А за стенами парка весь военный городок. Каштаны в три обхвата.
Новобранцы громко, но нестройно песню орут. Стараются, но неуклюжи еще.
Лихой ефрейтор покрикивает. Вот и новобранцы меня приветствуют. Эти еще
телята. Эти еще ничего не понимают. Для них старший лейтенант - это очень
большой начальник, гораздо выше ефрейтора. А что как-то особо сапоги у него
блестят, так это, наверное, праздник у него какой-то...
Вот и штаб. Тут всегда чисто. Тут всегда тихо. Лестница - мрамор. Румыны
до войны строили. Ковры по всем коридорам. А вот и полуовальный зал,
залитый светом. В пуленепробиваемом прозрачном конусе - опечатанное
гербовыми печатями знамя полка. Под знаменем часовой замер. Короткий
плоский штык дробит последний луч солнца, рассыпает его искрами по мрамору.
Я приветствую знамя полка, а часовой под знаменем не шелохнется. Он ведь с
автоматом. А вооруженный человек не использует никаких других форм
приветствия. Его оружие и есть приветствие всем остальным.
Посыльный ведет по коридору к кабинету командира полка. Странно это.
Почему не к начальнику штаба?
Стукнул посыльный в командирскую дверь. Вошел, плотно закрыв дверь за
собой. Тут же назад вышел, молча уступив - входите.
За командирским дубовым столом незнакомый подполковник небольшого роста.
Этого подполковника я сегодня в свите проверяющего полковника видел. Что за
черт, дивлюсь, где же батя, где начальник штаба? И почему подполковник в
командирском кресле сидит? Неужели по своему положению он выше нашего бати?
Ну, конечно, выше. Иначе не сидел бы за его столом.
- Садитесь, старший лейтенант, - не слушая рапорта предлагает
подполковник.
Сел. На краешек. Знаю, что сейчас громкие слова последуют, и оттого
вскочить придется. Оттого спина у меня прямая. Вроде в строю стою, на
параде.
- Доложите, старший лейтенант, почему вы улыбались, когда вас полковник
Ермолов с роты снимал.
Смотрю на подполковника, на свежий воротничок на уже неновой, но
чистенькой и выглаженной гимнастерке. А что ответишь?
- Не знаю, товарищ подполковник.
- Жалко с ротой расставаться?
- Жалко.
- Рота твоя мастерски работала. Особенно в конце. А со стенкой все
согласны: ее лучше сломать, чем полк под удар поставить. Стенку
восстановить нетрудно...
- Ее уже восстановили.
- Вот что, старший лейтенант, зовут меня подполковник Кравцов. Я
начальник разведки 13-й Армии. Полковник Ермолов, снявший тебя с роты,
думает, что он начальник разведки. Но он смещен, хотя об этом еще не
догадывается. На его место уже назначен я. Сейчас мы объезжаем дивизии. Он
думает, что он проверяет, а на самом деле это я дела принимаю, знакомлюсь с
состоянием разведки в дивизиях. Все его решения и приказы никакой силы не
имеют. Он распоряжается каждый день, а по вечерам я представляю свои
документы командирам полков и дивизий, и все его приказы теряют всякую
силу. Он об этом не догадывается. Он не знает, что его крик - это не более
чем лесной шум. В системе Советской Армии и всего нашего государства он уже
ноль, частное лицо, неудачник, изгнанный из армии без пенсии. Приказ об
этом ему скоро объявят. Так что его приказ о смещении тебя с роты никакой
силы не имеет.
- Спасибо, товарищ подполковник!
- Не спеши благодарить. Он не имеет права тебя отстранить от командования
ротой. Поэтому я тебя отстраняю.- И, сменив тон, он тихо, но властно
сказал:- Приказываю роту сдать!
У меня привычка давняя встречать удары судьбы улыбкой. Но удар оказался
внезапным, и улыбки не получилось.
Я встал, бросил ладонь к козырьку и четко ответил:
- Есть, сдать роту!
- Садись.
Сел.
- Есть разница. Полковник Ермолов снял тебя, потому что считал, что роты
для тебя много. Я снимаю тебя, считая, что роты для тебя мало. У меня для
тебя есть должность начальника штаба разведывательного батальона дивизии.
- Я только старший лейтенант.
- Я тоже только подполковник. А вот вызвали и приказали принять разведку
целой Армии. Я сейчас не только принимаю дела, но и формирую свою команду.
