А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

Токарева Виктория Самойловна

Скажи мне что-нибудь на твоём языке


 

Здесь выложена электронная книга Скажи мне что-нибудь на твоём языке автора по имени Токарева Виктория Самойловна. На этой вкладке сайта web-lit.net вы можете скачать бесплатно или прочитать онлайн электронную книгу Токарева Виктория Самойловна - Скажи мне что-нибудь на твоём языке.

Размер архива с книгой Скажи мне что-нибудь на твоём языке равняется 11.52 KB

Скажи мне что-нибудь на твоём языке - Токарева Виктория Самойловна => скачать бесплатную электронную книгу



Виктория Токарева
Скажи мне что-нибудь на твоём языке
* * *
Я — никакая.
Меня никогда не заметишь в толпе, а заметишь — не оглянешься. Меня можно не заметить, даже когда я одна.
В пионерском лагере я всегда была рядовой пионеркой, меня не выбирали даже в санитарки.
В хоре я всегда стояла в последнем ряду, и мой голос лежал на самом дне многоголосья. На танцах я всегда забивалась в угол и смотрела оттуда, как лучшие мальчики танцуют с лучшими девочками.
Моя мачеха мечтает, чтобы я вышла замуж за первого встречного. А мой папа именно этого и боится.
Мы с мачехой почти ровесницы. Она обожает моего отца, его недостатки, его прошлое и меня, так как я вхожу в это прошлое. Она говорит: лучше выйти замуж и развестись, чем жить без страстей. Она не понимает, как это можно жить без любви.
В данную секунду своего существования я стою возле окна и выбираю первого встречного.
Вот идёт сантехник ЖЭКа дядя Коля, тащит за собой трос. Жизнь этого человека делится на пятидневки. Пять дней подряд дядя Коля пьёт водку, и тогда в нем распечатывается яркая, незаурядная личность. Он философствует, тоскует, радуется, протестует, легко перемещаясь из состояния умиления в состояние озлобления. Следующие пять дней дядя Коля лежит безмолвный, носом в потолок. Ничего не ест, организм не принимает. На его лице взрастает бурная щетина и проступают приметы начинающегося старика.
Следующую, третью пятидневку дядя Коля ходит тихий и виноватый. Берётся за любую работу, и любая работа горит в его золотых руках. И в эти дни трудно себе представить, что дядя Коля может быть другим.
Проходит ещё пять дней, и дядя Коля вдруг становится ко всему безразличен, в его глазах томится мечта, и он снова совершенно нечаянно напивается, и все начинается сначала, в той же последовательности.
Сейчас дядя Коля пребывает в третьей пятидневке, тащит за собой трос и, гонимый комплексом вины, готов отремонтировать весь микрорайон.
Дядя Коля скрылся за угол. Некоторое время на улице пусто. Вот из третьего подъезда выходит с портфелем мой сосед и современник. Мы не представлены друг другу, я не знаю, как его зовут. Про себя я называю его «функционер», потому что он выполняет в жизни общества какуюто функцию. У него светлая нарядная «Волга» и провинциально-значительное выражение лица.
Этот подходит в женихи больше, чем дядя Коля. За него можно было бы выйти замуж и развестись, но у него уже есть жена Рая. Они иногда выходят во двор и садятся на лавочку подышать свежим воздухом. Он смотрит вправо. Рая влево, вдвоём они напоминают эмблему двуглавого орла с головами, повёрнутыми в разные стороны. И нет такой силы в природе, которая бы заставила их посмотреть друг на друга или хотя бы в одну сторону. От них веет такой убедительной скукой, что эта скука достигает седьмого этажа, проникает через стекло и касается моего лица.
Все-таки дядя Коля лучше. С ним не соскучишься.
Моя мачеха любит говорить: «Это не та лошадь, на которую можно ставить». Если, следуя поговорке, представить: моя жизнь — ипподром, я — игрок, а лошадь — госпожа удача, то получается, что сегодня по кругу бегают только чужие бракованные лошади.
Однажды мы с мачехой бежали по улице, торопились в кино, а посреди дороги полулежал районный алкоголик — но не дядя Коля, а другой. Он пытался подняться, но валился на бок. Снова пытался и снова падал и сквозь мрак своего сознания не мог понять — что ему мешает.
Люди шли мимо и обходили этого человека, как предмет.
Я посмотрела на мачеху и сказала:
— Если бы мы не торопились, мы бы отвели его домой.
Правда?
— Ну конечно, — сказала мачеха.
Мы оглянулись, и угрызения совести коснулись нашей души.
— Вот, — сказала мачеха. — Никогда не попадай под ситуацию.
