Не вздумайте остановить его. Он бежит в дом, где есть кондиционер. Там он придет в себя. Вот если вы его задержите, тогда он может "сковырнуться".
...Полицейский внимательно посмотрел мой паспорт.
- Где будете жить, сэр? - Голос учтив, но требователен.
- Не знаю.
- Извольте узнать и напишите в анкете.
Я попросил справочную книгу, обзвонил несколько отелей, выяснил стоимость номеров и решил остановиться в отеле "Орчард" - комнаты, судя по рекламе, пристойные, и цена сносная.
- В каком номере, - продолжал допрашивать полицейский, - вы будете жить?
- Не знаю.
- Узнайте, пожалуйста.
Я снова позвонил в "Орчард-отель" и выяснил, что номер мне зарезервирован тридцать первый - с кондиционером и душем, но без телевизора.
- Цель приезда?
- Путешествую.
- Цель путешествия? - Щелочки глаз прищурены, хитрый дока, этот китайский полисмен. ("Не говорите, что вы работаете на газету, - посоветовал мне в Токио сингапурский журналист, - мы еще не избавились от мании подозрительности".)
- Пишу книгу.
- О чем?
- Поживем - увидим.
- Большая?
- Не знаю...
- Интересная?
- Постараюсь.
- Тогда о'кэй, - усмехнулся полицейский, - добро пожаловать в нашу республику - ю ар велком! Зайдите в таможню, пусть вас досмотрят...
Таможенник оказался славным громадноусым индийцем.
- Наркотики везете?
- Нет.
- Порнографические фильмы?
- Нет.
- Динамит?
- Нет.
- Что-нибудь пропагандистское?
- Нет.
Таможенник вздохнул и простукал своим штемпелем по чемодану, даже не заглянув в него.
- Ю ар велком! Добро пожаловать! Я пошел во второй зал - гигантский, бело-синий, прохладный, затененный...
- Э, сэр!
Оборачиваюсь. Индус-таможенник с ленивой надеждой спрашивает:
- А личное оружие у вас есть?
Я показал ему свое вечное перо.
- Однозарядное?
- Это ручка.
- Газовая?
- Просто ручка...
Индусу стало скучно, и он отвернулся.
Красивая, улыбчивая китаянка протянула мне орхидею, сделанную из тонкого розового пластика. Очень красиво. Спасибо. Повсюду на столах великолепно напечатанные справочники, бесплатные - для всех.
Никто из наших меня не встречал. А я просил тассовцев в Токио послать сюда телеграмму. Телеграмму они послали, однако утром, за несколько часов перед моим приездом, специальный корреспондент ТАСС Азаров разбился на машине. Кроме него, в Сингапуре нет ни одного советского газетчика. Надо же такому случиться! (Телеграмма о моем прилете была у него на столе - это я уже потом выяснил, из бесед с газетчиками.)
Дорога с аэродрома в город идет среди гигантских пальм. В машине нужно плотно закрыть все окна - только тогда можно включить кондиционер. Открытые окна (как у нас летом) от зноя не спасают - наоборот. Ветер обжигает, он здесь сухой, и делается еще жарче, чем на улице. Я посоветовался с шофером, где мне лучше всего остановиться. В конце концов, указание отеля в полицейской анкете не есть клятвенное обязательство жить именно в отеле "Орчард". А вдруг "Орчард" похож на тот "традиционный" японский, с "обслуживанием"?
Меня потрясло произношение шофера; потом я убедился, что произношение у всех сингапурцев одинаково мелодичное - они словно бы заученно поют целые фразы.
- Один из лучших, причем не очень дорогой, - пропел шофер, "Океан-парк-отель". Там есть прекрасный бассейн, это в пригороде, недалеко отсюда, - по Ист кост роуд. Но если у вас нет машины, это неудобно: автобус ходит туда лишь пять раз в день, причем автобус без кондиционера. Очень неплох "Лаяон-сити-отель": там "Китайский Емпориум" - специальный магазин, где продают прекрасные вещи, произведенные на "главной родине" (мэйнлэнд), в Пекине. Это неподалеку от аэродрома. Если хотите, можем заглянуть.
- Автобус? - спросил я.
- Нет, автобуса нет, нужно брать такси.
- Как дорого такси?
Шофер вдруг рассмеялся, обернувшись.
- Когда я вас довезу, увидите. Дорого, - добавил он, - дорого. Все дорого.
- А "Орчард"? Пристойный отель?
- Отель да. А в ресторан по вечерам лучше не ходите.
- Почему?
