Она продолжала говорить:— Я знаю, что Эмиль как сказал, так и сделает! Ею овладела досада, она с трудом скрывала нетерпение, переходившее в ярость.— Вы не хотите мне помочь?Алиса обхватила его за плечи. Это была последняя попытка. Она обвила его шею руками, прижалась к его щеке пылающей щекой.— Скажите.., скажите…Ее била дрожь, но то была дрожь, вызванная тревогой. Внезапно он прошептал ей на ухо:— Мне было очень грустно.Он не воспользовался близостью и, казалось, не чувствовал ни ее живота, прильнувшего к нему вплотную, ни ее ноги, обвившей его ногу. А просто, закрыв глаза, вдыхал ее запах.— Не двигайтесь, — взмолился он.На миг с лица ее сбежала притворная страсть, и оно стало усталым и холодным. Когда мсье Гир приоткрыл глаза, она с улыбкой шепнула:— Как у вас здесь мило!В комнате все резало глаз, может быть, оттого, что на лампочке не было абажура. Очертания были слишком четкими, цвета слишком грубыми. Прямоугольник стола под блестящей клеенкой был твердым и холодным, как надгробный камень.— Вы всегда тут один живете?Он хотел встать, но она удержала его, прижалась.— Нет. Останьтесь так. Мне так хорошо! Мне кажется…И вдруг добавила игриво, как девчонка:— Можно я буду иногда забегать, прибирать тут у вас? Но ей хотелось большего. Она упорно старалась добиться иной связи между ними, но он, казалось, не понимал, и она боялась слишком точно дать ему понять это и спугнуть его.— Вы ведь спасете меня, правда?Она потянулась к нему влажными губами. Он едва коснулся их, только гладил ее по голове, устремив взгляд куда-то в сторону.— Вы холостяк? Вдовец?— Да.Она не знала, относится ли это “да” к слову “холостяк” или к слову “вдовец”. Но говорить было необходимо. Слишком уж нелепым было молчать, лежа в этой безликой комнате, у окна, прикрытого серой бумагой.— Вы в какой-нибудь конторе служите?— Да.Она так боялась, что он сейчас встанет и снова примет свой отстраненный вид, что еще теснее прижалась к нему, сделав при этом как бы невольное, но очень точное движение.Он промолчал, и это подбодрило ее. Она задвигалась всем телом, словно желая овладеть им, и впилась губами в его губы под жесткими усами.Веки мсье Гира дрогнули. Он осторожно освободился из ее объятий и так же осторожно повернул к ней голову, щекой к щеке, так что оба теперь лежали лицом вверх.— Не надо двигаться.Он умоляюще прошептал это, едва слышно, сжал ее руку, прерывисто дыша. Его губы приоткрылись, и он внезапно встал с кровати, в тот миг, когда слезы чуть было не брызнули у него из глаз.— Я ничего не скажу, — пробормотал он. Он так и не опустил полы пиджака, загнувшиеся над его жирными бедрами. Он опять направился к печке, а Алиса села на край кровати, равнодушная к беспорядку в своей одежде.— Уж вам-то они ничего не смогут сделать! А пока что время и пройдет…Она говорила совершенно спокойно, сидела, упираясь локтями в колени, а подбородком — в ладони.— Вам и внимания не следует обращать на их подозрения.Мсье Гир заводил будильник.— Вот дело поутихнет, он отсюда уедет, и мы заживем спокойно.До мсье Гира доходило только смутное журчание ее голоса. На него навалилась усталость, и физическая, и душевная. До нее это не сразу дошло, и она все говорила и говорила, расхаживая по комнате. Увидев, что лицо его опять стало восковым, она с улыбкой протянула ему руку:— До свидания, мне пора уходить.Он вложил в ее руку свою вялую ладонь.— Вы меня правда чуть-чуть любите? — настойчиво спросила она.Вместо ответа мсье Гир открыл дверь, и когда она вышла, снова запер ее на ключ.Алиса промчалась по лестнице, пересекла двор, дохнувший на нее холодом, и вошла к себе, еще не утратив веселого оживления. Она тотчас посмотрела на окно, закрытое тремя листами серой бумаги, которые отныне скрывали от нее мсье Гира, удовлетворенно улыбнулась и опять, который раз за этот день, сняла юбку, блузку, потянулась, сбросила наконец рубашку. Она строила глазки зеркалу и представляла себе малюсенькую дырочку в серой бумаге и глаз мсье Гира, прильнувший к ней, как прежде к замочной скважине.Алиса лениво тянула время, вздумала даже вымыться с головы до ног, чтобы подольше побродить обнаженной по освещенной комнате. Однако время от времени глаза ее холодели от досады, и она угрожающе ворчала:— Болван!