– Это прекрасная жизнь – стать диктатором. Вот что случается с террористами, когда они взрослеют.
Старлитц кивнул. Опасно, очень опасно, что Раф так озабочен его добрым о себе мнением, но он ничего не мог с собой поделать, ему это льстило.
– Захватываешь укромный уголок, – объяснял Раф. – Растишь коноплю или мак. Покупаешь оружие. Это как маленькое государство, но тебе не нужны ни юристы, ни бюрократы, ни рекламщики, никакие глупые ублюдки в костюмах. У тебя есть стволы, и у тебя есть власть. Ты говоришь людям, что сделать, и они бегут и делают. Возможно, такое и не может длиться вечно. Но пока оно длится, это рай на земле.
– Это хорошо, Раф. Вот, теперь ты со мной откровенен. Я это ценю, правда ценю.
– В прессе твердят, мне, мол, нравится убивать людей.
Ну конечно, мне нравится убивать людей! Это привносит в жизнь героизм. Если б убийства не щекотали нервы, никто не стал бы покупать билеты на фильм, где людей убивают.
Но если б я хотел убивать, я поехал бы в Чечню, в Грузию, в Абхазию, наконец. Не в том соль. Любой идиот может стать военачальником в зоне военных действий. Соль в том, чтобы стать военачальником там, где люди жирные, размякшие и богатые! Военачальником надо становиться у самых границ разваливающейся империи. Это наилучшее место! Знаю, у меня были в прошлом мелкие недостатки. Но девяностые – это шестидесятые наоборот. На сей раз я намерен выиграть и это выигранное удержать! Я намерен захватить эти островки. Я введу военное положение и стану править собственным указом.
– А как насчет временного правительства из трех человек?
– Я решил, что эти мальчики ненадежны. Мне не понравилось то, как они обо мне проговорились. Так что я сокращу процесс и выдам очень скорые и убедительные результаты. Я захвачу в заложники двадцать пять тысяч человек.
– Как тебе это удастся?
– Как? Заявив, что у меня есть русская ядерная боеголовка малой мощности, которой, кстати, у меня на деле нет. Но кто решится назвать это блефом? Я Раф Шакал! Я знаменитый Раф! Все знают, что я на такое способен.
– Ядерная боеголовка малой мощности, да? Похоже, старые сценарии террора и впрямь хороши...
– Конечно, такой боеголовки у меня нет. Но у меня есть десять килограммов дешевого радиоактивного цезия.
Когда они пролетят над островами со счетчиками Гейгера, или какое еще дурацкое ученое устройство используют сейчас группы захвата, – показания будут выглядеть вполне убедительно. Финны не посмеют устроить у себя второй Чернобыль. Они с последнего еще до сих пор в темноте светятся. Так что, согласись, я вполне умерен в своих запросах. Я прошу только несколько островков и несколько тысяч человек. Я буду соблюдать требуемые формальности, если они мне позволят. Я выпущу милый флаг и немного монеты.
Старлитц потер подбородок:
– Вот эта монета, похоже, будет особенно интересной, учитывая наше дельце с электронным банком.
Раф выдвинул ящик стола и достал оттуда стакан для виски и беспошлинную бутылку финской настойки на морошке. Выпивка на Аландах была на порядок дешевле, чем в Финляндии.
– Сингапур всего лишь крохотный островок. – Раф прищурился, плеснул себе настойки. – Никто не жалуется на то, что у Сингапура есть ядерное оружие.
– Впервые слышу, приятель.
– Разумеется, оно у них есть! Уже пятнадцать лет. Уран они купили в Южной Африке еще во времена апартеида, когда бурам отчаянно требовались деньги. А ядерные заряды построили сами. Сингапур вполне способен потратить столько трудов. Но они все там трудоголики.
– Что ж, логично. – Старлитц помедлил. – Я все еще осваиваюсь с твоим предложением. А как с планами на будущее, Раф? Предположим, ты получишь то, что требуешь, и каким-то образом удержишь острова. Что тогда? Что, по-твоему, будет через десять лет?
– Мне всегда задавали этот вопрос. – Раф отхлебнул настойки. – Хочешь морошковой? Крохотные золотые ягодки финской тундры, и я не перестаю удивляться, какие они сладкие.
– Нет, спасибо, но пей, не смотри на меня, приятель.
– В прошлом меня не раз спрашивали, в основном переговорщики, желающие освободить заложников, со временем разговоры приедались, и мы иногда переходили на философию... – Раф аккуратно навернул крышку на бутылку настойки. – Они мне говорили: «Раф, что такого в этой твоей Революции? Какой мир ты пытаешься нам построить?» У меня было много времени подумать над этим вопросом.
