Лихо, по-разбойному посвистывал ветер. Наташа вылезла из кабины и пошла к головной машине.Геметов спал на плече у Сейфуллина, подложив под щеку ладони, сложенные лодочкой. Во сне он был не страшным, не таким, как показался Наташе в первый день, в Якутске, когда она умоляла снабженца взять ее с собой. Геметов тогда раскричался и заявил, что у него тара. Почему тара, какая тара, он не объяснил.Наташа пошла в обком, и только это спасло ее от зряшнего трехмесячного пребывания в городе. Геметов рассвирепел и заиграл желваками.— Я думаю, что экспедиция без вас не погибнет, — сказал он Наташе, когда они вместе вышли от инструктора промышленности, — но если погибнем мы, так только из-за того, что вы едете вместе с нами. Я, знаете ли, боюсь женщин в дороге.— Правильно делаете, — согласилась Наташа и, не попрощавшись, пошла в гостиницу собираться.«Через неделю я буду с тобой, Воронов», — думала девушка и не могла сдержать счастливой улыбки.
…Первым проснулся Проценко. Он проснулся от того, что отлежал себе шею. Мариника, Мариника,Ты не спи-ка,Ты не спи-ка! Он пропел это бодрым голосом и отправился будить Геметова. Ему он пропел ту же песенку.— Лемешев, — гордо сказал Сейфуллин. Геметов протер глаза и ответил:— Значительно хуже.Наташа осторожно разбудила Гостева. Тот сладко потянулся, зачмокал губами, хрустнул пальцами и спросил:— Ма, эт ты?Увидев Наташу, он покраснел и, чтобы скрыть смущение, закашлялся. Потом с такой силой нажал на акселератор, что мотор, казалось, должен был лопнуть от напряжения.Наташа села рядом с Гостевым и уснула сразу же, уронив голову на его руку.— А я повторяю, что баба несет водителю автомобиля несчастье. Это очень правильно, — мрачно заметил Геметов, — потому как примета такая есть…Дорогу замело так, что головная машина забуксовала. Геметов с Сейфуллиным вылезли из кабины, позвали Проценко и втроем двинулись к гостевской машине. Они заглянули к нему, увидели, что девушка спит на плече шофера, и пошли расчищать путь одни.Стометровую полянку одолели за полчаса. Когда машины въехали в тайгу, Сейфуллин отер пот со лба и сказал мечтательно:— Сейчас бы семьдесят пять грамм шампанского…— А двадцать грамм спирта хочешь?Зная хитрый нрав снабженца, Сейфуллин ничего не ответил, а только вздохнул.— Чего вздыхаешь?— Дедушку вспомнил.— Больше никого не вспомнил?— Никого.— Ну, тогда жми.Машины шли медленно, и снег отлетал от них тугой, словно каучук. Дорогу теперь приходилось расчищать почти через каждые десять километров. Лбы у водителей начали шелушиться от пота, козырьки шапок оторвались и все время налезали на глаза. Геметов скрипел зубами. Проценко пел: До тебя мне идти далеко,А до смерти четыре шага. Гостев поправлял его:— Шесть, шесть шагов.— Восемь, — замечал Сейфуллин, — я сам высчитывал.Наташа смеялась. Геметов переставал скрипеть зубами и переглядывался с шоферами.А когда во время очередного привала Наташа отобрала у всех шапки и пришила козырьки, Геметов сказал:— От имени и по поручению, словом… большое спасибо…
Утром 31 декабря Геметов начал нервничать. До экспедиции оставалось никак не меньше сорока километров, причем самых страшных: дорога шла вдоль реки, похожей сейчас на лестницу, составленную из битых, нагроможденных друг на друга зеркал.Из синего прибрежного льда торчали деревья, обернутые в белую вату инея.— Слушай, Хатиб, — обратился Геметов к Сейфуллину, — а ты быстрее ездить умеешь?— По шоссе — да.Дорога петляла вдоль реки, а потом внезапно свернула в тайгу. Снега здесь было чуть поменьше, и Сейфуллин сразу же наддал газ. Так проехали несколько километров, и Геметов даже замурлыкал песню. Он представлял себе, какая в экспедиции будет радость: электричество и шампанское к Новому году.