— Мадам не видели?
— Да пошла она к черту, понял?
Все заняты только ею, даже это животное Кампуа! Без всяких просьб он уже тащит ей чашку бульона!
— Она у Ланглуа, — помолчав, поправился Ланнек.
Он представил себе Фекан, два белых утеса, казино на дамбе, и тут же мысль его перескочила на Рива-Белла, где у тещи дача.
И как только он выдержал там свой медовый месяц?
Щеголял в белых шерстяных брюках, рубашке с вырезом, веревочных сандалиях и каждое утро, вкупе со всей семейкой, восседал на пляже подле зонтика с красными разводами!
Он даже выучил плавать жену Оскара, женщину с дряблой грудью и костлявыми бедрами.
— Муанар!
Старший помощник, невидимый в темноте, шагнул к капитану.
— Спустись посмотри, что они там копаются.
Ланглуа вслушивался в шум, доносящийся из трюма, и на душе у него было неспокойно. Видимо, штуковина сорвалась не маленькая, и принайтовить ее надо любой ценой.
Такие вещи ему не внове. Еще когда он ходил вторым помощником, у них на Балтике стронулись с места бочки с вином и, как безумные, заплясали по палубе, гоняясь за матросами. Те с воплями бросились, кто куда… Одному раздробило ногу…
— Жиль, загляни к Ланглуа. Впрочем, нет, оставайся здесь. Я сам схожу.
Ланнек рывками распахнул дверь и отыскал глазами жену. Матильда, все так же сидя в кресле, наклонилась над ветром — ее рвало; радист не отрывался от аппарата.
— Что нового?
— Феканская портовая рация запрашивает подробности. Жена Жаллю извещена и прибежала на станцию.
Сейчас сидит у приемника.
— А «Глийн»?
— Не подает признаков жизни.
— Норвежец?
— Просил известить его в случае успеха — тогда од ляжет на прежний курс.
Точками и тире был исписан уже весь блокнот. Ланнек взглянул на жену, которая сотрясалась в икоте и, видимо, не замечала его. На столе, рядом с инструментами Ланглуа, остывала нетронутая чашка бульона.
— Продолжай давать наши координаты. На всякий случай… Передатчик у них накрылся, но, может быть, цел приемник.
Оставалось только ждать. Вернувшись на мостик, Ланнек занялся единственным возможным сейчас делом — стал всматриваться вперед. Потом услышал, как захлопнулась крышка трюма, и через минуту Муанар вернулся на свое место.
— Милу размозжило палец. Я уложил, ста у себя в каюте.
— Милу? Кто это?
— Наш матрос. Такой высокий, худой, заика. Три вагонные оси сорвались с места. Мы закрепили, как могли…
Кто наплел Матильде, что он намерен перепродать судно в Америке и остаться там? Хоть смейся, хоть плачь! И все-таки Ланнек чувствовал: жена говорила искренне. Кто-то действительно придумал эту небылицу, Но с какой целью?
— Ты ничего не видишь?
Ланнеку показалось, что он различил зеленый огонь.
Еще четверть часа они пребывали в сомнении, потом сигнал внезапно стад отчетливо виден, и капитан ринулся в радиорубку.
— Запроси судно, что впереди по курсу. Кто они такие?
Потрескивание. Искры. Матильда с закрытыми глазами в кресле.
— Отвечают?
— Пока нет.
Матильда приподняла веки и посмотрела на Ланнека, но лицо ее не выразило ничего, кроме беспредельной усталости.
Еще секунда, и, сжалившись над женой, Ланнек отвес бы ее в каюту, но тут заговорило радио.
— Это немец. Послушайте?
«Зетойфель» заметил их. Прежним, озлобленным тоном радист пролаял в микрофон, чтобы «Гром небесный» взял мили на полторы мористей, иначе он порвет им сети.
Зеленый сигнал, потом белый — вот и все, что удалось разглядеть французам: черный корпус немецкого траулера даже не угадывался во мраке.
— Всех наверх! — приказал Ланнек Муанару. — Сто франков тому, кто первым заметит «Франсуазу».
Он набил трубку, хлебнул спиртного, удостоверился, что рулевой у штурвала не дремлет.
«Гром небесный» находился сейчас в самом сердце Папа-банки и в любой момент мог наскочить на тонущую «Франсуазу». Мороз крепчал. Сапоги Ланнека промокли, горло болело все сильней.
О еде никто не думал, зато к бутылке кальвадоса все прикладывались так усердно, что Кампуа вынужден был сбегать за новой.
