— Вскрыть сейф не пробовали: ночью там ничего нет, кроме старых часов и дешевых допотопных украшений.Дверь не взломана, витрина не тронута. Я был у себя во дворе и слышал, как сыщики совещались на аллейке. По их мнению, вор проник в дом через чердачное окошечко, вернее сказать, вентиляционное отверстие футах в десяти над землей. Но даже встав на мусорный бак, которых полно на аллейке, до отверстия не дотянуться, а главное, мужчине в него не пролезть. И все-таки похоже, что грабитель пробрался именно через него. Назад удрал тем же путем — нашел в лавке стремянку и подставил.— Что взяли?— Полдюжины пистолетов с патронами. Оружие брали только современное, самых крупных калибров, револьверы не тронули. Исчез также кожаный портфель — туда наверняка сложили оружие и боеприпасы. К дорогим ружьям, выставленным на витрине, не притронулись.К фотоаппаратам — тоже, хотя некоторые из них можно было бы перепродать долларов за полтораста.Чарли даже не взглянул на Уорда, неподвижно сидевшего за стаканом пива. Сколько раз он видел подобное в перенаселенных предместьях, где работал в начале своей карьеры! И всегда это начиналось с кражи оружия: оно — основа шайки.Итак, компания сопляков располагает теперь средством испытать свое хладнокровие, и они, конечно, сгорают от желания пустить это средство в ход.— Отпечатков пальцев, разумеется, не осталось?Мальчишки читают подряд все дешевые полицейские романы и журналы, специализирующиеся на детективе.В техническом плане они безусловно утрут нос местной полиции.— В конце концов я начну радоваться, что у меня одни дочери, — со вздохом заключил Саундерс.Бедняга! Он так мечтал о сыне, а у него пять девчонок с такими же топорными лицами и добрыми глазами, как У отца.Джулия слушала, стоя на пороге кухни: все, что касается детей, неизменно интересовало ее.— Прикрыли бы лучше места, где ребят учат играть на деньги! — бросила она издали, недобро посмотрев на Джастина.Зачем? Бармен чувствовал — У орд выиграл партию.Сам Чарли сделал что мог: поднял на ноги Кэнкеннена, и тот отчасти смягчит удар — хотя бы по Майку.Итальянец опять начал беспокоиться, где Боб, но перед самым обедом адвокат позвонил и первым делом осыпал приятеля проклятьями: зачем тот втравил его в эту авантюру?— Где вы?— Ясное дело, в баре, но у них только скверное виски.— А где он находится?— Не знаю. Тут ни одного указателя. Просто кучка домишек у дороги. Мне втолковали: сколько-то раз повернуть направо, потом налево, потом опять направо, и выскочишь на номерное шоссе.— Что с Елицей?— Порядок. Она у своих стариков.— Как все прошло?— Отлично. Семейка сбежалась вытаскивать мою машину: я застрял в грязи в ста футах от их дома. Это на берегу моря, местность вроде болота — не разобрать, где суша, где вода.Чарли мысленно представил себе хибару, как у Майка.— Люди прекрасные, только вот по-английски — ни в зуб, кроме самых младших. Отец — точь-в-точь оперный пират, хотя довольствуется сбором съедобных моллюсков да ставит верши на лангустов. Знаешь, Чарли, я охотно все расскажу, но предупреждаю: счет за разговор пошлю тебе.— Знаю.Бобу нравилось разыгрывать из себя скупердяя: он с удовольствием прикидывался, будто пересчитывает сдачу, заводился из-за счета в ресторанах, на заправочных станциях орал: «И чтоб бензин самый дешевый!»— Все перецеловались, и младенец пошел по рукам.А рук там хватает! В семье, вместе с замужними дочерьми, человек двенадцать, если не больше, все одинаковой породы, и кухня у них очень даже недурная. Мне поднесли стаканчик их родного самогона: вкус оригинальный, крепость — ничего подобного не пробовал. Один из мальчишек — он ходит в школу — перевел мои слова отцу, и тот обещал оставить девицу с малышом у себя и ни во что не мешаться. Если начнут допрашивать, притворится идиотом, а мальчишка будет держать меня в курсе.