день изо дня наблюдать ковер цвета закатного багрянца с затейливым узорчиком из отрубленных голов – это выше всяких сил, особенно если ты все еще робко настаиваешь на том, что ты пацифист. А обои для этого помещения выбирал тот, кто полагал, что сто восемьдесят семь драконов, пожирающих сто восемьдесят семь малопривлекательных девственниц с прекрасно схваченными анатомическими подробностями, бодрят и вдохновляют.
Зелг каждый день давал себе зарок решительно поговорить с Думгаром и категорически настоять на новом интерьере, но все руки не доходили. Вечно случалось что-нибудь из ряда вон выходящее, так что обитателям замка было не до неудачных обоев.
Но сегодня не намечалось никаких серьезных дел. Странствующие жрецы не толпились на подворье; амазонки не качали соблазнительно торсами перед несчастным минотавром и не щебетали на весь замок; вражеские войска не наступали через цветущие поля; враги не караулили за каждым углом; торговцы амулетами и колдовскими зельями не кричали под стенами, расхваливая свой товар; и гонцы от ее величества королевы Кукамуны не валялись у него в ногах, моля отправить домой кузена Юлейна. Желающими получить автограф у знаменитых победителей Галеаса Генсена занимался главный бурмасингер Фафут, а с текущими делами любезно помогал разобраться граф да Унара. Ничто не предвещало беды.


Житейские драмы идут без репетиций.
Эмиль Кроткий

Словом, Кассар решил, что сама судьба дает ему уникальный шанс.
То был триумф надежды над опытом.
Он спустил ноги с кровати, сунул их в лазоревые пантуфли, отороченные драгоценным мехом, и сделал несколько энергичных движений руками.
Огромное зеркало в тусклой золотистой раме, стоявшее у стены напротив, в отличие от герцога еще не вполне проснулось и потому показывало все с минутным запозданием. Когда веселый и бодрый Зелг заканчивал одеваться к завтраку, его зеркальный двойник только-только нашаривал рукава халата и попискивающие домовые суетились вокруг его бархатных штанов. Молодой некромант приветливо помахал зеркалу, пожелал ему доброго утра и двинулся на террасу, где его ждали добрые друзья, верные подданные, желанные гости, аппетитная еда и свежие газеты.
Что еще нужно человеку, чтобы с радостью встретить новый день?


