А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Но ему не жаль ее. Он нисколько не взволнован.
Такая же, как все!
Он отдает себе отчет, что интересовала его не она, а ее отец и что нелепо размышлять о Хольсте, когда рука у тебя там, где сейчас.
— Ты сделал мне больно.
— Прости, — извиняется он, опять становясь вежливым, хотя уверен, что на лице Мицци, скрытом темнотой, написано разочарование. Если бы она могла сейчас взглянуть на спутника, было бы еще хуже. Когда Франк вежлив, он страшен: вид у него настолько невозмутимый, холодный, отсутствующий, что люди не знают, как к нему подступиться. Он пугает даже Лотту.
— Да разозлись же, наконец! — в отчаянии твердит она. — Кричи, дерись, только делай что-нибудь.
Тем хуже для Мицци. Она его больше не интересует. В последнее время, думая о ней, он представлял себе парочки, идущие, прижавшись друг к другу, по улице, бесконечные жаркие поцелуи в каждой подворотне. По-настоящему верил, что эти вещи могут захватывать. Особенно трогала его одна деталь — пар изо рта влюбленных, когда они при свете фонаря тянутся друг к другу губами.
Слияние двух облачков пара!
— Зайдем перекусить?
Что остается Мицци, как не следовать за ним? К тому же она будет счастлива отведать пирожных.
— Завернем к Тасту.
— Говорят, там полно офицеров.
— Ну и что?
Пусть привыкает к мысли, что он не какой-нибудь сопляк вроде кузена, с которым обмениваются любовными записочками.
Он даже не дает ей досмотреть фильм до конца. Чуть не силой тащит за собой. И, проходя мимо освещенных витрин, видит, что она уже посматривает на него с почтительным любопытством.
— Но там же дорого! — еще раз отваживается она возразить.
— Ну и что?
— И потом, я не так одета…
Куцее узкое пальтишко с воротником из меха, который носила мать, а то и бабушка, — к этому он тоже приучен.
У Таста Мицци встретит немало таких, как она. Франк мог бы ответить ей, что в первый раз все приходят туда одетые не лучше.
— Франк…
Тает. Одна из немногих дверей, еще окруженных нежно-голубым сиянием неона. Толстый ковер в полутемном вестибюле, только здесь слабое освещение не признак бедности, а претензия на богатство и шик. Швейцар в ливрее и тот одет не хуже любого генерала.
— Входи…
Они поднимаются на второй этаж. На ступеньках поблескивают медные штанги, в настенных бра электрические лампы в форме свеч. Между двумя таинственными занавесями стоит девушка и протягивает руки, чтобы снять с Мицци пальто.
И та покорно спрашивает:
— Мне раздеться?
Как все!.. Франк здесь у себя. Улыбнувшись гардеробщице, сбрасывает пальто, подходит к зеркалу, причесывается.
Мицци в черном трикотажном платьице выглядит сироткой, но он отгибает портьеру, и перед девушкой распахивается теплый, пахнущий духами зал, где звучит негромкая музыка, а косметика на женских лицах соперничает в яркости с шитьем на мундирах.
На секунду Мицци хочется заплакать, и это не ускользает от внимания Франка.
Ну и что?

Франк прождал Кромера больше часа — тот ввалился к Тимо очень поздно, в половине одиннадцатого. Кромер уже где-то выпил — это было сразу видно по слишком лоснящейся коже, блестевшим более обычного глазам и резким движениям. Усаживаясь, он чуть не опрокинул стул.
Сигара у него сегодня особенно ароматная, еще лучше тех, которые он курит каждый день, хотя они всегда самые отборные, какие можно достать.
— Только что обедал с генералом, начальником гарнизона, — вполголоса сообщает он.
И смолкает, давая прочувствовать значительность сказанного.
— Возвращаю тебе нож.
— Благодарю.
Кромер, не глядя, берет нож и сует в карман. О Франке он почти не думает — слишком поглощен собой, но все-таки припоминает вчерашний разговор и ради приличия любопытствует:
— Ну как? Обновил?
Накануне ночью, отколов свой номер. Франк нарочно вернулся к Тимо, чтобы продемонстрировать Кромеру добытый пистолет. Показал его Мицци, готов показать еще многим и все-таки, сам толком не понимая почему, отвечает:
— Не представилось случая.
— Может, так оно и лучше… Скажи, ты не знаешь, где можно достать часы?
О чем бы Кромер ни говорил, тон у него такой, словно он обсуждает какие-то таинственные крупные дела.