Сейчас попытаюсь выбраться на шоссе, но завтра — это уж точно — проснусь с отчаянным воспалением легких.Чарли до самого закрытия надеялся, что Боб вернется, и вздрагивал всякий раз, когда слышал, что мимо идет машина, у которой барахлит мотор или дребезжат разболтанные детали. Но Кэнкеннен, видимо, встретил еще не один бар на своем неведомом пути назад, в город, к просторному дому, где его ждала экономка.Для очистки совести бармен вызвал ее на провод.— Боб не вернулся?.. Так я и думал. Звоню сказать, чтобы вы не беспокоились. Он наверняка вернется поздно ночью.— И не стыдно вам гнать его за город в такую погоду? Вижу я, что вы за человек! Вам все равно, что с ним будет, — не вам его выхаживать.В тот вечер Чарли взялся лечиться от простуды: принял аспирин, выпил двойной грог, велел Джулии растереть ему грудь и так пропотел, что ночью ей пришлось встать и переменить простыни. В котором часу это было?Ночь, как и минувший день, оказалась для итальянца насыщена телефонными разговорами. Он стоял, закутавшись в одеяло, и ждал, пока Джулия перестелет кровать, как вдруг услышал внизу звонок и в полудреме решил было, что это будильник на кухне. Затем подумал: что-то стряслось с Кэнкенненом, сбросил одеяло, накинул халат и заспешил вниз по лестнице.Аппарат трещал так настойчиво и тревожно, что Чарли даже не включил электричество, и бар по-прежнему был освещен только отблеском уличного фонаря, проникавшим через дверную фрамугу.— Хэлло, Чарли! Это ты, старина?Звонил не Кэнкеннен, а Луиджи, которого, видимо, рассмешил вопрос приятеля в ответ на его «хэлло».— Который час?— Здесь половина двенадцатого; у вас, если не ошибаюсь, — уже второй. Я тебя разбудил?.. Ну ничего.Судя по голосу, Луиджи был бодр и весел; в трубке слышались музыка, звон бокалов, голос и смех, преимущественно — женщин.— Ты не знаком с Гэсом, но это не важно. Он один из лучших моих клиентов. Алло! Ты меня слышишь?Джулия спустилась в бар, набросила на плечи мужа одеяло, потом усадила и надела ему носки.— Гэс из Сент-Луиса… Выбился в люди и теперь, бывая в Чикаго, обязательно заглядывает ко мне распить бутылочку. Он хочет с тобой поговорить. Передаю трубку.— Хэлло, Чарли! Друзья моих друзей — мои друзья.Заранее знаю: ты — парень что надо. Жаль, что по телефону выпить вместе нельзя — у нас тут такое шампанское, какого я отродясь не пробовал.— Мировое! — поддакнул голос подвыпившей женщины.— Не обращай внимания, Чарли. Это Дороти… Нет, Дороти, дай нам со стариной Чарли поговорить о деле…Я насчет твоего знакомого, Чарли, ну того, чей портрет Луиджи вывесил в баре. Этот клоп — изрядная гадина.Я сразу сказал Луиджи: «Остерегайся этой птички, друг».Нам в Сент-Луисе знакомство с ним недешево встало. Не помню, сколько уж лет прошло, но его до сих пор не забыли. Кличка у него была Адвокат. Он действительно здорово разбирается в законах. Права практиковать не имел, но консультации у нас давал — обычно в барах, дансингах, дешевых ночных клубах. Представляешь уровень? Там всегда есть такие, кто нуждается в совете, а в солидную контору обращаться не хочет… Алло?Слушаешь, Чарли?Бармен услышал, как говоривший переспросил:— Я не перепутал? Парня зовут Чарли?.. Алло! Это я тебе рассказываю, чтобы ты держал с ним ухо востро.Консультации он превращал вроде как в ловушки: выпытает у человека подноготную и давай его шантажировать.Возился он главным образом с бедными девчонками — та не зарегистрирована, у этой неприятности… Что тебе, Луиджи? Не советуешь касаться таких вещей по телефону?.. Да я и так обиняками говорю!.. Ты меня понимаешь, Чарли?.. Вот и хорошо. Сам я такими делами не занимаюсь. У меня самый что ни есть честный бизнес — строительство. Бульдозеры и прочий тарарам. Но у меня приятель интересовался одной семнадцатилетней малышкой.Однажды он съездил с ней на ту сторону Миссури Город Сент-Луис стоит на реке Миссисипи, у слияния ее с Миссури.
