Мне было плевать на палестинское агентство и американское еврейство, но
хотелось перечить этому напористому типу.
- Меня, начиная со школы, учили, что все газеты в США принадлежат
буржуйскому классу, господам в штиблетах, исключая, конечно, пролетарскую
"Дейли Уорлд". Кроме того, очевидно, что в нашей передовой социалистической
стране сионизм встречается гораздо реже, чем в западном мире.
- Я смотрел некоторые ваши дела, Глеб Александрович, и у меня создалось
впечатление, что вы как-то не ощущаете сверхзадачи.
Похоже, парень все-таки из надзорной службы, прямо роет землю носом,
выдавливает себе экологическую нишу.
- А вы что ощущаете, Андрей Эдуардович, между нами, капитанами, говоря?
Обогатите мое сознание, которое еще менталитетом зовут.
Несмотря на то, что я выпрындывался, Затуллин был собран и внешне не
обидчив.
- В том, что зовется менталитетом, всегда присутствует этакое темное пятно,
образ врага. Он не только мобилизует нашу энергию, но и заставляет
прибиться к стае, к хору, получше чем какой-нибудь положительный лозунг.
- Ну чем вам не приглянулся вражина в темном обличии помещика-капиталиста,
у которого толстое трясущееся пузо, большой цилиндр и рябчик в зубах
застрял?- поинтересовался я откровенно ехидным тоном.
- Старо. Ну как можно со слюной на клыках ненавидеть Маккартни, Диснея или
Форда? Все они являются капиталистами, но если нам удается овладеть их
продукцией, мы писаем от восторга. Нет, неприятель должен являться
таинственным непонятным заговорщиком, принимающим любой вид. Он в принципе
может быть забугорным капиталистом, но еще скорее директором твоего завода,
который выдает тебе крохотную зарплатку, плохим докторишкой, что оттяпал
тебе своим кривым скальпелем не тот член, продавцом, который после
двухчасовой очереди швырнул тебе в рожу гнилым помидором. Этот враг всегда
там, где тебе устроили тошниловку, где тебя опустили. Вся твоя злая энергия
будет сконцентрирована, и когда тебе покажут на кого-то пальцем и скажут:
"Вот он, возьми", ты - возьмешь. И никакой вины не почувствуешь.
- Да, Андрей Эдуардович, вам бы психологом работать и давать советы
пациентам: "Для снятия нервного напряжения найдите кого-нибудь послабее и
врежьте ему по соплям."
Впрочем, тут шуточками не отделаешься. Злюка Затуллин, действительно,
глубоко пашет. И он, по-моему, заведенный и зацикленный. Очередной чертов
солипсист, для которого все людишки кажутся игрушками на столе. Мне
все-таки надо быть осторожнее.
- Итак, Андрей Эдуардович, вашего вредного микроба долго сочинять не надо.
Это человек со шнобелем, иудей, он же жидомасон, который всегда и везде. Он
подгадил всем, начиная с египетского фараона и царя Навуходоносора. Поэтому
согласен поддержать лозунг: "Руки прочь от Вавилона". И наверняка
какой-нибудь сионист поставил вам кол по математике в пятом классе, за
который вас выпорол папуля примерным образом.
Затуллин поерзал на стуле, как будто выпоротая задница до сих пор болела.
Потом опять зазудел на полном серьезе, и я окончательно понял, что это у
него не легкий засок, а настоящий маньяческий пунктик. Одержимость. В нем
просто бес сидит.
- Глеб Александрович, у нашего государства вскоре возникнут трудности,
связанные с нехваткой дешевых ресурсов, а также в области передовых
технологий. Из-за этого могут сдетонировать и другие сферы, вплоть до
обороны. Нам нужен враг и умение направлять протест в его сторону.
- Так,- вмешался майор,- чай попили, стали теории разводить. Сходите
покурите, после чего, капитан Затуллин, пожалуйста, ко мне, а Фролов - марш
на свое рабочее месте. Или, тьфу... вали, Глеб, домой, самое время мозги
остудить.
В курилку гость зашел первым. И заталдычил первым.
- Я не против евреев, Глеб Александрович. Все-таки и Карл Маркс из них, и
очень многие участники Октябрьской революции.
Я, конечно, заметил подкол в его словах. Может, это новое веяние? Ведь если
в нашем государстве все пойдет вкривь и вкось, то отвечать в конечном счете
придется Карлу Марксу и деятелям революции. Затуллин был не просто
зацикленным, он нюхал ветер каких-то перемен, явно симпатизировал мне и
ждал понимания. Наверное, в этот момент я и решил во что бы то ни стало
прорваться из Пятерки в ПГУ, даже если придется таранить стену лбом. Ведь в
желанном ПГУ все должно было оставаться в рамках классической
междудержавной борьбы еще много долгих лет.