Шофер оглянулся, быстро обсмотрел меня.
- Любите экзотику?
- Люблю.
- Тогда ходите, не страшно...
Позвонил в бюро "Юнайтед пресс интернейшнл" - Ал. Кафф, шеф Азиатского бюро ЮПИ, пообещал, что ответ филиппинцев и австралийцев придет сюда, в Сингапур. Кафф оказался обязательным человеком. Министерство иностранных дел Филиппин сообщило свое решение президенту Маркосу, однако каково это решение, неизвестно, и до тех пор, пока президент Маркос не утвердит решение МИДа, официального ответа консульский аппарат дать мне не может. А поскольку президент улетел вчера в Нью-Йорк на месяц, ответ поступит не ранее как через сорок дней.
Я прожил в Сингапуре, Малайзии и в Австралии месяц, но ответа из филиппинского посольства так и не получил.
После ледяной ванны я почувствовал себя вновь рожденным и вышел в город. Несмотря на то, что был уже поздний вечер, здания были раскалены, от них исходило душное, тугое тепло. Поехал на набережную. Мне говорили, что порт это сердце Сингапура, четвертый по величине в мире (здесь утверждают второй). Порт поразителен. Более ста судов стояли на рейде - далекие и близкие, каждое со своей прекрасной, таинственной романтической жизнью. Огромное количество маленьких катеров сновало между портом и кораблями. Это агенты-шипшандеры. ("Ваши одесситы и наши шипшандеры, - сказали мне потом, это одно и то же. И тех и других губит чрезмерная деловитость".)
С набережной открылся вид на деловую часть Сингапура, на центр города площадь Рафлз. Гигантские здания компаний, магазинов, банков. Вспомнил, как стюардессы, объявляя о том, что мы приземляемся в Сингапуре, улыбчиво добавили: "Это - сердце экваториальной Европы".
Здесь, на набережной, оглушает, потрясает человеческая разноплеменность. Длинный, седой англичанин в коротких белых брючках, белой рубашечке и белом пробковом шлеме, в черных шерстяных носках и толстых бутсах; сикх в высоком, причудливо закрученном тюрбане; индус с нафабренными усами, малайцы, китайцы (китайцы составляют 93 процента населения Сингапура), японцы, армяне, арабы, немцы, афганцы, персы, евреи. Царствует английский язык. Акцент, правда, у каждого народа особый: большинство китайцев "поют" резко, произносят все буквы, малайзийцы "певучи" невнятно, индусы, которые "поют" медленно и мягко, как на молитве, - ко всем надо приноравливаться.
Все это так разнилось от однозначно говорящей, черно-белой - в кинематографическом смысле - Японии, от англо-китайского красночерепичного Гонконга, от нищего американо-китайского Тайбэя, что глаза у меня в этот первый вечер разбегались.
Бананово-лимонности в Сингапуре нет и в помине. И не было. Александр Вертинский сочинил ее. Это прекрасно, что он сочинил такой символ, в который все мы так верили. Прощание с символом и узнавание истины всегда полезнее, чем заученное следование привычному.
В витринах магазинов, на стенах домов - всюду изображение льва. Это не просто герб и не просто символ Сингапура. На санскрите "синг-лура" значит: "город льва".
На сквере - гигантский обелиск, памятник жертвам японских оккупантов.
Японцы прорвались через джунгли Малайзии, атаковали Сингапур, гарнизон сдался. Здесь было сильное подполье, много героев Сингапура погибло. Поэтому и по сей день отношение к японцам у народа, как я потом заметил, довольно сдержанное и осторожное. (Хотя памятник жертвам японского террора построен японцами же, на деньги, собранные в Японии!)
Отойдя от набережной в сторону китайского квартала, где расположены огромный грязный крытый рынок и гостиницы для моряков, я увидел махонькую речушку, сплошь заставленную джонками. На джонках живут, готовят еду, спят вповалку. Паруса убраны, носы раскрашены - скалятся краснолицые, белоглазые драконы...
Я бродил по этому диковинному городу почти всю ночь. Я переходил из китайского квартала в малайский, из малайского в индийский. Это было заметно сразу: индусы возлежат в своих необъятных белых штанах возле товара, разложенного на тряпочке прямо на асфальте; китайцы товар раскладывают на ящичке, задрапированном под стол; какую-то часть асфальта рядом с этим ящиком-столом они умудряются задрапировать тремя кусками материи - это дом или "оффис" (по продаже семи булавок и трех шариковых авторучек - неважно, главное - торговать); малайзийцы на улице не живут, ели, как правило, "собственники" двух профессий - шоферы такси и полицейские. Впрочем, много среди них и чиновников... А индусы монополизировали профессию аптекаря: кроме нескольких европейских аптек, всеми остальными лекарствами заправляют индусы.
