С соседними индейцами договариваются о регулярной доставке лосиного мяса.
Неосторожность истопника вызывает пожар. Домики и все имущество становятся жертвой огня. Остаются только машины и сарай с оборудованием.
— Где наше не пропадало! — без огорчения говорят старатели. — Теперь поставим дома получше!
И строят большой жилой дом на пятнадцать человек, приличную кухню и дом под контору. Прииск развивается нормально. Накапливаются горы золотоносного щебня. Старатели видят, что они на пути к богатству. Остается теперь перемолоть щебень и химическим путем извлечь из него золото. Но все это впереди, а пока что в них происходят перемены: становятся молчаливыми, скрытными, подозрительными, не доверяют друг другу. Стали богатыми.
Покидая осенью остров, думают о собственных предприятиях, о собственном оборудовании, о том, чтобы отмежеваться. Возвращаются в Тимминс и в течение зимы снова работают рабочими на прииске.
1918-й год. Еще в конце предыдущего года приезжает некий Сэмюель Милкман, дает указание инженеру-геологу определить ценность прииска и предлагает за остров двадцать тысяч долларов! Старатели смеются над ним и отказываются.
Три месяца спустя Милкман приезжает снова и предлагает старателям уже восемьсот пятьдесят тысяч долларов, а именно: 150 тысяч наличными, а остальное — — долей в прииске. Открытое богатство им не по силам: чтобы перемолоть щебень и извлечь из него золото, нужны большие деньги. У одиннадцати старателей их нет. Поэтому они продают прииск Милкману, а сами нанимаются к нему простыми рабочими.
Вместе с другими они работают всю весну, лето и осень. К несчастью, оказывается, что Милкман надул их. Они не только не получают за прииск ничего из того, что было обусловлено договором, но им даже не платят ни гроша за полугодовую работу. Милкман, оказавшись не в состоянии выполнить условий договора, скрывается. Прииск возвращается одиннадцати горнякам из Тимминса, но уже тогда, когда нужда заглядывает ко многим из них.
Не знают даже, что делать с этим богатством на острове. Прииск пустеет на целые годы, никто туда не заглядывает, машины ржавеют. Вся прежняя работа идет насмарку. Золота полно, все знают об этом, но оно недоступно его открывателям. Когда-то в Калифорнии, а позднее в Клондайке, зерна и самородки золота лежали в песке, и каждый бедняк мог своими руками собрать состояние, если ему везло. В восточной части Канады открывают более богатые залежи золота, но в твердой скале, которую можно одолеть только сложными механизмами. Самая дешевая мельница для камня стоит десять тысяч долларов, ее эксплуатация обходится дорого. Золото восточной Канады доступно лишь крупному капиталу.
Беспомощные и растерянные, старатели из-под Кротошина смотрят в отчаянии на свое незавершенное дело. Богатые бедняки. Чтобы не голодать, они снова работают на чужих приисках, надеясь на ловкость Шишки.
Проходят годы. Шишка, толковый малый, проницательный и неглупый, превращается в Siscoe, американского бизнесмена. Siscoe — это твердая рука, гибкая совесть, крепкая хватка, проницательный взгляд, холодный расчет и болезненное самолюбие, ведущее к цели через трупы: американское самолюбие Рокфеллеров и Вандербильдов. Siscoe привлекает капиталы из Соединенных Штатов и в 1923 году основывает акционерное общество «Siscoe-Gold-Mine»с капиталом в один миллион долларов, увеличивающимся на следующий год до трех миллионов, а позднее — до пяти.
Компания избавляется от десяти старателей подачкой: им выплачивают по 24 000 долларов; одна треть наличными, две трети — акциями. Одиннадцатый поляк, Шишка, делает карьеру и становится директором прииска. Впоследствии компания отбирает у нескольких поляков акции и больше уже не возвращает их. Они жалуются на вероломство, просят, клянут и наконец подают в суд на компанию и на Шишку. Проходят годы, прежде чем поляки выигрывают процесс. Компания возвращает им деньги, но колесо уже завертелось, оно отшвыривает неудачников в тень, и миллионы, которые они помогли открыть, текут в чужие карманы.