и сдуру записал ее в гостинице как свою жену. Не знаю уж, сколько он заплатил Адвокату, чтобы выпутаться из этой истории. Если он, сволочь, еще в твоих краях, расквась ему рожу, да поскорее: ничем другим его не проймешь. За этим я тебе и звоню. У нас ребята так и поступили. Собрались втроем и поучили его жить.Поймали ночью, раздели донага, отходили как следует и швырнули в реку, предупредив: встретят еще раз — сделают то же самое, только камень к ногам привяжут.Тогда он и исчез.— Давно?— Года два будет… Конечно, детка, спроси.— Что у вас за погода? — вклинился женский голос. — Вы ведь на побережье?— Море отсюда в сорока милях. Сейчас идет снег.— Благодарю.— Алло, Чарли! — взял трубку Луиджи. — Теперь ты в курсе. Подробно напишу, когда улучу время. Во всяком случае, начинаю верить, что Алиса была права.Кстати, она заезжала сюда. Посмотрела на снимок и сразу заказала двойной «манхаттан»… Спокойной ночи, братишка.— Спокойной ночи! — крикнул в трубку клиент из Сент-Луиса; он, видимо, подливал себе шампанского.Утром Чарли окончательно слег: он проснулся с температурой, и Джулия, не спрашивая его согласия, вызвала врача. Словом, ночной столик бармена оказался заставлен лекарствами, которые надлежало принимать каждые два часа, здоровенным графином лимонада, напоминавшим ему гриппозные дни в детстве, и тошнотворным овощным отваром.Он вынужден был догадываться о приходе и уходе клиентов по доносившемуся из бара шуму, и каждый стук входной двери вырывал его из полузабытья, в которое он порой впадал. В часы, когда должен был появиться Джастин, Чарли стучал в пол, вызывая Джулию, и та прибегала, совершенно запыхавшись: в ней сто шестьдесят — сто семьдесят фунтов, а лестница винтовая.— Что он говорил?— Спросил, не уехал ли ты. Я ответила — нет.— Знает, что я слег?— Да. Желает тебе поправиться к праздникам.— Ему-то что до меня?— Потом дочитал газету и ушел.Он — это был, конечно, Уорд, имя которого Чарли избегал по возможности произносить.— Ни о чем другом он не говорил?— Нет.— Ты не нагрубила ему?— Только напомнила, что окурки не надо бросать на пол — в баре хватает пепельниц.— Саундерс не заглядывал?— Сегодня утром — нет.— А Гольдман?— Тоже. Были только ребята из транспортной конторы — выпили по стаканчику на ходу. Еще — доставщик пива. В подвале порядок. Звонили насчет скачек. Я ответила, что сегодня их не будет.— Но это же не правда!— Ничего, перебьются! Сейчас я принесу тебе отвар.Постарайся не раскрываться.— Сперва дай мне сигареты.— А что доктор сказал?— Да я всего раза два затянусь — вкус лекарства надо отбить: очень противное.После отвара Чарли уснул, и ему приснился Майк в арестантской одежде. Но одежда была какая-то странная, полосатая, придававшая Юго сходство с осой, да и тюрьма ненастоящая. Все это происходило в огромном, сплошь застекленном, как казино, здании на берегу моря.Там собралось множество женщин и детей, несколько подростков и какой-то старик, похожий на Авраама из иллюстрированной Библии, по-видимому начальник.В иные минуты Майк тоже казался вроде как бородатым. Разговор шел на непонятном языке, голоса звучали тихо, музыкально, и Чарли почудилось, что в дальних углах он видит нагих отроков, играющих на арфах.Юго, без сомнения, тоже был здесь начальником, возможно еще более важным, чем библейский патриарх: все женщины и дети словно принадлежали ему, и он непринужденно расхаживал между ними, гибкий, как танцор.