– И?..
– Ты когда-нибудь слышал, как Джимми Хендрикс исполняет «Усеянный звездами флаг»?
Старлитц моргнул:
– Ты что, шутишь? Эта песня и по сей день продает крупные партии из вчерашних каталогов.
– В следующий раз послушай по-настоящему эту композицию. Попытайся представить себе страну, где эта музыка действительно была бы национальным гимном. Не диковиной, не пустой мечтой, не модой, не пародией, не протестом против какой-то там войны, не для молодых янки, укурившихся на дурацком флэту в пригороде Нью-Йорка, где эта песня была бы социальной реальностью. Вот как я хочу, чтобы жили люди. Люди – они овцы, у них духу не хватает жить такой жизнью. Если у меня будет шанс, я могу заставить их так жить.

* * *

Старлитц любил быстроходные моторки. Управлять ими почти так же легко и приятно, как вести машину. Агенты Рафа украли такую моторку в Копенгагене и на большой скорости привели через Балтийское море. Поскольку это было судно, каким традиционно пользовались умники, ввозящие контрабандные наркотики, датские полицейские просто решат, что его украли наркодельцы. И не слишком ошибутся.
Старлитц изучил морскую карту.
– Я сегодня застрелила полицейского, – сказала Айно.
– Почему ты так говоришь? – Старлитц поднял на нее взгляд.
– Я насмерть застрелила полицейского. Это был констебль в Мариэхамме. Я зашла в его офис. Сказала ему, что кто-то украл запаску из моей машины. Я отвела его за офис, чтобы показать ему машину. Я открыла багажник, а когда он наклонился посмотреть, где запаска, я выстрелила в него. Трижды. Нет, четыре раза. Он упал прямо в багажник. Я затолкала его ноги внутрь и захлопнула крышку. А потом я уехала с трупом.
Старлитц очень тщательно сложил морскую карту.
– Ты позвонила и взяла это на себя?
– Нет. Раф сказал, что копу лучше исчезнуть. Мы скажем, что он переметнулся на сторону финнов и прихватил с собой секретные папки полиции. Это будет удачно для пропаганды.
– Ты что, действительно пристрелила мужика? Где тело?
– Здесь, на моторке.
– Стань за штурвал.
Выйдя из кабины, Старлитц заглянул в стеклопластиковый трюм. Там лежал мужчина в униформе – с виду мертвец.
Старлитц повернулся к девушке:
– Раф отправил тебя прикончить его одной?
– Нет, – гордо ответила Айно, – он послал со мной Матти и Йорму, но я приказала им стоять на стреме снаружи. – Она помедлила. – Люди лгут, говоря, что убивать трудно. Убивать очень просто. Три движения пальцем. Или четыре. Представляешь себе, как это делаешь, планируешь, как будешь это делать, а потом просто делаешь. И вот – готово.
– Как ты планируешь обойтись с вещественным доказательством в трюме?
– Мы обмотаем труп цепями, какие я купила в скобяной лавке, а потом выбросим в море где-нибудь на полпути к острову вашей старой дамы. Вот, возьмите штурвал.
Старлитц вернулся к управлению моторкой. Айно выволокла из трюма мертвого полицейского. Труп весил намного больше, чем она сама, но Айно была девушка сильная и решительная и лишь временами брезгливая. Она методично обмотала тело тяжелыми стальными цепями, которые при этом покорно звенели, временами звон сменялся щелчком дешевых замков.
Старлитц наблюдал за происходящим, искоса присматривая за приборами:
– Это была идея Рафа послать со мной на переговоры труп?
Айно поглядела на него серьезно:
– Это единственная лодка, какая у нас есть. Мне пришлось воспользоваться ею. Захватывать паромы пока рано.
– Раф любит показывать, что говорит серьезно.
– Это я показываю, что мои намерения серьезны. Это я убила полицейского. Я положила его в моторку. Он – агент оккупационных властей в униформе угнетателей. Он законная мишень. – Айно со вздохом отбросила косы назад. – Относитесь ко мне серьезно, мистер Старлитц. Я молодая женщина, я одеваюсь как пани потому, что мне того хочется, и, возможно, я слишком много читаю книг. Но я действительно имею в виду то, что говорю. Я верю в наше дело. Я происхожу из маленькой, никому не известной страны, и моя группа – маленькая, никому не известная группа. Но это не важно, поскольку мы отдаем себя борьбе. Мы действительно вооруженная ударная сила революции. Я собираюсь свалить правительство здесь и захватить эту страну. Сегодня я убила угнетателя. Это долг вооруженного революционера.
