Цветы цветут круглый год. Вода в
Дильмуне слаще всех в мире.
Я был там. И я расскажу, какой Дильмун на самом деле.
Это воистину рай. Но рай земной чудесное место, но не без недостатков.
И у него есть своя доля обычных забот. Бывают там дни, когда солнце не
светит. Бывают дни, когда дуют сильные ветры. В Дильмуне человек может и
заболеть, и умереть, и мыши там живут, и они грызут мешки с ячменем, и
мошки кусаются. Там есть нищие, и люди, родившиеся без ног или слепыми. Но
все же это хорошее место. Воздух там горячий и влажный, что для нас
странно, потому что в наших землях горячее время года - очень сухое, и
воздух никогда не несет с собой влаги. Но в Дильмуне воздух влажен все
время, хотя дожди идут редко. Зимой ветер дует с севера и переносится
легче. Это маленький остров, но очень плодородный, на нем много воды,
богатые рощи финиковых пальм. Дома побелены, крыши плоские. Все
процветает.
Великое благо Дильмуна в том, что он стоит в Море Восходящего Солнца.
Они живут торговлей, и живут неплохо. Корабли Дильмуна ходят не только в
те города, что стоят по берегам Двух Рек, но и гораздо дальше - в Мелухху,
Макан и прочие царства, еще более отдаленные, о которых мы в Уруке не
слышали. Через рынки Дильмуна проходит медь маканских шахт, золото
Мелуххи, сырая необработанная древесина отдаленного востока, слоновая
кость и лапис-лазурь из Элама, гранат из далеких земель; а еще все товары,
что выделываются во всех царствах Земли, наша медная и бронзовая посуда и
наши изысканные драгоценности. Я видел в лавках Дильмуна тонкий и гладкий
зеленый камень, который приходит из страны, расположенной и вовсе за краем
земли. Никто не знает, как она называется, но знают, что камень берется
оттуда, и там его выкапывают из-под земли демоны с желтой кожей. Все на
свете, все, что встречается в этом мире и в других неведомых мирах,
проходит через Дильмун и создает его богатство. Если богатство и есть
отличительная черта рая, тогда Дильмун и есть рай. Я могу понять, почему
Энлиль послал Зиусудру в Дильмун в качестве вечной награды. Торговцы
заключают лихие сделки и живут в роскошных дворцах, В один прекрасный
день, как мне думается, какой-нибудь царь, который не понимает, как важен
Дильмун как морской порт для всей мировой торговли, обрушится на него, как
лев, и перережет всех этих лоснящихся купцов, чтобы разграбить сокровища
их складов, что трещат от товаров по швам. Это будет черный день для
Дильмуна. Но пока такой день не пришел, Дильмун останется местом, где
жизнь добра к людям, и простой народ может жить по-царски.
Правду сказать, я недолго был в Дильмуне. Я обнаружил, что Дильмун -
это не обиталище Зиусудры, хотя Зиусудра и впрямь существовал, хотя он
оказался совсем не таким Зиусудрой, каким я его представлял по сказкам и
песням. Это я узнал от лодочника Сурсунабу. Это было первое, что я узнал о
Зиусудре, прежде чем покинуть эти благословенные острова.
Лодочник был худой, жилистый старик, на голове длинные волосы были
собраны в пучок. На нем был клок коричневой ткани на бедрах, и кожа у него
от загара была как дубленая шкура. Я нашел его у пристани, когда он грузил
покупки в узкую длинную лодку, сделанную из тростника и просмоленную.
Когда мы подошли, он поздоровался с Сидури приветливо, но без тепла в
голосе, а меня словно бы вообще не заметил.
Хозяйка таверны сказала:
- Я тебе привела платного попутчика, Сурсунабу. Это Гильгамеш из Урука,
который хочет говорить с Зиусудрой.
- Ну и пусть себе говорит с Зиусудрой. При чем тут я?
- Ему надо переправиться на остров.
Пожав плечами, Сурсунабу ответил:
- Пусть сам найдет, как добраться до острова, если ему так хочется. А
потом пусть узнает, захочет ли Зиусудра с ним говорить.
- Покажи ему свое серебро, - прошептала Сидури.
Я шагнул вперед и сказал:
- Я могу хорошо заплатить за свой проезд.
Лодочник ответил мне холодным взглядом.
- На что мне твой металл?
Дерзкий человек! Однако в нем не было никакого высокомерия. Просто он
был крайне равнодушен. Он был для меня загадкой. С нарастающим гневом я
сказал:
- Ты что, откажешь мне? Я царь Урука!