Но болван не стоял у окна, за серой бумагой, он так и остался возле двери, держа ключ в руке, опираясь о косяк, и обводил взглядом свою комнату, будильник, белевший на черной каминной доске, печь на трех ножках, стенной шкаф, клеенку и кофейник и, наконец, постель с непривычной вмятиной посередине. Наконец он оставил ключ, опустил руку, вздохнул — и на этом вечер закончился. Глава 6 «Господину Прокурору Республики Господин Прок…»Мсье Гир разорвал розовый бювар на мелкие кусочки, бросил их в печь и какое-то время смотрел на огонь. Сегодня у него было много работы. Как всегда по понедельникам, ответы на его объявления пришли в изобилии, так как мелкий люд использует для писем воскресное утро. Да еще к этому добавилась субботняя почта, к которой он еще не прикасался.Сидя в одиночестве в своем подвале, он приготовил сто двадцать пакетов и смог отнести их на почту только в три приема. Но эти походы доставили ему удовольствие. Когда он отправился туда в третий раз, то чуть было не улыбнулся, заметив в одной из витрин отражение понурой фигуры шедшего за ним инспектора. Это был не тот, кто следил за ним все время, а какой-то маленький бородач с гнилыми зубами, который весь день простоял с поднятым воротником, дрожа от холода, напротив дома 67.«Господину Прокурору Республики Господин Прок…»Закончив работу два часа назад, мсье Гир рисовал узоры на бюваре, писал отрывочные слова и зачеркивал их и наконец отчаялся придумать какой-то хитроумный ход, который наконец отведет подозрения от него.Было уже почти семь часов, когда он убедился, что печка сама потихоньку потухнет, выключил свет и вышел на улицу с черным портфелем под мышкой. Маленький бородач стоял на углу и старательно изображал господина, слишком рано явившегося на свидание. Он пошел за мсье Гиром по бульвару Вольтера, прижимаясь к стенам домов и прячась за спинами прохожих, когда мсье Гир оборачивался. Ему, должно быть, забыли сказать, что это не имеет никакого значения.Он, наверное, был человек женатый, семейный и невезучий, это почему-то сразу чувствовалось. Когда мсье Гир вошел в ресторанчик, где был завсегдатаем и имел собственную салфетку в отдельном ящичке, полицейский остался на улице и прохаживался мимо запотевших окон, как призрак.Скатерти были бумажные, столики маленькие, прислуживали женщины в черно-белой одежде, а меню было написано мелом на большой грифельной доске.Мсье Гир ел колбасу с картошкой и все размышлял, все старался что-то придумать и вдруг, подняв голову, произнес каким-то чужим голосом:— Красного вина.Такого еще никогда не случалось. Он не пил ничего другого, кроме воды или кофе с молоком.— Графинчик?Графин играл рубиновым пятном на белой бумаге, покрывавшей стол. Мсье Гир налил в бокал немного вина и доливал водой, пока оно не стало бледно-розовым. Отпив из бокала, он заметил, как официантки переглянулись между собой, и допил до конца, но удовольствие было испорчено. Он иронически улыбнулся.Выйдя на улицу, он тотчас же приметил полицейского в тускло освещенном баре напротив, тот ел рогалик, макая его в кофе; мсье Гир видел, как он запихнул в рот полрогалика, пошарил в карманах и бросил мелочь на стойку.Вплотную к тротуару шел автобус. Мсье Гир мог вскочить на площадку, оставив инспектора в дураках. Но он этого не сделал. Он шагал, выпятив живот, так как очень плотно поел, а главное — сознавал, что каждый жест его имеет важное значение.Он не старался уйти куда-то далеко. Возле площади Вольтера сияло огнями большое кафе. Мсье Гир вошел туда, и по мере того, как он продвигался в шумной толпе, заполнявшей помещение, грудь его все больше выпирала вперед, рука все увереннее прижимала к телу портфель, а на губах уже играла смутная улыбка.Слева от кафе находился кинотеатр, принадлежавший той же фирме и сообщавший о начале сеанса безостановочным трезвоном, разносившимся повсюду. Помещение кафе было огромным. По одну его сторону посетители ели, по другую — играли в карты на столах, покрытых красным сукном. В глубине зеленые светильники горели над шестью бильярдными столами, и вокруг них величественно ходили кругами мужчины в жилетах, без пиджаков.