Он представлял себе, как геологи станут благодарить его, как Воронов даст ребятам премию в месячный оклад, как закрутят кинофильм «Мы из Кронштадта», как во все дома придет электричество. Словом, Геметов представлял себе самые радужные картины. Поэтому он недовольно нахмурился, когда Сейфуллин притормозил.— В чем дело?— Полянка хитрая, Дмитрий Сергеевич.— Проскочим.— Боязно.— Хатиб, — сказал Геметов с укором, — мне стыдно слушать тебя.Машина рванулась с места. Стрелка спидометра заметалась, как вратарь в воротах проигрывающей команды. В кабине стало жарко, словно в бане. Геметов оглянулся:Проценко несся за ним впритык.«Вот дурень, — подумал Геметов, — воткнется же». Он распахнул дверцу, стал на подножку и закричал:— Не наступай на пятки!Проценко ничего, конечно, не услыхал. Геметов махнул ему рукой: мол, отстань, — но в ту же секунду почувствовал резкий удар в плечо. Пальцы его разжались, и, описав в воздухе дугу, он упал головой в сугроб.Когда Сейфуллин вытащил его из снега, Геметов ошалело сказал:— Прямо как из рая вынули. Там все белое.Потом он посмотрел на Сейфуллина, на Проценко с рассеченным лбом, на его помятую машину, на Гостева с Наташей, которые бежали к нему со всех ног, и сказал:— Плохо, ребята, дело…
…Гостев взял Проценко на буксир, а Сейфуллин с Геметовым двинулись следом, выкопав передние колеса своей машины из глубокой ямы, занесенной снегом.Сейфуллин то и дело посматривал на стрелку Уровня масла. Давление неуклонно падало.— Наверное, сальник, — сказал он Геметову, который все время вертел шеей, вспухавшей с каждой минутой все больше и больше…Проценко в своей машине кусал губы и вытирал со лба кровь, которая сочилась из-под марли. Он взглянул на себя в зеркальце и пропел:Голова обвязана, кровь на рукаве, След кровавый стелется по сырой земле.Проценко до боли в суставах сжимал руль, потому что ехать на буксире было необычайно трудно. Снег лежал сухой, крупчатый, пошедший кое-где наледью. От этого машина вихляла, как новичок на катке.Избушка зимовья, рубленная позапрошлым летом в центре безмолвия, на поляне, стиснутая со всех сторон сильными, заломленными в небо руками деревьев, казалась здесь чем-то сказочным, декоративным.Луна стояла как раз над поляной. Снег искрился так ярко, что думалось, будто с луны кто-то бросал зажженные спички. Но спички эти были лунными, холодными, как бенгальский огонь, который не может согреть, а уж зажечь — тем более. Только густым черно-белым тучам, окружавшим желтый диск, было, по-видимому, жарко от ночного светила, потому что все они проносились мимо луны на порядочном расстоянии, опасаясь растаять, разорваться на мелкие, беспомощные клочки…— Приехали, — облегченно вздохнув, сказал Гостев, но тут же вздрогнул, услыхав позади три протяжных гудка — сигнал тревоги.— Эй, — кричал Сейфуллин, — сюда! У меня мотор заглох!— Вот тебе и приехали, — сказал Гостев Наташе. — Аида к ним, посмотрим, в чем дело…В зимовье стало тепло. Проценко сидел, нахмурив брови. Наташа перебинтовывала ему голову, а он внимательно следил за ее быстрыми руками.Потом Наташа растерла шею Геметову. Тот кряхтел и морщился. Когда девушка закутала его шарфом, он одобрительно хмыкнул:— Молодец ты с нашим братом управляться.— Велика наука, — улыбнулась Наташа.Проценко остался верен себе. Он пропел: Спасибо, сердце,Что ты умеешь так любить! Все отчего-то замолчали. Маленькое окошко, наполовину застекленное, наполовину забитое фанерой, было похоже из-за полукруглой формы на одноглазого волшебника.