Разбудил больного какой-то шум, правда не очень громкий. Чарли внезапно проснулся, взглянул на часы и сообразил — это Уорд распахнул дверь бара. Именно его появления в любом облике итальянец неизвестно почему ждал во сне; поэтому он был даже огорчен, что забытье сменилось явью.Как бы то ни было, Луиджи не повторил: «Не злобься на Фрэнки!»Теперь он допускает, что маленькая лифтерша была в свое время права.Красиво живет Луиджи в своем Чикаго! Перед его глазами проходит вся страна, он видит самых интересных людей, со всех концов Америки: кто бы ни останавливался в отеле «Стивене», — а публика там отборная, — любой хоть раз завернет вечером после театра отведать спагетти у Луиджи.Теперь, расплатившись наконец с долгами, в которые залез и которые так его беспокоили, он, несомненно, богат. Но Чарли не завидует другу. Он и сам вышел в люди, хотя остановился несколькими ступеньками ниже; у него собственное дело, и никто им не командует.Луиджи, так сказать, одинок. Жену он по глупой случайности потерял в катастрофе лет пятнадцать тому назад дочери его взбрело заняться кино, и пишет она отцу из Голливуда, только когда ей нужны деньги.— Позвони Бобу, Джулия, справься, что с ним. Он меня беспокоит — весь день не дал о себе знать.Когда жена вернулась, Чарли спросил:— Что он сказал?— Послал тебя к черту. В шесть утра, за восемь миль от города, у него отказала машина; в ней он и спал.— Предупредила, что я болен?— Боб ответил, что так тебе и надо, а сам он встанет с постели лишь на твои похороны.— Никто не появлялся?— Заезжал Кеннет.— Со мной поговорить не хотел?— По-моему, нет. Сказал, что все у них взбудоражены из-за этих проклятых пистолетов. Опасаются, что в округе начнутся налеты. Патрули удвоены.— Мальчишки в бильярдной торчат?— Я не посмотрела.— Он появился?— Сидел в баре, когда я звонила Кэнкеннену.— Наверняка узнал об отъезде Елицы и взбесился.Эх, как мне надо потолковать о нем с Бобом! Завтра же съезжу к Кэнкеннену.— Завтра ты будешь лежать.— Завтра я встану.— И перезаразишь мне детей?Чарли не хватало бара, не хватало разговоров, в любое время дня доносивших до него эхо городских событий. Ему казалось, что теперь, когда он прикован к постели, этим воспользуются, чтобы начать всяческие безобразия.— Вечером поставлю тебе горчичники.— Врач их не прописывал.— Курить он тебе тоже не прописывал, а ты куришь.— Знаешь, Джулия, что я, кажется, уразумел?— Интересно — что же?— Понимаешь, в чем его сила? Он постигает мысли других раньше, чем люди сами до них дойдут. Вернее, угадывает разные маленькие гадости, в которых стесняешься себе признаться. Он напоминает мне Элинор: стоит ей потянуть носом воздух, и она уже знает, какая у человека болезнь.— Или выдумывает ее.— Он, вероятно, тоже изучил все пороки и чувствует их в окружающих.— Попробуй-ка заснуть!— Понимаешь, я говорю не о настоящих, больших пороках, а о мелких пакостных наклонностях, просто привычках…— Конечно, конечно.— Если где-нибудь дурно пахнет, он сразу чует.— Очень приятное занятие!— Не смейся, Джулия. Это объясняет, почему людям всегда при нем не по себе.— Тебе тоже?— Это объясняет и другое — его влияние на мальчишек, которым хочется, чтобы их боялись.Джулия закутала мужа в одеяло по самую шею, прикрыла краем рот, унесла пустой графин из-под лимонада, дала детям, вернувшимся из школы, по комиксу и усадила их за кухонный стол.— Только не шумите. Отец спит.Все было так просто, пока по их кварталу, выбрасывая левую ногу вбок, глотая пилюли и тщательно закрывая за собой двери, словно в них вот-вот ввалится сам дьявол, не зашнырял этот человек.