А золота — неисчерпаемые запасы. Акционерное общество «Siscoe-Gold — Mine» строит в 1929 году камнедробилку и добывает с тех пор золота больше чем на 30 миллионов. В 1937 году ежегодная добыча достигает двух с половиной миллионов долларов, но затем несколько снижается. Однако на острове, как ни странно, горняки и поныне открывают все новые и новые жилы: золотоносные пласты тянутся повсюду, пронизывают остров, перекрещиваются, уходят глубоко под озеро — им нет конца. Люди забрались уже на глубину до тысячи метров.
На «Siscoe-Gold-Mine» наживаются американцы, англичане, немцы, шведы, французы. Не богатеют лишь те, которые открыли золото и первыми начали добывать его.
А Шишка? Благоденствует, преуспевает, становится силой. Рамки «Siscoe — Gold-Mine» уже тесны ему: он основывает новые общества, загребает миллионы, теряет миллионы, снова наживает их. Выдвигает смелые проекты, осуществляет необыкновенные планы. Не знает отдыха, подхлестываемый безумным честолюбием. Какова цель? Шишка и сам не знает. Болезненно алчный, он производит впечатление маньяка. Раб денег, он не знает обычных радостей жизни. Пылает жаждой действия, любит движение ради движения — этот американец Siscoe.
Когда немецкий писатель и путешественник Колин Росс посетил Канаду, он счел необходимым познакомиться со знаменитым Siscoe. Ему была назначена аудиенция в Амосе. В холле несколько просителей и открывателей новых золотых рудников ждали бизнесмена. Росс нашел то, что искал: любопытную личность.
В апреле 1935 года Шишка трагически погибает. Летит самолетом на поиски новых золотоносных участков. Из-за неисправности мотора самолет делает вынужденную посадку в глухом лесу. Нетерпеливый Шишка пытается пешком добраться до человеческих поселений, сбивается с пути, падает измученный и замерзает. Последний сон свалил его около Сенетерра, в ста пятидесяти милях от реки Харрикано и острова, на котором более двадцати лет назад лунной ночью тревожил его иной, чреватый многими последствиями вещий сон.
Река Оскеланео, по которой мы сейчас плывем, течет в том самом округе Абитиби, где протекает и река Харрикано. У многих островов обнажено скальное основание: его пронизывают полосы причудливых прослоек, вернее сказать, жил. На этих скалах мы разбиваем лагерь и ночуем. Однако нас не мучают тревожные, золотые миражи. Нам снятся лоси.
22. ЧАРЫ ЛЕСА
Здешние леса ошеломляют своими безграничными пустынными пространствами. Это сильные чары. Это фантастическая, властная, неистощимая сила. И опасная.
Уже три дня мы плывем от станции Оскеланео, а все еще не встретили в пути ни одного человека. Зато на каждом шагу нам открываются все более прекрасные виды. Время от времени думаем: если бы через месяц вода не замерзла — можно было бы плыть вот так на северо-запад целый год и каждые четверть часа удивляться новому, безлюдному пейзажу. Богатство впечатлений ошеломляющее и, повторяю, небезопасное.
Накануне выезда из Монреаля я читал в газетах о двух случаях. Какой-то лесоруб с озера Сент-Джон заблудился в лесу и пять дней тщетно искал выхода, пока его случайно не нашли люди. Бедняга лишился рассудка и бредил, словно пьяный. Тяжело больным его положили в больницу.
Второй случай: два спокойных лесника, испытанные друзья, в течение многих месяцев служили на удаленном участке в безлюдном лесу на реке Ноттоуэй. Однажды они поссорились из-за какого-то пустяка, и один из них застрелил другого. Убийца не мог объяснить судье причину своего поступка: он лишь твердил, что не пил, однако находился в беспамятстве в момент выстрела. Судья не поверил — сам он жил почти постоянно в городе.
Дебри севера поглощают ежегодно значительное число заблудившихся людей. Даже охотники, давно привыкшие к лесной жизни, испытывают порой какое-то затмение разума и теряют чувство ориентировки. Недавно один из искуснейших трапперов в результате своеобразного помешательства несколько недель шел к северу вместо юга, навстречу неминуемой голодной смерти. Только случайно самолет нашел его и спас.
Страшнейшим кошмаром Севера является одиночество. Почти каждый, кто прожил несколько лет в лесу без товарища, становится странным, и таких чудаков здесь можно встретить часто. Особенно тяжелы для одиноких трапперов долгие зимние месяцы, когда даже зверь редко выбирается из своего логова, а единственный живой звук, который слышит человек, — это его собственные шаги и собственный голос. И тогда тому, кто не является настоящим человеком леса, крепко укоренившимся там, абсолютно сжившимся с природой и всеми ее неожиданностями, тишина и пустынность взвинтят нервы и уготовят несчастье.