Кое-кого я за собой перетащил со своей прежней работы. Я был начальником
разведки 87-й дивизии. Но у меня теперь хозяйство во много раз больше, и
мне нужно очень много толковых исполнительных ребят, на которых можно
положиться. И штаб разведывательного батальона - это минимум для тебя. Я
попробую тебя и на более высоком посту. Если справишься... - Он смотрит на
часы. - Двадцать минут тебе на сборы. В 21.30 отсюда в Ровно, в штаб 13-й
Армии пойдет наш автобус. В нем зарезервировано место и для тебя. Я заберу
тебя к себе в разведывательный отдел штаба 13-й Армии, если завтра ты сдашь
экзамены.
Экзамены я сдал.
ГЛАВА II
1.
От офицерской гостиницы до штаба 13-й Армии - двести сорок шагов. Каждое
утро я не спеша иду вдоль шеренги старых кленов, мимо пустых зеленых
скамеек прямо к высокой кирпичной стене. Там, за стеной, в густом
саду-старинный особняк. Когда-то, очень давно, тут жил богатый человек.
Его, конечно, убили, ибо это несправедливо, чтобы у одних большие дома
были, а у других - маленькие. Перед войной в этом особняке размещалось
НКВД, а во время нее - Гестапо. Очень уж место удобное. После войны тут
разместился штаб одной из наших многочисленных Армий. В этом штабе я теперь
служу.
Штаб-это концентрация власти, жестокой, неумолимой, несгибаемой. В
сравнении с любым из наших противников - наши штабы очень малы и предельно
подвижны. Штаб Армии - это семьдесят генералов и офицеров, да рота охраны.
Это все. Никакой бюрократии. Штаб Армии может в любой момент разместиться
на десяти бронетранспортерах и раствориться в серо-зеленой массе
подчиненных ему войск, не теряя при этом руководства ими. В этой его
незаметности и подвижности - неуязвимость. Но и в мирное время он защищен
от всяких случайностей. Еще первый владелец - отгородил свой дом и большой
сад высокой кирпичной стеной. А все последующие владельцы стену эту
укрепляли, надстраивали, дополняли всякими штуками, чтобы начисто отбить
охоту через стену перелезать.
У зеленых ворот - часовой. Предъявим ему пропуск. Он его внимательно
рассмотрит и - рука к козырьку: проходите, пожалуйста. От контрольного
пункта самого здания не видно. К нему ведет дорога между стен густых
кустов. С дороги не свернешь - в кустах непролазная чаща колючей проволоки.
Так что иди по дороге, как по тоннелю. А дорога плавно поворачивает к
особняку, спрятанному среди каштанов. Окна его первого этажа много лет
назад замурованы. На окнах второго этажа - крепкие решетки снаружи и
плотные шторы внутри. Площадка перед центральным входом вымощена чистыми
белыми плитами и окружена стеной кустов. Если присмотреться, то кроме
колючей проволоки в кустах можно увидеть и серый шершавый бетон. Это
пулеметные казематы, соединенные подземными коридорами с подвальным
помещением штаба, где размещается караул.
Отсюда, от центрального дворика, дорога поворачивает вокруг особняка к
новому трехэтажному корпусу, пристроенному к главному зданию. Отсюда можно
наконец попасть в парк, который зеленой мглой окутывает весь наш Белый дом.
Днем на дорожках парка можно увидеть только штабных офицеров, ночью -
караулы с собаками. Тут же, в парке, совсем неприметный со стороны, вход в
подземный командный пункт, сооруженный глубоко под землей и защищенный
тысячами тонн бетона и стали. Там, под землей, - рабочие жилые помещения,
узел связи, столовая, госпиталь, склады и все, что необходимо для жизни и
работы в условиях полной изоляции.
Но кроме этого подземного КП есть еще один. Тот не только бетоном, сталью
и собаками защищен, но и тайной. Тот КП - призрак. Мало кто знает, где он
расположен.
До начала рабочего дня-двадцать минут, и я брожу по дорожкам, шурша
золотыми листьями.
Далеко-далеко в небе истребитель чертит небо, пугая журавлей, кружащих
над невидимым отсюда полем.
Вот офицеры потянулись к Белому дому. Время. Двинемся и мы. По дорожке, к
широкой аллее, мимо журчащего ручья, теперь обогнем левое крыло особняка,
вот мы снова на центральном дворике среди густых кустов, под тяжелыми
взглядами пулеметных амбразур из-под низких бетонных лбов сумрачных
казематов.