Нет, лучше выкинуть его из головы — добром это не кончится. Стакан пива? Пожалуйста. Вот это — наша забота. С вас двадцать пять центов. Здравствуйте. До свидания.Он наделает глупостей, если не уймется. Кэнкеннен его не удержит — не тот Боб человек. Напротив! Он богат, настолько богат, что, по слухам, такого состояния даже в Бостоне ни у кого нет. Ему можно жить на свой лад, не как другие, потешаться над политиками и бесить светских старух: они все с ним в каком-нибудь родстве, все — его тетки или кузины.— Алло?.. Нет, это Джулия… Да, его жена. Он лежит с простудой. Кто это говорит?Имя она не расслышала. Вызывали, видимо, издалека.Потом трубку повесили.— Кто это?— Не знаю. Наверно, ошиблись номером.— Но ты же ответила, что я лежу. Я сам слышал.— Верно, ляпнула наобум. Тут разговор и прервался.Может быть, позвонят снова?— Вызвали из города?— Не знаю. Слышно было плохо.— Может быть, Луиджи?— Не думаю, что Луиджи станет тебе звонить каждый день по междугородному из-за дела, которое его не касается.Звонок не давал Чарли покоя. Бармен насторожился.Часы шли, но вызов не повторялся. Дети пообедали, потом их отправили спать, и они поочередно прокричали из коридора:— Спокойной ночи, папа!— Спокойной ночи, Софи… Спокойной ночи, Джон…Спокойной ночи, Марта…Почему не звонят? Почему повесили трубку, услышав голос Джулии?— Он внизу?— С четверть часа.— Что делает?— Спорит с шерифом.— Кеннет вернулся?— Только что вошел. Уверяет, что все спокойно. Ни сегодня, ни в ближайшие дни ничего не случится, а пистолеты наверняка украли ребята, приехавшие из Кале.— Не правда, и Брукс это знает.— Почему не правда?— Потому что люди из Кале не нашли бы вентиляционное отверстие и не догадались бы, что в лавке есть стремянка, с помощью которой можно вылезти обратно.— Пожалуй. Я повторяю что слышала.— А он что?— Я не могла все время прислушиваться. По-моему, сказал то же, что ты, потом заговорил об аллейке.— Они оба все еще в баре?— Видимо, да, если только не ушли после того, как я поднялась к тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
и сдуру записал ее в гостинице как свою жену. Не знаю уж, сколько он заплатил Адвокату, чтобы выпутаться из этой истории. Если он, сволочь, еще в твоих краях, расквась ему рожу, да поскорее: ничем другим его не проймешь. За этим я тебе и звоню. У нас ребята так и поступили. Собрались втроем и поучили его жить.Поймали ночью, раздели донага, отходили как следует и швырнули в реку, предупредив: встретят еще раз — сделают то же самое, только камень к ногам привяжут.Тогда он и исчез.— Давно?— Года два будет… Конечно, детка, спроси.— Что у вас за погода? — вклинился женский голос. — Вы ведь на побережье?— Море отсюда в сорока милях. Сейчас идет снег.— Благодарю.— Алло, Чарли! — взял трубку Луиджи. — Теперь ты в курсе. Подробно напишу, когда улучу время. Во всяком случае, начинаю верить, что Алиса была права.Кстати, она заезжала сюда. Посмотрела на снимок и сразу заказала двойной «манхаттан»… Спокойной ночи, братишка.— Спокойной ночи! — крикнул в трубку клиент из Сент-Луиса; он, видимо, подливал себе шампанского.Утром Чарли окончательно слег: он проснулся с температурой, и Джулия, не спрашивая его согласия, вызвала врача. Словом, ночной столик бармена оказался заставлен лекарствами, которые надлежало принимать каждые два часа, здоровенным графином лимонада, напоминавшим ему гриппозные дни в детстве, и тошнотворным овощным отваром.Он вынужден был догадываться о приходе и уходе клиентов по доносившемуся из бара шуму, и каждый стук входной двери вырывал его из полузабытья, в которое он порой впадал. В часы, когда должен был появиться Джастин, Чарли стучал в пол, вызывая Джулию, и та прибегала, совершенно запыхавшись: в ней сто шестьдесят — сто семьдесят фунтов, а лестница винтовая.