Казалось бы, что от этого есть простое противоядие: найти себе товарища. Но многие жители северных окраин не выносят компании. Сторонятся людей, даже ненавидят их, а столкнувшись с ними, лишь теряют равновесие и совершают безумства.
Казалось бы также, что легко избавиться от этого ада: просто бежать с Севера, не возвращаться туда, спокойно жить в .населенных краях. Это также невозможно. Кто один раз по-настоящему узнал вкус жизни на Севере — жизни, полной всяческих страданий и лишений, но вместе с тем полной неограниченной свободы и мужества, — тот уже пропал: он не покинет Север, останется верным ему до конца. Если же он почему-либо и расстанется с Севером, то будет тосковать и вернется, непременно вернется. Эта тоска по Северу — тоже какая — то болезнь, тихое помешательство.
Каждый год Канаду захлестывает поток повестей, плохих романов и новелл, действие которых развертывается на Дальнем Севере. Подражателей Джека Лондона — легион. Романтика Far West спустя полвека перебралась на Far North. Бескрайность лесов и земель Канады — основа и ось этих произведений. Почти во всех сюжет таков: отважный молодой Том или Джек мчится тысячи миль в погоне за своим счастьем в лице очаровательной Алисы или Лилиан, по пути преодолевает множество труднейших препятствий, которые нагромождает перед ним природа, в конце кладет на обе лопатки негодяя и передает его в руки полиции, а возлюбленную с Большого Медвежьего озера или с озера Атабаска заключает в мужественные объятия и прижимает к сердцу. Как у него, так и у нее внешность, характер и костюм высшей марки.
Увы, я в такой happy end не верю. Половина влюбленных Томов наверняка не выдержат тысячемильной гонки сквозь канадские леса — дрогнут в пути, махнут рукой и вернутся без Лилиан. Такой писаный герой неминуемо должен был заблудиться и погибнуть глупой смертью, что, возможно, дало бы автору сюжет для драматического повествования, но весь happy end полетел бы к черту. А такое чтиво непременно должно заканчиваться благополучно — это главное. О драме повести и новеллы молчат: они не рассказывают, какое опустошение произвели в душе Тома чары леса.
А чары эти существуют и действуют. Решительно действуют. Я чувствую это на себе на третий день нашей поездки. Берега как будто те же, те же скалы, ели, та же поверхность воды, а все-таки что-то произошло. Это уже не привычные ландшафты. Порой кажется, что с берега исходит на нас таинственное излучение, что оно проникает в наши нервы и мозг, влияет на ход мыслей, вносит в кровь что-то то ли отравляющее, то ли живительное, во всяком случае что-то дурманящее.
Мы ритмично опускаем в воду весла, каноэ быстро продвигается вперед. Но иногда в душу закрадывается подозрение — иллюзия, почти осязаемая в своей настойчивости, — что мы стоим, а мимо нас движется берег, проносятся деревья, протоки: плывет весь мир.
Ритм весел дурманит: тысячи раз погружаем их в воду и тем же точным движением тысячи раз напрягаем мышцы. Тысячи раз глубоко вдыхаем в легкие воздух. В этом воздухе пьянящий кислород из леса и с реки. Может быть, отсюда исходит избыток сил и повышенная возбудимость? Иначе откуда у нас такое стремление к ссорам из-за пустяков?
А может быть, это обычная усталость, и потому я поддаюсь химерам? Часть ночи мы не спали: появились волки. Но ведь это факт, а не обман зрения, что в течение трех дней мы не видели ни одного человека! Поразительный факт…
И еще один факт: около нас взлетает цапля. В неторопливом полете пролетает над нашими головами; мы отчетливо видим каждое ее перо и каждый коготь. Машу рукой. Птица, очевидно, должна была тоже заметить нас. Несмотря на это, она отлетает не дальше чем на пятьдесят шагов, спокойно садится на камень и остается там, полная какой-то непонятной, необъяснимой беззаботности.
В ее безразличии, в непонимании грозящей опасности есть что-то неестественное: я чувствую себя как бы перенесенным в другой мир, в другое измерение. Это вызывает странные ассоциации.