Предъявим снова пропуск козыряющему часовому и войдем в гулкий
беломраморный зал, где когда-то звенели шпоры, шелестели шелком юбки и за
страусовыми перьями вееров прятали томные взгляды. Теперь тут юбок нет.
Редко-редко мелькнет телеграфистка с узла связи. Юбка на ней суконная,
форменная, хаки, в обтяжку. Что, полковники, вслед смотрите? Нравится?
По беломраморной лестнице - вверх. Тут уж мне вслед смотрят. Там,
наверху, часовой. Там еще одна проверка документов. И сюда, наверх, отнюдь
не каждому штабному полковнику вход разрешен. А я только старший лейтенант,
но пропускают меня часовые. Внизу удивляются. Что за птица? Отчего по
мраморной лестнице вверх ходит?
Предъявим еще раз пропуск и войдем в затемненный коридор. Тут ковры
совсем заглушат наши шаги. В конце коридора - четыре двери, в начале - тоже
четыре. Там, в конце коридора, кабинеты командующего Армией, его первого
заместителя, начальника штаба и политического шамана 13-й Армии, который
именуется Член Военного совета.
А четыре двери в начале коридора - это самые важные отделы штаба: первый,
второй, восьмой и Особый. Первый отдел - оперативный, он занимается боевым
планированием. Второй отдел - разведывательный, он поставляет первому
отделу всю информацию о противнике. Восьмой отдел названия не имеет, у него
есть только номер. Мало кто знает, чем этот отдел занимается. А у Особого
отдела, наоборот - номера нет, только название. Чем занимается - все знают.
Наш коридор - наиболее охраняемая часть штаба, и доступ сюда разрешен
очень ограниченному числу офицеров. Конечно, в наш коридор и некоторые
лейтенанты ходят: особисты и генеральские адъютанты. Вот и мне вслед
полковники смотрят: что за гусь? А я не особист и не адъютант. Я - офицер
второго отдела. А вот наша черная кожаная дверь - первая налево. Наберем
шифр на пульте - и дверь плавно откроется. А за ней еще одна, на этот раз
из брони, как в танке. Нажмем кнопку звонка, на нас глянет бдительное око
через пуленепробиваемую смотровую щель, и щелкнет замок - вот мы и дома.
Раньше тут, видимо, был один большой зал, потом его разделили на шесть не
очень больших кабинетов. В тесноте, да не в обиде. В одном кабинете -
начальник разведки 13-й Армии, мой благодетель и покровитель, пока еще
подполковник, Кравцов. В остальных пяти кабинетах работают пять групп
отдела. Первая группа руководит всей нижестоящей разведкой -
разведывательными батальонами дивизий, разведротами полков, внештатными
разведротами, артиллерийской, инженерной и химической разведкой. Пятая
группа занимается электронной разведкой. В ее подчинении два батальона
пеленгации и радиоперехвата, а кроме того эта группа контролирует
электронную разведку во всех дивизиях, входящих в состав нашей 13-й Армии.
Вторая и третья группы для меня - terra incognita. Не проработав в
четвертой группе и месяца, я начинаю догадываться о том, чем эти совершенно
секретные группы занимаются. Дело в том, что наша четвертая группа
занимается окончательной обработкой информации, поступающей из всех
остальных групп отдела. А кроме того, к нам стекается информация снизу, от
штабов дивизий, сверху - из штаба округа, сбоку от соседей - из пограничных
войск КГБ.
В нашей группе в мирное время три человека. В военное время должно быть
десять. В кабинете три рабочих стола. Тут работают два подполковника -
аналитик и прогнозист, и я - старший лейтенант.
Я работаю на самой простой работе - на перемещениях. Понятно, что
аналитик в нашей группе старший.
Раньше на перемещениях тоже работал подполковник. Но новый начальник
разведки его выгнал из отдела, освободив место для меня. А должность эта по
штату подполковничья, и это означает, что если мне на ней удастся
удержаться, то я очень скоро стану капитаном, а потом, через четыре года,
так же автоматически, - майором, а еще через пять лет - подполковником.
Если за эти годы мне удастся прорваться выше, то и следующие звания будут
идти автоматически по выслуге лет. Но если я скачусь вниз, то за каждую
новую звезду придется грызть кому-то глотку.
Подполковникам совсем не нравится инициатива нового начальника разведки -
посадить в подполковничье кресло старшего лейтенанта, мое появление унижает
их авторитет и опыт, но не это главное. Главное в том, что и в их кресла
новый начальник может посадить молодых и порывистых. Они оба смотрят на
меня и только слабыми кивками отвечают на приветствие.