— Чего? — не поняла я.
— Бывает, что человек выше ситуации, а бывает ситуация выше человека. Никогда не позволяй ситуации стать выше себя.
На мой подоконник сел белый голубь. Это голубь-детёныш, похожий на сильно переросшего воробья.
Я медленно приоткрываю окно, обжигаюсь зимним воздухом, жду, что голубь испугается и улетит, но он сидит и не шелохнётся. Потом повернул голову и смотрит мне в самые зрачки.
К дому подкатил синий «Москвич», и оттуда вылез брат Софки Медведевой Александр Медведев в синей дублёнке и в лисьей шапке. Он живёт на Арбате, а его родители в нашем доме, поэтому я его иногда вижу.
Александр — эстрадный певец. Он постоянно выступает по телевизору, скачет с микрофоном в своих умопомрачительных сюртучках, и все девушки млеют перед экраном.
Бывают дни, когда он поёт по радио, по телевизору, выступает в печатной дискуссии насчёт современной эстрадной песни, и тогда кажется, что весь мир занят только одним человеком.
Александр, должно быть, устаёт от такой нагрузки и время от времени приезжает к родителям, чтобы припасть к своим корням и зарядиться для дальнейшей жизни.
Однажды, полгода назад, я зашла к Софке что-то взять у неё или, наоборот, что-то отдать. Дверь отворил Александр. Он посмотрел на меня и сказал: «Простите, я не могу подать вам руку, она у меня в водке, я ставлю компресс собаке».
Я ушла тогда, спустилась пешком до третьего этажа, остановилась возле лестничного окна и долго не могла двинуться с места. Мне показалось, что мимо меня, как бригантина в парусах, прошла неведомая мне прекрасная жизнь, а я осталась стоять одна на необитаемом острове.
На другой день я пришла в ателье и сказала, что видела Александра Медведева.
— Ну как? — спросили девчонки.
— У него руки в водке были, — безразлично сказала я.
— А он что, водку руками черпает? — спросил Игорь Корнеев.
Это была ревность.
Голубь прошёлся по карнизу, а Александр Медведев присел на корточки и рассматривает в колесе какую-то гаечку.
Я стою у окна в низенькой светёлке с низенькими потолками, а юный белый голубь чертит надо мной крылом.
Сейчас Александр выпрямится и уйдёт.
Я выдёргиваю из шкафа шубу моей мачехи и ныряю в нежный мех. Это не шуба, а манто. В нем нет застёжки, оно просто запахивается и придерживается рукой. Рука должна быть в высокой перчатке, потому что рукав чуть ниже локтя.
Мачеха говорит, что это манто нужно ей исключительно для самоутверждения, потому что для тепла и удобства у неё есть старое драповое пальто.
Мех обнимает меня, я хорошею в ту же самую секунду и чувствую себя не портнихой детского ателье, а женой местного миллионера Алекса. Я небрежно запахиваю манто и бегу вниз. Сначала по лестнице. Потом по улице.
Я бегу мимо Александра и смотрю перед собой.
Он поворачивает голову и смотрит на меня. Он — на меня, а я перед собой.
— Привет! Ты чего не здороваешься?
Он говорит мне «ты», потому что я подруга и ровесница его сестры, представитель какой-то второстепенной для него жизни.
Я останавливаюсь и медленным движением поворачиваю голову в его сторону, смотрю с усталым недоумением: дескать, много тут вас ходит, эстрадных певцов. Со всеми здоровайся, больше ни на что времени не останется.
Он поднялся, подошёл ко мне — элегантный, иноземный.
Александр и Софка — полукровки. Отец у них русский, а мать испанка. Росита. Её вывезли из Испании в тридцать шестом году, и она тут жила и росла, чтобы однажды встретить русского парня и в звёздный час зачать сына.
Александр и Софка очень похожи между собой, одни и те же черты. Но в женском лице эти черты сложились неинтересно, а Александр красавец: лицо нежно-смуглое, глаза будто нарисованы, каждая ресничка читается.
Он смотрит на меня, будто что-то вычисляет, потом вдруг говорит:
— У меня к тебе просьба. Пообещай, что выполнишь.
— А какая просьба?
— Ну вот… Уже торгуешься.
— Мало ли чего ты попросишь.
Я набиваю себе цену, хотя готова на все. Если бы Александр попросил украсть или убить, я согласилась бы в ту же секунду, хотя на другой день, возможно, и раскаялась.
— Ты не можешь сегодня пойти со мной в ресторан?
— А что я там должна делать?
— Ничего. Сидеть, слушать музыку.
— Ты приглашаешь меня ужинать?
— Понимаешь… — неуверенно сказал Александр. — Мне очень нравится одна женщина. Она будет с мужем.