Сходство это дополнялось тем, что как раз над ним висели ветвистые оленьи рога.— А не встретить ли нам Новый год? — вдруг спросил Сейфуллин. — Все равно здесь засели.— Никто не засел, — рассердился Геметов. — Гостев у нас персонаж положительный, ему и ехать в экспедицию. А мы подремонтируемся — и следом.— Я с Гостевым, Дмитрий Сергеевич, — сказала Наташа, но, увидав потемневшее лицо снабженца, добавила тихо: — Разрешите, пожалуйста…Геметов несколько раз подряд глубоко задохнулся махорочным дымом, потом потушил цигарку о стол и отшвырнул в угол.— Неистовая ты, ей-богу…— Спасибо вам, Дмитрий Сергеевич. Значит, можно?— Сказал же… Пошли машины перегружать, ребята!Консервированные фрукты, икру, печенье, бутылки со спиртом, вино и шампанское перенесли в гостевский «ГАЗ», а передвижки и оборудование для электростанции — к Проценко.Пальцы на морозе стыли. Бутылки с шампанским были скользкие, то и дело падали в снег. Каждый раз, когда бутылка падала, Геметов начинал кричать:— Что, руки у тебя отсохли, да? Рак кожных покровов у тебя, да?Когда Проценко выронил сразу две бутылки, а Геметов особенно сильно раскричался, Сейфуллин сунул в карманы несколько банок консервов, три бутылки шампанского и пошел в избушку зимовья.Геметов сначала растерялся, а потом заорал:— Чего, чего?!— Я хоть и татарин, — медленно, с расстановкой ответил Сейфуллин, — а Новый год встречаю по-христиански. Ясно? А это, — он хлопнул себя по набитым карманам, — усушка и утруска. Для вашей перестраховки, потому что никто и слова не скажет.— Ну и жох, — протянул Геметов. — Ладно, черт с тобой, возьми еще и спирта.«Воронов, любимый мой Воронов, — думала Наташа, перегружая тюки с крупами, — скоро, совсем скоро я увижу тебя…»Через полчаса все столпились вокруг стола. Геметов раскупорил бутылки. Выпили за счастье в Новом году. Проценко принес из машины гитару и заиграл «Амурские волны».Наташа взглянула на часы и сказала:— Товарищ Гостев, разрешите мне пригласить вас на вальс.Длинный, нескладный Гостев покраснел.— Я не умею, — тихо ответил он и спрятал ноги под табуретку.В печке трещали дрова. В запотевшем окошке отражался тусклый свет переносной лампы. Стены зимовья пахли малиной и вяленой рыбой. Янтарные капельки смолы застыли невыплаканными слезами. Проценко смотрел на девушку грустно, с любовью.Гостев вспоминал свою дочь Дашку. Сейфуллин в мохнатых унтах, с застывшим лицом танцевал с Наташей вальс. Он держал девушку почти на весу, потому что пол был неровный, со щелями.Потом Наташа танцевала с Геметовым.— А я безногий, что ль? — перестав играть, спросил Проценко. Он обхватил Наташу за талию и, сам себе напевая, прошел с ней два круга.Гостев поднялся, как только Наташа кончила танцевать, нахлобучил ушанку и сказал:— Ну, пока! Я поехал потихоньку.И вышел, не дожидаясь девушки. Глухая ревность кровь пьянит,Пусть Гостев нас тут не винит, — сказал вслед ему Проценко.Наташе стало радостно и весело: она была очень молода и поэтому радовалась всегда, когда чувствовала, что нравится окружающим.Все вышли провожать их.— Осторожней, парень, — сказал Геметов, — дорога — сам знаешь.— Чего там…— Там «чего» нет, — ответил Геметов, — не терпевший никаких морфологических неточностей в речи, — а вот «ничего» там быть может. Постиг?Когда машина тронулась, Наташа увидела, как шоферы вынесли переноску и все втроем полезли под проценковскую машину.«Как же они будут в такую стужу ремонтировать? — подумала Наташа. — Разве мыслимо?» Девушка закрыла глаза и сразу же увидела Воронова. Она счастливо засмеялась.Гостев недоуменно посмотрел на нее.
