теперь прошу перевести мои слова этим хохочущим дурням.Когда Пазио выполняет мою просьбу, смех немедленно прекращается. Бастион выразительно смотрит на меня. Из-под прищуренных век он без слов выражает мне свою благодарность. Да, мы с ним друзья!В тот же день сын Бастиона стрижет мне волосы, сильно отросшие за три месяца. Делает он это по короадской моде, превращая мою шевелюру в некое подобие венчика францисканцев. При этом он пользуется такими тупыми ножницами, что я испытываю сущие «индейские пытки». С трудом сдерживаю слезы, выступающие у меня на глазах, но все же выношу испытание до конца. После этого Пазио заявляет мне, что индейцы в Росиньо еще больше любят нас. ЛЕГЕНДЫ И СОБАКИ На Иваи очень жарко и душно. Пожалуй, нет более жаркой местности во всей Паране. Усердное солнце колдует над тропическим лесом, холит его и оживляет чудеснейшей бабочкой «Морпьо», на металлических крылышках которой отражаются его лучи. В то же время солнце отравляет здесь ваше существование. Весь день человек еле дышит и оживает лишь тогда, когда огненный диск скрывается за лесом. Тогда идут по кругу куйи с шимароном, легче становится на душе и кто-нибудь начинает рассказывать предания и легенды.Особенно интересна легенда о белой саванне.Есть на далеком западе, среди угрюмых джунглей, счастливая саванна, где полно всякой дичи. Все живущие там существа — белые, и тот, кто откроет это укромное место и возьмет его в свое владение, станет самым счастливым человеком. Никто еще не видел этой белой саванны, за исключением одного индейца, который много лет назад, заблудившись во время охоты, случайно открыл ее. С радостной вестью помчался этот индеец в свое тольдо, а бежать ему пришлось восемь дней. Но когда он вернулся обратно вместе с друзьями, то плодородной саванны уже нигде не нашел. Она как будто провалилась куда-то. С того дня все люди мечтают о счастливой саванне, но никто ее больше не видел.— Неправда! Счастливая саванна давно уже открыта! — твердо заявляет Зинио, который не верит в чудеса. — Это Кампо Себастао между Иваи и рекой Паранапанема. Там живут люди и у них такие же заботы, как и у всех нас.Но Бастион, Жолико, Тонико и остальные верят в существование этой еще не открытой счастливой саванны.Мне приходит в голову мысль, что с большим основанием таким чудесным местом могло бы считаться Росиньо, где люди нашли ключи к изобилию и счастью, но не говорят об этом: для них это слишком близкое и реальное явление, чтобы оно могло иметь очарование легенды.Вилла Рица еще больше, чем белая саванна, приковывает воображение лесного человека. Вилла Рица — богатый город! Уже само название производит впечатление. Вилла Рица это не легенда — такой город действительно существовал у истоков реки Корумбатай ду Иваи. В глухом лесу построили его в XVII в. иезуиты и столько, по преданию, накопили там золота, что это возбудило жадность завистливых соседей. Из провинции Сан Паулу явились многочисленные шайки бандитов и, превосходя защитников оружием, ограбили город. Население было частью вырезано, частью разогнано, а дома и многие церкви разрушены. Мрачное пепелище поросло лесом. Лес скрыл золотые кубки и бесценные статуи апостолов от алчных грабителей. С того времени в течение трехсот лет лесные жители, сидя вечерами у костров, мечтают о золоте, спрятанном в руинах Вилла Рица.— Это отдает водопадом на Рио де Оро! — с сомнением в голосе отзывается Зинио. — Не верю я в эту легенду. Мне кажется, что в ней скрыт другой, более глубокий смысл. Не золото лежит погребенным в этих лесах, а лучшее завтра индейцев.— Но Вилла Рица действительно существовала! — вмешивается Жолико. — Я сам видел у истоков Рио Корумбатай руины домов, заросших кустарником…— О том, что такой город существовал, свидетельствуют и документы, которые сохранились с тех времен… — говорит Пазио, а затем обращается ко мне и всем присутствующим. — Скажите сеньору, какая самая большая страсть у короадов?