— Что он говорил?— Спросил, не уехал ли ты. Я ответила — нет.— Знает, что я слег?— Да. Желает тебе поправиться к праздникам.— Ему-то что до меня?— Потом дочитал газету и ушел.Он — это был, конечно, Уорд, имя которого Чарли избегал по возможности произносить.— Ни о чем другом он не говорил?— Нет.— Ты не нагрубила ему?— Только напомнила, что окурки не надо бросать на пол — в баре хватает пепельниц.— Саундерс не заглядывал?— Сегодня утром — нет.— А Гольдман?— Тоже. Были только ребята из транспортной конторы — выпили по стаканчику на ходу. Еще — доставщик пива. В подвале порядок. Звонили насчет скачек. Я ответила, что сегодня их не будет.— Но это же не правда!— Ничего, перебьются! Сейчас я принесу тебе отвар.Постарайся не раскрываться.— Сперва дай мне сигареты.— А что доктор сказал?— Да я всего раза два затянусь — вкус лекарства надо отбить: очень противное.После отвара Чарли уснул, и ему приснился Майк в арестантской одежде. Но одежда была какая-то странная, полосатая, придававшая Юго сходство с осой, да и тюрьма ненастоящая. Все это происходило в огромном, сплошь застекленном, как казино, здании на берегу моря.Там собралось множество женщин и детей, несколько подростков и какой-то старик, похожий на Авраама из иллюстрированной Библии, по-видимому начальник.В иные минуты Майк тоже казался вроде как бородатым. Разговор шел на непонятном языке, голоса звучали тихо, музыкально, и Чарли почудилось, что в дальних углах он видит нагих отроков, играющих на арфах.Юго, без сомнения, тоже был здесь начальником, возможно еще более важным, чем библейский патриарх: все женщины и дети словно принадлежали ему, и он непринужденно расхаживал между ними, гибкий, как танцор.Разбудил больного какой-то шум, правда не очень громкий. Чарли внезапно проснулся, взглянул на часы и сообразил — это Уорд распахнул дверь бара. Именно его появления в любом облике итальянец неизвестно почему ждал во сне; поэтому он был даже огорчен, что забытье сменилось явью.Как бы то ни было, Луиджи не повторил: «Не злобься на Фрэнки!»Теперь он допускает, что маленькая лифтерша была в свое время права.Красиво живет Луиджи в своем Чикаго! Перед его глазами проходит вся страна, он видит самых интересных людей, со всех концов Америки: кто бы ни останавливался в отеле «Стивене», — а публика там отборная, — любой хоть раз завернет вечером после театра отведать спагетти у Луиджи.Теперь, расплатившись наконец с долгами, в которые залез и которые так его беспокоили, он, несомненно, богат. Но Чарли не завидует другу. Он и сам вышел в люди, хотя остановился несколькими ступеньками ниже; у него собственное дело, и никто им не командует.Луиджи, так сказать, одинок. Жену он по глупой случайности потерял в катастрофе лет пятнадцать тому назад дочери его взбрело заняться кино, и пишет она отцу из Голливуда, только когда ей нужны деньги.— Позвони Бобу, Джулия, справься, что с ним. Он меня беспокоит — весь день не дал о себе знать.Когда жена вернулась, Чарли спросил:— Что он сказал?— Послал тебя к черту. В шесть утра, за восемь миль от города, у него отказала машина; в ней он и спал.— Предупредила, что я болен?— Боб ответил, что так тебе и надо, а сам он встанет с постели лишь на твои похороны.— Никто не появлялся?— Заезжал Кеннет.— Со мной поговорить не хотел?— По-моему, нет. Сказал, что все у них взбудоражены из-за этих проклятых пистолетов. Опасаются, что в округе начнутся налеты. Патрули удвоены.— Мальчишки в бильярдной торчат?— Я не посмотрела.— Он появился?— Сидел в баре, когда я звонила Кэнкеннену.— Наверняка узнал об отъезде Елицы и взбесился.Эх, как мне надо потолковать о нем с Бобом! Завтра же съезжу к Кэнкеннену.