брюки и жакет, по швам и манжетам отделанные скромнейшими красными выпушками. Она не показалась мне похожей ни на Авраама Линкольна, ни на Альвареса-Темпа, второго по популярности древнего героя, именуемого в прессе "прошлым воплощением Мейны", а скорее на обычную старую даму.
Да, Мейна Гладстон была высока и худа, но лицом напоминала скорее орлицу, чем Линкольна: крючковатый нос, высокие скулы, крупный выразительный рот с тонкими губами и седые, кое-как подстриженные волосы – не волосы, а перья. Но главным в ее лице были глаза: большие, карие, невыразимо печальные.
Наша встреча происходила в длинной, неярко освещенной комнате, вдоль стен которой тянулись деревянные полки с сотнями печатных книг. Огромный голоэкран, стилизованный пол окно, позволял наблюдать за происходящим в садах. Совещание близилось к концу, и десятка полтора мужчин и женщин стояли и сидели, образуя неровный полукруг перед столом Гладстон. Скрестив руки на груди, она полусидела на краешке своего стола и, когда я пошел, вскинула голову:
– Господин Северн?
– Да, это я.
– Благодарю, что согласились прийти. – Голос секретаря Сената был знаком мне по тысяче дебатов Альтинга: огрубевший с годами и в то же время вкрадчивый, как дорогой ликер. Ее манера говорить была знаменита – безупречно точный синтаксис сочетался в ней с непринужденностью земного английского, который теперь можно услышать лишь в долинах рек ее родной планеты Патофы.
– Господа и дамы, позвольте представить вам Джозефа Северна, – произнесла она.
Некоторые из присутствующих учтиво кивнули, очевидно, теряясь в догадках относительно причин моего появления. Гладстон никого не стала мне представлять, но, заглянув в инфосферу, я познакомился со всеми: три члена кабинета, включая министра обороны, два высоких штабных чина ВКС, два помощника Гладстон, четыре сенатора, и среди них могущественнейший Колчев, а также проекция советника Техно-Центра, известного под именем Альбедо.
– Миссия господина Северна – взглянуть на нашу работу под художественным углом зрения, – объявила Гладстон.
Генерал Морпурго насмешливо хрюкнул:
– Художественный угол зрения? При всем моем уважении к нам, госпожа Гладстон, – что это еще за чертовщина?
Гладстон улыбнулась и, не отвечая генералу, повернулась ко мне:
– Что вы думаете о смотре армады, господин Северн?
– Очень мило, – ответил я.
Генерал Морпурго издал носом какой-то звук:
– Мило? Видеть величайшую в истории галактики концентрацию космической огневой мощи и говорить, что это мило? ! – Повернувшись к своему соседу, он иронически покачал головой.
Улыбка не покинула губ Гладстон.
– А война? Как вы оцениваете нашу попытку спасти Гиперион от варварских орд?
– Это глупость, – ответил я.
Воцарилась полная тишина. Последнее голосование в Альтинге показало, что 98 процентов граждан Гегемонии одобряют решение секретаря Сената объявить войну Бродягам. От исхода этого конфликта зависела и участь Гладстон как политика. Люди, собравшиеся в этой комнате, определяли политическую линию и разрабатывали стратегию военных действий. Именно они должны были принять окончательное решение о высадке войск. Пауза затянулась.
– Почему? – тихо спросила Гладстон.
Я сделал неопределенный жест рукой.
– Гегемония ни с кем не воевала семь веков, со времен своего основания. Глупо испытывать прочность ее устоев таким путем.
– Как это "не воевала"?! – вскричал генерал Морпурго, упершись огромными лапищами в колени. – А как же вы назовете мятеж Гленнон-Хайта, милостивый… государь?
– Мятежом, – ответил я. – Бунтом. Полицейской акцией.
Сенатор Колчев раздвинул губы в зловещей улыбке. Уроженец Лузуса, он, казалось, был слеплен из одних мускулов.
– Вмешательство флота, – негромко проговорил он. – Полмиллиона погибших, две дивизии ВКС, которые больше года не могли сломить противника… Значит, сынок, это была полицейская акция?
Я промолчал.
Ли Хент, пожилой, чахоточного вида мужчина, считавшийся правой рукой Гладстон, откашлялся:
– Но господин Северн говорит интересные вещи. Скажите, сэр, в чем вы видите разницу между войной Гленнон-Хайта и этим… э-э… конфликтом?