…Лед вспузырило, как простоквашу.— Через реку махнем, — сказал Гостев, быстро взглянув на светящийся циферблат часов, — а там до дома пять километров.— Успеем к двенадцати?— Должны.— А Геметов волновался…— Правильно делал. В тайге без дружбы нельзя.Наташа не поняла.— Ну, когда один, — пояснил Гостев. — В тайге одному нельзя, пропадешь зазря.— Это верно, — согласилась девушка.— У меня к вам вопрос.— Какой?— Вы нашему товарищу Воронову не родственницей будете?Наташа улыбнулась.— Нет.— Странно, — вдруг обрадовался Гостев. — А то мне ваша личность показалась знакомой. У Воронова на столе стоит. Только там значительно некрасивше. Это точно.Гостев посмотрел на девушку, увидал ее профиль, хотел сказать что-то, но не успел: впереди чернела полынья. Гостев вывернул руль и почувствовал, как у него сразу же вспотели ладони: что-то захрустело так, будто рвали коленкор. Наташа уперлась руками в сиденье, чтобы не удариться лбом о стекло. Передние колеса провалились под лед.Гостев рванул рычаг коробки скоростей вверх и дал задний ход. В ту же минуту раздался треск, но теперь уже с боков. И в кабину хлынула дымная, обжигающая вода.Наташа вскочила на сиденье. Гостев распахнул дверцу и прыгнул вниз. Через мгновение он прохрипел:— Давай сюда!Наташа заглянула вниз и увидела Гостева. Он стоял по горло в воде. Его лицо стало белее снега. Это было так страшно, что девушка зажмурилась.— Скорей, черт! — заорал Гостев. — Скорей.Наташа шагнула вниз и почувствовала, как ее подхватили сильные руки шофера. Он держал ее над головой и нес к берегу. Руки у него дрожали, глаза налились кровью, а тело покалывало тысячью иголок, не больно, но противно.Он добрел до берега и бросил Наташу в снег. Здесь, у берега, ему было так же, как и около машины, почти по горло. Он начал карабкаться, но лед был свежий, скользкий. Гостев все время падал вниз, в воду. Наташа протянула ему руки.— Держись!Гостев взял ее пальцы и, упершись ногами в крутую стенку ледяного берега, начал подтягиваться. Наташа заскользила. Как она ни старалась упираться коленями, снег под ней полз прямо в черную полынью, к Гостеву. Он увидел это. Разжал пальцы.Упал в воду, и брызги, поднятые им, сразу же зазвенели льдинками. Гостев пошел вдоль берега, отыскивая место, где можно было бы выбраться из воды. Он шел, словно ледокол в Арктике: от него отскакивали маленькие льдинки и тонко звенели, сталкиваясь друг с другом.Наташа бежала по снегу, проваливалась, вылезала и кричала не переставая:— Давай руку! Давай руку, Гостев!Шофер упрямо мотал головой и брел все дальше, к тому месту, где рядом с водой из снега торчала стеклянная ива. Там он вылез и упал в снег.— Беги вдоль по берегу, — сказал он девушке, задыхаясь, чувствуя, как сердце у него поднималось к горлу. — Беги! Ну!— Ты что? — испуганно спросила Наташа, увидав, как весь он, на глазах, покрывался хрустящей корочкой льда.— Что ты?! — закричала девушка, и лес отозвался смешливым многоголосым эхом.Когда женщина чувствует, что мужчина, спутник в трудной дороге, слабее ее, она может стать впереди, она может повести его за собой. Но когда женщина знает силу своего спутника, его мужество, а потом видит его бессильным, не таким, каким привыкла видеть всегда, вот тогда она теряется, становясь только женщиной, которая призвана любить, бояться и жалеть.