— Смотрите, Станислав! — прорываюсь я законным восхищением. — Цапля не знает современного тиранозавра!
— Тиранозавра? — удивляется траппер. — Это еще что за бес?
Развеселившись, я сбиваюсь с ритма гребли и пропускаю несколько гребков.
— Тиранозавр — самый большой хищник, который когда-либо бродил по этой земле… Хотя нет, не самый большой! Этот современный, хо-хо, еще похуже, чем тот!.. Попросту — человек…
— Богохульство! — огорчается Станислав.
— А тот, древний, живший пятьдесят миллионов лет назад, был мерзким уродом, он принадлежал к господствовавшему тогда роду динозавров…
— Э… — с иронией роняет товарищ. — Пятьдесят миллионов лет? Мир не существует так давно…
Когда мы подплываем к цапле шагов на пятнадцать-двадцать, она взмывает лениво и, несколько раз взмахнув крыльями, опускается на болотистую полянку. Нет, она, конечно, еще не видела человека.
Вскоре большой ястреб-рыболов, именуемый здесь osprey, начинает кружить над нами в воздухе. Внезапно он падает как пуля и устремляется на нас. Что он, с ума сошел? Едва не касается наших голов, затем снова взмывает высоко в небо, чтобы через минуту возобновить оттуда атаку. Так бросается несколько раз. Видимо, принял нас за каких-то смирных зверей и не представляет себе, что ему грозит. Стало быть, и он не знает человека? В конце концов прекращает нападения, как раз вовремя: ему грозила гибель от нашего выстрела.
Озера, острова, заливы, новые озера, полуострова, поймы, необъятный хаос воды, земли, скал и леса.
Наши карты не очень точны. Когда около полудня мы входим в лабиринт озер, я теряю ориентировку: на нашем пути возникают три протоки, и я не знаю — какая нужна нам? В конце концов выбираем среднюю. Если верить карте, то на севере должно быть устье реки. Мы действительно находим устье, но скорее на северо-востоке. Значит, карта подвела.
Входим в эту реку. Жду, что русло ее вскоре свернет к северу, в нужном направлении. А оно не сворачивает. Проходим одну милю, вторую… Река незначительно поворачивает к востоку, потом даже к юго-востоку. Это немного странно. Вдруг Станислав перестает грести.
— Заблудились! — говорит он. — Нельзя продолжать дальше так кружить.
Смотрю еще раз на карту. Черт возьми! Мы действительно заблудились. Теперь я вижу это. Надо было выбрать не среднюю протоку, а ту что слева. Там выход на север. Как же получилось, что я не заметил этого раньше?.. А все этот остров! Мне стало стыдно перед самим собой и перед Станиславом.
Ведь я же умею читать карты! Сжился с ними с детства, полюбил их и по ним создавал свой мир. Не узнаю себя: что-то с полудня зачаровало меня… Это чары леса!
Теряем несколько часов. Возвращаемся и часов около пяти вечера останавливаемся на ночлег в месте, которое без преувеличения можно назвать райским уголком. Здесь так уютно и так приятно: озеро с холмистыми берегами, напротив — три маленьких, но высоких острова. И вид на залитые солнцем леса. И при этом очень тепло.
Перед заходом солнца я беру леску с никелированной блесной, сталкиваю каноэ в воду и выплываю на середину озера. За невероятно короткое время, всего за одиннадцать минут (я смотрю на часы), вылавливаю приличный запас рыбы на сегодняшний ужин. Пойманы три щуки, по одной для каждого из нас: для Станислава, для пса и для меня.
Возвращаюсь. Издалека вижу, как Станислав разжигает большой костер. Думаю о том, что человек очень сообразителен: он придумал для себя тысячи прекрасных вещей — вот хотя бы каноэ, ружье, блесну, леску, часы, — чтобы этими орудиями и своим острым умом покорить природу. Покорить? Человек едва касается ее поверхности, при всем этом он еще слеп и слаб, он неспособен проникнуть в то, что лежит глубже. А глубже заключена какая-то сила с совершенно фантастическими возможностями и тьмой контрастов: три щуки за одиннадцать минут — и безумие лесоруба с озера Сент-Джон; идиллия солнечных пейзажей, неожиданная буря на озере — и смертельный выстрел лесника. Поймет ли когда-нибудь человек запутанную связь явлений здешней природы?