Время от времени в приемнике слышалось потрескивание, и Ланнек представлял себе радио в Фекане: жена Жаллю в углу, рядом с ней наверняка ее первенец, паренек лет шестнадцати. От станции рукой подать до кафе Леона, куда сходятся ловцы сельди и трески, чтобы посидеть в тепле, вдыхая аромат свежего кофе.
Сейчас в заведении без конца хлопает дверь: каждому хочется услышать новости. Собравшиеся все до одного знают Папа-банку и ее буруны, почти все знакомы с Лавнеком, — им, несомненно, уже сообщили, что он в тамошних водах.
На «Громе небесном» царило молчание. Повсюду торчали неподвижные фигуры матросов, все глаза буравившие мглу — авось в ней удастся разглядеть более темной или — более светлое пятно.
— Сирену! — скомандовал Ланнек.
Не то ли это? После первых же гудков морякам почудилось, что они слышат ответный зов, хотя никто не решился бы сказать, из какой точки пространства доносится звук.
— Ищите северней, — лаял в микрофон радист «Зетойфеля».
Ланнек искал повсюду — северней и южней, западней и восточней, едва не зацепив сети немецкого парохода, к которому невзначай подошел слишком близко. «Франсуаза» была где-то неподалеку. Иногда французам казалось, что они отчетливо слышат ее сирену. «Гром небесный» устремлялся то туда, то сюда, но встречал лишь пустоту и немедленно разворачивался.
— Дай ракету!
Муанар выполнил команду, но с опаской; он не забыл, как такая же ракета взорвалась в руках одного из его офицеров. Вспышка получилась тусклая — воздух был слишком влажен, но через несколько секунд с левого борта была замечена ответная вспышка.
Машина сбавила обороты. Ланнек самолично встал к штурвалу и, заметив у себя за спиной Матильду, рявкнул:
— А ты марш к себе и ложись!
Он не проверил, подчинилась ли она его распоряжению. Стиснув трубку зубами, напрягшись и наклонив голову, он во все глаза смотрел вперед.
— Сирену!
Сирена издала долгий вой, словно заранее возвещавший победу. На этот раз ей ответило не эхо, а другой пароход.
— Слышишь, Муанар?
— Еще четверть румба влево! — срываясь на фальцет, прокричал Муанар: грохот мешал им слышать самих себя.
И вдруг из мглы выступила черная масса, возникшая так близко, что избежать столкновения удалось лишь крутым поворотом штурвала. «Гром небесный» прошел меньше чем в кабельтове от «Франсуазы». Был момент, когда волны сблизили суда настолько, что еще немного — и они сцепились бы бортами.
— Людей разглядел?
— Нет. Траулер почти завалился на бек.
— Спустим шлюпку?
Молчание. Каждый ясно понимал, чем чревато это глубокой ночью при волне в семь-восемь метров. Ланнек и сам тут же отказался от своего замысла.
— Посемафорь им фонарями. Передай, что мы обойдем их справа и попытаемся подать буксир.
Несмотря ни на что, он ухитрился набить и раскурить трубку, взглянуть на жену и распорядиться:
— Отправляйся спать, гром небесный!
Матильда не пошевелилась. Она стояла, прижавшись к переборке, глухая ко всему, как лунатик.
— Готов буксир? — окликнул Ланнек палубную команду.
— Есть буксир!
Ланнек развернул судно лагом к волне — так круто, что вода захлестнула борт. Но еще кошмарней оказалось другое: всем почудилось, будто в грохоте волн они различали крики людей. И каждый знал, что это вполне возможно: в море человеческий голос разносился далеко.
Каждый представлял себе, как гипнотизируют сейчас огни «Грома небесного» экипаж «Франсуазы».
— Товсь!
Ланнек так стиснул челюсти, что зубы его отпечатались на черенке трубки. Он должен пройти мимо «Франсуазы» почти вплотную, впритирку. Значит, штурвал надо держать изо всех сил: в любой момент течение может бросить «Гром небесный» на траулер.
«Франсуаза» все явственней выступала из мрака.
Было отчетливо видно, что крен у нее страшный. На носу уже можно было различить головы и фигуры людей. Один из матросов заметил, что у траулера нет трубы.
— Подать конец!
— Подать конец! — подхватил Муанар.
— Подать конец! — эхом отозвался г-н Жиль.
Снова молчание. Конец не долетел до палубы траулера. Придется все начинать сначала.
Ланнек повторил маневр — раз, другой, третий. Впечатление было такое, что траулер все круче заваливается на левый бок. Узкая «Франсуаза» отчаянно рыскала на гребнях волн.
— Подать конец!
Хотя простор гудел от грохота шторма, каждый человек на «Громе небесном» расслышал глубокий вздох. Да и как его было не расслышать, если он вырвался из каждой груди? Легость ударилась обо что-то твердое.