- Вы попали пальцем в лужу, товарищ коллега. Карл Маркс был выкрестом, то
есть беглецом от кагала, и бывших соплеменников на свой дух не выносил, как
типичных представителей капиталистического духа. И в революции не все так.
Латышей числилось в России в пять раз меньше, чем евреев, а пленных немцев
с австрийцами да всяких заезжих китайцев было всего-ничего, но из них
составлялись элитарные части Красной Армии. Вообще, в любом потрясении
инородцы углядывают свой фарт и возможность вылезти... И хватит о
жидомасонах, до чего они мне осточертели... Андрей Эдуардович, вы боксом
занимались?
- Нет, только самбо.
- Тоже сойдет. Вот идеал нашей работы. Схватка серьезных хищников,
достойных противников, борьба противоположностей, непримиримая борьба,
потому что всем нужно одно - почетная победа.
Я ласково улыбнулся, занял боксерскую стойку и сделал ложный выпад в
сторону капитанской физиономии. Он дернул наверх руки, и тут я влепил левой
ему под дых, в нервный узел. В треть силы, конечно. Но у него перехватило
дыхание и рожа скукожилась. Я улыбнулся еще нежнее.
- Вот так, примерно. Схожая шутка за вами. Надеюсь, будем друзьями,
перейдем на "ты". Ну, согласен, Андрей?
Я протянул руку. Он с помощью глубокого вздоха расправил смятое лицо, и
мгновение помедлив, протянул свою. В момент пожатия его ладонь перешла на
захват. Затуллин сноровисто вывернул мою руку и оказался у меня за спиной.
Пришлось ткнуть его локтем в ливер, чтобы кончил "шутить". На этом поединок
прекратился - и вроде бы Затуллин остался собой доволен.
Из курилки я отправился собрать вещички в свою комнату. В нашу, - я
по-прежнему делил служебную площадь с Пашей Коссовским. На его половине,
несмотря на позднее время, присутствовала "клиентка".
Бабенка годам к тридцати. Глаза, нос, уши, волосы и прочие детали выдавали
семитское происхождение - мне такие женские наружности никогда не были в
кайф: я любитель арийских черт лица и белокурой масти.
Однако фигурка меня околдовала. Даже пока она сидела, а я проглядывал линию
ноги, в чем мне помогал модный тогда передний разрез юбки. А затем
"клиентка" по команде Коссовского: "Ладно, гражданка Розенштейн, вас мне
хватило на сегодня,"- поднялась со стула и я смог оценить ее целиком.
Какая-то порода чувствовалась и в очертании животика, и в соотношении талии
с попкой, и в хрупкости коленок. В общем, меня обуяло, промелькнули
соответствующего рода фантазии, однако я непорядок быстро развеял и
разметал мощным внушением.
"Клиентки" - это не женские особи, это материал, это работа. Не хочет же
скульптор трахнуть изваянную им девушку с веслом. Тем более за моральной
стойкостью сотрудников в Пятерке следят строго.
На всякий случай я вызвал образы нескольких дам, которые были мне вполне
доступны. Естественно, светлый образ жены Надежды постарался отогнать, он
мог только повредить ввиду отсутствия талии.
Шесть лет назад, когда мы с ней начинали, эта пухлая кукла со столь
многообещающим именем приманила меня своей безотказностью и некими
отблесками моего белокурого идеала. Я был довольно голый
студент-четверокурсник, проживал вместе с мамой-лимитчицей в огромной
коммуналке, где сортиры были шикарнее, чем комнаты. А тут и квартира без
предков, которую моя любимая снимала на родительские денежки, и широкая
кровать "Ленин с нами" и, конечно, жрачка-супер. Пять лет тому, как Надежда
окончательно поймала меня на живца в виде своего папы-генерала и скрутила
узами брака. Тестюшка дорогой оказывал весомое содействие при получении
очередного звания, плюс все такое материальное. Например, помог моей мамаше
вернуться обратно в Свердловскую область и купить там приличный дом. Ей
хорошо на природе, да и Надюхиных глаз не мозолит.