— Ясно, — поняла я.
— Что тебе ясно? — насторожился Александр.
— Этот муж должен думать, что я твоя девушка.
— Тебе не обидно?
— Пусть думает, — сказала я.
В косметике самое главное — тщательность.
Наш мастер по детскому платью говорит: есть три степени мастерства. Первая — когда платье сшито очень просто от бедности фантазии и плохого исполнения.
Вторая степень — все очень сложно, потому что портной многое может, и ему охота себя показать.
И третья степень, когда все просто от ясности рисунка и совершенства мастерства.
Я сижу перед зеркалом и работаю над собой по третьей степени мастерства. Косметика у меня французская. Вкус у меня безупречный. Самое слабое звено — лицо.
У меня нет своего лица. Вообще лицо есть, но черты не связаны одной темой и как бы взяты с нескольких лиц. Глаза — от одного лица, нос — от другого, рот — от третьего.
Я тяжело вздыхаю и, — не веря в успех, принимаюсь за дело. Сначала я полчаса наращиваю ресницы, потом беру иголку и начинаю отделять их одну от другой, и на это тоже уходит полчаса. Моё лицо похоже на квартиру во время ремонта, когда все разворочено и кажется, что теперь всегда будет так.
Далее я беру норковую кисточку, прорисовываю контур, и мало-помалу глаз начинает прорастать на лице, меняет форму и даже выражение, и я предчувствую, что такой глаз может составить честь любому лицу.
Когда девушка не старается нравиться — она и не нравится. Когда она старается и делает это заметно — тоже не нравится. Остаётся, стало быть, третье: надо стараться «не стараться».
Все девчонки из нашего ателье делятся на «душистов» и «хорошистов». Родоначальник этой классификации — знаменитый физик Ландау. Мы подхватили это движение, обогатили его терминологией, «хорошистов» называем «мордоманами». «Мордоманы» — это те, для которых главное в человеке внешность. Его внешнее выражение. А «душисты» предпочитают в человеку глубокую душу.
Я — ни то, ни другое. Мне нравятся те, кому нравлюсь я. Если я когда-нибудь кому-нибудь понравлюсь, то такой человек покажется мне и умным и красивым.
Каждый человек в конечном счёте любит себя. Себя в себе и себя в другом. И в этом нет ничего предосудительного. Чем лучше человек относится к себе, тем лучше он относится к другим.
Помимо «душистов» и «мордоманов» мы делимся на «софистов» и «игоревистов».
Основоположник «игоревизма» — Игорь Корнеев.
Игорь специализируется на детской верхней одежде, но больше всего на свете он любит ходить в походы, спать в палатках, варить уху в закопчённом котелке. Ничего плохого в этом нет. Но в походы Игорь надевает истлевшие ковбойки, палатка у него в паутине и ящерицах, а котелок и железные кружки имеют такой вид, будто кто-то, балуясь, вил из них верёвки.
«Игоревизм» — это внешнее упрощенчество за счёт внутреннего раскрепощения. Вариант хиппи. Но хиппи неряшливы специально, а Игорь — нечаянно. Он просто не замечает, на чем он ест и спит. Как кошка или собака. Как, должно быть, не обращал внимания неандерталец. А все достижения человечества за тысячи лет оставили его глубоко равнодушным.
«Софизм» берет начало от Софки Медведевой.
Однажды у Софки случился приступ аппендицита. Она легла на диван и стала слушать в себе боль. Боль час от часу становилась сильней, в какой-то момент сделалась невыносимой, а потом стала тупой, и сама Софка тоже сделалась тупой и поплыла в полубред-полубеспамятство. Оказывается, у неё лопнул аппендикс. В медицине это называется перитонит.
Когда я пришла к ней в больницу, я спросила:
— А почему ты сразу не вызвала врача?
— А он бы прямо в ботинках прошёл, — ответила Софка.
Она представила себе, что врач, не снимая ботинок, а может, даже не вытерев ноги, двинется прямо в комнату. Потом он пойдёт в ванную мыть руки, и на мыле останутся грязные потёки. Далее, врач понесёт мокрые руки к полотенцу и капнет на кафельный пол. Подтирать сразу же при нем будет неудобно, капли засохнут на полу кружками, потом их придётся отскребать. Врач вытрет руки о полотенце и сдвинет полотенце со своего места. Да лучше Софка умрёт, чем вытерпит такое наплевательство к её величеству Чистоте.
И действительно чуть не умерла.
В квартире у Софки — стерильная чистота, как в операционной. Каждого человека, пришедшего к ним, она воспринимает не как личность, индивидуальный экземпляр в природе, а как источник грязи.