Это мне объяснил в тот вечер старик Чандра - громадный, черноусый, красивый (необыкновенно похож на композитора Яна Френкеля). Я хотел купить в его уличной аптеке пирамидон - голова после десятичасового перелета раскалывалась.
- Пирамидон? - Он брезгливо усмехнулся. - Какая гадость! Я этого не держу. Мои предки, познавшие мудрость Гималаев, оставили мне великолепный рецепт от головной боли, возникающей после длительного полета. Вот - порошок под язык. Это травы и ветер, зеленый ветер с белых снежных вершин. Через час у вас просветлеет в голове. Но если вы хотите гарантированного фармацевтического шаманства, обратитесь по адресу 33, Рафлз плейс, 1, - там вам продадут какую-нибудь безделицу в красивой упаковке. Я торгую здоровьем, мне упаковка не важна.
Когда я, проплутав больше часа по узеньким улицам, - вечером на улицы выходят все обитатели домов, и даже велосипедисты не могут проехать из-за огромного скопища народу, - выбрался наконец из "Чайна-тауна" на Орчард-роуд, громадную магистраль, ведущую от порта к джунглям, которые начинаются сразу возле моего отеля, то и здесь была дешевая распродажа - рынок, выплеснувшийся с тротуаров на широчайшую дорогу. Господи, сколько же здесь народу! Тысячи и тысячи изнывающих от душного зноя людей заполнили улицу, продавая, и покупая, и снова продавая по бросовым ценам старые фотоаппараты, грампластинки, костюмы, мопеды, ситец, новые диктофоны, веера, каблуки для босоножек, шелк, лекарства от импотенции, кинжалы, керенки, пилюли против зачатия, ракушки, монеты времен Людовика, пилюли, стимулирующие зачатие...
Я остановился на границе этого диковинного ночного базара, потому что не было никакой возможности протолкаться сквозь жаркую толпу. Время около двенадцати. Я наивно думал, что базар вот-вот закончится и я смогу пройти к себе в отель и вытянуть ноги в холодной ванне. ("Плоть" вошла в конфликтную ситуацию с "духом" - голова мечтала бродить по этому диковинному городу всю ночь, а ноги не могли шагать - гудели.) Я огляделся: где бы присесть? Неподалеку, тоже на улице, под открытым небом, горели гирлянды фонариков, были расставлены сотни колченогих столиков и стульев. Я отправился туда. Оказывается, это "ночной народный ресторан". Около каждого столика - синие угли в жаровне: на ваших глазах из корзин берут живых крабов, ракушки, мясо трепангов, моллюсков, готовят их в масле, бросают в солдатскую алюминиевую миску и дают вам в придачу вилку.
Рядом за ящиком-столом сидел длинный рыжий парнишка. Посмотрев на меня, он спросил, не из Штатов ли. Ответил, что из Советского Союза. Как это всегда бывает, рыжий поохал, покряхтел, поудивлялся, йотом спросил, давно ли я здесь? Я ответил, что прилетел пять часов назад. Тогда он, достав из заднего кармана своих драных джинсов плоскую фляжку вис-ри, отхлебнул глоток и передал бутылку мне - "за прилет". Я тоже выпил; он, спрятав виски, тихо сказал:
- Ужас...
- Почему?
- Я только что из лачуги "последнего часа".
- Что это?
- Это домишки в китайском квартале, куда родственники привозят умирать стариков. Грязная койка, никакой медицинской помощи, питаются эти несчастные перед смертью лишь подаянием...
- Где это?
- Недалеко. Если хотите, покажу.
(Моего спутника звали Билл Стэн. Он адвокат из Иллинойса, совершает свое первое кругосветное путешествие.)
Он повел меня через черные, зловонные проходные дворы в самую глубину "Чайна-тауна". Сумасшедшеглазые, накурившиеся марихуаны проститутки зазывали к себе; вертлявые сутенеры предлагали маленьких девочек. Следом за нами увязались три подозрительных типа. Сначала они шли молча, и я подумал: не "волочит" ли меня куда этот рыжий, не "тихий" ли он американец?.. Но уж больно славное и открытое было у него лицо, больно чисто и искренне он удивлялся: "Вы первый советский в моей жизни, это - к счастью". Не может он быть "тихим". (Как-то сейчас в Токио мой дорогой "громкий американец" - Дэйв?) Три типа, улучив момент, когда мы зашли в темный, совершенно не освещенный проулок, начали что-то громко и быстро говорить нам.
