Я убила!» К ее голове поспешно прикладывали вибратор. Под действием излучения она успокаивалась, замолкала, закрывала глаза. Вибратор осторожно отводили от головы, Агнесса некоторое время лежала в беспамятстве, потом сознание возвращалось, она поднимала веки, осматривалась, что-то вспоминала и впадала в ту же истерику: рыдала, металась в постели, хотела вскочить и куда-то бежать: «Это я, я!»Рой выразительно посмотрел на Генриха.— Прокрути теперь ее бред, — попросил Генрих. Бред был однообразен, как и вопль, в нем повторялось одно и то же. Около стены, украшенной картиной, изображавшей лес, стоял Томсон. Его голова пропадала среди тесно сгрудившихся древесных стволов, а ноги были в комнате. Он надвигался, выпятив грудь и откинув назад голову, отделялся от стены, медленно, печатая шаг, шел в комнату. Он хохотал. В зале, где сидели братья с Арманом, возникал его голос, Томсон ликующе восклицал: «Теперь ты видишь? Теперь ты веришь?» Он падал на колени. Он стоял на полу на коленях и протягивал руки, весь экран был заполнен его двумя руками, двумя властными, настойчивыми, радостно простертыми вперед руками… И вдруг все пропадало в темноте, а потом темнота рассеивалась — и Томсон стоял у стены, как бы наполовину в стене, и медленно отделялся от нее, и снова надвигался, ликующе хохоча…— Ничего ни до, ни после этой одной сцены, — подвел Генрих итог повторному просмотру бреда. — Есть ли смысл в такой фрагментарности видения?— Несомненно, есть, — уверенно заявил Рой. — Запоминаются самые поразительные события. Очевидно, сцена, с такой силой врубившаяся в память Агнессы, и есть самое поразительное воспоминание.Арман не согласился с Роем:— В любой сцене, даже в простом пейзаже, имеется свой сюжет, какое-то свое важное содержание. Но нам совершенно неизвестно, для чего появился Иван у Агнессы, что между ними произошло. Мы видим, что он возникает в ее комнате, но как он вел себя там? А это, мне кажется, самое важное.Генрих спросил Армана:— Ты осматривал комнату Агнессы. Стена нормальная?— Плотные стеновые блоки. Картина — авторский экземпляр тропического пейзажа Нормана Макмиллана, художника из средних. И, как я узнал, картина находится в комнате лет десять, Агнесса к ней, несомненно, пригляделась. Почему же с такой жуткой отчетливостью воспроизводится в ее бреду каждая деталь каждого дерева?— Я настаиваю, что Агнесса запомнила самое важное, — продолжал Рой. — Значит, приход к ней Томсона был важней, чем то, что он потом у нее делал. Почему это так, а не иначе, не имею представления. Ты ничего не хочешь сказать, Генрих?Генрих нервно дернулся, как будто вопрос брата застал его врасплох, и неохотно ответил:— Что я могу сказать? Мы расследуем обстоятельства гибели Ивана Томсона. И хорошо знаем, что она совершилась в камере короткофокусного гравитационного агрегата. А бред Агнессы, обвиняющей себя в убийстве Томсона, показывает нам странные сценки в ее будуаре. Связать эти два события я пока не могу.Арман обратил внимание братьев на то, что развертка бреда во времени показывает примерно тот же час, когда в лаборатории совершился гравитационный взрыв. К сожалению, анализ видений больного мозга далек от совершенства и погрешность в десять — пятнадцать минут лежит в пределах точности измерений. Но при любых неточностях несомненно, что оба события — появление Томсона у Агнессы и его гибель — по времени близки одно к другому. Его предположение: Томсон своим приходом вызвал гнев у Агнессы, она пожаловалась жениху, и Рорик, разозленный, расправился с академиком, едва тот вошел в испытательную камеру. При такой версии понятно, почему Рорик и его невеста оба признаются в преступлении.— Версии, версии! — с досадой сказал Рой. — Мы сидим в кабинете и строим гипотезы, которые могут быть опровергнуты первым же словом Арутюняна или Агнессы.— Можно попросить врачей привести больных в сознание хотя бы на краткий срок, — сказал Арман. — Что до Агнессы, то это довольно просто — у нее, кроме нервного потрясения, другого заболевания нет. С Рориком сложней, но жизнь его вне опасности, значит, можно надеяться и на возвращение сознания.