- Осторожно, Сурсунабу, - сказала Сидури. - Он не привык к отказам и
плохо к ним относится. Нрав у него свирепый, а любовь к себе самому -
колоссальна.
Я обернулся и уставился на нее с открытым ртом:
- Что ты сказала?!
Она улыбнулась, и это была нежная улыбка, не несмешливая. Она ответила:
- Ты единственный из всех впадаешь в ярость при мысли о собственной
смерти. Что это, как не страшная любовь к самому себе, Гильгамеш? Ты уже
сейчас скорбишь и оплакиваешь собственную смерть. Ты больше плачешь по
себе самому, чем по своему покойному другу.
Я был потрясен ее словами, такими прямыми и резкими. Меня пронзила
мысль об их точном соответствии истине. Я моргал, глядя на нее, и пытался
что-то ответить. Но не мог найти слов. А она продолжала:
- Ты же сам это сказал. Ты очень печалился и скорбел по Энкиду, но
именно страх смерти, твоей собственной смерти, выгнал тебя из твоего
города в дикие и неведомые края. Разве нет? А теперь ты бежишь к Зиусудре,
думая, что он тебя научит, как избежать смерти. Ну какой еще человек перед
лицом богов так сильно себя любил?
Хозяйка таверны рассмеялась и посмотрела на лодочника:
- Ну же, Сурсунабу, не строй такую постную рожу! Этот человек - царь в
Уруке, и он мечтает прожить вечно. Возьми его с собой к Зиусудре, прошу
тебя. Пусть узнает то, что должен узнать.
Лодочник сплюнул и продолжал грузить лодку.
Это было совсем невмоготу: презрение лодочника и точный смысл слов
Сидури. В моей душе вспыхнул гнев. Я словно почувствовал бой барабана в
ушах, и руки у меня задрожали. Я гневно зашагал к Сурсунабу. На набережной
между ним и мной был вкопан ряд небольших полированных каменных столбиков.
Я бешено раскидал их в стороны, стремясь поскорее добраться до Сурсунабу,
и схватил его за плечо. Он взглянул на меня без всякого страха, хотя я был
вдвое больше его и мог прибить его. Его бесстрашие охладило мой гнев, я
несколько поутих и отпустил его, ловя ртом воздух и пытаясь охладить себя.
Смиренно, как только мог, я сказал:
- Молю тебя, лодочник, возьми меня с собой к твоему хозяину. Я уплачу
любую цену, какой бы она ни была.
- Сказал же я тебе, что мне нет нужды в твоих кусочках металла.
- Все равно, возьми меня. Ради богов, чьим потомком я являюсь, молю
тебя.
- Так ты дитя богов? Тогда чего тебе бояться смерти?
Я почувствовал, как мой гнев возвращается от этих невозмутимых холодных
ответов. Но я проглотил обиду.
- Что же мне, на колени встать? Молить, как нищему? Это что за великое
дело - взять меня с собой на этот твой остров?
Он рассмеялся странным тонким смехом.
- Теперь это великое дело, глупый Гильгамеш. В свой ярости ты разбил
священные камни, которые дают нам безопасную дорогу. Знаешь ли ты об этом?
Они бы нас защитили. Но ты их разбросал.
Как мне стало стыдно! Я еще никогда не чувствовал себя так глупо. Щеки
мои горели. Я упал в пыль и стал искать маленькие каменные столбики. Я уж
очень ретиво набросился на них, поэтому некоторые лежали, расколовшись на
куски, и сколько-то из них упало в море. Я тупо собирал оставшиеся.
Сурсунабу жестом дал мне понять, что моя работа напрасна.
- Обойдемся и без них, - сказал он. - Может быть, риск будет чуть
больше. Но если ты и впрямь дитя богов, то попроси их дать нам добрую
дорогу и присмотреть за нами, пока мы будет плыть.
- Так ты меня берешь?
- А что делать? Возьму, - сказал он, пожав плечами.
Подошла Сидури. Она стиснула мои ладони в своих, прижалась ко мне и
нежно сказала:
- Я не хотела говорить тебе обидных слов, Гильгамеш. Но в моих словах
была правда, хоть они и были резкими.
- Может быть.
- Не думай о том, что я сказала, я надеюсь, что ты найдешь что ищешь.
- Спасибо тебе, Сидури. И за это пожелание, и за все остальное.
- Если случится так, что ты этого не найдешь, ты вернешься назад, сюда?