— Беги! — снова прохрипел Гостев. — Вдвоем нам ни к чему…Наташа заплакала, а потом схватила Гостева за воротник, рванула на себя и с размаху, что есть силы, Ударила его по лицу.— Не надо, — прошептал Гостев, — больно мне.Девушка почувствовала, как у нее напряглись мышцы шеи. Она снова схватила Гостева и снова начала его бить по лицу. Потом стащила с него ватник и джемпер.Ватник, хрустнув, сломался. Наташа сорвала с плеч свою куртку и стала втискивать в теплые рукава холодеющее тело Гостева. Наташа застегнула на нем все пуговицы, рванула Гостева на себя и посадила в снег. Он упал. Наташа снова посадила его, а он снова упал. Тогда девушка стала бить его руками по холодному лицу, ногами толкать в ребра и живот.— Больно, — зло сказал Гостев.Наташа засмеялась сквозь слезы: «Больно — это тепло…» Девушка стащила с себя меховые штаны. Холод сразу же прошел сквозь легкую фланелевую ткань лыжных брюк. Эти брюки ей сшила в Москве бабушка по последней моде: узенькими, с накладными карманами и белой строчкой по швам. Наташа развязывала шнурки у лодыжек и все время следила за тем, чтобы Гостев не упал в снег. Но он все-таки упал. Наташа подскочила к нему, схватила за руки и принялась разводить их в стороны, стараясь разогреть Гостева. И вдруг Наташа подумала: «Ведь в машине спички и спирт. Это спасение!» Она оглянулась на полынью, на машину, которая врастала в лед, на стеклянную иву у берега, на долговязого человека с белым лицом, который только что спас ее, и побежала к реке.— Стой! — закричал Гостев.Ему показалось, что кричал он зычно и громко. А на самом деле он свистяще шептал:— Стой! Стой! Наташа! Стой!Девушка бежала по льду. И тогда он поднялся. Как пьяный, раскачиваясь из стороны в сторону, Гостев пошел следом за Наташей. И чем дальше и быстрее он шел, тем больше чувствовал в себе силу, которая победит холод.Сейфуллин, Проценко и Геметов лежали под машиной на тулупе. Геметов светил переноской, а шоферы лихорадочно кончали ремонт. Решили сделать одну проценковскую машину и на ней привезти в партию кинопередвижки и движок, чтобы в новогоднюю ночь у людей был свет.— Да, — продолжал Сейфуллин, усмехаясь, — посмеются над нами, как нагрянем. Я, между прочим, очень обожаю консервированные сливы с манной кашей. Вернемся — две банки съем.— Так я тебе две банки и дам! — возразил Геметов.— А за героизм?Все засмеялись. Сейфуллин торопился, и поэтому гаечный ключ то и дело соскакивал с пробки маслобака.— Черт, — сквозь зубы сказал Сейфуллин и выругался. «Товарищ, я вахту не в силах стоять»,Сказал кочегар кочегару, — простонал Проценко и закончил прозой, которую так презирал:
1 2 3 4
…Первым проснулся Проценко. Он проснулся от того, что отлежал себе шею. Мариника, Мариника,Ты не спи-ка,Ты не спи-ка! Он пропел это бодрым голосом и отправился будить Геметова. Ему он пропел ту же песенку.— Лемешев, — гордо сказал Сейфуллин. Геметов протер глаза и ответил:— Значительно хуже.Наташа осторожно разбудила Гостева. Тот сладко потянулся, зачмокал губами, хрустнул пальцами и спросил:— Ма, эт ты?Увидев Наташу, он покраснел и, чтобы скрыть смущение, закашлялся. Потом с такой силой нажал на акселератор, что мотор, казалось, должен был лопнуть от напряжения.