— Давайте разделимся, — предложил Рой. — Арман продолжит выяснение технических обстоятельств аварии, а я с Генрихом попробую получить от Рорика и Агнессы объяснения более внятные, чем покаянное бормотание и истерические вопли.Генрих поморщился:— Ты превращаешь меня в настоящего криминалиста, Рой! Я все-таки физик, а не следователь. Предпочитаю помогать Арману.— Боюсь, что физика гибели Томсона тесно связана с психологией, если не прямо определяется ею, — холодно сказал Рой. — Распутать психологические загадки трудней, чем выяснить просчеты в конструкции гравитационного агрегата. Один я тоже не хочу браться за такое дело. 4 Она молча смотрела на братьев, сидевших перед ее кроватью. Поверх одеяла лежали обнаженные, похудевшие руки, бледное лицо с впавшими щеками было повернуто к посетителям. Болезнь очень изменила Агнессу. Но даже такая — похудевшая, посеревшая — она была красива. Генрих вдруг почувствовал себя виноватым перед этой женщиной, в душу которой они собирались бесцеремонно вторгаться. Он молчаливо выругал себя и Роя. Рой должен был идти один.Но и Рой испытывал смущение. Он закашлялся и заговорил без обычной спокойной уверенности:— Вы знаете, Агнесса, зачем мы просили привести вас в сознание?— Да. — У нее был низкий, звучный голос.— Вам не трудно говорить?У Агнессы был слишком понимающий взгляд. Она печально усмехнулась и тихо ответила:— Мне трудно жить. Можете задавать вопросы.Рой снова прокашлялся. Задавать вопросы было далеко не так просто, как ему представлялось, когда он настаивал на свидании с Агнессой. Генрих, стараясь не беспокоить больную, украдкой рассматривал ее. У нее были серые глаза, опушенные длинными ресницами, очень большие; на похудевшем лице они казались неправдоподобно огромными. Генрих не сумел бы объяснить себе, что поражает в Агнессе, но знал, что не смог бы держаться с ней как с другими красивыми женщинами. И раньше он чувствовал себя напряженно, когда встречался с Агнессой, — с ней нельзя было обходиться по-приятельски просто. Она внешне напоминала Альбину, погибшую при катастрофе звездолета невесту Генриха, но Альбина, милая и остроумная, порой резкая, была из тех, о которых говорят: «Она отличный парень». Агнессу невозможно было так назвать даже мысленно.— Как вы понимаете, мы пришли в связи…Агнесса остановила Роя слабым жестом:— Лучше я сама начну. Вы спросите, если что останется неясным. Дайте мне только собраться с мыслями.Врачи выполнили свое обещание: она говорила свободно, лишь часто останавливалась, отдыхая. И она ничего не таила, это было ясно. Генриха угнетала мысль, что они идут устраивать больной женщине придирчивый допрос. Допроса не было, была исповедь.И мало-помалу, захваченный, он незаметно отдалился от самого себя, перестал быть только слушателем, обязанным оценивать меру истинности и лживости каждого слова, вины и невиновности каждого поступка.Он шел с ней по улице, сидел с ней в театре, видел то, что видела она, думал ее мыслями, говорил ее словами. Оно было удивительным, такое слияние; он хотел одернуть себя, смести магию уговора, он сердито так и определил про себя действие ее слов — уговор. «Смешно, — сказал он себе с досадой, — я же другой, я просто не способен жить чувствами женщины, не говоря уж о том, чтобы жить ее, Агнессы, чувствами». Протест этот возник, когда она заговорила о Роберте. Он не был для нее тем Рориком, какого видели они все, — увалень, скромник, тихоня, во всем до того примерный, что тошно становится. Он был хороший, внимательный, отзывчивый, даже красивый, лучшего и желать нельзя, таким она навязывала его Генриху. Он не знал его таким, но должен был верить ей, если хотел ее понять. Влюбленная девушка, все ясно, попробовал он объяснить себе ее отношение, но не было ясно главное — почему ее любовь так слепа. Агнесса была умна, среди астроархеологов считалась крупной специалисткой; это была профессия, особенно развивающая критические способности, — по одной косточке, по отпечатку лапы нужно было воссоздать облик и поведение давно вымершего существа, — как могла Агнесса так ошибаться в близком человеке, которого воспринимала не по внешнему облику, не по отпечатку ног на земле, даже не по льстивым словам, а по делам, по всей его жизни в течение многих лет знакомства?