Недели через три после нашей свадьбы уродились близнецы Константин и
Матвей, в честь Константина Матвеевича прозвали их. Они в тестя-генерала с
малых лет развиваться стали, круглоголовые, толстощекие, книжками мало
интересующиеся. Носятся как две бомбы по квартире, все крушат. Кукла моя
еще больше опухла и стала уже напоминать игрушечного поросенка. Кроме того
развилась у нее неприятная привычка - не реагировать на мои сексуальные
усилия. Смотрит она на тебя, старающегося, пустыми педагогическими глазами,
отчего конечно, всякое влечение к секс-труду быстро пропадает. Когда я стал
на сторону захаживать для опустошения чресел, генерал об этом на удивление
быстро прознал, но повел себя тихо, даже дочурке не напел.
"Главное, Глеб, чтоб семья была,- сообщил он мне при доверительной
выпивке,- Надька при муже, ты при жене, ребята при батьке, ты при
Госбезопасности. Шали, но в меру. Чтоб никакого постельного героизма. И
самое важное, обойдись без шашней с "клиентками". Ценю ведь я тебя, Глебка,
на меня характером похож, словно сын мне, такой же боец, опора страны." И,
кстати, я с последними его словами вполне согласен был. Если не на мне
страна держится, так на ком же?
Все эти кинокадры пронеслись передо мной, как перед одиночным зрителем в
панорамном кинозале, после чего я спокойно собрал вещи: что положено - в
сейф, остальное в шкаф или в кейс. Накинув плащ, попрощался с Пашей,
который бумажки дописывал, и мимо постов направился к выходу.
"Жигуленок" я обычно на улице Воинова оставляю, у Дома писателя, чтобы
сослуживцы не догадались, что я на тестевском подарке катаюсь. Ходьбы
примерно минуты три - проветриваюсь заодно. Добрался я, в машину залез,
мотор прогреваю, а глянул через переднее стекло - она стоит, гражданка
Розенштейн. Подождала, значит, меня на Литейном и незаметно прокралась по
пятам. Тут бы обогнуть ее и просвистеть мимо, но что-то профессиональное
взыграло. Ведь вместо того, чтобы мне следить - следили за мной.
Я, приопустив боковое стекло, сказал ей:
- Вы, Розенштейн, как видно, о чем-то интересном спросите желаете. Это по
вашему местоположению заметно. Маячить нам нечего. Так что садитесь в
машину... несколько минут у вас имеется.
Она уселась без долгих разговоров.
- Несколько минут - это чтоб выкурить одну сигарету. Можно?- спросила она.
Вот зараза, и голос в ее пользу говорит. Сочный такой, а не писк, как у
моей женушки.
- Само собой. Не надо аск, гражданка.
Я достаю "Стюардессу", она - "Кэмел". Ни угощать, ни угощаться мне не
резон. Так что каждый дымит своим. А радио шепелявит: "... высокие удои -
это не только промышленная технология, но и бережное отношение животноводов
к своим хвостатым подопечным..."
- Ну?- прекратил я паузу, которая, в общем-то была выгодна мне.
- Я не спросить, а попросить хотела. Мне суд грозит, а затем срок... или
психушка. Вы не облегчили бы мою участь?
Примерно таким невзволнованным голосом спрашивают: "интересный мужчина, не
угостите ли шампанским?" Но все равно бабское чутье у нее будь здоров. Там,
в Большом Доме, дамочка старалась не глядеть на меня, я тоже на нее не
пялился, однако она почуяла-таки любопытство с моей стороны. И сейчас в
вечернем полумраке, луч уличного фонаря выхватывал ее ножку от сверхмодного
короткого сапожка и далеко за коленку. Даже шубка распахнулась самым
надлежащим образом.
Теперь надо отделаться парой фраз о квалифицированности товарища
Коссовского, о гуманном советском суде, подождать пока догорит ее быстрая
американская сигарета, и выпроводить вон. Но я некстати вспомнил Затуллина
с его "образом врага" и, напротив, Сайко с его "бережным" отношением к
филологам и даже спекулянтам-валютчикам, поэтому буркнул невпопад.
- Да-да, я помню рекомендации классика. "И милость к падшим призывал". Вы,
наверное, филолог?
- Я врач-инфекционист, в Боткинской больнице работаю, гепатит лечу,
дезинтерию, сальмонеллез.
- Ну, так и лечили бы себе запор с поносом, пробки в задницу вставляли бы,
никто бы вас не тронул, не тридцать седьмой же, и не пятьдесят первый. А то
ведь вляпались в такое дерьмо, что вам на своей работе и не снилось.
- У меня муж усвистал в Америку два года назад. Он - тоже инфекционист.