- Это не китайцы, - сказал Билл, - скорее всего полукровки. Я немножко изучал китайскую разговорную речь. (Вспомнил, как в Пекине - давно это было я видел на вокзале смешную сценку: "разговор" двух китайцев из разных провинций. Разговор был немым. Сначала один рисовал пальцем иероглиф на протянутой собеседником ладони, потом - второй. После пяти минут молчаливого рисования иероглифов они засмеялись, бросились в объятия - поняли наконец друг друга.)
- Вы их понимаете? - спросил я.
- По-моему, спрашивают, нет ли у нас марихуаны.
Наши сукины дети привозят сюда марихуану из Сайгона.
- Надо сказать им, что марихуаны нет.
- Зачем? - Билл пожал плечами. - Не надо. Они - надежная охрана. Каждого, кто связан с наркотиками, боятся и грабители, и жулики. - Билл обернулся к парням: - Потом поговорим. Пока молчите, с собой товара нет.
Трое замолчали, продолжая топать за нами.
- Это здесь, - сказал Билл. - Вот эти лачуги.
Мы стояли около страшной "лачуги смерти". Старики (их было четверо в маленькой душной комнатке) лежали на кроватях тихо и смирно. Два китайца, проходя мимо, положили на приступок "лачуги близкой смерти" две пампушки. Один из стариков подобрал пампушки, разделил их трясущимися руками на четыре дольки, обнес остальных - те уже не могли двигаться, - благодарственно поклонился в темный проем двери... Напротив, в лавках, освещенных тусклым светом керосиновых ламп, продавались бумажные цветы, белые тапочки и гробы: старики все время видят, что их ждет через неделю...
Мы повернули обратно. Три типа шли теперь совсем рядом, едва не наступая на пятки. Когда мы оказались на чуть более освещенной улице, где был народ, Билл обернулся:
- Товар прибудет через неделю, встретимся на этом же месте в полночь.
Наши преследователи растворились, исчезли, словно бы их и не было.
- Любят торговлю и таинственность, - усмехнулся Билл. - А скандалить с ними не надо.
- Когда вы все это успели изучить?
- Я в Гонконге прожил месяц, в Макао - неделю, на Тайбэе - пять дней. Я изучаю китайцев...
- Вы юрист или востоковед?
- Я не востоковед, а юрист, и моя сфера - это бизнес.
- Зачем тогда изучать "китайский предмет"?
- У нас в Штатах сильно китайское влияние - "лобби". Многие бизнесмены, особенно начинающие, связаны с китайскими банкирами. Мои клиенты - люди, начинающие в бизнесе, так что знание "китайского предмета" пригодится в адвокатской практике. Да и потом чаще всего друзьями становятся заклятые враги... И самое главное, - он улыбнулся, - моя жена китаянка. Она скоро должна родить мне рыжего американского китайца... Как мне его воспитывать? Кровь есть кровь...
Вернулся в отель около двух часов ночи. Сингапур все еще продолжал шуметь, кричать, торговаться; базар дешевой распродажи не только не "свернулся", но стал еще жарче и больше.
Под моей комнатой расположен "Орчард-бар", музыка там гремела до пяти утра, так что уснуть было трудно. И лишь когда все стихло, и занялся осторожный рассвет, и в комнате у меня стало совсем холодно, потому что кондиционер я не выключал, я уснул, как провалился в темноту...
С утра пошел в наше посольство, встретился с послом, Ильей Ивановичем Софроновым, обаятельным, интеллигентнейшим человеком.
Вырабатываю план встреч: звонки, деловые получасовые завтраки (чашка кофе и стакан воды со льдом), передача рекомендательных писем... Здесь, в этом постколониальном городе ("постколониальной республике", - обычно поправляют сингапурцы), меня прежде всего интересует проблема культуры. Что осталось от древней культуры (если осталось?) и какова новая волна в литературе, в театре, в музыке, в телевидении, - если такая волна есть?
(Я часто вспоминал молодого парнишку из "Корпуса мира". Мы с ним одновременно получали визу в непальском посольстве в Токио. Ослепительно улыбаясь, он говорил:
- Непал - это сказочная страна. Они живут в четырнадцатом веке, это так прекрасно!
Толкаясь по чудовищно запущенным, зловонным районам старого Сингапура, я вспоминал этого парня. Его слова - это даже не государственный эгоизм, это скорее от государственного детства и - в данном случае - непростительной, если соотнести это с рекламными задачами "Корпуса мира", пренебрежительности к проблемам целого народа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
...Полицейский внимательно посмотрел мой паспорт.