– Итак, вы возьмете эти острова силой. А потом что?
– Потом мы избавимся от этих этнических аландцев. Они будут сами по себе, нам они ни к чему. После этого мы, финны, сможем быть действительно финнами. Мы станем настоящим финским народом по настоящим аутентичным финским законам.
– А что тогда?
– Тогда мы займем финно-угорские земли, украденные у нас русскими! Мы сможем отобрать у них Карелию. И Коми. И Ханты-Мансийск. – Айно сердито глянула на Старлитца. – Вы даже не слышали никогда об этих местах. Не слышали? Для нас они священны. Они – в «Калевале». Но вы, вы никогда даже не слышали о них...
– А что случится потом?
Она пожала плечами:
– Разве это моя проблема? Я никогда не увижу воплощения этой мечты. Думаю, копы убьют меня гораздо раньше. Как по-вашему?
– Думаю, нас ждут щекотливые переговоры по книжному контракту.
– Хватит беспокоиться. Вы слишком много беспокоитесь о банальных вещах.
Она методично навернула еще одну петлю из цепи на тело, потом перебросила мертвого полицейского за борт.
Лицом вниз труп заколыхался в кильватере моторки, потом медленно исчез под водой из виду.
Айно перегнулась через стеклопластиковый планшир и помыла руки в проносящейся мимо морской воде.
– Только говорите с ней помедленнее, – сказала она. – Старая дама пишет по-шведски, вы это знали? Я все о ней выяснила. Шведский – ее родной язык. Но говорят, по-фински она говорит очень хорошо. Для аландки.

* * *

Старлитц пристал к небольшому деревянному причалу.
Весь островок, одетый в темный, склизкий от водорослей гранит, был размером не более двадцати акров. Старая дама жила здесь со своим еще более старым и немощным братом. Оба они родились на острове и изначально жили здесь с родителями, но отец умер в 1950-м, а мать – в 1968-м.
Единственным способом попасть на остров оставались катер или моторка. Здесь не было ни телефона, ни электричества, ни канализации. Дом старой дамы оказался двухэтажным каменным особняком под крутой черепичной крышей, на лужайке перед ним помещался каменный колодец, а чуть подальше и сбоку прикорнул деревянный сарай. Свесы крыши были резные и расписаны красным и желтым.
Вокруг бродили куры и пара мелких приземистых островных овец. На деревянной стреле для подъема тяжестей красовался самодельный маяк с незажженной летом масляной лампой. И кругом множество чаек.
Старлитц громко окликнул хозяев с причала, что показалось ему наиболее вежливым приветствием, но из дома ему не ответили. Поэтому им с Айно пришлось протащиться по камням и газону, разыскать входную дверь и постучать в нее. Никакого ответа.
Старлитц толкнул изъеденную солью дверь. Она была не заперта. Окна стояли открытые настежь, и по гостиной гулял морской бриз. Здесь были сотни книг на шведском и финском, трепещущие на ветру листы бумаги и несколько весело маразматических картин маслом. Несколько вполне приличных бронзовых статуэток и вставленные в рамки финские театральные афиши тридцатых годов. Заводящаяся ручкой «виктрола».
Отрыв дверь шкафа, Старлитц поглядел на одежду для непогоды – штормовки и сапоги.
– Знаешь что? Наша старая дама – настоящая каланча. Она просто викинг, черт побери.
Он прошел из гостиной в рабочую комнату. Нашел там деревянный секретер и отличное, обитое бархатом кресло.
Словари, шведская энциклопедия. Несколько основательно зачитанных путеводителей и коллекция фотографий с видами Балтики и Северного моря.
– Ничего тут нет, – пробормотал он.
– Что вы ищете? – поинтересовалась из гостиной Айно.
– Не знаю точно. Что-нибудь, что бы объяснило, что произошло.
– Тут записка! – позвала его Айно.
Старлитц вернулся в гостиную. Взял из ее рук записку, написанную каллиграфическим почерком на линованном листе из блокнота с изображением Неркулена Спеффи.