* * *

Со времени памятной победы над всепоглощающим пространством Бэхитехвальда, когда славный Такангор Топотан при помощи своего фамильного боевого топорика вынудил нерожденного короля отказаться от притязаний на исконную вотчину некромантов, с Узандафа Ламальвы да Кассара было снято древнее проклятие. Веками прикованный к замковой библиотеке, он наконец обрел долгожданную свободу передвижения, и теперь развеселая мумия в прелестной мантии с капюшоном, подбитым модным в этом сезоне оливковым шелком, шастала из конца в конец замка, неся свет и сладость каждому, кто встречался на ее пути.
Старый герцог и прежде не придавал факту своей кончины слишком серьезного значения, а с тех пор как в отчий дом вернулся его праправнук, Зелг Галеас да Кассар, и вовсе ожил – если такое определение применимо к тому, кто был убит чуть больше тысячелетия тому.
Сейчас дедуля торопился к себе в кабинет: нынче ночью он отлично сыграл на тараканьих бегах, использовав сугубо научный подход к проблеме. И теперь желал узнать, насколько увеличился золотой запас семьи. Нельзя сказать, что Узандаф жутко скопидомил, но полновесные рупезы всегда доставляли ему большую радость, и он не видел причин от нее отказываться. Тем более что теперь он копил не столько для себя, сколько для любимого внучка и его будущих детей.
Столкнувшись с доктором Доттом в картинной галерее, Узандаф просиял. Его старинный друг стоял аккурат под портретом великого Валтасея Тоюмефа да Кассара и удивлялся, как не раз удивлялся еще при жизни, зачем такому человеку понадобился портрет. Если бы спросили его мнения, он бы откровенно признался, что Валтасей может войти в историю как гениальный стратег, великий воин и прекрасный семьянин, но отнюдь не как модель, вдохновляющая художников к созданию шедевров.
– Доброе утро! – воскликнула довольная мумия.
Даже весьма приблизительный подсчет прибыли говорил в пользу научного метода, и старого герцога распирала гордость. Ему просто необходимо было с кем-то поделиться.
– Ой ли? – откликнулось скептически настроенное привидение, хлопая рукавами по карманам черного кожаного халата в поисках лекарственной бамбузяки.
– Не с той ноги встал? – спросила доброжелательная мумия, которой ничто не могло испортить прекрасного настроения.
– Ты когда в календарь смотрел в последний раз? – спросил призрак угрюмо.
– Прошлой осенью. Нет, зимой, кажется. Или все-таки осенью? А в чем дело? Зачем нам вдруг понадобился календарь?
– Завтра день летнего солнцестояния, – хмыкнул доктор Дотт. – Я совершенно случайно услышал, от одной суеверной дамочки. Ее обезглавили на следующий день после того, как дорогу ей перебежала хромая черная утка. С тех пор она верит в приметы. Хотя я ей всегда говорю: если ты отравила шесть мужей за неполные два года – это верный признак, что тебе однажды отрубят голову.
– Летнее солнцестояние, – не слушая его, сказала мумия. – Ать-ать-ать!!! Вот напасть! Так оскоромиться. А я-то, старый хрыч, который день ломаю голову – о чем же я хотел поговорить с Зелгом! Как ты думаешь, ему сообщили?
– Кто? Кто, скажи на милость?! – возопило привидение, вздымая рукава халата к портрету Карра Алвина да Кассара кисти неизвестного художника.
Как писал по этому поводу дотошный летописец: «Лица, лично знавшие лицо, изображенное на портрете, не отмечают портретного сходства портрета с самим лицом». В замке никто не удивлялся, что художник умер в безвестности.
– Кто додумается до такой глупости? – упрекал между тем Дотт. – Все уверены, что уважающий себя некромант и сам знает, что происходит в Кассарии в день летнего солнцестояния. Меня только полчаса назад осенило, что малыш-то ни сном ни духом – позавчерашние газеты куда-то делись. Небось опять хряки шалили. Юлейну и в голову не придет: это же все равно что учить дедушку кашлять. Думгар соблюдает субординацию. Между прочим, это твоя прямая и непосредственная обязанность – вводить потомка в курс дела.
Воцарилась тишина, если она возможна в узком коридоре с великолепной акустикой, где сокрушенно вздыхают и пыхтят.
– Бедняжка, – посочувствовал внуку Узандаф. – Он как раз вчера поделился со мной планами. Прогуляться хотел, немного отдохнуть от наших ежедневных занятий, слегка развлечься. На него так подействовал этот Мардамон…


Если ты хочешь рассмешить бога, расскажи ему о своих планах.
Вуди Аллен

– Ну, это-то как раз выполнимо, – засмеялся призрак. – Никаких занятий в ближайшую неделю, одна сплошная практика. А что? Смена труда – тоже отдых.
– С другой стороны, если бы он прилежнее изучал семейные хроники, а не писал тайком стишки и не гипнотизировал луну печальным взглядом, глядишь, и подготовился бы морально.
– Не ворчи, – укоризненно покачал головой Дотт. – На него столько всего навалилось. Да, незадача. Кто-то должен открыть Зелгу глаза, пока не поздно. Завтра тут будет сущее светопреставление.
– Вот ты и сообщи, что его ждет. Только деликатно, тактично. Начни издалека. Ты умеешь. Ты же с пациентами как-то общался, со смертельно больными. Родственников морально подготавливал. Утешал, ободрял. Ободрял, спрашиваю?
– Еще чего! – отмахнулся доктор. – У меня самого нервы на пределе. Чуть что – сразу я. Нет, уволь, я эти штучки знаю: крик, писк, визг, истерика. «Ах, доктор, как же так? Я еще молод, я не успел пожить!» Сам сообщай. Если хочешь, возьми кого-нибудь в группу поддержки. А я буду рядом – с лекарственной бамбузякой, нюхательными солями и добрым словом. Чует мое сердце, мальчик сегодня особенно остро будет нуждаться в добром слове и действенном средстве от обморока.