- Где будете жить, сэр? - Голос учтив, но требователен.
- Не знаю.
- Извольте узнать и напишите в анкете.
Я попросил справочную книгу, обзвонил несколько отелей, выяснил стоимость номеров и решил остановиться в отеле "Орчард" - комнаты, судя по рекламе, пристойные, и цена сносная.
- В каком номере, - продолжал допрашивать полицейский, - вы будете жить?
- Не знаю.
- Узнайте, пожалуйста.
Я снова позвонил в "Орчард-отель" и выяснил, что номер мне зарезервирован тридцать первый - с кондиционером и душем, но без телевизора.
- Цель приезда?
- Путешествую.
- Цель путешествия? - Щелочки глаз прищурены, хитрый дока, этот китайский полисмен. ("Не говорите, что вы работаете на газету, - посоветовал мне в Токио сингапурский журналист, - мы еще не избавились от мании подозрительности".)
- Пишу книгу.
- О чем?
- Поживем - увидим.
- Большая?
- Не знаю...
- Интересная?
- Постараюсь.
- Тогда о'кэй, - усмехнулся полицейский, - добро пожаловать в нашу республику - ю ар велком! Зайдите в таможню, пусть вас досмотрят...
Таможенник оказался славным громадноусым индийцем.
- Наркотики везете?
- Нет.
- Порнографические фильмы?
- Нет.
- Динамит?
- Нет.
- Что-нибудь пропагандистское?
- Нет.
Таможенник вздохнул и простукал своим штемпелем по чемодану, даже не заглянув в него.
- Ю ар велком! Добро пожаловать! Я пошел во второй зал - гигантский, бело-синий, прохладный, затененный...
- Э, сэр!
Оборачиваюсь. Индус-таможенник с ленивой надеждой спрашивает:
- А личное оружие у вас есть?
Я показал ему свое вечное перо.
- Однозарядное?
- Это ручка.
- Газовая?
- Просто ручка...
Индусу стало скучно, и он отвернулся.
Красивая, улыбчивая китаянка протянула мне орхидею, сделанную из тонкого розового пластика. Очень красиво. Спасибо. Повсюду на столах великолепно напечатанные справочники, бесплатные - для всех.
Никто из наших меня не встречал. А я просил тассовцев в Токио послать сюда телеграмму. Телеграмму они послали, однако утром, за несколько часов перед моим приездом, специальный корреспондент ТАСС Азаров разбился на машине. Кроме него, в Сингапуре нет ни одного советского газетчика. Надо же такому случиться! (Телеграмма о моем прилете была у него на столе - это я уже потом выяснил, из бесед с газетчиками.)
Дорога с аэродрома в город идет среди гигантских пальм. В машине нужно плотно закрыть все окна - только тогда можно включить кондиционер. Открытые окна (как у нас летом) от зноя не спасают - наоборот. Ветер обжигает, он здесь сухой, и делается еще жарче, чем на улице. Я посоветовался с шофером, где мне лучше всего остановиться. В конце концов, указание отеля в полицейской анкете не есть клятвенное обязательство жить именно в отеле "Орчард". А вдруг "Орчард" похож на тот "традиционный" японский, с "обслуживанием"?
Меня потрясло произношение шофера; потом я убедился, что произношение у всех сингапурцев одинаково мелодичное - они словно бы заученно поют целые фразы.
- Один из лучших, причем не очень дорогой, - пропел шофер, "Океан-парк-отель". Там есть прекрасный бассейн, это в пригороде, недалеко отсюда, - по Ист кост роуд. Но если у вас нет машины, это неудобно: автобус ходит туда лишь пять раз в день, причем автобус без кондиционера. Очень неплох "Лаяон-сити-отель": там "Китайский Емпориум" - специальный магазин, где продают прекрасные вещи, произведенные на "главной родине" (мэйнлэнд), в Пекине. Это неподалеку от аэродрома. Если хотите, можем заглянуть.
- Автобус? - спросил я.
- Нет, автобуса нет, нужно брать такси.
- Как дорого такси?
Шофер вдруг рассмеялся, обернувшись.
- Когда я вас довезу, увидите. Дорого, - добавил он, - дорого. Все дорого.
- А "Орчард"? Пристойный отель?
- Отель да. А в ресторан по вечерам лучше не ходите.
- Почему?
Шофер оглянулся, быстро обсмотрел меня.
- Любите экзотику?
- Люблю.