– Гленнон-Хайт был отставным офицером ВКС, – ответил я, сознавая, что повторяю общеизвестное. – Бродяги уже много веков остаются неизвестной величиной. Мы знали, какими силами располагают мятежники, их действия легко поддавались расчету, а орды же Бродяг кочуют вне досягаемости Сети со времени Хиджры. Гленнон-Хайт держался в пределах Протектората, нападая на миры, находящиеся в радиусе двух месяцев лета от Сети. От Гипериона до ближайшей базы ВКС – Парвати – целых три года.
– Вы думаете, мы не знаем об этом? – вскипел генерал Морпурго. – Ну а Брешия? Там-то мы сражались с Бродягами! Какой же это мятеж?
– Тише, пожалуйста, – обернулся к нему Ли Хент. – Продолжайте, господин Северн.
Я снова пожал плечами.
– Вся разница в том, что теперь мы имеем дело с Гиперионом.
Сенатор Ришо кивнула, полагая, что я полностью объяснил свою позицию.
– Вы боитесь Шрайка, – уверенно сказала она. – Вероятно, вы принадлежите к Церкви Последнего Искупления?
– Нет, – ответил я. – Я не поклоняюсь Шрайку.
– Кто вы? – резко спросил Морпурго.
– Художник, – солгал я.
Ли Хент с улыбкой обернулся к Гладстон:
– Госпожа секретарь, я согласен, что это мнение должно было отрезвить наши головы, – сказал он, указывая на аплодирующие толпы в окне-экране. – Однако, пока наш друг-художник излагал свои аргументы, их уже успели проанализировать и взвесить.
Раздался негромкий кашель, и сенатор Колчев произнес:
– Не слишком это приятно – говорить об очевидном, когда все вокруг предпочитают это очевидное игнорировать, но обладает ли сей… господин… соответствующим разрешением службы безопасности для присутствия на подобных совещаниях?
Гладстон кивнула и слегка улыбнулась той улыбкой, которую мечтали перенести на бумагу многие карикатуристы.
– Министерство искусств уполномочило господина Северна сделать серию зарисовок в течение ближайших дней или недель. Предполагается, что они будут иметь некую историческую ценность и смогут послужить материалом для официального портрета. Во всяком случае, господин Северн получил от службы безопасности "золотую карту", и мы можем свободно говорить в его присутствии. Кроме того, я высоко ценю его прямоту. В определенном смысле его приход – знак того, что наше совещание завершено. Я жду вас завтра утром в Военном Комитете, в 08:00, перед переброской флота в пространство Гипериона.
Все направились к дверям. Генерал Морпурго, удаляясь, наградил меня свирепым взглядом. Сенатор Колчев, проходя мимо, поглядел с некоторым любопытством. Советник Альбедо просто растаял в воздухе. Кроме Гладстон и меня, в комнате остался один Ли Хент. Он устроился поудобнее, перекинув ногу через подлокотник бесценного кресла, привезенного со Старой Земли.
– Присаживайтесь, – обронил он.
Я взглянул на секретаря Сената и выбрал стул с прямой спинкой, на котором только что сидел генерал Морпурго.
– Вы действительно считаете оборону Гипериона глупостью? – спросила Мейна Гладстон.
– Да.
Она сложила пальцы в щепоть и задумчиво потеребила нижнюю губу. В окне за ее спиной беззвучно бушевал прием в честь армады.
– Если вы еще надеетесь на воссоединение с вашим… э-э… двойником, – произнесла она, – то продолжение Гиперионовской кампании в ваших же интересах.
Я не отозвался. Теперь в окне появилось ночное небо, в котором еще пылали следы армады.
– Рисовальные принадлежности у вас с собой? – спросила Гладстон.
Я извлек карандаш и небольшой блокнот, о которых предпочел не упоминать при Дайане Филомель.
– Рисуйте, пока мы разговариваем, – предложила Мейна Гладстон.
Я приступил к работе: быстро наметил ее опущенные плечи и занялся лицом. Меня заинтриговали глаза.
Тут я ощутил на себе пристальный взгляд Ли Хента.
– Джозеф Северн, – протянул он. – Интересное имя вы себе выбрали.
Стремительными четкими штрихами я очертил высокий лоб и орлиный нос Мейны Гладстон.