Тем же тоном он рассказывает и о людях, с которыми обедал или распил бутылку. Имена называет редко. Шепчет только:
— Очень важная птица. Слышишь, очень…
— Какие требуются часы? — осведомляется Франк.
— Старинные — и как можно больше: хоть мешок, хоть целую кучу. Что, не понимаешь?
Франк тоже много пьет. Пьют они все. Во-первых, потому, что проводят большую часть времени в злачных местах вроде заведения Тимо. Во-вторых, потому, что хорошая выпивка — штука редкая, достать ее трудно, и стоит она баснословно дорого.
В отличие от большинства кожа у Франка, когда он выпьет, не лоснится, голоса он не повышает и не жестикулирует. Напротив, бледнеет, черты его заостряются, губы становятся такими тонкими, что рот кажется чертой, проведенной на лице пером. Глаза суживаются, в них вспыхивает холодное, жесткое пламя, как будто их обладатель ненавидит все человечество.
Пожалуй, Франк сейчас именно в таком состоянии.
Он не любит Кромера, тот — его. Кромер, которому ничего не стоит изобразить сердечность и прикинуться рубахой-парнем, не любит никого, но с удовольствием приваживает тех, кто им восхищается. В карманах у него куча всякой всячины — дорогие сигары, зажигалки, галстуки, шелковые платки, которые он небрежным жестом преподносит, когда меньше всего этого ожидаешь.
— Держи!
Франк скорее уж откроется Тимо, чем Кромеру.
Кромер, разумеется, спекулирует. Часть его проделок известна — он сам подробно рассказывает о них, если вы ему необходимы; в таких случаях вам гарантирована солидная доля. Он крутится вокруг оккупантов, что тоже не без выгоды.
Как далеко он заходит? Как далеко может при случае зайти, если на карте будут стоять его интересы?
Нет, Франк не расскажет ему о пистолете. Лучше заняться часами: это слово пробудило в нем кое-какие воспоминания.
— Тут замешан тот тип, о котором я говорил, — словом, генерал. Знаешь, кем он был каких-нибудь десять лет назад? Простым рабочим на ламповом заводе. Теперь ему сорок, и он уже генерал. Мы с ним вылакали четыре бутылки шампанского на двоих. Он сразу завел речь о часах. Он их коллекционирует. С ума по ним сходит. Уверяет, что у него их несколько сот. «В таком городе, как ваш, — сказал он, — где полно буржуа, крупных чиновников и рантье, можно разыскать массу старинных часов.
Понимаете, что я имею в виду? Серебряные и золотые часы с одной или несколькими крышками. Бывает, с боем.
Бывает, с движущимися фигурками…»
Слушая Кромера, Франк представляет себе диковинки старого Вильмоша, его самого и полутемную комнату, которая освещена только просеянными через ставни солнечными лучами; видит, как старик поочередно заводит часы, подносит к уху, слушает бой, пускает в ход крошечные фигурки-автоматы.
— Вытянуть из него можно сколько захотим, — вздыхает Кромер. — Понимаешь, при его положении… Он на них помешан. Слюни от одного их вида пускает. Где-то вычитал, что у египетского короля первая в мире коллекция часов, и ничего бы не пожалел, только бы его страна объявила войну Египту.
— Пятьдесят на пятьдесят? — холодно чеканит Франк.
— Ты знаешь, где раздобыть часы?
— Пятьдесят на пятьдесят?
— Разве я тебя хоть раз нагрел?
— Нет. Но мне понадобится машина.
— Это труднее. Я, конечно, могу попросить генерала, но не уверен, что это правильный ход.
— Нет, машина нужна частная. Часа на два — на три, не больше.
Подробностей Кромер не выпытывает. В сущности, он гораздо осторожней, чем хочет казаться. Коль скоро Франк берется достать часы, Кромер предпочитает не знать — откуда и как.
Тем не менее он заинтригован. И больше всего самим Франком, его манерой принимать решения, сохраняя полную невозмутимость.
— Почему бы тебе не угнать первую попавшуюся прямо с улицы?
Это, конечно, самое простое, да и риск невелик — ночь, расстояние каких-нибудь километров тридцать. Но Франк не хочет сознаться, что не умеет водить автомобиль.
— Найди мне тачку, надежного парня, и я почти уверен: часы наши.
— Что сегодня делал?
— Ходил в кино.
— С девочкой?
— Как всегда.
— Ковырнул?
Кромер распутник. Гоняется за девчонками, особенно из бедных — с ними легче, выбирает совсем молоденьких.
Обожает разговоры о них и, раздувая ноздри, выпячивая губы, употребляя самые сальные выражения, входит в интимнейшие подробности.
— Я ее знаю?