- Тогда ходите, не страшно...
Позвонил в бюро "Юнайтед пресс интернейшнл" - Ал. Кафф, шеф Азиатского бюро ЮПИ, пообещал, что ответ филиппинцев и австралийцев придет сюда, в Сингапур. Кафф оказался обязательным человеком. Министерство иностранных дел Филиппин сообщило свое решение президенту Маркосу, однако каково это решение, неизвестно, и до тех пор, пока президент Маркос не утвердит решение МИДа, официального ответа консульский аппарат дать мне не может. А поскольку президент улетел вчера в Нью-Йорк на месяц, ответ поступит не ранее как через сорок дней.
Я прожил в Сингапуре, Малайзии и в Австралии месяц, но ответа из филиппинского посольства так и не получил.
После ледяной ванны я почувствовал себя вновь рожденным и вышел в город. Несмотря на то, что был уже поздний вечер, здания были раскалены, от них исходило душное, тугое тепло. Поехал на набережную. Мне говорили, что порт это сердце Сингапура, четвертый по величине в мире (здесь утверждают второй). Порт поразителен. Более ста судов стояли на рейде - далекие и близкие, каждое со своей прекрасной, таинственной романтической жизнью. Огромное количество маленьких катеров сновало между портом и кораблями. Это агенты-шипшандеры. ("Ваши одесситы и наши шипшандеры, - сказали мне потом, это одно и то же. И тех и других губит чрезмерная деловитость".)
С набережной открылся вид на деловую часть Сингапура, на центр города площадь Рафлз. Гигантские здания компаний, магазинов, банков. Вспомнил, как стюардессы, объявляя о том, что мы приземляемся в Сингапуре, улыбчиво добавили: "Это - сердце экваториальной Европы".
Здесь, на набережной, оглушает, потрясает человеческая разноплеменность. Длинный, седой англичанин в коротких белых брючках, белой рубашечке и белом пробковом шлеме, в черных шерстяных носках и толстых бутсах; сикх в высоком, причудливо закрученном тюрбане; индус с нафабренными усами, малайцы, китайцы (китайцы составляют 93 процента населения Сингапура), японцы, армяне, арабы, немцы, афганцы, персы, евреи. Царствует английский язык. Акцент, правда, у каждого народа особый: большинство китайцев "поют" резко, произносят все буквы, малайзийцы "певучи" невнятно, индусы, которые "поют" медленно и мягко, как на молитве, - ко всем надо приноравливаться.
Все это так разнилось от однозначно говорящей, черно-белой - в кинематографическом смысле - Японии, от англо-китайского красночерепичного Гонконга, от нищего американо-китайского Тайбэя, что глаза у меня в этот первый вечер разбегались.
Бананово-лимонности в Сингапуре нет и в помине. И не было. Александр Вертинский сочинил ее. Это прекрасно, что он сочинил такой символ, в который все мы так верили. Прощание с символом и узнавание истины всегда полезнее, чем заученное следование привычному.
В витринах магазинов, на стенах домов - всюду изображение льва. Это не просто герб и не просто символ Сингапура. На санскрите "синг-лура" значит: "город льва".
На сквере - гигантский обелиск, памятник жертвам японских оккупантов.
Японцы прорвались через джунгли Малайзии, атаковали Сингапур, гарнизон сдался. Здесь было сильное подполье, много героев Сингапура погибло. Поэтому и по сей день отношение к японцам у народа, как я потом заметил, довольно сдержанное и осторожное. (Хотя памятник жертвам японского террора построен японцами же, на деньги, собранные в Японии!)
Отойдя от набережной в сторону китайского квартала, где расположены огромный грязный крытый рынок и гостиницы для моряков, я увидел махонькую речушку, сплошь заставленную джонками. На джонках живут, готовят еду, спят вповалку. Паруса убраны, носы раскрашены - скалятся краснолицые, белоглазые драконы...
Я бродил по этому диковинному городу почти всю ночь. Я переходил из китайского квартала в малайский, из малайского в индийский. Это было заметно сразу: индусы возлежат в своих необъятных белых штанах возле товара, разложенного на тряпочке прямо на асфальте; китайцы товар раскладывают на ящичке, задрапированном под стол; какую-то часть асфальта рядом с этим ящиком-столом они умудряются задрапировать тремя кусками материи - это дом или "оффис" (по продаже семи булавок и трех шариковых авторучек - неважно, главное - торговать); малайзийцы на улице не живут, ели, как правило, "собственники" двух профессий - шоферы такси и полицейские. Впрочем, много среди них и чиновников... А индусы монополизировали профессию аптекаря: кроме нескольких европейских аптек, всеми остальными лекарствами заправляют индусы.