Здесь всегда тебя будут ждать, Гильгамеш.
- Что же, это было бы не самым плохим местом, - сказал я, - но я не
вернусь назад.
- Тогда доброго тебе пути, Гильгамеш.
- Счастливо оставаться, Сидури.
Она держала меня за руки и возносила молитву, обращаясь к какой-то
богине, которую я совсем не знал и никогда о ней не слышал. Она молилась о
том, чтобы я нашел мир, чтобы поскорее обрел покой и пришел бы конец моих
странствий.
Вот только единственный мир и покой, который я себе тогда представлял,
был могильным покоем. Я надеялся, что Сидури не это имела в виду. Но я
решил принять ее молитву в лучшем смысле слов. Поэтому я поблагодарил ее.
Лодочник сделал нетерпеливый жест, я влез в лодку и занял место на корме,
опираясь на груду циновок. Он оттолкнулся от берега, и мы поплыли.
Мы молча плыли к Дильмуну. Боги защищали нас, и наш переезд был
спокойным и гладким, под ясным небом. Море было то зеленым, то голубым, то
глубоким синим, и нигде кругом не было видно земли: ни за нами, ни перед
нами. Мне стало не по себе. Я чувствовал, что подо мною великая бездна.
Казалось стоит посмотреть в воду - и я увижу могучего повелителя вод
гиганта Энки, прямо у него дома. Мне показалось, что в воде мелькнула тень
его двурогой короны. И сквозь жару дня я почувствовал озноб, тот озноб,
который всегда чувствует человек, когда боги слишком близко от него. Я
молился Энки, говоря:
- Я Гильгамеш, сын Лугальбанды, царь в Уруке, я ищу то, что должен
искать. Защити и сохрани меня, пока я не найду это, о великий и мудрый
Энки.
Моя молитва упала в пучину, и наверное, была услышана, ибо к концу дня
мы увидели темную линию пальмовых деревьев на горизонте, а в последних
лучах солнца предо мной встали стены города из белого известняка, а на
песке возле них лежали вытянутые на берег корабли.
- Дильмун, - буркнул Сурсунабу.
Это было единственное слово, которое он произнес за все время нашего
плавания.

34
Я пробыл там дней пять, а может шесть, я ждал, не соизволит ли великий
Зиусудра допустить меня пред свои очи. Это было беспокойное время. От
Сурсунабу я узнал, что патриарх не живет в самом Дильмуне, а построил себе
уединенное убежище на одном из мелких островков, окружив себя обществом
святых мужчин и женщин. Немногие пилигримы удостаивались чести попасть на
этот остров. Выпадет ли мне такая честь, он не мог сказать, только
пообещал, что передаст мою просьбу. Потом он уехал, оставив меня на
Дильмуне. Я думал, увижу ли я его когда еще.
Говорю вам, я не привык к тому, чтобы вымаливать милости у лодочников
или униженно испрашивать разрешения путешествовать. Но это было то, чему
мне предстояло научиться, поскольку другого пути не было. Я сказал себе,
что боги придумали это испытание для меня как еще одну ступень посвящения
в истинную мудрость.
В странноприимном доме возле пристани я нашел себе жилище: большая,
прохладная комната с видом на море, открытая солнечному свету и ветрам. Мы
не строим таких зданий в наших землях, где просто глупостью было бы
оставить отверстия в стенах. Наши зимы куда суровее тех, что бывают в
Дильмуне. Мне казалось неразумным всюду трезвонить о моем происхождении и
положении в Уруке, поэтому я назвался хозяину именем Лугал-амарку, того
горбатого колдуна, чьими услугами когда-то мне пришлось воспользоваться.
Теперь он тоже послужил мне, сам того не ведая.
У меня не было никаких возможностей как-то изменить свой рост или
ширину плеч, я пытался вести себя совсем не по-царски, сгорбив плечи и
опустив голову. Я не встречался ни с кем взглядом, пока кто-то сам не
искал моих глаз. Я старался говорить только то, что было совершенно
необходимо. Никто, по крайней мере в лицо, не приветствовал меня как царя
Урука, хотя город кишел купцами и моряками всех племен и народов. Кое-кто
из них говорил на знакомых мне языках. Я много раз слышал язык нашей
земли, и язык племен пустыни, который в Дильмуне основной и очень
распространен в прилегающих к нему землях. Некоторые обращались ко мне,
неся какую-то тарабарщину. Как они сами понимали друг друга - не знаю.