— Завтра ты будешь лежать.— Завтра я встану.— И перезаразишь мне детей?Чарли не хватало бара, не хватало разговоров, в любое время дня доносивших до него эхо городских событий. Ему казалось, что теперь, когда он прикован к постели, этим воспользуются, чтобы начать всяческие безобразия.— Вечером поставлю тебе горчичники.— Врач их не прописывал.— Курить он тебе тоже не прописывал, а ты куришь.— Знаешь, Джулия, что я, кажется, уразумел?— Интересно — что же?— Понимаешь, в чем его сила? Он постигает мысли других раньше, чем люди сами до них дойдут. Вернее, угадывает разные маленькие гадости, в которых стесняешься себе признаться. Он напоминает мне Элинор: стоит ей потянуть носом воздух, и она уже знает, какая у человека болезнь.— Или выдумывает ее.— Он, вероятно, тоже изучил все пороки и чувствует их в окружающих.— Попробуй-ка заснуть!— Понимаешь, я говорю не о настоящих, больших пороках, а о мелких пакостных наклонностях, просто привычках…— Конечно, конечно.— Если где-нибудь дурно пахнет, он сразу чует.— Очень приятное занятие!— Не смейся, Джулия. Это объясняет, почему людям всегда при нем не по себе.— Тебе тоже?— Это объясняет и другое — его влияние на мальчишек, которым хочется, чтобы их боялись.Джулия закутала мужа в одеяло по самую шею, прикрыла краем рот, унесла пустой графин из-под лимонада, дала детям, вернувшимся из школы, по комиксу и усадила их за кухонный стол.— Только не шумите. Отец спит.Все было так просто, пока по их кварталу, выбрасывая левую ногу вбок, глотая пилюли и тщательно закрывая за собой двери, словно в них вот-вот ввалится сам дьявол, не зашнырял этот человек.Нет, лучше выкинуть его из головы — добром это не кончится. Стакан пива? Пожалуйста. Вот это — наша забота. С вас двадцать пять центов. Здравствуйте. До свидания.Он наделает глупостей, если не уймется. Кэнкеннен его не удержит — не тот Боб человек. Напротив! Он богат, настолько богат, что, по слухам, такого состояния даже в Бостоне ни у кого нет. Ему можно жить на свой лад, не как другие, потешаться над политиками и бесить светских старух: они все с ним в каком-нибудь родстве, все — его тетки или кузины.— Алло?.. Нет, это Джулия… Да, его жена. Он лежит с простудой. Кто это говорит?Имя она не расслышала. Вызывали, видимо, издалека.Потом трубку повесили.— Кто это?— Не знаю. Наверно, ошиблись номером.— Но ты же ответила, что я лежу. Я сам слышал.— Верно, ляпнула наобум. Тут разговор и прервался.Может быть, позвонят снова?— Вызвали из города?— Не знаю. Слышно было плохо.— Может быть, Луиджи?— Не думаю, что Луиджи станет тебе звонить каждый день по междугородному из-за дела, которое его не касается.Звонок не давал Чарли покоя. Бармен насторожился.Часы шли, но вызов не повторялся. Дети пообедали, потом их отправили спать, и они поочередно прокричали из коридора:— Спокойной ночи, папа!— Спокойной ночи, Софи… Спокойной ночи, Джон…Спокойной ночи, Марта…Почему не звонят? Почему повесили трубку, услышав голос Джулии?— Он внизу?— С четверть часа.— Что делает?— Спорит с шерифом.— Кеннет вернулся?— Только что вошел. Уверяет, что все спокойно. Ни сегодня, ни в ближайшие дни ничего не случится, а пистолеты наверняка украли ребята, приехавшие из Кале.— Не правда, и Брукс это знает.— Почему не правда?— Потому что люди из Кале не нашли бы вентиляционное отверстие и не догадались бы, что в лавке есть стремянка, с помощью которой можно вылезти обратно.— Пожалуй. Я повторяю что слышала.— А он что?— Я не могла все время прислушиваться. По-моему, сказал то же, что ты, потом заговорил об аллейке.— Они оба все еще в баре?— Видимо, да, если только не ушли после того, как я поднялась к тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14