— Нет.
— Познакомишь?
— Возможно. Она девушка.
Кромер, ерзая на стуле, слюнявит кончик сигары.
— Она тебе нужна?
— Нет.
— Тогда уступи мне.
— Посмотрю.
— Молода?
— Шестнадцать. Живет с отцом. Не забудь про машину.
— Ответ завтра. Будь у Леонарда к пяти.
Это другой бар, в котором они проводят время, но он находится в Верхнем городе, и Леонард вынужден закрывать свою лавочку в десять вечера.
— Расскажи, что у вас с ней было в кино… Тимо! Еще бутылочку, старина… Ну, выкладывай!
— Все как обычно. Колено, подвязка, потом…
— Что она сказала?
— Ничего!
Спать Франк будет у себя. Скорее всего, Лотта оставила Минну ночевать. Она не любит с первых же дней отпускать девиц домой: иные не возвращаются.
Словом, он ее увидит, и не все ли, в общем, равно — Мицци или Минна? В темноте он не заметит разницы.
4
Засунув руки в карманы, подняв воротник пальто и выдыхая облачко морозного пара, он идет по самой освещенной улице города, хотя даже она местами тонет в темноте. Встреча через полчаса.
Сегодня четверг. Речь о часах Кроме? завел во вторник. В среду, в пять, когда Франк увиделся с ним у Леонарда, Кромер спросил:
— Уговор в силе?
Вот удивились бы люди постарше, увидев, с какой важностью беседуют эти юнцы, почти мальчишки! Но, ей-Богу, разговор они ведут о серьезных вещах! Франк смотрится в зеркало: светлые волосы, спокойное лицо, пальто отличного покроя.
— Машину достал?
— Могу познакомить с водителем хоть через пять минут. Ждет напротив.
Заведение разрядом пониже, пошумнее, но выпивка и здесь еще приличная. Из-за столика поднимается парень лет двадцати трех — двадцати четырех. Очень сухощав и, несмотря на то, что одет в кожанку, выглядит студентом.
— Это он, — бросает Кромер, указывая на Франка.
Потом представляет парня:
— Карл Адлер. Можешь положиться — ас!
Они пропускают по стаканчику: так положено.
— А где второй? — тихо осведомляется Франк.
— Ах да! Там что.., придется… — Кромер запинается.
Он не любит говорить напрямик: иные слова лучше лишний раз не произносить — многие из суеверия вообще вычеркивают их из своего лексикона. — Придется прибегнуть к силе?
— Вряд ли.
Кромер, знакомый со всем городом, обводит глазами тонущий в табачном дыму зал, останавливает их на ком-то и выскакивает с ним на улицу. Через минуту он возвращается в сопровождении парня с грубым, туповатым лицом — тот явно из простонародья. Имени его Франк не расслышал.
— В котором часу рассчитываешь закончить? Ему надо домой до десяти. У него больна мать, по ночам ей требуется помощь, а привратник после десяти не отпирает подъезд.
Франк чуть было не отказался от задуманного — не из-за второго парня, а из-за первого, Адлера, хотя тот не раскрыл рта за все время, что они вдвоем ждали Кромера: полной уверенности нет, но, сдается, он встречал Адлера в обществе скрипача со второго этажа. Где — не помнит.
Может быть, эта мысль пришла ему в голову по чистой ассоциации, но она его смущает.
— Когда встречаемся?
— Как можно скорее.
— Завтра? А время?
— Восемь вечера, здесь.
— Не здесь, — вмешивается Адлер. — Моя тачка будет ждать на соседней улице, напротив рыбной лавки. Сели и поехали.
Оставшись наедине с Кромером, Франк все-таки спросил:
— Ребята надежные?
— А я тебя сводил с ненадежными?
— Чем занимается этот твой Адлер?
Уклончивый жест.
— Не волнуйся.
Странно! Все они настороже и, однако, доверяют друг другу. Это, наверно, оттого, что все они повязаны друг с другом, а кроме того, каждый, покопавшись в памяти, найдет, в чем себя упрекнуть. В общем, человек не предает из боязни быть преданным в свою очередь.
— О малышке не забыл?
Франк молчит. Он не сказал Кромеру, что сегодня, в среду, — в кино они с Мицци были во вторник — снова виделся с ней. Недолго. И не сразу после ухода Хольста, которого проводил из окна глазами до остановки трамвая.
Он дождался четырех часов. Наконец пожал плечами и сказал себе:
— Увидим!
К Хольстам Франк постучал как бы мимоходом. Входить он не собирался — старый идиот-сосед наверняка сидит в засаде у форточки. Бросил только:
— Жду внизу. Спустишься?