Во время ужина темнеет, и издалека доносится крик неведомого существа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Неосторожность истопника вызывает пожар. Домики и все имущество становятся жертвой огня. Остаются только машины и сарай с оборудованием.
— Где наше не пропадало! — без огорчения говорят старатели. — Теперь поставим дома получше!
И строят большой жилой дом на пятнадцать человек, приличную кухню и дом под контору. Прииск развивается нормально. Накапливаются горы золотоносного щебня. Старатели видят, что они на пути к богатству. Остается теперь перемолоть щебень и химическим путем извлечь из него золото. Но все это впереди, а пока что в них происходят перемены: становятся молчаливыми, скрытными, подозрительными, не доверяют друг другу. Стали богатыми.
Покидая осенью остров, думают о собственных предприятиях, о собственном оборудовании, о том, чтобы отмежеваться. Возвращаются в Тимминс и в течение зимы снова работают рабочими на прииске.
1918-й год. Еще в конце предыдущего года приезжает некий Сэмюель Милкман, дает указание инженеру-геологу определить ценность прииска и предлагает за остров двадцать тысяч долларов! Старатели смеются над ним и отказываются.
Три месяца спустя Милкман приезжает снова и предлагает старателям уже восемьсот пятьдесят тысяч долларов, а именно: 150 тысяч наличными, а остальное — — долей в прииске. Открытое богатство им не по силам: чтобы перемолоть щебень и извлечь из него золото, нужны большие деньги. У одиннадцати старателей их нет. Поэтому они продают прииск Милкману, а сами нанимаются к нему простыми рабочими.
Вместе с другими они работают всю весну, лето и осень. К несчастью, оказывается, что Милкман надул их. Они не только не получают за прииск ничего из того, что было обусловлено договором, но им даже не платят ни гроша за полугодовую работу. Милкман, оказавшись не в состоянии выполнить условий договора, скрывается. Прииск возвращается одиннадцати горнякам из Тимминса, но уже тогда, когда нужда заглядывает ко многим из них.
Не знают даже, что делать с этим богатством на острове. Прииск пустеет на целые годы, никто туда не заглядывает, машины ржавеют. Вся прежняя работа идет насмарку. Золота полно, все знают об этом, но оно недоступно его открывателям. Когда-то в Калифорнии, а позднее в Клондайке, зерна и самородки золота лежали в песке, и каждый бедняк мог своими руками собрать состояние, если ему везло. В восточной части Канады открывают более богатые залежи золота, но в твердой скале, которую можно одолеть только сложными механизмами. Самая дешевая мельница для камня стоит десять тысяч долларов, ее эксплуатация обходится дорого. Золото восточной Канады доступно лишь крупному капиталу.
Беспомощные и растерянные, старатели из-под Кротошина смотрят в отчаянии на свое незавершенное дело. Богатые бедняки. Чтобы не голодать, они снова работают на чужих приисках, надеясь на ловкость Шишки.
Проходят годы. Шишка, толковый малый, проницательный и неглупый, превращается в Siscoe, американского бизнесмена. Siscoe — это твердая рука, гибкая совесть, крепкая хватка, проницательный взгляд, холодный расчет и болезненное самолюбие, ведущее к цели через трупы: американское самолюбие Рокфеллеров и Вандербильдов. Siscoe привлекает капиталы из Соединенных Штатов и в 1923 году основывает акционерное общество «Siscoe-Gold-Mine»с капиталом в один миллион долларов, увеличивающимся на следующий год до трех миллионов, а позднее — до пяти.
Компания избавляется от десяти старателей подачкой: им выплачивают по 24 000 долларов; одна треть наличными, две трети — акциями. Одиннадцатый поляк, Шишка, делает карьеру и становится директором прииска. Впоследствии компания отбирает у нескольких поляков акции и больше уже не возвращает их. Они жалуются на вероломство, просят, клянут и наконец подают в суд на компанию и на Шишку. Проходят годы, прежде чем поляки выигрывают процесс. Компания возвращает им деньги, но колесо уже завертелось, оно отшвыривает неудачников в тень, и миллионы, которые они помогли открыть, текут в чужие карманы.