— Полный назад! — гаркнул Ланнек.
Теперь голоса на «Франсуазе» перестали казаться слуховым обманом. Они стали совершенно отчетливыми.
Можно было даже разобрать отдельные слова и команды.
— Выбрали они трос?
Ланнек еще раз обернулся и окинул ненавидящим взглядом по-прежнему неподвижную Матильду.
— Малый вперед!
Стальной буксир натянулся, но не прошел «Гром небесный» и ста метров, как трос лопнул со щелчком, похожим на выстрел.
Остаток ночи не поддается описанию. Все попытки пришлось отложить до рассвета. Сигнальными фонарями «Франсуазе» просемафорили:
«Продержитесь несколько часов?»
«Попытаемся».
«Шлюпку теряли?»
«Спустили на воду с шестью матросами»
«Похоже, опрокинулась. Ее видели пустой. Что с радистом?»
«Смыт вместе с трубой и рубкой».
«Течь сильная?»
«Не очень. Постарайтесь предупредить мою жену в Фекане».
«Она уже на портовой рации».
Передача каждого слова с помощью фонарей отнимала несколько минут, не говоря уж об ошибках, неизбежных при переводе с языка световых сигналов.
В рубке у Ланглуа Ланнек диктовал:
— «Гром небесный» рации Феканского порта. Находимся рядом с «Франсуазой». Надеемся спасти ее на рассвете…
— Все люди целы? — осведомился Ланглуа, не отрываясь от ключа.
— Идиот! Конечно нет.
— Что еще передать?
— Ничего.
Вслед за г-жой Жаллю в порт, несомненно, сбежались другие жительницы Фекана и сейчас донимают тамошнего радиста расспросами.
Скоро они узнают правду!
На «Громе небесном» никто не смыкал глаз: довольно одной волны, чтобы команда «Франсуазы» уже оказалась лицом к лицу со смертью.
— Уйдешь ты наконец к себе? — взорвался Ланнек, вплотную подступая к жене.
Он не собирался распускать нюни, но все-таки не мог подавить в себе жалость — такой беспомощной и обмякшей выглядела Матильда. Он читал у нее в глазах нечто вроде восхищения и готовности капитулировать.
— Кампуа! Иди уложи мою жену.
На малом ходу качка стала настолько сильной, что устоять на ногах можно было только с большим трудом, и около двух часов ночи в трюм снова пришлось направить пять человек: на этот раз с места сорвались вагонные колеса.
Время от времени Ланнек вытаскивал из кармана часы. Светать начало в половине восьмого, «Гром небесный» то удалялся от «Франсуазы», то приближался к ней.
Оба судна даже обменивались несколькими словами по семафору:
«Держитесь?»
«Люди непрерывно сменяются у помп. Топки на всякий случай погашены…»
Чтобы не разорвались котлы, если вода хлынет в машинное отделение!
Иногда кочегары «Грома небесного» выскальзывали на палубу и жадно хватали ртом воздух вперемешку с водяной пылью.
Раз десять на очередных разворотах с «Грома небесного» замечали «Зетойфель», и всякий раз Ланглуа вызывал в рубку капитана, потому что немецкий радист все тем же лающим фельдфебельским тоном настойчиво запрашивал обстановку и требовал не повредить им сети.
9
О наступлении дня на «Громе небесном» возвестил обычный сигнал — раздача черного кофе, который матросам налили в жестяные кружки; Кампуа, теперь уже сам смахивавший на призрак, подал его в чашках только офицерам.
— Достань бутыль с ромом и выдай по чарке, — распорядился Ланнек, хмуро посмотрев на бледнеющее небо.
Стало еще холодней. Холод был сырой, пронизывающий. Глаза у всех покраснели от усталости. Непогода не унималась, скорее напротив, и чем ясней вырисовывалась «Франсуаза» в утренних сумерках, тем сильнее мрачнели лица.
Гибнущий траулер являл собой жуткое зрелище. Лишившись трубы и рубки, он утратил облик судна, да и по существу уже перестал быть им.
Набегающий вал, к которому он не мог стать носом, подхватывал его на гребень, относил на сто — двести морских саженей и низвергал в такую бездну, что судно на долгие секунды исчезало из виду.
— …скажешь? — негромко буркнул Ланнек, зная, что Муанар рядом.
— Нда! — только и ответил старший помощник.
Оба они, как, впрочем, и вся команда, думали об одном и том же. Ланнек опять сменил рулевого у штурвала и вел «Гром небесный» так, чтобы пройти впритирку к останкам «Франсуазы», а потом уж решить, что можно предпринять.