– Знаете, почему люди недолюбливают кибридов? – продолжал Хент.
– Да, – ответил я. – Синдром чудовища Франкенштейна. Боязнь всего человекоподобного, но не совсем подходящего под определение "человек". Потому-то андроидов и объявили вне закона.
– Угу, – согласился он. – Но ведь кибриды – самые настоящие люди, не так ли?
– С точки зрения генетики – да, – ответил я и поймал себя на том, что вспоминаю мать – как читал ей вслух, когда она заболела. Подумал о моем брате Томе. – Но они часть Техно-Центра и потому подпадают под определение "не вполне человек".
– А вы тоже часть Техно-Центра? – спросила Мейна Гладстон, взглянув мне в глаза. Я начал новый набросок.
– Не совсем, – ответил я. – Я могу свободно путешествовать там, куда меня допускают, но это ближе к обычному подключению к инфосфере, чем к возможностям полноправных членов Техно-Центра.
В три четверти ее лицо выглядело интереснее, но вся сила, заключенная в глазах, открывалась, когда они смотрели на тебя в упор. Я занялся паутинками морщинок, разбегающихся из уголков этих глаз. Мейна Гладстон, очевидно, никогда не прибегала к поульсенизации.
– Если бы можно было что-то скрыть от Техно-Центра, – сказала Мейна Гладстон, – допускать вас на заседания правительства было бы безумием. Так или иначе… – она опустила руки на колени и выпрямилась. Я перевернул страницу в блокноте. – Так или иначе, – продолжала она, – вы располагаете необходимой мне информацией. Правда ли, что вы можете читать мысли вашего двойника, первой воскрешенной личности?
– Нет.
Перенести на бумагу сложное переплетение морщин и мускулов в уголках ее рта было непросто. Я зарисовал его как умел, переключился на волевой подбородок, положил тень под нижнюю губу.
Хент, нахмурив лоб, покосился на главу правительства. Мейна Гладстон снова сложила пальцы в щепоть.
– Объясните, – попросила она.
Я поднял глаза от рисунка.
– Я вижу сны. В них, по-видимому, отражаются события, происходящие вокруг человека, который носит в своем теле имплант предыдущей личности Китса.
– Это женщина. Ее зовут Ламия Брон, – сказал Ли Хент.
Гладстон кивнула.
– Значит, первичная личность Китса, которая считалась убитой на Лузусе, все еще жива?
Я замялся.
– Она… он… все еще в сознании. Вы же знаете, что субстрат первичной личности был извлечен из Техно-Центра, очевидно, самим кибридом и имплантирован в биошунт, носимый госпожой Брон.
– О да, – подтвердил Ли Хент. – Но суть дела в том, что вы поддерживаете связь с личностью Китса, а через нее – с паломниками к Шрайку.
Из быстрых черных штрихов сложился темный фон, придавший портрету Гладстон глубину.
– Вряд ли это можно назвать связью, – заметил я. – Я вижу сны, сны о Гиперионе. Сообщения, которые вы получаете по мультилинии, подтверждают, что мои сны адекватны происходящим там событиям. Но я не могу общаться ни с пассивной личностью Китса, ни с ее носительницей или прочими паломниками.
Мейна Гладстон прищурилась:
– Откуда вы узнали о передачах по мультилинии?
– Консул рассказал паломникам, что может отправлять сообщения через комлог и мультипередатчик своего корабля. Они разговаривали об этом в Башне Хроноса, как раз перед спуском в долину.
– И как им понравилось откровение Консула? – спросила Гладстон тоном адвоката: наследие тех лет, когда она еще не оставила юриспруденцию ради политики.
– Они давно знают, что среди них есть шпион, – сказал я, убирая карандаш в карман. – Вы сами предупредили об этом каждого.
Гладстон взглянула на своего помощника. Лицо Хента ничего не выражало.
– Раз вы поддерживаете с ними связь, – сказала она, – вам должно быть известно, что мы не получили от них ни единой мультиграммы с тех пор, как они покинули Башню Хроноса и начали спускаться к Гробницам Времени.
Я покачал головой.
– Прошлой ночью сон прервался как раз на том, что они подошли к долине.
Мейна Гладстон встала, прошла к окну, подняла руку, и экран погас.
– Значит, вы не знаете, живы ли они?
– Нет.