Жены и дети сидели тут же, ожидая, пока отец семейства отыграет партию в бильярд. Сорок официантов сновали между столиками, покрикивая: “Позвольте! Разрешите!” А на эстраде пианист, скрипач и виолончелистка знакомили публику со следующим номером своей программы, подвешивая картонную цифру к медному треугольничку.Мсье Гир двигался вперед, как всегда, вприпрыжку. Когда он проходил мимо кассы в глубине зала, хозяин кивнул ему как знакомому. Здесь тоже слышны были звонки кинотеатра, разноголосица настраиваемых инструментов, стук бильярдных шаров, но к этому добавились какие-то громовые раскаты, доносившиеся из-за открытой настежь двери. Мсье Гир шел навстречу этим раскатам. Он переступил порог, за которым уже не было потоков яркого света и царили суровость и подтянутость, свойственные лаборатории или заводскому цеху.Он снял пальто и шляпу, отдал портфель слуге и зашел в умывальную, где причесался и вымыл руки.Когда он вышел оттуда, полицейский как раз набрался смелости войти в этот же зал и уселся за столик в углу, не решаясь снять пальто. Он, видно, очень стеснялся и не понимал, что это за заведение и доступно ли оно всем или только каким-то привилегированным лицам.Зал был квадратный, со стеклянным потолком. На столах стояли пивные кружки, но за этими столами никто не сидел.Посетители толпились подальше, возле четырех дорожек для игры в кегли. На стене висело объявление: “Bowling Club Кегельбан (англ.) .

Вольтер”.А мсье Гир чувствовал себя очень свободно и шел, словно танцуя, и каждый был рад пожать ему руку. Да, да, каждый пожимал руку мсье Гиру, даже игроки, державшие по большому шару с железными обручами, на миг приостанавливали игру. Все знали мсье Гира. Все с ним заговаривали.— Вас ждут.— У вас четвертый номер.Мужчины были без пиджаков, и мсье Гир тоже снял свой, аккуратно сложил его и положил на стул, попутно бросив взгляд на маленького сыщика, одиноко сидевшего там, далеко, за одним из зеленых столиков.— Что вам подать, мсье Гир?Это спросил официант, он тоже хорошо знал мсье Гира.— Что ж, дайте-ка мне кюммель Тминная водка.

!Пусть так! Он был полон решимости. Ожидая своей очереди, он с известным высокомерием следил за игрой, и в какой-то миг полицейский услышал, как мсье Гир подпевает вальсу, исполняемому оркестром в большом зале.— Вам играть!Мсье Гир обернулся к инспектору, радостно вздохнул и сказал своему партнеру:— Начните вы, пожалуйста.Он разыскал среди больших шаров тот, что был ему привычен, сразу узнал его, покачал на ладони, покрутил его по полу три-четыре раза, прежде чем занять место далеко от доски, по которой шару предстояло катиться навстречу кеглям. Противник уже опрокинул пять штук.Мсье Гир наклонился вперед и свесил руки, ожидая, когда эти кегли поднимут; глаза его были полузакрыты, и он слегка притоптывал правой ногой, как бегун на старте. Двадцать человек смотрели на него. На скулах его опять играл розовый румянец, губы были приоткрыты.Он припустился вперед мелкими, торопливыми шажками. Казалось, тяжелый шар увлекает его за собой, но внезапно, в какой-то миг, шар оторвался от него и покатился по доске, не очень быстро, вращаясь вокруг своей оси. Шар ударил по первой кегле, а дальше завертелся волчком, как будто наделенный собственным разумом. Создавалось впечатление, что он то и дело меняет направление, стремясь опрокинуть все кегли по очереди. И действительно, только одна из всех осталась нетронутой, но мсье Гир нахмурил брови и вытер платком влажные ладони.Официант подал кюммель, и он рассеянно выпил его маленькими глотками, а затем подобрал шар, который ему вернули. Наморщив лоб, бросился вперед и раздраженно топнул ногой, когда шар опять сбил восемь из девяти кеглей.— Не надо волноваться, — сказал ему секретарь клуба, помощник начальника канцелярии какого-то министерства.Мсье Гир ничего не ответил. У него на это не было времени. Он снова тщательно протер ладони и пальцы, а заодно промокнул платком мокрый лоб и затылок.— Хха! — выдохнул мсье Гир, когда шар оторвался от него.Ему даже не понадобилось следить за шаром. Кругом все аплодировали. А он молча пошел за шаром к трубе, через которую его возвращали, потом опять наклонился, опять побежал, часто-часто перебирая ногами.