А золота — неисчерпаемые запасы. Акционерное общество «Siscoe-Gold — Mine» строит в 1929 году камнедробилку и добывает с тех пор золота больше чем на 30 миллионов. В 1937 году ежегодная добыча достигает двух с половиной миллионов долларов, но затем несколько снижается. Однако на острове, как ни странно, горняки и поныне открывают все новые и новые жилы: золотоносные пласты тянутся повсюду, пронизывают остров, перекрещиваются, уходят глубоко под озеро — им нет конца. Люди забрались уже на глубину до тысячи метров.
На «Siscoe-Gold-Mine» наживаются американцы, англичане, немцы, шведы, французы. Не богатеют лишь те, которые открыли золото и первыми начали добывать его.
А Шишка? Благоденствует, преуспевает, становится силой. Рамки «Siscoe — Gold-Mine» уже тесны ему: он основывает новые общества, загребает миллионы, теряет миллионы, снова наживает их. Выдвигает смелые проекты, осуществляет необыкновенные планы. Не знает отдыха, подхлестываемый безумным честолюбием. Какова цель? Шишка и сам не знает. Болезненно алчный, он производит впечатление маньяка. Раб денег, он не знает обычных радостей жизни. Пылает жаждой действия, любит движение ради движения — этот американец Siscoe.
Когда немецкий писатель и путешественник Колин Росс посетил Канаду, он счел необходимым познакомиться со знаменитым Siscoe. Ему была назначена аудиенция в Амосе. В холле несколько просителей и открывателей новых золотых рудников ждали бизнесмена. Росс нашел то, что искал: любопытную личность.
В апреле 1935 года Шишка трагически погибает. Летит самолетом на поиски новых золотоносных участков. Из-за неисправности мотора самолет делает вынужденную посадку в глухом лесу. Нетерпеливый Шишка пытается пешком добраться до человеческих поселений, сбивается с пути, падает измученный и замерзает. Последний сон свалил его около Сенетерра, в ста пятидесяти милях от реки Харрикано и острова, на котором более двадцати лет назад лунной ночью тревожил его иной, чреватый многими последствиями вещий сон.
Река Оскеланео, по которой мы сейчас плывем, течет в том самом округе Абитиби, где протекает и река Харрикано. У многих островов обнажено скальное основание: его пронизывают полосы причудливых прослоек, вернее сказать, жил. На этих скалах мы разбиваем лагерь и ночуем. Однако нас не мучают тревожные, золотые миражи. Нам снятся лоси.
22. ЧАРЫ ЛЕСА
Здешние леса ошеломляют своими безграничными пустынными пространствами. Это сильные чары. Это фантастическая, властная, неистощимая сила. И опасная.
Уже три дня мы плывем от станции Оскеланео, а все еще не встретили в пути ни одного человека. Зато на каждом шагу нам открываются все более прекрасные виды. Время от времени думаем: если бы через месяц вода не замерзла — можно было бы плыть вот так на северо-запад целый год и каждые четверть часа удивляться новому, безлюдному пейзажу. Богатство впечатлений ошеломляющее и, повторяю, небезопасное.
Накануне выезда из Монреаля я читал в газетах о двух случаях. Какой-то лесоруб с озера Сент-Джон заблудился в лесу и пять дней тщетно искал выхода, пока его случайно не нашли люди. Бедняга лишился рассудка и бредил, словно пьяный. Тяжело больным его положили в больницу.
Второй случай: два спокойных лесника, испытанные друзья, в течение многих месяцев служили на удаленном участке в безлюдном лесу на реке Ноттоуэй. Однажды они поссорились из-за какого-то пустяка, и один из них застрелил другого. Убийца не мог объяснить судье причину своего поступка: он лишь твердил, что не пил, однако находился в беспамятстве в момент выстрела. Судья не поверил — сам он жил почти постоянно в городе.
Дебри севера поглощают ежегодно значительное число заблудившихся людей. Даже охотники, давно привыкшие к лесной жизни, испытывают порой какое-то затмение разума и теряют чувство ориентировки. Недавно один из искуснейших трапперов в результате своеобразного помешательства несколько недель шел к северу вместо юга, навстречу неминуемой голодной смерти. Только случайно самолет нашел его и спас.
Страшнейшим кошмаром Севера является одиночество. Почти каждый, кто прожил несколько лет в лесу без товарища, становится странным, и таких чудаков здесь можно встретить часто. Особенно тяжелы для одиноких трапперов долгие зимние месяцы, когда даже зверь редко выбирается из своего логова, а единственный живой звук, который слышит человек, — это его собственные шаги и собственный голос. И тогда тому, кто не является настоящим человеком леса, крепко укоренившимся там, абсолютно сжившимся с природой и всеми ее неожиданностями, тишина и пустынность взвинтят нервы и уготовят несчастье.