Наташа села рядом с Гостевым и уснула сразу же, уронив голову на его руку.— А я повторяю, что баба несет водителю автомобиля несчастье. Это очень правильно, — мрачно заметил Геметов, — потому как примета такая есть…Дорогу замело так, что головная машина забуксовала. Геметов с Сейфуллиным вылезли из кабины, позвали Проценко и втроем двинулись к гостевской машине. Они заглянули к нему, увидели, что девушка спит на плече шофера, и пошли расчищать путь одни.Стометровую полянку одолели за полчаса. Когда машины въехали в тайгу, Сейфуллин отер пот со лба и сказал мечтательно:— Сейчас бы семьдесят пять грамм шампанского…— А двадцать грамм спирта хочешь?Зная хитрый нрав снабженца, Сейфуллин ничего не ответил, а только вздохнул.— Чего вздыхаешь?— Дедушку вспомнил.— Больше никого не вспомнил?— Никого.— Ну, тогда жми.Машины шли медленно, и снег отлетал от них тугой, словно каучук. Дорогу теперь приходилось расчищать почти через каждые десять километров. Лбы у водителей начали шелушиться от пота, козырьки шапок оторвались и все время налезали на глаза. Геметов скрипел зубами. Проценко пел: До тебя мне идти далеко,А до смерти четыре шага. Гостев поправлял его:— Шесть, шесть шагов.— Восемь, — замечал Сейфуллин, — я сам высчитывал.Наташа смеялась. Геметов переставал скрипеть зубами и переглядывался с шоферами.А когда во время очередного привала Наташа отобрала у всех шапки и пришила козырьки, Геметов сказал:— От имени и по поручению, словом… большое спасибо…
Утром 31 декабря Геметов начал нервничать. До экспедиции оставалось никак не меньше сорока километров, причем самых страшных: дорога шла вдоль реки, похожей сейчас на лестницу, составленную из битых, нагроможденных друг на друга зеркал.Из синего прибрежного льда торчали деревья, обернутые в белую вату инея.— Слушай, Хатиб, — обратился Геметов к Сейфуллину, — а ты быстрее ездить умеешь?— По шоссе — да.Дорога петляла вдоль реки, а потом внезапно свернула в тайгу. Снега здесь было чуть поменьше, и Сейфуллин сразу же наддал газ. Так проехали несколько километров, и Геметов даже замурлыкал песню. Он представлял себе, какая в экспедиции будет радость: электричество и шампанское к Новому году.Он представлял себе, как геологи станут благодарить его, как Воронов даст ребятам премию в месячный оклад, как закрутят кинофильм «Мы из Кронштадта», как во все дома придет электричество. Словом, Геметов представлял себе самые радужные картины. Поэтому он недовольно нахмурился, когда Сейфуллин притормозил.— В чем дело?— Полянка хитрая, Дмитрий Сергеевич.— Проскочим.— Боязно.— Хатиб, — сказал Геметов с укором, — мне стыдно слушать тебя.Машина рванулась с места. Стрелка спидометра заметалась, как вратарь в воротах проигрывающей команды. В кабине стало жарко, словно в бане. Геметов оглянулся:Проценко несся за ним впритык.«Вот дурень, — подумал Геметов, — воткнется же». Он распахнул дверцу, стал на подножку и закричал:— Не наступай на пятки!Проценко ничего, конечно, не услыхал. Геметов махнул ему рукой: мол, отстань, — но в ту же секунду почувствовал резкий удар в плечо. Пальцы его разжались, и, описав в воздухе дугу, он упал головой в сугроб.Когда Сейфуллин вытащил его из снега, Геметов ошалело сказал:— Прямо как из рая вынули. Там все белое.Потом он посмотрел на Сейфуллина, на Проценко с рассеченным лбом, на его помятую машину, на Гостева с Наташей, которые бежали к нему со всех ног, и сказал:— Плохо, ребята, дело…