– Каково было их положение, когда вы… видели их во сне в последний раз?
Хент не отрывал от меня глаз. Мейна Гладстон смотрела на темный экран, повернувшись спиной к нам обоим.
– Все были живы, – сказал я. – За исключением Хета Мастина, Истинного Гласа Древа.
– Он мертв? – спросил Хент.
– Он исчез из ветровоза в Травяном море двое суток назад – после того, как разведчики Бродяг уничтожили корабль-дерево "Иггдрасиль". Но недавно паломники видели с Башни Хроноса, как человек в мантии шел через пустыню в направлении Гробниц.
– И это был Хет Мастин? – спросила Гладстон.
– Они так предположили, но точно сказать не могли.
– Расскажите об остальных, – попросила секретарь Сената.
Я перевел дух. Из снов я знал, что Гладстон лично знакома по меньшей мере с двумя участниками последнего паломничества к Шрайку. Отец Ламии Брон был ее коллегой по Сенату, а Консул являлся личным представителем Гладстон на тайных переговорах с Бродягами.
– У отца Хойта сильные боли, – сказал я. – Он рассказал остальным историю крестоформа. Консул узнал, что Хойт носит на себе крестоформ… даже два. Отца Дюре и свой собственный.
Гладстон кивнула.
– Значит, он не избавился от паразита-воскресителя?
– Нет.
– И с приближением к логову Шрайка он беспокоит его все сильнее?
– Кажется, так.
– Продолжайте.
– Поэт, Мартин Силен, все это время пьянствовал. Он убежден, что его неоконченная поэма предсказала ход событий и продолжает ими управлять.
– На Гиперионе? – спросила Гладстон, не оборачиваясь.
– Повсюду, – ответил я.
Хент бросил взгляд на секретаря Сената и снова уставился на меня.
– Силен сумасшедший?
Я не опустил глаз, но промолчал. По правде говоря, я и сам не знал.
– Продолжайте, – попросила Гладстон.
– У полковника Кассада навязчивая идея: отыскать женщину по имени Монета и убить Шрайка. Он подозревает, что Шрайк и Монета одно и то же существо.
– Он вооружен? – спросила Гладстон очень тихо.
– Да.
– Продолжайте.
– Сол Вайнтрауб, ученый с Мира Барнарда, надеется пойти в Гробницу под названием "Сфинкс", как только…
– Извините, – перебила меня Гладстон. – Его дочь все еще с ним?
– Да.
– И сколько Рахили сейчас?
– Пять дней, по-моему. – Я закрыл глаза, пытаясь припомнить подробности вчерашнего сна. – Да, – повторил я, – пять дней.
– И она все еще растет наоборот?
– Да.
– Продолжайте, господин Северн. Расскажите, пожалуйста, о Ламии Брон и Консуле.
– Ламия Брон выполняет волю своего бывшего клиента… и любовника, – сказал я. – Личность Китса считало, что должна встретиться со Шрайком лицом к лицу. Госпожа Брон намерена сделать это вместо Китса.
– Господин Северн, – начал Ли Хент, – вы говорите о "личности Китса" так, словно она не имеет никакого отношения к вашей собственной…
– Пожалуйста, Ли, потом, – быстро перебила его Мейна Гладстон. Обернувшись, она снова посмотрела мне в глаза. – А как поживает Консул? Он объяснил, что побудило его присоединиться к паломникам?
– Да, – ответил я.
Гладстон и Хент ждали.
– Консул рассказал им о своей бабушке, – сказал я. – Женщине по имени Сири, которая возглавила восстание на Мауи-Обетованной полвека назад. А также о том, что его собственная семья погибла во время битвы за Брешию, и признался в своих тайных встречах с Бродягами.
– Это все? – спросила Гладстон, не сводя с меня лихорадочно блестящих карих глаз.
– Нет, – ответил я. – Консул объявил, что именно он включил созданное Бродягами устройство, ускорившее открытие Гробниц.
Хент вскинул голову, его нога соскользнула с подлокотника кресла. Гладстон прерывисто выдохнула.
– Это все?
– Да.
– Как реагировали остальные на его признание в… предательстве? – спросила она.
Я помолчал, пытаясь выстроить обрывки сна в линейной последовательности.
– Некоторые стали возмущаться. Но никто не выказал беззаветной верности Гегемонии. Паломники решили продолжать путь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10