Это мне объяснил в тот вечер старик Чандра - громадный, черноусый, красивый (необыкновенно похож на композитора Яна Френкеля). Я хотел купить в его уличной аптеке пирамидон - голова после десятичасового перелета раскалывалась.
- Пирамидон? - Он брезгливо усмехнулся. - Какая гадость! Я этого не держу. Мои предки, познавшие мудрость Гималаев, оставили мне великолепный рецепт от головной боли, возникающей после длительного полета. Вот - порошок под язык. Это травы и ветер, зеленый ветер с белых снежных вершин. Через час у вас просветлеет в голове. Но если вы хотите гарантированного фармацевтического шаманства, обратитесь по адресу 33, Рафлз плейс, 1, - там вам продадут какую-нибудь безделицу в красивой упаковке. Я торгую здоровьем, мне упаковка не важна.
Когда я, проплутав больше часа по узеньким улицам, - вечером на улицы выходят все обитатели домов, и даже велосипедисты не могут проехать из-за огромного скопища народу, - выбрался наконец из "Чайна-тауна" на Орчард-роуд, громадную магистраль, ведущую от порта к джунглям, которые начинаются сразу возле моего отеля, то и здесь была дешевая распродажа - рынок, выплеснувшийся с тротуаров на широчайшую дорогу. Господи, сколько же здесь народу! Тысячи и тысячи изнывающих от душного зноя людей заполнили улицу, продавая, и покупая, и снова продавая по бросовым ценам старые фотоаппараты, грампластинки, костюмы, мопеды, ситец, новые диктофоны, веера, каблуки для босоножек, шелк, лекарства от импотенции, кинжалы, керенки, пилюли против зачатия, ракушки, монеты времен Людовика, пилюли, стимулирующие зачатие...
Я остановился на границе этого диковинного ночного базара, потому что не было никакой возможности протолкаться сквозь жаркую толпу. Время около двенадцати. Я наивно думал, что базар вот-вот закончится и я смогу пройти к себе в отель и вытянуть ноги в холодной ванне. ("Плоть" вошла в конфликтную ситуацию с "духом" - голова мечтала бродить по этому диковинному городу всю ночь, а ноги не могли шагать - гудели.) Я огляделся: где бы присесть? Неподалеку, тоже на улице, под открытым небом, горели гирлянды фонариков, были расставлены сотни колченогих столиков и стульев. Я отправился туда. Оказывается, это "ночной народный ресторан". Около каждого столика - синие угли в жаровне: на ваших глазах из корзин берут живых крабов, ракушки, мясо трепангов, моллюсков, готовят их в масле, бросают в солдатскую алюминиевую миску и дают вам в придачу вилку.
Рядом за ящиком-столом сидел длинный рыжий парнишка. Посмотрев на меня, он спросил, не из Штатов ли. Ответил, что из Советского Союза. Как это всегда бывает, рыжий поохал, покряхтел, поудивлялся, йотом спросил, давно ли я здесь? Я ответил, что прилетел пять часов назад. Тогда он, достав из заднего кармана своих драных джинсов плоскую фляжку вис-ри, отхлебнул глоток и передал бутылку мне - "за прилет". Я тоже выпил; он, спрятав виски, тихо сказал:
- Ужас...
- Почему?
- Я только что из лачуги "последнего часа".
- Что это?
- Это домишки в китайском квартале, куда родственники привозят умирать стариков. Грязная койка, никакой медицинской помощи, питаются эти несчастные перед смертью лишь подаянием...
- Где это?
- Недалеко. Если хотите, покажу.
(Моего спутника звали Билл Стэн. Он адвокат из Иллинойса, совершает свое первое кругосветное путешествие.)
Он повел меня через черные, зловонные проходные дворы в самую глубину "Чайна-тауна". Сумасшедшеглазые, накурившиеся марихуаны проститутки зазывали к себе; вертлявые сутенеры предлагали маленьких девочек. Следом за нами увязались три подозрительных типа. Сначала они шли молча, и я подумал: не "волочит" ли меня куда этот рыжий, не "тихий" ли он американец?.. Но уж больно славное и открытое было у него лицо, больно чисто и искренне он удивлялся: "Вы первый советский в моей жизни, это - к счастью". Не может он быть "тихим". (Как-то сейчас в Токио мой дорогой "громкий американец" - Дэйв?) Три типа, улучив момент, когда мы зашли в темный, совершенно не освещенный проулок, начали что-то громко и быстро говорить нам.