Сейчас в Бостоне работает.
- Два года назад проще было. Ну, а вы-то чего, гражданка Розенштейн,
заменжевались и отъединили свою судьбу от моторного супруга?
- У меня дед был старым большевиком-ленинцем, даже улицу в его честь
прозвали. Папашу в том же преданном духе вырастил. Предки мои,
преподаватели научного коммунизма, никуда бы не двинулись. Не могла же я их
бросить и мчаться куда-то с Иосифом.
- Ясно, свободолюбивый муж Ося - ненадежный, батька с мамкой, хоть и
доценты марксизма-ленинизма, все-таки опора. Ну, и когда вы встали на
скользкую тропку антисоветизма?
- Отца год назад инфаркт скосил, на Запад не захотел, так уехал вниз. Я бы
сейчас с мамой и дочкой, конечно, отчалила, но не пускают. Иосиф попробовал
мне посодействовать через сенатора, который по таким поводам письма пишет
Брежневу и в Верховный Совет. Но попросил, чтобы я собрала кое-какой
материал через своих друзей-психиатров насчет пациентов, которые сидят в
психушках из-за убеждений. В общем, я кое-что узнала из разных там
разговоров, свои сведения передала через одного члена хельсинкской группы,
у которого хороший контакт с Западом.
- Ясно, члена хельсинской группы по фамилии Зусман-Рокитский недавно
отправили контактировать с мордовскими зэками, сенатор, который любит
писать письма, именуется Джексоном и давно считается махровым
антисоветчиком. А муж не преминул воспользоваться вами ненадлежащим образом
и спокойно подставил органам госбезопасности. Чему они, конечно,
обрадовались.
- Но если бы я могла просто сесть на самолет до Нью-Йорка, ничего такого бы
не случилось.
- Просто только в носу ковырять, гражданочка. Каждый второй из отлетевших
на историческую родину чешет сразу на радио "Свобода", в разные там
исследовательские центры, а то и прямо в ЦРУ, и корчит из себя большого
советолога, выкладывает все, что высмотрел и вынюхал на географической
родине.
- Но сведущих в секретах среди отъезжантов как раз нет.
- Уважаемая дамочка, я всегда считал врачей-инфекционистов более
искушенными людьми. Матерым аналитикам не нужны сегодня прямые сведения. Им
достаточно косвенных данных, которые они дополнят снимками со своих
спутников и результатами радиоперехвата со своих станций слежения.
Сигарета ее давно превратилась в пепел. Да и моя тоже.
- Мне не на что надеяться, да?- впервые в ее словах просочилась густая
выстоявшаяся грусть-тоска.
Я должен был, конечно, сказать, что от меня ей точно ждать нечего, но в
этот момент ее коленка случайно или специально коснулась моей руки, лежащей
на рычаге коробки скоростей, и по мне прокатилась какая-то волна. Я не из
породы шустрых кобельков, но эта пульсация скользко и тепло прошла по моему
позвоночнику, затронув все необходимые нервные центры и выделив все
необходимые гормоны. Поэтому вместо твердого отказа я нетвердым голосом
произнес:
- Ладно, попробую что-нибудь сообразить. По крайней мере, узнаю, что вам
грозит в натуре.
А потом я совершил вторую ошибку. Я не высадил дамочку из машины и не
выбросил из головы как никчемное явление. Не поехал сразу к Зухре, знойной
студентке театрального института, которая владела танцем живота и делала
под тобой и на тебе все необходимые па. В этом случае гражданка Розенштейн
навеки выпала бы из моего мозга да и позвоночника тоже. Вместо этих
разумных действий я повез врачиху-инфекционистку под завывания Тынниса
Мяги, жалобно просящего из радиоприемника "остановите музыку". Доставил
прямо к ее дому, на Загородный проспект, тридцать два. Возле парадной
прогуливались разряженая кудрявая девочка годков четырех, столь непохожая
на моих близнецов, и старуха с крючковатым носом - видимо, внучка с
бабушкой. Ребенок сразу бросился к гражданке Розенштейн, тут и козлу ясно,
что встретились дочурка с маманькой. Они зашли в парадную и зажглись окна
на четвертом этаже, а я все никак не мог тронуться с места. Потому что
понял - серьезно влип. Я очень явно, словно жидкое вещество, ощутил силу,
которая в этот момент меняла мою судьбу.
А ну в задницу эту силу... Как вот такой кудрявой девоньке в американских
шмотках придется без мамаши, которая будет маршировать с метлой или лопатой
по студеному мордовскому полю?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41