Рой молча кивал, ему все было понятно, он не собирался вступать в спор. «Ладно, — вяло думал Генрих, — верь во все, что она скажет, потом мы с Арманом опровергнем твою веру в каждом пункте». Он начинал утрачивать интерес к объяснениям Агнессы. Они уводили в сторону от реальности, так он их воспринимал. Они не разъясняли, а запутывали.— Роберт сказал, что пригласит на нашу свадьбу Томсона, — говорила Агнесса. — Мне было все равно, я ведь его не знала. Роберт решил познакомить нас заранее, чтобы для меня в этот день не было чужих. Я очень жалею, что согласилась: может быть, все было бы лучше, если бы не было этого знакомства и свадьба состоялась без гостей, мы ведь могли бы и уехать в свадебное путешествие на другие планеты, я часто улетала на Марс, на Плутон… Томсон мне не понравился: некрасивый, маленький, такой быстрый, на месте не усидит, все разговаривает — интересно, конечно, но только о своих работах. Нет, он показался мне утомительным, я устала от его разговоров.— Вы сказали Роберту о впечатлении, произведенном на вас Томсоном? — спросил Рой.— Да. Мы друг от друга ничего не скрывали. Томсону я тоже сказала, что он мне не нравится. Это было позже, когда он влюбился. Впрочем, он влюбился сразу, с первой встречи, так он всегда говорил. Я сказала ему, что он мне неприятен, он клялся тогда, что без меня ему жизнь не в жизнь, я ответила, что он поступает плохо по отношению к своему помощнику, что это возмущает меня, что все в нем возмущает меня.— Он оставил мысль завоевать вас после такого отпора?— Нет, он вообще не был способен отступаться. Если вы его знаете… Он считал, что для больших желаний не существует ничего непреодолимого. Он сказал: Агнесса, хотите, ударю себя ножом в грудь, чтобы увидели мою кровь, кипящую страстью к вам, она будет пениться от любви, вам понравится…— Вы, конечно, посмеялись и протянули ему ножик?— Я испугалась. Нет, вы не знаете Томсона! Один Роберт понимал его, потом и я стала… Роберт говорил, что Томсон сделает все, что обещает, абсолютно все, он такой, раньше все взвесит, а потом пообещает. Если бы я дала ему нож, он ударил бы себя, Роберт тоже так считал и хвалил меня за осторожность.— Странные у Томсона создались взаимоотношения с помощником.— Его не останавливало, что есть Роберт. Он говорил, что Роберт влюбился в меня, потому что я появилась в поле зрения, а не было бы меня, спокойно женился бы на другой. А он остался бы навек одиноким, если бы не встретил меня, я та часть его души, которой ему единственно недостает, одна среди миллионов, среди миллиардов… Он умел говорить!— Чем же кончились ваши странные отношения?— Он пришел как-то вечером. Я сказала, что буду женой Роберта, так я обещала и выполню обещание. Томсон поклялся, что уговорит Роберта отступиться. Я показала на дверь. Я сказала, что дверь моей комнаты навеки закрыта для него.— Он рассердился?— Он со смехом закричал: «А стены? Неужели вы их тоже замкнете от моей любви? А что значит для нее какой-то камень? Стены раздвинутся, только их коснется моя любовь!»— Объяснение в духе развязных пареньков двадцатого века.— Ох, как мне хотелось ударить его! Я сказала, что проучу его. «Хвастун, пустомеля, идите сквозь стены, — сказала я, — проскользните сквозь камень, сквозь вот эту стену, наружную». Я ткнула в нее рукой. Ох, какая я была безумная!.. Никогда не прощу себе!— Ты плохо слушаешь, Генрих, — тихо сказал Рой и снова обратился к Агнессе: — Томсон продолжал дразнить вас? Я очень уважаю его научный талант, может быть даже гений, но в обыденной жизни он вел себя не очень заботясь о такте.Агнесса прикрыла веки, по щеке скатилась слеза. Рой замолчал. Прошла долгая минута, прежде чем Агнесса снова заговорила:— Он уже не хохотал, когда я осыпала его насмешками, он страшно побледнел… У него срывался голос и так блестели глаза… Он медленно сказал: «Значит, договариваемся: я проскользну к вам сквозь стену, чтобы вы уверились в силе моей любви, но тогда и вы скажете, что любите меня, и согласитесь быть моей женой». Я крикнула: «Во всяком случае, я скажу это не раньше, чем вы превратитесь в призрак, для которого стены не преграды, а теперь уходите!» Он быстро ушел.