Прождал он недолго. Мицци вскоре пришла. Последние метры бежала по тротуару, машинально поглядывая на окна; потом — без сомнения, так же машинально — уцепилась за локоть Франка.
— Господин Виммер не сказал отцу, — с ходу выпалила она.
— Я был в этом уверен.
— Сегодня я долго не могу.
Во второй раз все они долго не могут!
Еще только начинало смеркаться. Франк увел Мицци в тупик. Она подставила губы и спросила:
— Думал обо мне, Франк?
Он не стал блуждать по ней руками, а сразу сунул правую под блузку: вчера в «Лидо» он не догадался проверить, что у нее за грудь. Вспомнил же об этом только ночью, лежа в постели с Минной — у той совсем груди нет.
Не любопытство ли подтолкнуло его постучаться к Хольстам и вызвать Мицци на улицу?
Сегодня, в тот же час, он опять увиделся с ней и теперь уже сам объявил:
— У меня всего несколько минут.
Ей очень хотелось спросить — почему, но она не посмела. Только шепнула с гримаской:
— Я не нравлюсь тебе, Франк?
И тут — как все! А Франк всегда затрудняется сказать, нравится ему девушка или нет.
Ладно! Кромеру он ничего не обещал, но и не ответил «нет». Словом, увидим. Минна уверяет, что влюбилась в него и теперь, после знакомства с ним, стыдится своих вынужденных забав с клиентами. С первым, кстати, ей не повезло. Опять осложнения! Франку пришлось успокаивать ее. Ко всему, Минна еще боится за него. Она видела пистолет и сходит с ума от страха.
Он обещал разбудить ее, в котором часу ни вернется.
— Мне все равно не уснуть, — уверяла она.
От Минны уже пахнет так же приятно, как от всех женщин в доме. Это, видимо, заслуга Лотты: она заставляет девиц тщательно следить за собой и снабжает их хорошим мылом. Во всяком случае, преображаются они молниеносно. Вот и Минна уже прошлялась целое утро по квартире в черной кружевной рубашке.
Франк дал себе слово отправиться на встречу с Адлером и другим парнем, не повидав Кромера, но в последний момент скис. Не столько из-за Кромера, сколько потому, что ему нужно ухватиться за что-то знакомое, устойчивое. Он побаивается толпы на улице. При свете витрин и газовых рожков мимо бредут прохожие с бескровными, изможденными лицами, с отсутствующим, а то и ненавидящим взглядом. У большинства глаза непроницаемые, у иных — это самое страшное — они мертвые, и люди с такими глазами день ото дня встречаются все чаще.
Хольст тоже такой? Нет, тут другое. В глазах у него нет ненависти, и они не пустые; тем не менее по ним видно, что контакт с таким человеком немыслим, и это унижает.
Франк входит к Леонарду. Кромер уже там. С ним тип, не похожий ни на него, ни на Франка. Это Ресль, главный редактор вечерней газеты, которого повсюду сопровождает телохранитель с перебитым носом.
— Знаешь Петера Ресля?
— Как все — понаслышке.
— Мой друг Франк.
— Чрезвычайно польщен.
Ресль протягивает длинную, костлявую, очень белую руку.
Кстати, не из-за рук ли Карла Адлера, который повезет их сегодня, и заколебался Франк — они ведь совсем такие же?
Семья Ресля — одна из стариннейших в городе; отец его был государственным советником. Ресли разорились еще до войны, но в их особняке разместилась вражеская ставка, и там из месяца в месяц ведутся различные работы ради вящих удобств оккупационного начальства.
По слухам, советник Ресль, который, оказываясь на улице, жмется к стенам, как тень, ни разу не сказал с этими господами ни слова; любой на его месте был бы за это повешен или расстрелян.
Петер, по профессии адвокат, прежде подвизавшийся в кинематографии, немедленно принял предложенный ему пост главного редактора вечерней газеты. Он, пожалуй, один в стране имеет разрешение выезжать за границу. Посетил с какими-то секретными целями Рим, Париж, Лондон. Темный костюм, который сегодня на нем, привезен из Лондона, и курит он сигареты явно английского происхождения.
Это нервный, болезненный молодой человек. Поговаривают, будто он наркоман; кое-кто считает его гомосексуалистом.
— А я-то думал, у тебя важное свидание, — удивляется Кромер, страшно гордый, что его видят в обществе Ресля, но несколько обеспокоенный появлением здесь Франка именно в этот час. — Что будешь пить?
— Заглянул по пути — хотел с тобой повидаться.
— Выпей чего-нибудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22