* * *

В скромной сыроватой пещерке собралась непомерно большая для этого жилища компания: отец с матерью, четверо их сыновей с женами; семеро дочурок, причем пять из них – с мужьями; а также семнадцать волосатых, ушастых, бурых, плоскостопых, отчаянно визжащих чад, на которых не действовали ни уговоры, ни подзатыльники. На почетном месте – уютном плоском грибе, который рос у этой замшелой стенки вот уж более двухсот лет, важно восседала самая старая и самая уважаемая представительница рода Плупезов, прекрасная Вабулея.
Впрочем, прекрасной она была приблизительно тогда, когда тролли покоряли Пальпы. Теперь прелестные ярко-желтые бородавки поблекли и даже как-то сдулись; пупырчатая кожа болотного цвета, висевшая в незапамятной юности привлекательными складками, приобрела местами белесый оттенок и стала почти что гладкой; крохотные красные глазки постепенно увеличились и напоминали размерами небольшой орех; а из огромного широкого рта уже давно не капала густая слюна. Клыки ее утратили былую остроту, когти на ногах сточились, шерсть за ушами вылезла. Что ж, время не щадит никого: ни царей, ни мудрецов, ни красавиц – особенно тех, что прожили уже два отмеренных природой века.
Но любящий взгляд родных не замечал горьких примет старости. Для них Вабулея оставалась прежней – все той же неподражаемой властной гоблиншей, чей кокетливый взгляд сводил с ума самых храбрых и отчаянных мужей, заставляя их совершать безумства и подвиги. И она по-прежнему верховодила своим кланом, крепко держа в маленьких морщинистых ручках бразды правления.
Так повелось еще в те годы, когда ее сердца и когтистой лапки добивался молодой и задорный Хупелга, вождь Плупезов. Он загрыз трех соперников в ритуальном поединке и сделал предложение красивейшей из гоблинш Желвацинии, стоя над их скрюченными телами и сплевывая жесткую шерсть.


Муж – хозяин в доме, пока не пришла жена.
Пьер Бенуа

Вабулея любила рассказывать потомкам об этом подвиге супруга. Она вообще любила его до сей поры и бережно хранила воспоминания о славном Хупелге. Горе тому из молодых Плупезов, кто посмел бы не явиться на ежегодный вечер памяти знаменитого пращура и не выслушать от начала и до конца его прощальное письмо, адресованное обожаемой жене.
Итак, согласно гениальному режиссерскому замыслу бабушки, все гоблины чинно расселись вокруг стола, сделанного с величайшим искусством из одеревеневшего от старости огромного губчатого гриба, на котором был накрыт поминальный ужин, и заинтересованно вытаращились на старейшую. Вабулея не любила, когда письмо Хупелги слушали равнодушно или вполуха, и строго карала провинившихся отлучением от мирских радостей. А поскольку ни один гоблин не в состоянии прожить и дня при сухом законе, то все старались, как могли. Младшие взволнованно стучали по утоптанному полу широкими плоскими ступнями; женщины растроганно терли глазки подолами юбок; а мужчины, как и должно сильному полу, сдержанно умилялись и грустно шевелили ушами.
Стол манил их ароматами орехового печенья из сушеных червей и супа из домашней плесени, аппетитным видом свежих слизняков, грудами фосфоресцирующих грибов, вяленой рыбы и божественным видом сосудов, полных эля. Однако они твердо знали, что нельзя притрагиваться ко всему этому великолепию без риска для жизни, пока не завершится поучительная и торжественная часть вечера.


Выпивка без торжественной части теряет свое воспитательное значение.
Владимир Голобородько