Рой обменялся с братом взглядом.— И он осуществил обещанное? Сколько понимаю, именно проникновение сквозь стену мы видели в записи вашего бреда?— Я не знаю, о чем я бредила и что вы открыли в записи, — устало сказала Агнесса. — Прошло около месяца, я его все это время не видела, Роберта тоже, он был занят в лаборатории. Он очень огорчился, когда я рассказала о последней встрече с Томсоном. Роберт молчал и грустно качал головой… Я тогда не понимала…— Томсон проник к вам в день своей гибели?— Да, он выпрыгнул из картины. Я страшно перепугалась.— Можно себе представить! Он засмеялся, упал на колени, протянул к вам руки — так запечатлелось в вашем бреде.— Да. Еще он сказал: «У меня две минуты, иначе я погибну! Скажи: люблю!»— Что сделали вы?— Уже не помню. Кажется, подтолкнула его обратно к стене… Да, так это было. Я умоляла скорее уйти. А он твердил, что погибнет, если я не потороплюсь с ответом, и что без признания в любви не уйдет. И тут я услышала крик Роберта…— Он тоже появился в комнате?— Нет, нет! Он кричал на Томсона, он зазвучал из него, изнутри. Это было непостижимо! Я смотрела на Томсона. Он вдруг замолчал, а в нем раздавался отчаянный крик Роберта: «Возвращайтесь, ресурсы выработаны! Скорей! Скорей!»— Что произошло потом?— Томсон крикнул Роберту: «Не паникуй, еще половина осталась! Держи меня в луче, держи в луче», а мне быстро сказал: «Еще минута вашего молчания — и меня не станет!» И тогда я…— И тогда вы?..— Да. Я обняла его, крикнула: «Люблю! Люблю!» Он в ту же секунду пропал в стене. И в ту же секунду… нет, в то же мгновение… Это было так ужасно!— Успокойтесь, Агнесса. К сожалению, прошлого не поправить. Если вам тяжело, не говорите.— Я хочу досказать. Я услышала одновременно два крика, они были такие…— Пронзительные? Отчаянные?..— Нет… Хуже всего, что можно вообразить! Они были совершенно одинаковые. Но я знала, что кричали оба, Роберт и Томсон, только кричали одинаковыми голосами! Абсолютно, абсолютно неразличимыми… И я поняла, что оба погибли! Больше ничего не помню!— Вам уже известно, что Роберт будет жить? — сказал Рой после краткого молчания. — Правда, ему долго придется лечиться.Агнесса ничего не ответила, по щеке ее поползла слеза.Рой долго молчал, когда они вышли из больницы, и Генрих не мешал ему размышлять.Когда они подходили к зданию Института космических проблем, Рой сказал:— Боюсь, что твоя версия заранее обдуманного Рориком и Агнессой злоумышления на жизнь Томсона подтверждения не получила. Впрочем, если ты не веришь Агнессе…— Я верю ей, — сказал Генрих.Уже в коридоре он хмуро добавил:— Но обвинения против Рорика не снимаю. То, что Агнесса слышала два совершенно одинаковых крика, еще ничего не доказывает. Мало ли какими ей могли померещиться их крики в эту ужасную минуту! Будем проверять. Будем придирчиво проверять.— Да, ты прав, — отозвался брат. — Будем проверять. И прежде всего нужно проверить самое важное из того, о чем мы сегодня узнали: что Томсон разработал способ безопасного проникновения сквозь плотные тела. Не слишком, впрочем, безопасного, как показали последующие события, — педантично поправил себя Рой.— Между прочим, я подозревал, что в лаборатории нестационарных полей занимаются чем-то в этом роде, — задумчиво сказал Генрих. — Иван любил поражать воображение. Научное открытие без озорства было для него что суп без соли. 5 Арман не удивился, когда узнал о рассказе Агнессы. Ему удалось выяснить, что в лаборатории Томсона были созданы особые поля. В рабочем журнале их называли по-разному: охранные, экранирующие, антипараллельные, скользящие.— Название, видимо, варьировалось в зависимости от частной служебной функции полей, — объяснил Арман. — А суть их в том, что они экранируют каждую материальную частицу от внешних сил, как-то сохраняя внутренние связи. Я читал удивительнейшую запись, сделанную за месяц до объяснения Томсона с Агнессой… Ну, то ее требование насчет стены. Так вот, в лаборатории кусок золота свободно прошел сквозь стальную плиту, не испытав даже микроскопической деформации.— После этого ему захотелось самому выступить в роли такого проникающего куска золота, — сказал Рой. — Эффектно, конечно.
1 2 3