«Дорогой мистер Старлитц. Прошу извинить мое отсутствие. Я уехала в Хельсинки, чтобы дать показания. Я еду в Парламент Суоми по зову гражданского долга, который давно не дает мне покоя. Сожалею, что вынужденно не смогла принять вас, и надеюсь побеседовать с вами о моих многочисленных читателях в Токио в другой, более счастливый для всех нас день. Прошу, простите меня, что вам пришлось грести столько миль и вы меня не застали. Пожалуйста, выпейте чаю с печеньем, в кухне все приготовлено. До свидания!»
– Она уехала в Хельсинки, – сказал Старлитц.
– Она никогда больше не путешествует. Я очень удивлена. – Айно нахмурилась. – Она сэкономила бы нам массу трудов, если б у нее был сотовый телефон.
– Зачем она им понадобилась в Хельсинки?
– Ну, думаю, ее заставили туда поехать. Местные аландцы. Властные структуры местных коллаборационистов.
– Какая от нее, по-твоему, может быть польза? Она вне политики.
– Это правда, но ею тут очень гордятся. В конце концов, детскую больницу – Детскую больницу Флюювинов на острове Фегле – это ведь она построила.
– Да?
– И парк на Соттунге. А на Брэде – Парк Флюювинов и Игровую площадку Большого Фестиваля Флюювинов. Она все это построила. Она никогда не оставляет себе денег. Все отдает. В основном Флюювинскому фонду педиатрических болезней.
Сняв солнечные очки, Старлитц отер лоб:
– Ты, случайно, не знаешь, к каким именно педиатрическим заболеваниям у нее особый интерес?
– Никогда не понимала подобного поведения, – сказала Айно. – Правда-правда. Наверное, это какое-то психическое заболевание. Бездетная старая дева в рамках несправедливого социального порядка... Лишенная здорового секса или выхода своим эмоциям... Живущая отшельницей все эти годы среди глупых книг и картин... Ничего удивительного, что она сошла с ума.
– Ладно, возвращаемся, – отозвался Старлитц. – С меня довольно.

* * *

Раф и Старлитц брели по лесу, хлопая медлительную и крупную скандинавскую мошку.
– Я думал, у нас уговор, – сказал Раф. Издалека доносился приглушенный хор скотских воплей из сауны. – Я просил тебя не привозить ее сюда.
– Она твой лейтенант, Раф. Ты с ней и разбирайся.
– Мог бы быть потактичнее. Придумать какую-нибудь уловку или обходной маневр.
– Не хотелось быть выброшенным за борт моторки. – Старлитц потер укус на шее. – У меня очень серьезная закавыка в переговорах, приятель. Объект снялся с лагеря, и надолго, а окно у меня очень узкое. Мы ж здесь говорим о японской массовой поп-культуре. Цикл производства-потребления у японцев сверхбыстрый. Потребительская мода у них сходит за четыре недели. В лучшем случае. Никто не говорил, что фруфики смогут долговременно продавать продукт, как это было с покемонами или телепузиками.
– Я понимаю, какие у тебя финансовые сложности с японскими спонсорами. Если б ты был немного терпеливее... Мы можем принять меры. Мы можем произвести перемены. Если придется, Аландская республика национализирует литературную продукцию.
– Слушай, весь смысл операции – подать в суд на тех ребят в Японии, которые уже сейчас ее обирают. Нам нужно на бумаге иметь что-то, что выглядело бы достаточно серьезно, чтобы выдержать исследование и наподдать им под зад в Гаагском суде. Если собираешься заламывать кому-то руки из-за такого туманного вздора, как интеллектуальная собственность, нужно иметь что-то сверхмощное, иначе они не пойдут на попятный.
– Теперь ты меня пугаешь. Тебе надо бы попариться в сауне. Расслабиться. Там видак смотрят.
– Фильмы прямо в этом чертовом пару, Раф?
Раф кивнул:
– Это особые фильмы.
– Ненавижу, черт побери, видеосъемки.
– Это боснийские фильмы.
– Правда?
– Такие достать непросто. Из лагерей.
– Ты крутишь наемникам фильмы со зверствами?
Раф развел руками.
– Добро пожаловать в Европу двадцать первого века! – выкрикнул он пустому берегу. – Новенькие с иголочки европейские режимы апартеида! Где банды военных преступников похищают и систематически насилуют женщин других этнических групп. При свете софитов и при работающих ручных видеокамерах!
– Подобные слухи я слышал, – медленно произнес Старлитц. – Однако в них довольно трудно поверить.
– Пойди в сауну, приятель, и этим фильмам ты поверишь. Просто невероятно, и тем не менее чистая правда. Голая реальность, черт побери.
1 2 3 4 5 6 7