Когда Софка подшивает платье, то похоже, будто полоска подшитой материи не прикреплена нитками, а держится сама собой, силой собственного притяжения.
Наш мастер ставит Софку в пример и говорит, чтобы мы у неё учились. Но софизм — это черта характера, с которой человек должен родиться, и научиться этому невозможно…
Может быть, в роду у Софки со стороны матери были испанские цыгане, которые кочевали веками, как игоревисты, и софизм формировался долго, из поколения в поколение, а полностью выразился в Софке.
А ещё может быть, что сочетание русской и испанской крови даёт такой неожиданный результат. Либо — это своеобразное проявление таланта. Александр — певец, а Софка — гений эстетического комфорта.
А ещё может быть…
Что касается меня, то я занимаю центристскую позицию между софизмом и игоревизмом. Для меня важно не где я, а с кем. Только человек может наполнить человека. Только о человека можно поджечь свою кровь.
Моё лицо тем временем готово. Я выгляжу так, будто вчера вернулась с побережья Крыма и Кавказа. Мои ресницы царапают противоположную стену. Волосы лежат сплошным полотном и блестят.
Я смотрю на себя и медленно говорю:
— Пенелопа… Мельпомена…
Кто такие эти тётки, я точно не знаю. Кажется, Мельпомена — покровительница муз, а Пенелопа — верная жена странствующего Одиссея. Дело не в том, когда они жили и были ли они вообще. Дело в их именах — длинных, странных, диковатых, как моё лицо, не объединённое общей темой, как моё настроение.
— Пенелопа… Мельпомена…
Потом я вздыхаю и думаю попроще.
«Господи! — думаю я. — Ну нельзя же быть такой хорошей. Надо же быть хоть немножко плохой».
Ресторан считался китайским, но музыка в нем была европейская.
На помосте собрались шесть патлатых музыкантов. Впечатление, что они не работают, а веселятся в собственное удовольствие и сообщают это удовольствие всем вокруг.
— Лови кайф, — сказал Александр.
— Что? — мне показалось, что он говорит по-испански.
— Слушай, — перевёл он, — и старайся получить удовольствие.
Я не умею «стараться получать удовольствие», но на всякий случай согласно киваю головой.
Возле меня локоть Александра и его профиль с аккуратным ушком. Я смотрю на него, как на предмет обожания Софки, и от этого чувства мне нежно и грустно.
— Как тебя зовут?
Он наклоняется ко мне. У него такое выражение, будто я сломала ногу и что-то у него прошу. А он наклонился с величайшим состраданием к моему несчастью, вниманием к просьбе и готовностью тут же её исполнить. Видимо, ему неловко, что он позвал меня в соучастницы, отсюда этот взгляд.
— Как тебя зовут по-испански?
— Алехандро.
— А сокращённо?
— Сача. В испанском языке нет буквы "ш".
В самом деле, а почему он меня позвал? Я достаточно знакома, чтобы ко мне можно было обратиться за подобным одолжением. И достаточно незнакома, чтобы это стояло между нами в дальнейшем.
— Скажи мне что-нибудь на твоём языке.
Он задумался, что бы такое сказать. Потом заговорил. В его речи действительно не было ни одной буквы "ш". Слова сыпались, отскакивали от зубов. Казалось, что они формируются не в глубине гортани, а где-то между губами и зубами.
Я посмотрела в его лицо и увидела, что его речь похожа на его щеки и глаза.
— Что ты сказал? Переведи.
Подошёл официант.
Александр заказал почти все меню сверху донизу. Я поняла — он широкий человек. А в широких людях много умещается. И хорошего, и плохого.
Наконец появились он и она.
Она — высокая блондинка, вьющаяся и улыбчивая, вся в летящем шёлке волос. Уголки губ и глаз приподняты кверху и будто бы готовы взлететь.
Он славный, но немножко задрипанный. Из игоревистов.
Она кивнула мне со счастливым выражением, а потом точно с таким же выражением уставилась на Александра.
— Познакомьтесь, — она представила своего мужа.
Александр представил меня. Все сунули другу другу ладошки и перечислили имена: Лиля, Славик, Александр, Вероника.
— Имя Вероника произносится с ударением на "о", — поправил меня Славик. — От города Верона.
— А ты откуда знаешь? — Лиля с удивлением уставилась на мужа. Он на неё, и они некоторое время рассматривали друг друга. Чувствовалось, что процесс взаимного узнавания у них ещё не завершился.
Когда Лиля произносила слова, то её губы смыкались на согласных с наивным и трогательным выражением.