Старейшая откашлялась, высморкалась и начала:
«Любезная Вабулея. Если ты получишь это письмо, несравненная лягушечка моя, значит, злой рок тяготеет надо мною и я больше никогда не увижу ни тебя, ни наших головастиков, ни родную пещерку, в которой ты подарила мне столько упоительных минут совместной идиллии.
Коварный судья Бедерхем, что славится на весь Ниакрох своей жестокостью, воспылал ко мне яростной нелюбовью. Сие неудивительно, ибо этот страшный и опасный демон, один раз в году извлекаемый на поверхность из пылающих глубин преисподней, известен тем, что ненавидит все сущее, и мы, гоблины, не исключение.
Знающие существа говорят, что карает он и виновных и безвинных, и правых и неправых, и добрых и злых. Смерть и разорение сеет он в ближних и дальних пределах; сердце у него каменное, потому невозможно тронуть его ни слезами, ни молитвами. А могущество его безмерно, оттого бесполезен и подкуп. Ибо что жалкий смертный может предложить барону, повелителю западных пределов царства подземного? Впрочем, поговаривают, что берет он взятки борзыми козлятами; но уши мои трепещут, как лист лопуха на ветру, при мысли о том, что сей слух распускает сам Бедерхем, дабы иметь повод учинить лишнее разбирательство и грозную кару над теми доверчивыми несчастными, кто клюнет на его уловку.
Но твердят мне, что Бедерхем – заядлый и знатный охотник. Ты же знаешь, что борзые козлята – лучшая приманка для водяных туполобов и пещерных кривоногов, ибо даже они не могут догнать этих распроклятых козлят и так увлекаются погоней, что не обращают внимания на ловца, выслеживающего их самих как добычу.
И вот, сладкая моя улиточка, я принял решение: отправлюсь ловить мерзких козлят. Может, удача улыбнется мне. Говорят, мой прапрадедушка однажды таки отловил одного борзого козленка – правда, на эту охоту он потратил дюжину лет и еще три полных оборота солнца. Но надеяться больше не на что. Отправлюсь и я скакать по горам. Авось с помощью пращура всех гоблинов Пупасана Ушастого управлюсь до дня летнего солнцестояния – чтоб ему никогда не солнцестоять!
А ты не грусти, мой кислый глоточек эля. Ежели придет вызов в суд, не тревожься, а посыльным отвечай, что я ушел на охоту и вот-вот буду назад. И не забывай твердить, что никаких вавилобстеров я – честный гоблин и порядочный семьянин – в своей жизни никогда не крал. Что же до самих вавилобстеров, то перегони их пока на дальние пастбища.
Засим целую все твои пупырочки и бородавочки. Что бы там ни болтали злые языки, знай, дорогая жена, что за всю свою жизнь я ни минуты не сожалел о том, что это не меня загрызли соперники на ритуальном брачном турнире.
Да поглотит пламя преисподней мерзкого Бедерхема.
Твой верный и преданный супруг и отец твоих одиннадцати отпрысков, Хупелга».
– С тех самых пор, – вздохнула Вабулея, – моего дорогого мужа больше не видели. – Она бережно свернула письмо и спрятала его в пустую раковину. – Но вот уже два поколения наших соплеменников из уст в уста передают легенду о скачущем гоблине. Говорят, он прыгает в горах, догоняя неуловимых борзых козлят, и встреча с ним сулит счастье охотнику. – Гоблинша грозным взглядом пресекла жалкую попытку зятя дотянуться до рога с элем. – Надеюсь, когда-нибудь он их все-таки поймает.


* * *

Беседа в картинной галерее уже приближалась к концу; с каждой минутой неотвратимо надвигался грозный день летнего солнцестояния, а Зелг да Кассар все еще был счастлив.
Блаженны те, кто наскоро пролистывает мрачные семейные хроники и не забивает себе голову всякой чепухой. Блаженны. До поры до времени.
Герцог благосклонно наблюдал за тем, как появилась на террасе торжественная процессия: первым шел внушительных размеров скелет в ярко-алом жилете с огромным блюдом под золотой крышкой в руках; следом за ним – трое домовых с блюдами поменьше; потом – странное существо, похожее на стоящую на задних лапах летучую мышь, несшее вазу с фруктами; за ним несколько призраков с кувшинами и вазочками, заполненными всякой снедью. И замыкал шествие грандиозный Думгар, ничего не несший, но придававший всему этому вес.
– Доброе утро! Как спалось? – приветливо улыбнулся Зелгу его кузен, король Тиронги Юлейн Благодушный, полагавший высшей королевской обязанностью пунктуально являться к столу.
– Прекрасно, – ответил молодой некромант, усаживаясь рядом с ним. – Представляешь, мне сегодня всю ночь снились две розовые жабы, летевшие к донжону в лучах закатного солнца. Одна жаба побольше, вторая – поменьше, но с каким-то старинным свитком во рту. И крылышки у них были, такие кокетливые, стрекозиные. Думгар, доброе утро, Думгар. Что у нас на завтрак? Я голоден, как каноррский оборотень.
Если бы невозмутимые каменные домоправители давали волю чувствам, то голем, несомненно, улыбнулся бы. Налицо явный прогресс, свидетельствующий о том, что герцог да Кассар, постепенно обживается в отчем замке и входит во вкус новой жизни. Еще недавно его высочество употреблял в сходных ситуациях фразу: «Я голоден, как нищий студент». Но жизнь брала свое, и Зелг постепенно забывал и о нищете, и о студентах, к вящему удовольствию верных слуг.
– Рад видеть вас в добром расположении духа, сир, – степенно ответил Думгар. – К утренней трапезе повара предлагают куру в медовом соусе, заливную рыбу фусикряку по фамильному рецепту князей Мадарьяга, рагу из овощей, а также печеных улиток, фруктовый пудинг и королевский омлет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47