Кейт посмотрела на него своими большими голубыми глазами: – Пит, такого никогда не случится. Не говори так. Папа не станет сообщать о нас. Зная, что в таком случае меня надолго увезут, он не смирится с этим. Он не сообщит правительству, он пошлет за нами своих людей.
– Да? А как насчет телеграммы, пришедшей на «Чайку» перед самым отлетом?
– Папа не упомянул о деньгах. Нас арестуют лишь за сожительство до совершеннолетия.
– Ну ясное дело. А потом его головорезы изобьют меня и бросят в твогиевых лесах. Как тебе такая перспектива? Глаза Кейт были полны слез.
– Пожалуйста, Пит, не надо. Ты знаешь, что я люблю тебя больше всех на свете.
– Что же, может, так, а может, и нет. Но ты забыла про этого священника. Он знает о деньгах, и его долг – заложить нас.
– Может, я и священник, – вмешался Кэрмоди, – но это еще не делает меня бесчеловечным. Мне бы и в голову не пришло закладывать вас. Да, я слишком любопытен, но я не злобный склочник. Я очень хочу помочь вам выбраться из этой передряги, и даже готов подавить желание врезать тебе по носу за то, как ты разговариваешь с Кейт. Но дело не в этом. Важно то, что я не обязан ни о чем сообщать властям, хотя я узнал о краже денег не из исповеди.
Но я надеюсь, что ты последуешь совету Кейт и вернешься с ней к ее отцу, признаешься во всем и попытаешься уговорить его. Может, он и согласится на вашу свадьбу, если ты пообещаешь ему подождать, пока сможешь содержать Кейт. И докажешь, что твоя любовь к Кейт заключается не только в животном влечении. Войди в его положение. Он заинтересован в счастье Кейт не меньше, чем ты. И даже больше, ибо он знает ее гораздо дольше и гораздо сильнее любит ее.
– Идите к черту! И вы, и твой отец, и ты! – заорал Пит. Он побрел прочь и уселся под деревом в двадцати ярдах от них. Кейт тихонько плакала. Кэрмоди передал ей носовой платок со словами: – Немного грязный, зато пропитанный моей святостью.
Он улыбнулся своей шутке с такой детской радостью и одновременно насмешкой над собой, что Кейт не могла сдержать улыбки. Вытирая слезы одной рукой, другую она протянула священнику.
– Ты мила и терпелива, Кейт, и очень сильно влюблена в человека, обладающего, боюсь, вспыльчивым и жестоким характером. А теперь скажи мне, разве у твоего отца не такой же нрав? Не затем ли ты сбежала с Питом, чтобы убраться от требовательного, ревнивого, вспыльчивого отца?
Не находишь ли ты, что Пит весьма похож на него? Не попала ли ты из огня да в полымя?
– Вы весьма проницательны. Но ведь я люблю Пита.
– Тем не менее тебе следует вернуться домой. Пит, если он действительно тебя любит, последует за тобой и попытается вступить в честный и открытый диалог с твоим отцом. Кроме того, ты должна признать, что вы поступили дурно, взяв деньги.
– Да, – проговорила она, снова начиная всхлипывать, – это было неправильно. Я не хочу быть малодушной и перекладывать вину на Пита, так как я все-таки согласилась взять деньги, хотя это и была его идея. Я сделала это в минуту слабости. И с тех пор этот проступок не дает мне покоя. Даже когда мы с ним были в каюте и я, казалось бы, должна была быть вне себя от счастья, мысль о деньгах терзала меня.
Мастерс вскочил и направился к ним, размахивая энергопилой. Это был довольно устрашающий инструмент с широким тонким лезвием, торчащим из рукояти наподобие лопасти вентилятора. Пит сжимал пилу как пистолет, держа палец на выключателе.
– Убери от нее свои лапы! – проревел он.
Кейт отняла руку от ладоней Кэрмоди и с вызовом ответила юноше: – Он не причиняет мне боли. Он дарит мне тепло и понимание, стараясь помочь.
– Знаю я этих старых святош. Он только и ищет шанса, чтобы ущипнуть и полапать тебя…
– Старых? – взорвался Кэрмоди. – Послушай, Мастерс, мне только сорок… – Он рассмеялся. – Хочешь разозлить меня, так? – Он опять повернулся к Кейт. – Если нам удастся выбраться с Прорвы, возвращайся к отцу. Я на время останусь в Брейкнеке. Ты можешь приходить ко мне, когда захочешь, и я постараюсь помочь тебе, чем только смогу. И хотя я предвижу несколько мучительных для тебя лет, когда ты окажешься меж двух огней – Питом и отцом, – тебя нелегко сломать.
Его глаза сверкнули, и он добавил: – Даже если ты выглядишь очень хрупкой, очень красивой и подходящей для того, чтобы ущипнуть и полапать.
В этот момент на маленькую поляну выбежала олениха. Она была ржаво-рыжего цвета с маленькими белыми пятнышками, в черных глазах ее не было страха. Танцуя, она приблизилась к Кейт и доверчиво ткнулась в нее носом. По всей видимости, она чувствовала, что Кейт – единственная среди присутствующих женщина.