Матросы еще держали в руках кружки с кофе, в воздухе пахло подогретым ромом, но посуда исчезла, как по волшебству, едва с «Грома небесного» разглядели людей на траулере.
«Франсуаза» накренилась так, что стоять на палубе было немыслимо. Матросы, числом около дюжины, лежали и полусидели, цепляясь за фальшборт и брашпиль.
На всех были спасательные жилеты, придававшие людям какой-то чудовищный облик, и такой же чудовищной казалась их неподвижность. Волны перехлестывали через борт, разбивались о плечи и головы, но моряки не шевелились и только впивались глазами в медленно надвигавшийся пароход.
Они провели так всю ночь и теперь, несомненно, отдавали себе отчет, что спасти их будет непросто. Наступил момент, когда «Гром небесный» и «Франсуазу» разделяло не больше пятидесяти метров. Стало уже достаточно светло, чтобы можно было разглядеть искаженные лица тех, кому, быть может, не суждено покинуть обломки траулера. Ланнек, насупив брови, прикидывал, какой маневр выгодней всего предпринять, как вдруг увидел поднявшуюся во весь рост фигуру на траулере.
Сам он ничего не расслышал в грохоте океана, но всем остальным показалось, что до них донесся пронзительный вопль.
Высокий худой рыжий парень, так внезапно вскочивший на ноги, оказался юнгой: потеряв голову от ужаса, он бросился в воду и теперь изо всех сил плыл к пароходу.
Продержался он на плаву меньше минуты, и все-таки лицо его навсегда запечатлелось в памяти у каждого.
Никому до самой смерти не забыть этого широко раскрытого рта, этих безумных глаз и волос, разметавшихся по ветру.
Люди, оставшиеся на «Франсуазе», подползли к фальшборту посмотреть, что станет с мальчиком.
Попутная волна подхватила его и несла так долго, что у многих забрезжила надежда: сейчас парнишку прибьет к пароходу. Бедняга отчаянно работал руками. Никогда еще человек не выглядел столь маленьким и беспомощным.
Вот он вынырнул в десяти, нет, в пяти метрах от «Грома небесного». В воду полетели три спасательных круга, один из которых шлепнулся совсем рядом с мальчиком.
Но тот не успел схватиться за круг. Волна прошла стороной. Несчастного пронесло вдоль кормы, отшвырнуло в сторону, а Ланнек лишь бессильно сжимал руками штурвал.
Юнге ничем уже не помочь! Шлюпку не спустишь — тут же опрокинется.
— Вот, тот, длинный, у цоколя трубы, что закрыл лицо руками, — это его отец, — забубнил где-то рядом феканец. — Он уже потерял одного у Ньюфаундленда, два года будет.
Ланнек обернулся и рядом с Кампуа увидел Матильду, которая, выпрямившись, неподвижно смотрела в пространство. Он не знал, откуда она взялась. Не представлял себе, где она провела последние часы. Вид у нее был, как у всех, помятый; верхнюю губу безобразил простудный прыщ.
— Эмиль! — окликнула она.
Ланнек даже ухом не повел. Он в очередной раз огибал станки траулера, лихорадочно обдумывая маневр.
— Эмиль!
Матильду трясло. Ее каштановые волосы мокрыми космами свисали на щеки.
— Послушай, Эмиль, надо уходить. Мне страшно.
Ланнек вздрогнул. Он никогда не слыхал, чтобы два эти слова произносились таким тоном. Они подействовали на него, как если бы были сказаны не его женой, а чьим-то таинственным нечеловеческим голосом.
— Замолчи!
— Мы должны уйти!
Муанар, стоявший в нескольких шагах от них, повернулся к ним спиной. Кампуа отошел подальше.
— Слышишь, Эмиль? Я не хочу умирать!
А тем временем Ланнек наблюдал, как все больше кренится сносимое судно без трубы.
— Заткнись! — взвыл он, топнув ногой.
Неужели и он позволит себе поддаться панике? У него нет больше сил ощущать за спиной присутствие жены.
— Убирайся!
И тут стало еще хуже. Как юнга, который прыгнул со страху в воду, Матильда потеряла всякий контроль над собой и бросилась к штурвалу, пытаясь положить его на другой борт и вопя:
— Я требую, чтобы мы ушли! Я хочу назад, во Францию, слышишь? Корабль мой! Ты знаешь, что мы погибаем!..
— Муанар! — позвал Ланнек голосом, которому силился придать твердость.
Муанар смотрел на обоих и молчал.
— Избавь меня от этой бабы! Запри ее куда-нибудь!
Но старший помощник не шевелился, а полуобезумевшая Матильда надсаживалась:
— Убийцы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12