Казалось бы, что от этого есть простое противоядие: найти себе товарища. Но многие жители северных окраин не выносят компании. Сторонятся людей, даже ненавидят их, а столкнувшись с ними, лишь теряют равновесие и совершают безумства.
Казалось бы также, что легко избавиться от этого ада: просто бежать с Севера, не возвращаться туда, спокойно жить в .населенных краях. Это также невозможно. Кто один раз по-настоящему узнал вкус жизни на Севере — жизни, полной всяческих страданий и лишений, но вместе с тем полной неограниченной свободы и мужества, — тот уже пропал: он не покинет Север, останется верным ему до конца. Если же он почему-либо и расстанется с Севером, то будет тосковать и вернется, непременно вернется. Эта тоска по Северу — тоже какая — то болезнь, тихое помешательство.
Каждый год Канаду захлестывает поток повестей, плохих романов и новелл, действие которых развертывается на Дальнем Севере. Подражателей Джека Лондона — легион. Романтика Far West спустя полвека перебралась на Far North. Бескрайность лесов и земель Канады — основа и ось этих произведений. Почти во всех сюжет таков: отважный молодой Том или Джек мчится тысячи миль в погоне за своим счастьем в лице очаровательной Алисы или Лилиан, по пути преодолевает множество труднейших препятствий, которые нагромождает перед ним природа, в конце кладет на обе лопатки негодяя и передает его в руки полиции, а возлюбленную с Большого Медвежьего озера или с озера Атабаска заключает в мужественные объятия и прижимает к сердцу. Как у него, так и у нее внешность, характер и костюм высшей марки.
Увы, я в такой happy end не верю. Половина влюбленных Томов наверняка не выдержат тысячемильной гонки сквозь канадские леса — дрогнут в пути, махнут рукой и вернутся без Лилиан. Такой писаный герой неминуемо должен был заблудиться и погибнуть глупой смертью, что, возможно, дало бы автору сюжет для драматического повествования, но весь happy end полетел бы к черту. А такое чтиво непременно должно заканчиваться благополучно — это главное. О драме повести и новеллы молчат: они не рассказывают, какое опустошение произвели в душе Тома чары леса.
А чары эти существуют и действуют. Решительно действуют. Я чувствую это на себе на третий день нашей поездки. Берега как будто те же, те же скалы, ели, та же поверхность воды, а все-таки что-то произошло. Это уже не привычные ландшафты. Порой кажется, что с берега исходит на нас таинственное излучение, что оно проникает в наши нервы и мозг, влияет на ход мыслей, вносит в кровь что-то то ли отравляющее, то ли живительное, во всяком случае что-то дурманящее.
Мы ритмично опускаем в воду весла, каноэ быстро продвигается вперед. Но иногда в душу закрадывается подозрение — иллюзия, почти осязаемая в своей настойчивости, — что мы стоим, а мимо нас движется берег, проносятся деревья, протоки: плывет весь мир.
Ритм весел дурманит: тысячи раз погружаем их в воду и тем же точным движением тысячи раз напрягаем мышцы. Тысячи раз глубоко вдыхаем в легкие воздух. В этом воздухе пьянящий кислород из леса и с реки. Может быть, отсюда исходит избыток сил и повышенная возбудимость? Иначе откуда у нас такое стремление к ссорам из-за пустяков?
А может быть, это обычная усталость, и потому я поддаюсь химерам? Часть ночи мы не спали: появились волки. Но ведь это факт, а не обман зрения, что в течение трех дней мы не видели ни одного человека! Поразительный факт…
И еще один факт: около нас взлетает цапля. В неторопливом полете пролетает над нашими головами; мы отчетливо видим каждое ее перо и каждый коготь. Машу рукой. Птица, очевидно, должна была тоже заметить нас. Несмотря на это, она отлетает не дальше чем на пятьдесят шагов, спокойно садится на камень и остается там, полная какой-то непонятной, необъяснимой беззаботности.
В ее безразличии, в непонимании грозящей опасности есть что-то неестественное: я чувствую себя как бы перенесенным в другой мир, в другое измерение. Это вызывает странные ассоциации.