Скажи мне что-нибудь на твоём языке - Токарева Виктория Самойловна => читать онлайн электронную книгу дальше


Было бы хорошо, чтобы книга Скажи мне что-нибудь на твоём языке автора Токарева Виктория Самойловна дала бы вам то, что вы хотите!
Отзывы и коментарии к книге Скажи мне что-нибудь на твоём языке у нас на сайте не предусмотрены. Если так и окажется, тогда вы можете порекомендовать эту книгу Скажи мне что-нибудь на твоём языке своим друзьям, проставив гиперссылку на данную страницу с книгой: Токарева Виктория Самойловна - Скажи мне что-нибудь на твоём языке.
Если после завершения чтения книги Скажи мне что-нибудь на твоём языке вы захотите почитать и другие книги Токарева Виктория Самойловна, тогда зайдите на страницу писателя Токарева Виктория Самойловна - возможно там есть книги, которые вас заинтересуют. Если вы хотите узнать больше о книге Скажи мне что-нибудь на твоём языке, то воспользуйтесь поисковой системой или же зайдите в Википедию.
Биографии автора Токарева Виктория Самойловна, написавшего книгу Скажи мне что-нибудь на твоём языке, к сожалению, на данном сайте нет. Ключевые слова страницы: Скажи мне что-нибудь на твоём языке; Токарева Виктория Самойловна, скачать, бесплатно, читать, книга, электронная, онлайн