А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

В восьми чемоданах Отто Брауна содержалось столько одежды, белья и других предметов личного обихода, что можно было предположить: бывший банкир уезжал надолго, если не навсегда.
Но денег — ни гроша! А в бумажнике — только четыреста марок! Что же до других пассажиров, то у них нашлось:
У Лены Лейнбах — 500 французских франков, 50 марок, 300 крон.
У доктора Гельхорна — 800 марок.
У Томаса Хауке — 40 марок и 20 французских франков.
У мадам Ирвич — 30 марок, 100 франков и кредитное письмо на имя польского банкира в Париже.
У Бонвуазена — 12 злотых, 10 марок, 5000 французских франков.
Оставалось осмотреть ручную кладь, которая находилась в купе. В саквояже Хауке лежали только запасной костюм, смокинг и белье. У Бонвуазена нашли две колоды крапленых карт. Но настоящее открытие было сделано при осмотре чемоданов Лены Лейнбах: под хрустальными и золотыми флаконами, под бельем и платьем обнаружилось искусно встроенное двойное дно.
Но тайник оказался пустым! На все вопросы Лена Лейнбах отвечала одно:
— Я перекупила эти чемоданы у одной дамы, которая занималась контрабандой. Представился прекрасный случай… Я лично никогда не пользовалась тайниками…
Так кто же убил Отто Брауна в синеватой полутьме, царившей в купе, между Шарлеруа и Жемоном?
В Париже начинали беспокоиться. Мегрэ то и дело требовали к телефону. История наделала изрядного шуму, возникли осложнения. Номера акций, найденных у Бебельманса, были переданы крупнейшим банкам, и оказалось, что акции кредитоспособны.
Мрачноватый следственный эксперимент в вагоне начался в одиннадцать утра. Его участники вышли оттуда только в два часа, и то потому, что мадам Ирвич упала в обморок, заявив по-польски, что не может больше выносить трупного запаха.
Поль Виншон побледнел: ему казалось, что дядюшка утратил свое обычное хладнокровие или, вернее, пребывает в нерешительности.
— Что-то не так, дядя? — спросил он вполголоса, пока они пересекали пути.
— Хотелось бы мне найти эту булавку! — вздохнул Мегрэ. — Подержи-ка их еще часок…
Мадам Ирвич больна!
— И что же я могу с этим поделать?
— Доктор Гельхорн утверждает, что…
— Пусть себе утверждает! — сухо отрезал комиссар.
И в одиночестве отправился завтракать в привокзальный буфет.

— Замолчи, говорю тебе! — ворчал Мегрэ, между тем как его племянник совершенно растерялся и не знал, что ему делать дальше. — От тебя одни неприятности…
Я скажу тебе все, что думаю по этому поводу… Потом, предупреждаю тебя, выпутывайся сам, а если не сможешь выпутаться, не вздумай звонить дядюшке… Дядюшка уже по горло сыт… — Потом добавил уже другим тоном: — Вот! Я нашел единственно возможное логическое объяснение случившемуся. Тебе предстоит отыскать доказательства или добиться признания. Попытайся не потерять нить.
Первое: Отто Браун, известный богач, едет во Францию с восемью чемоданами и кучей костюмов, но в кошельке у него всего четыреста марок…
Второе: была какая-то причина тому, что, пока поезд следовал по Германии, он делал вид, будто не знаком с Леной Лейнбах, а переехав через бельгийскую границу, начал обращаться к ней на «ты»…
Третье: он не хотел, чтобы она вышла ни в Льеже, ни в Намюре, ни в Шарлеруа…
Четвертое: она предпринимала отчаянные, упорные попытки выйти, несмотря ни на что…
Пятое: некий Бебельманс, никогда не встречавший Брауна, — иначе он по крайней мере хоть как-то отреагировал бы, увидев его труп, — имел при себе акций на два или три миллиона…
Тут Мегрэ заворчал, разъярившись окончательно:
— Объясняю тебе! Отто Браун, будучи евреем, предпочитал вывезти из Германии свое состояние или его часть.
Зная, что его багаж будет тщательно досмотрен, он знакомится в Берлине с куртизанкой и заказывает для нее чемоданы с двойным дном: вряд ли таможенники станут копаться в женском белье.
Но у Лены Лейнбах, как у всякой уважающей себя куртизанки, есть сердечный друг, Томас Хауке. Томас Хауке, профессионал, еще в Берлине, может быть, даже в самом «Кайзерхофе», извлекает акции из тайника — и все это с ведома Лены.
Она садится в поезд первой и кладет вещи на место, которое Браун, несмотря ни на что, боящийся подвоха, указал ей заранее… Сама она занимает место в дальнем углу, потому что они якобы не знакомы…
В Кельне Хауке, чтобы следить за ходом событий, занимает место в том же купе, а статист, возможно профессиональный взломщик, едет в третьем классе с акциями: при переезде через каждую границу ему приходится прятаться под вагонами…
Когда граница остается позади, Отто Брауну, естественно, больше нечего бояться. С минуты на минуту он может открыть чемоданы своей спутницы, чтобы забрать оттуда акции… Вот почему Лена Лейнбах сначала в Льеже, а потом в Намюре и Шарлеруа пытается сойти с поезда и исчезнуть по-английски…
Он ей доверяет? Догадывается о чем-то? Попросту влюблен? Так или иначе, он неусыпно следит за женщиной, и это начинает выводить ее из себя, ведь в Париже он неизбежно обнаружит кражу…
А может быть, уже и на французской границе: здесь ему нет никакой причины прятать свои акции, и он поднимет двойное дно. Томас Хауке тоже осознает это…
— И убивает Брауна? — задал вопрос Виншон.
— Убежден, что нет. Если бы Хауке поднялся, кто-то из попутчиков обязательно заметил бы это. Мне кажется, что Брауна убили тогда, когда ты вошел в первый раз и объявил: «Приготовьте, пожалуйста, паспорта…»
Тут все повскакали с мест в темноте, с заспанными глазами… И только у Лены Лейнбах был предлог подойти к Брауну вплотную — она должна была открыть свои чемоданы; я убежден, что именно в этот момент…
— Но булавка?..
— Ищи! — проворчал Мегрэ. — Может, это была брошь… Если бы эта женщина не наткнулась на такого типа, как ты, который велел раздеть покойника, то долгие часы все считали бы смерть естественной… Это ты накачал нам на шею все неприятности… Теперь выпутывайся, как знаешь… Убеди Лену в том, что Бебельманс заговорил, скажи Бебельмансу, что Хауке попался на крючок, — используй, короче, все старые трюки…
Он пошел выпить кружку пива, и Виншон последовал указаниям дяди. Старые трюки не подвели. Не подвели они большей частью потому, что у Лены Лейнбах к шляпке была приколота огромная бриллиантовая брошь в форме стрелы, и Пополь, как называла его мадам Мегрэ, показал на нее пальцем и заявил:
— Теперь вы не сможете отпираться… Там, на булавке, — кровь…
Это была ложь! Но женщина впала в истерику и созналась.

1 2