– Очевидно, это одно из тех неприспособленных к жизни животных, убиваемых хищниками, – заметил Кэрмоди. – Иди сюда, моя красавица. Очень рад, что захватил с собой сахар как раз для такого случая. Как мне называть тебя? Алиса? В этой компании все сумасшедшие, хотя у нас нет чая.
Кейт радостно вскрикнула и погладила самку по влажному черному носу. Та лизнула ей руку. Пит с отвращением фыркнул: – Ты еще поцелуйся с ней.
– А почему бы и нет? – Она наклонила голову к морде животного.
Лицо Пита стало еще краснее. Сморщившись, он поднес пилу к шее самки и нажал на выключатель.
Животное упало, увлекая за собой Кейт, не успевшую убрать руки с ее шеи. Кровь хлынула на пилу, на Пита, на руки Кейт. Лезвие пилы, испускающее ультразвуковые волны, способные разрушить гранит, вошло в тело животного, как нож в масло.
Мастерс окаменел; лицо его стало мертвенно-бледным.
– Я только коснулся ее. Я совсем не хотел нажимать на выключатель. Я, должно быть, перерезал ей яремную вену. Кровь, везде кровь…
Кэрмоди тоже побледнел, голос его дрожал: – К счастью, олениха недолго будет мертва. Но я надеюсь, что ты надолго запомнишь эту кровь, и пусть она появляется перед твоими глазами каждый раз, когда ты почувствуешь ярость. Ты ведь понимаешь, что на месте животного легко мог оказаться человек.
Он замолчал и прислушался. Звуки леса замерли, подавленные тишиной, как солнце, заслоненное тучей. Затем тяжелая поступь и каменный взгляд Отца.
Его голос грохотал вокруг них, словно они стояли под гигантским водопадом: – Ярость и смерть витают в воздухе! Нечто подобное я ощущаю, когда голодны мои хищники. Я поспешил сюда, так как узнал, что убийца – не мое создание. Также у меня была еще одна цель.
Кэрмоди, от епископа я узнал о твоих исследованиях и ложных выводах и, как следствие, о твоем решении, навязанном епископу и капитану. Я пришел доказать тебе, как ты обманывался, и внушить тебе смирение перед теми, кто выше тебя.
Мастерс издал сдавленный крик, обхватил руку Кейт своей окровавленной ладонью и полу-побежал, полу-заковылял прочь, таща ее за собой. Кэрмоди, хотя и дрожал, не сдвинулся с места.
– Прекрати свои шуточки. Я знаю, каким образом ты пытаешься вселить в меня благоговение и панику.
– У тебя с собой это устройство. Используй его. Посмотри, излучают ли что-нибудь деревья?
Падре послушно нащупал замок чемоданчика и, после двух попыток, открыл его. Глаза его расширились, когда он взглянул на прибор.
– Убедился? На этом уровне никаких звуков, не так ли? А теперь следи за моими действиями и смотри на осциллоскоп.
Отец зачерпнул большую пригоршню желе из дупла ближайшего желейного дерева и замазал им кровавую рану на шее животного.
– Это «жидкое мясо» для начала затянет порез, так как он не очень велик, а затем восстановит поврежденные ткани. Желе посылает волны, которыми как бы ощупывает края раны, идентифицирует их структуру, определяя строение отсутствующих или поврежденных тканей, и начинает воспроизводить их. Но я управляю этой процедурой. Хотя могу, в случае необходимости, сделать это и без желе. Мне оно не нужно, ибо мои силы дарованы мне Богом. Тебе следует провести десять тысяч лет в одиночестве, не разговаривая ни с кем, кроме Бога. Тогда ты поймешь, что я не могу творить ничего, кроме добра, что я проникаю в мистическое сердце вещей, ощущаю его пульсацию так же, как биение собственного сердца.
Он возложил руки на остекленевшие глаза оленихи. Когда он отвел их, черные глаза уже светились жизнью, бока подымались и опадали. Встав на ноги, она хотела ткнуться носом в Отца, который остановил ее, подняв руку. Олениха развернулась и ускакала прочь.
– Может, ты захочешь созвать еще одно Судилище, – прогремел Отец. – Я понимаю, что новое положение вещей допускает это. Разве я мог догадаться, что тебя распирает от обезьяньего любопытства? И что твои умозаключения окажутся тоже вроде обезьяньих? Тогда я сам показал бы тебе все, на что я способен.
Гигант зашагал прочь. Кэрмоди проводил его взглядом. Потрясенный, он заговорил сам с собой:
– Не прав? Не прав? Неужели я действительно был недостаточно смиренен, слишком презрительно отнесясь к дальновидности Его Преосвященства лишь потому, что у него не было моего опыта… Не слишком ли много значения придавал я его болезни, ошибаясь в ее первопричине?
Он тяжело вздохнул:
– Хорошо, если я не прав, я признаю это. Признаю публично. Пусть это принизит меня в глазах людей. Пигмей, снующий под ногами у гигантов, пытающийся повалить их и тем самым доказать, что он выше.
Погруженный в свои мысли, он побрел обратно. Увидев дерево с огромными плодами, похожими на яблоки, он попробовал один из них.

1 2 3 4 5 6 7 8