— Смотрите, Станислав! — прорываюсь я законным восхищением. — Цапля не знает современного тиранозавра!
— Тиранозавра? — удивляется траппер. — Это еще что за бес?
Развеселившись, я сбиваюсь с ритма гребли и пропускаю несколько гребков.
— Тиранозавр — самый большой хищник, который когда-либо бродил по этой земле… Хотя нет, не самый большой! Этот современный, хо-хо, еще похуже, чем тот!.. Попросту — человек…
— Богохульство! — огорчается Станислав.
— А тот, древний, живший пятьдесят миллионов лет назад, был мерзким уродом, он принадлежал к господствовавшему тогда роду динозавров…
— Э… — с иронией роняет товарищ. — Пятьдесят миллионов лет? Мир не существует так давно…
Когда мы подплываем к цапле шагов на пятнадцать-двадцать, она взмывает лениво и, несколько раз взмахнув крыльями, опускается на болотистую полянку. Нет, она, конечно, еще не видела человека.
Вскоре большой ястреб-рыболов, именуемый здесь osprey, начинает кружить над нами в воздухе. Внезапно он падает как пуля и устремляется на нас. Что он, с ума сошел? Едва не касается наших голов, затем снова взмывает высоко в небо, чтобы через минуту возобновить оттуда атаку. Так бросается несколько раз. Видимо, принял нас за каких-то смирных зверей и не представляет себе, что ему грозит. Стало быть, и он не знает человека? В конце концов прекращает нападения, как раз вовремя: ему грозила гибель от нашего выстрела.
Озера, острова, заливы, новые озера, полуострова, поймы, необъятный хаос воды, земли, скал и леса.
Наши карты не очень точны. Когда около полудня мы входим в лабиринт озер, я теряю ориентировку: на нашем пути возникают три протоки, и я не знаю — какая нужна нам? В конце концов выбираем среднюю. Если верить карте, то на севере должно быть устье реки. Мы действительно находим устье, но скорее на северо-востоке. Значит, карта подвела.
Входим в эту реку. Жду, что русло ее вскоре свернет к северу, в нужном направлении. А оно не сворачивает. Проходим одну милю, вторую… Река незначительно поворачивает к востоку, потом даже к юго-востоку. Это немного странно. Вдруг Станислав перестает грести.
— Заблудились! — говорит он. — Нельзя продолжать дальше так кружить.
Смотрю еще раз на карту. Черт возьми! Мы действительно заблудились. Теперь я вижу это. Надо было выбрать не среднюю протоку, а ту что слева. Там выход на север. Как же получилось, что я не заметил этого раньше?.. А все этот остров! Мне стало стыдно перед самим собой и перед Станиславом.
Ведь я же умею читать карты! Сжился с ними с детства, полюбил их и по ним создавал свой мир. Не узнаю себя: что-то с полудня зачаровало меня… Это чары леса!
Теряем несколько часов. Возвращаемся и часов около пяти вечера останавливаемся на ночлег в месте, которое без преувеличения можно назвать райским уголком. Здесь так уютно и так приятно: озеро с холмистыми берегами, напротив — три маленьких, но высоких острова. И вид на залитые солнцем леса. И при этом очень тепло.
Перед заходом солнца я беру леску с никелированной блесной, сталкиваю каноэ в воду и выплываю на середину озера. За невероятно короткое время, всего за одиннадцать минут (я смотрю на часы), вылавливаю приличный запас рыбы на сегодняшний ужин. Пойманы три щуки, по одной для каждого из нас: для Станислава, для пса и для меня.
Возвращаюсь. Издалека вижу, как Станислав разжигает большой костер. Думаю о том, что человек очень сообразителен: он придумал для себя тысячи прекрасных вещей — вот хотя бы каноэ, ружье, блесну, леску, часы, — чтобы этими орудиями и своим острым умом покорить природу. Покорить? Человек едва касается ее поверхности, при всем этом он еще слеп и слаб, он неспособен проникнуть в то, что лежит глубже. А глубже заключена какая-то сила с совершенно фантастическими возможностями и тьмой контрастов: три щуки за одиннадцать минут — и безумие лесоруба с озера Сент-Джон; идиллия солнечных пейзажей, неожиданная буря на озере — и смертельный выстрел лесника. Поймет ли когда-нибудь человек запутанную связь явлений здешней природы?
Во время ужина темнеет, и издалека доносится крик неведомого существа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30