В рабочем кабинете информационной группы разведывательного отдела три
стола, три больших сейфа, книжные полки во всю стену и карта Европы - тоже
во всю стену. Прямо напротив входа - небольшой портрет моложавого генерала.
На погонах по три звезды. Иногда, когда никто не видит, я улыбаюсь
генерал-полковнику и подмигиваю ему. Но генерал-полковник с портрета
никогда мне не улыбается. Взгляд его холоден, суров и серьезен. Глаза,
зеркало души, жестоки и властны. В уголках губ-легкая тень презрения. Под
портретом нет никакой подписи. Нет ее и на обратной стороне портрета. Я
проверял, когда в комнате никого не было. Вместо имени там стоит печать:
"Войсковая часть 44388" и грозное предупреждение: "Содержать только в
защищенных помещениях Аквариума и подчиненных ему учреждений". Командный
состав Советской Армии я знаю хорошо. Офицер обязан это знать. Но я
совершенно уверен, что генерал-полковника с портрета я не видел ни в одном
военном журнале, включая и секретные.
Ладно, товарищ генерал, не мешайте работать.
Передо мной на столе пачка шифровок, поступивших за прошлую ночь. Моя
работа-разобраться с ними: изменения в составе и дислокации войск
противника внести в "Журнал перегруппировок" и нанести на Большую карту,
которая хранится в первом отделе штаба Армии.
Первая шифровка сразу ставит в тупик: на железно-
дорожном мосту через Рейн вблизи Кельна зарегистри-
рован эшелон, двадцать британских танков "Чифтен".
Идиоты! В каком направлении прошел эшелон? Это усиление или ослабление?
20 танков-пустяк. Но из таких крупиц, и только из них, создается общая
картина происходящего. И аналитик и прогнозист имеют на столе точно такие
же копии шифровок. И оттого, что они совершенно четко представляют себе
картину происходящего, оттого, что в своих головах они держат тысячи цифр,
дат, имен и названий, им, конечно, не надо поднимать шифровки предыдущих
дней, чтобы там найти ключ к разгадке такого пустякового вопроса. Они
испытующе смотрят на меня и совсем не спешат подсказать нужный ответ. Я
поднимаюсь со своего места и иду к сейфу. Если перечитать снова все
шифровки предыдущих дней, то, наверное, ответ будет однозначным. А четыре
злых глаза мне в спину: трудись, старлей, знай, за что подполковники свой
хлеб жуют.
2.
Мы работаем до 17.00 с одним часовым перерывом на обед. Тот, кто имеет
срочную работу, может оставаться в кабинете до 21.00. После этого все
документы полагается сдать в секретную библиотеку, а сейфы и двери
опечатать. Только подземный командный пункт не спит. Во время обострения
обстановки мы по очереди остаемся в штабе. В каждой группе по одному
офицеру. А в моменты кризисов - все офицеры штаба по нескольку дней живут и
работают в своих кабинетах или под землей. В подземном КП условия для жизни
гораздо лучше, но там нет солнца, и потому, если можно, большую часть
времени мы проводим в наших немного тесных кабинетах.
Если нет шифровок, то я читаю "Разведывательную сводку" Генерального
штаба. Я полюбил эту пухлую, в 600 страниц, книгу. Я зачитываюсь ею, многие
страницы знаю чуть ли не наизусть, несмотря на то, что каждая из них
вмещает иногда по нескольку сотен цифр и названий. Когда нет кризисов и
напряженного положения, то подполковники ровно в 17.00 исчезают. У них, как
у павловских подопытных псов, в определенное время слюна выделяется, чтобы
плюнуть на печать и вдавить ее в пластилин на сейфе. С этого момента я
остаюсь один.
Я читаю "Разведывательную сводку" в сотый раз.
А, кроме общей сводки, есть такая же толстая книга о бронетанковой
технике, о флоте, о системе мобилизации Бундесвера, о французских ядерных
исследованиях, о системе тревог НАТО и еще черт знает о чем.
- Ты спишь когда-нибудь?
Я и не заметил, как на пороге появился подполковник Кравцов.
- Иногда, а вы?
- Я тоже иногда. - Кравцов смеется. Я знаю, что Кравцов каждый вечер
сидит допоздна или же неделями пропадает в подчиненных ему подразделениях.
1 2 3 4 5 6