Общее оживление.— Собачки, — отвечает за них Пазио.Индейцы смеются, некоторые возражают, другие признают это правильным.Пазио рассказывает:— Короады, за исключением вас, в Росиньо, в общем мало ценят коня, свиней, рогатый скот… Зато пес — это вершина их мечтаний. Чтобы приобрести пса, короад не жалеет усилий. Порой это героические усилия. Если владельцем является белый колонист, то за облюбованного у него пса, иногда самой дрянной породы, короад готов отработать несколько месяцев… В конце концов он получает пса, стоимость которого составляет вероятно лишь сотую часть выполненной им работы. Очень характерно, — продолжает Пазио, — что с момента приобретения пса короад перестает им интересоваться. Забавляется им несколько дней, а затем уже и есть ему не дает… Пес дичает, вынужден сам себе добывать пищу в лесу и рано или поздно падает жертвой ягуара или пумы.Индейцы, слушающие повествование Пазио с большим вниманием, вдруг начинают громко хохотать. Только спустя несколько минут я узнаю причину их веселья. Один из индейцев держит возле себя пса, которого теперь выталкивает вперед, чтобы мы смогли хорошенько рассмотреть его при свете костра. Разражается настоящая буря смеха: песик отлично откормлен и лоснится от хорошего ухода.— Компадре Томаис, — торжественно заверяет Зинио, украдкой закусывая губу, — всегда говорит мудро и постоянно прав… РУЖЬЕ БАСТИОНА Как-то утром попугаи начинают пролетать над нами значительно раньше, чем обычно, — уже на восходе солнца. Разбудив нас, Бастион говорит, что вчера отчетливо был слышен шум водопада на Марекуинье, поэтому будет хорошая погода, в виду чего он и другие жители собираются поохотиться на ант. Если я хочу ехать с ними, то должен быстро собраться.— Да, хочу, — отвечаю ему.Через полчаса на двух лодках мы отправляемся вниз по Иваи. В первой лодке поместились Бастион, Жолико, я и какой-то паренек, во второй — Тонико, двое других, неизвестных мне по имени индейцев, и три охотничьих пса. Пазио не принимает участия в походе: ему хочется побродить по тольдо. Минуем несколько быстрин — коррейдеро. Берега Иваи представляют всюду одно и то же зрелище: лес непрерывной стеной подходит к самой реке, нависая над ее поверхностью лианами и ветвями кустов. Нигде ни одной радующей глаз полянки или песчаной отмели: всюду сплошные заросли. Берега, кроме того, негостеприимны: к ним трудно причалить.Проплываем мимо холмистой гряды, дальше опять тянется широкая долина, окаймленная далекими вершинами гор. Индейцы выпускают псов на берег. Собаки исчезают в зарослях, и начинается охота. Надо терпеливо ждать дичь, которую собаки выгонят к реке.Индейцы не тратят зря времени. Они достают лески и ловят рыбу. Один конец лески они держат в руке, другой с крючком и насадкой бросают в воду. Так в молчании сидят они, впившись взором в глубину, как будто удерживают реку на привязи. Время от времени они вытаскивают рыбу, словно дань, взимаемую с реки.Когда начинает сильно припекать солнце, мы подплываем к тенистому берегу. Жолико ударяет длинным веслом по ветвям какого-то буйно разросшегося дерева, с которого в воду падает дождь плодов. Рыба, должно быть привлеченная этим лакомством, клюет наперебой. Самый молодой рыбак, паренек с нашей лодки, подсекает довольно большую рыбину — почти шестифунтовую суруви, похожую на нашего сома. Рыбина яростно сопротивляется и обнаруживает поразительную силу — она тянет за собой лодку, пока ее не вытаскивают, наконец, из воды.Из глубины леса доносится лай собак. Они еще довольно далеко, однако зоркие глаза индейцев уже заметили на поверхности реки какое-то живое существо.— Веадо! — объясняет мне Бастион.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15