— Девять!С торжествующим грохотом рухнули все девять кеглей, и торжество было тем большим, что в какой-то тревожный миг последняя кегля нерешительно покачнулась, как бы раздумывая, выстоять или нет.— И еще девятка!Пять девяток, одна за другой! Он тяжело дышал. Пот заливал лицо, даже подбородок. Волосы прилипли к вискам. Он закончил партию. Улыбаясь, надел пиджак, боясь простудиться, и присоединился к остальным.— Еще партию?— Да, сейчас, против Годара.Разговор он не поддерживал. Держась очень раскованно, вытирая платком мокрые руки, он переходил от одной дорожки к другой, смотрел на бегущий шар, одобрительно кивал, когда падали четыре или пять кеглей.Яркий свет, жара, скупо обставленное помещение, сосредоточенные лица участников игры напоминали фехтовальный зал или манеж. Здесь занимались серьезным делом одни мужчины. Там, за дверью, игроки в бильярд ходили вокруг столов в общем зале, под громкую музыку, тут же вертелись ребятишки. Неподалеку от них играли в карты, и женщина говорила своему партнеру: “Что ж ты не пошел с козыря?”А еще дальше был кинозал. Всего в этих стенах собралось, должно быть, около трех тысяч человек, которые пили, ели, играли, курили, и все звуки накладывались один на другой, не сливаясь, не заглушая друг друга, и каждый был отчетливо слышен, даже дребезжание бокалов, подаваемых на стол, даже завяканье кассы, когда кассирша крутила рукоятку.Где же маленький сыщик? Возле зеленых столиков его уже не было. Только шляпа лежала на стуле. Мсье Гир прошелся взад-вперед, заложив руки в карманы, и, заглянув в открытую дверь, увидел, что инспектор беседует с одним из официантов. Мсье Гир улыбнулся и посмотрел на свои часы.
— Так вы говорите, что он всегда здесь бывает в первый понедельник месяца?— Да, это клубный день. Некоторые каждый день приходят тренироваться, а он — нет.Официант был удивлен расспросами и с недоверием поглядывал на инспектора.— Да вы должны его знать, раз вы сами из полиции, он ведь тоже из ваших, и, должно быть, из самой верхушки.— Ах, так! Он сказал, что работает в полиции?— Все так считали еще до того, как он сам сказал. Весь вид у него такой.— А в этом клубе он давно состоит?— Года два, пожалуй. Я это помню, потому что я уже тогда обслуживал кегельбан. Он вошел как-то вечером, робко, вроде вас, и спросил меня, всем ли можно сюда ходить. Сел вон там, положил портфель на колени и заказал кофе со сливками. Просидел часа два, наблюдая за игрой, а потом, когда все разошлись, поставил упавшие кегли на место и попробовал играть в одиночку. Увидев меня, покраснел, а я и посоветовал ему записаться в клуб, всего-то тридцать франков в год…Мсье Гир смотрел на них издалека.— И что, он сам заговорил о полиции?— Тут все месяцами гадали, кто он такой. Он ведь не больно-то разговорчив. Даже теперь, когда он признан лучшим игроком, ни с кем из членов клуба не встречается, кроме как здесь. Так вот, в один прекрасный день казначей поспорил, что узнает, кто он такой, и с ходу задал ему вопрос.— Какой вопрос?— Он спросил: “Вы ведь из полицейской верхушки, верно?” Мсье Гир покраснел — значит, так оно и есть. Тут кто-то вспомнил, что у полицейских бывают театральные контрамарки, и попросили у него. Он их чуть ли не каждый раз приносит.Когда инспектор вернулся к кегельбану, мсье Гир заканчивал вторую партию, и так как партия была решающей в соревнованиях этого месяца, все столпились вокруг него. На этот раз призом была индейка, которую казначей поместил на круглый столик неподалеку от игроков. Игроки в бильярд тоже подошли сюда, чтобы присутствовать при финальной игре.Мсье Гир ходил взад-вперед, без пиджака, усики его были лихо закручены, щеки горели. Держался он необычайно уверенно. Ноги ступали именно туда? именно в ту самую точку, куда им следовало ступить. Рука, державшая шар, описывала геометрически правильную окружность.Жена председателя клуба поджидала мужа, застегивая пуговки на серых нитяных перчатках и кидая взгляды на индейку, желтоватое мясо которой она уже успела пощупать.— Девять!Мсье Гир был точен как машина. Он никого не видел. Люди были для него только декорацией, украшающей обе стороны кегельбана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12