- Это не китайцы, - сказал Билл, - скорее всего полукровки. Я немножко изучал китайскую разговорную речь. (Вспомнил, как в Пекине - давно это было я видел на вокзале смешную сценку: "разговор" двух китайцев из разных провинций. Разговор был немым. Сначала один рисовал пальцем иероглиф на протянутой собеседником ладони, потом - второй. После пяти минут молчаливого рисования иероглифов они засмеялись, бросились в объятия - поняли наконец друг друга.)
- Вы их понимаете? - спросил я.
- По-моему, спрашивают, нет ли у нас марихуаны.
Наши сукины дети привозят сюда марихуану из Сайгона.
- Надо сказать им, что марихуаны нет.
- Зачем? - Билл пожал плечами. - Не надо. Они - надежная охрана. Каждого, кто связан с наркотиками, боятся и грабители, и жулики. - Билл обернулся к парням: - Потом поговорим. Пока молчите, с собой товара нет.
Трое замолчали, продолжая топать за нами.
- Это здесь, - сказал Билл. - Вот эти лачуги.
Мы стояли около страшной "лачуги смерти". Старики (их было четверо в маленькой душной комнатке) лежали на кроватях тихо и смирно. Два китайца, проходя мимо, положили на приступок "лачуги близкой смерти" две пампушки. Один из стариков подобрал пампушки, разделил их трясущимися руками на четыре дольки, обнес остальных - те уже не могли двигаться, - благодарственно поклонился в темный проем двери... Напротив, в лавках, освещенных тусклым светом керосиновых ламп, продавались бумажные цветы, белые тапочки и гробы: старики все время видят, что их ждет через неделю...
Мы повернули обратно. Три типа шли теперь совсем рядом, едва не наступая на пятки. Когда мы оказались на чуть более освещенной улице, где был народ, Билл обернулся:
- Товар прибудет через неделю, встретимся на этом же месте в полночь.
Наши преследователи растворились, исчезли, словно бы их и не было.
- Любят торговлю и таинственность, - усмехнулся Билл. - А скандалить с ними не надо.
- Когда вы все это успели изучить?
- Я в Гонконге прожил месяц, в Макао - неделю, на Тайбэе - пять дней. Я изучаю китайцев...
- Вы юрист или востоковед?
- Я не востоковед, а юрист, и моя сфера - это бизнес.
- Зачем тогда изучать "китайский предмет"?
- У нас в Штатах сильно китайское влияние - "лобби". Многие бизнесмены, особенно начинающие, связаны с китайскими банкирами. Мои клиенты - люди, начинающие в бизнесе, так что знание "китайского предмета" пригодится в адвокатской практике. Да и потом чаще всего друзьями становятся заклятые враги... И самое главное, - он улыбнулся, - моя жена китаянка. Она скоро должна родить мне рыжего американского китайца... Как мне его воспитывать? Кровь есть кровь...
Вернулся в отель около двух часов ночи. Сингапур все еще продолжал шуметь, кричать, торговаться; базар дешевой распродажи не только не "свернулся", но стал еще жарче и больше.
Под моей комнатой расположен "Орчард-бар", музыка там гремела до пяти утра, так что уснуть было трудно. И лишь когда все стихло, и занялся осторожный рассвет, и в комнате у меня стало совсем холодно, потому что кондиционер я не выключал, я уснул, как провалился в темноту...
С утра пошел в наше посольство, встретился с послом, Ильей Ивановичем Софроновым, обаятельным, интеллигентнейшим человеком.
Вырабатываю план встреч: звонки, деловые получасовые завтраки (чашка кофе и стакан воды со льдом), передача рекомендательных писем... Здесь, в этом постколониальном городе ("постколониальной республике", - обычно поправляют сингапурцы), меня прежде всего интересует проблема культуры. Что осталось от древней культуры (если осталось?) и какова новая волна в литературе, в театре, в музыке, в телевидении, - если такая волна есть?
(Я часто вспоминал молодого парнишку из "Корпуса мира". Мы с ним одновременно получали визу в непальском посольстве в Токио. Ослепительно улыбаясь, он говорил:
- Непал - это сказочная страна. Они живут в четырнадцатом веке, это так прекрасно!
Толкаясь по чудовищно запущенным, зловонным районам старого Сингапура, я вспоминал этого парня. Его слова - это даже не государственный эгоизм, это скорее от государственного детства и - в данном случае - непростительной, если соотнести это с рекламными задачами "Корпуса мира", пренебрежительности к проблемам целого народа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27