Язык этот состоял сплошь из щелчков, фырканья и чиханья, а другой тек,
словно быстрая река, где слова соединялись одно с другим без малейшего
промежутка, а еще один язык больше был похож на песню, чем на речь: его
пели высокими напевными голосами.
Языки были непривычны, и люди тоже. В первый же день моего пребывания
прибыл корабль, на котором у всей команды кожа была такая черная, словно
средняя стража безлунной ночи, а волосы - словно свалявшаяся шерсть. Носы
у них были широкие и плоские, а губы толстые. Они явно были демонами или
людьми какого-то запредельного мира, думалось мне. Но они смеялись и
озорничали, как все мореходы на свете, и никто в гавани не пялил на них
глаза. Мимо проходил торговец с выбритой головой, как это делают в наших
землях, поэтому я его остановил. Оказалось, что он и вправду был из города
Эриду. Я кивком показал ему на черных мореходов, и он сказал:
- Ах, эти! Это моряки из царства Пунт. Это место, где воздух горяч, как
огонь, и он выжигает кожу людей до черного цвета.
Но он не мог точно сказать мне, где находится Пунт, только
неопределенно махнул рукой к горизонту. Позже в этот же день я увидел
других чернокожих людей. Носы и губы у них как раз были тонки, а волосы
прямые и такие черные, что отливали синевой. По их языку и одеждам, я
решил, что они, должно быть, из Мелуххи - она далеко к востоку за Эламом,
- и так оно и оказалось. Я еще надеялся увидеть желтокожих демонов,
которые копают тот самый удивительный зеленый камень, но в Дильмуне мне
они не встретились. Может быть, их и вовсе не существует, но камень есть
на свете, и к тому же он и впрямь поразительно красив.
Я мало говорил и много слушал. И мне довелось узнать кое-что про нашу
землю, и это глубоко меня обеспокоило.
Одну из историй я услышал, когда тихо сидел в таверне, одиноко
потягивая пиво. Вошли двое. Они говорили на языке наших земель. Сперва я
испугался, что они могут быть из Урука, но на них были свободные багровые
одеяния, отороченные желтой каймой, какие носят в городе Уре. Я скорчился
в углу, чтобы стать как можно незаметнее, и повернулся к ним спиной. По
тому, как они выговаривали слова, я действительно понял через минуту, что
они родом из Ура: молодой только что прибыл в Дильмун, а тот, кто
постарше, спрашивал у него, какие новости из дому.
- Нет, расскажи мне это еще раз, а то не поверю, - сказал он. - Неужели
Ниппур действительно наш?
- Ну да, я же говорил.
Я подскочил, как ужаленный, и ахнул. Ниппур - город священный, и
негоже, чтобы им правил Ур.
- Как же так получилось? - опять спросил тот, кто постарше.
Новоприбывший сказал:
- Удача была на нашей стороне, и время было выбрано удачно - в то время
года, когда царь Месаннепада приезжает в Ниппур молиться в храме Дур-анки
и совершает обряд кирки. В этом году с ним была тысяча человек, а когда он
был в городе, заболел правитель города. Когда правитель заболел, жрецы
подумали, что он умрет. Тогда жрец Энлиля пришел к нашему царю и сказал:
"Наш правитель умирает, не назначишь ли ты своей божественной властью
нового правителя?" Месаннепада долго молился в храме, вышел оттуда и
сказал, что Энлиль явился ему и приказал взять на себя правление городом
Ниппуром.
- Так просто?
- Так просто, - сказал тот, что помоложе и расхохотался. - Слово
Энлиля, глас Энлиля - кто пойдет против этого?
- Да, особенно если тебя поддерживает тысяча человек.
- Вот именно, особенно в этом случае.
Я крепко стиснул в руке свою кружку пива. Это были черные вести. Я не
предпринял никаких шагов, когда Месаннепада сверг с престола сыновей Акки
и провозгласил себя царем в Кише и в Уре. Мне казалось, что это не
представляет никакой угрозы для Урука, и я позволил себе заниматься другим
вещами, о которых я вам уже рассказывал. Но Ниппур, который во времена
Энмебарагеси и Акки был вассальным городом Киша, со времен перемен в Кише
стал независимым городом. Если Месаннепада, захватив Киш, присоединил к
себе и Ниппур, то мы были на пути к тому, чтобы оказаться в центре
отдельного царства, постепенно окружавшего нас кольцом. Я подумал, а знают
ли об этом в Уруке? Может быть, народ Урука ждет, чтобы вернулся царь
Гильгамеш и повел бы войска против Ура?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37