…Гостев взял Проценко на буксир, а Сейфуллин с Геметовым двинулись следом, выкопав передние колеса своей машины из глубокой ямы, занесенной снегом.Сейфуллин то и дело посматривал на стрелку Уровня масла. Давление неуклонно падало.— Наверное, сальник, — сказал он Геметову, который все время вертел шеей, вспухавшей с каждой минутой все больше и больше…Проценко в своей машине кусал губы и вытирал со лба кровь, которая сочилась из-под марли. Он взглянул на себя в зеркальце и пропел:Голова обвязана, кровь на рукаве, След кровавый стелется по сырой земле.Проценко до боли в суставах сжимал руль, потому что ехать на буксире было необычайно трудно. Снег лежал сухой, крупчатый, пошедший кое-где наледью. От этого машина вихляла, как новичок на катке.Избушка зимовья, рубленная позапрошлым летом в центре безмолвия, на поляне, стиснутая со всех сторон сильными, заломленными в небо руками деревьев, казалась здесь чем-то сказочным, декоративным.Луна стояла как раз над поляной. Снег искрился так ярко, что думалось, будто с луны кто-то бросал зажженные спички. Но спички эти были лунными, холодными, как бенгальский огонь, который не может согреть, а уж зажечь — тем более. Только густым черно-белым тучам, окружавшим желтый диск, было, по-видимому, жарко от ночного светила, потому что все они проносились мимо луны на порядочном расстоянии, опасаясь растаять, разорваться на мелкие, беспомощные клочки…— Приехали, — облегченно вздохнув, сказал Гостев, но тут же вздрогнул, услыхав позади три протяжных гудка — сигнал тревоги.— Эй, — кричал Сейфуллин, — сюда! У меня мотор заглох!— Вот тебе и приехали, — сказал Гостев Наташе. — Аида к ним, посмотрим, в чем дело…В зимовье стало тепло. Проценко сидел, нахмурив брови. Наташа перебинтовывала ему голову, а он внимательно следил за ее быстрыми руками.Потом Наташа растерла шею Геметову. Тот кряхтел и морщился. Когда девушка закутала его шарфом, он одобрительно хмыкнул:— Молодец ты с нашим братом управляться.— Велика наука, — улыбнулась Наташа.Проценко остался верен себе. Он пропел: Спасибо, сердце,Что ты умеешь так любить! Все отчего-то замолчали. Маленькое окошко, наполовину застекленное, наполовину забитое фанерой, было похоже из-за полукруглой формы на одноглазого волшебника.Сходство это дополнялось тем, что как раз над ним висели ветвистые оленьи рога.— А не встретить ли нам Новый год? — вдруг спросил Сейфуллин. — Все равно здесь засели.— Никто не засел, — рассердился Геметов. — Гостев у нас персонаж положительный, ему и ехать в экспедицию. А мы подремонтируемся — и следом.— Я с Гостевым, Дмитрий Сергеевич, — сказала Наташа, но, увидав потемневшее лицо снабженца, добавила тихо: — Разрешите, пожалуйста…Геметов несколько раз подряд глубоко задохнулся махорочным дымом, потом потушил цигарку о стол и отшвырнул в угол.— Неистовая ты, ей-богу…— Спасибо вам, Дмитрий Сергеевич. Значит, можно?— Сказал же… Пошли машины перегружать, ребята!Консервированные фрукты, икру, печенье, бутылки со спиртом, вино и шампанское перенесли в гостевский «ГАЗ», а передвижки и оборудование для электростанции — к Проценко.Пальцы на морозе стыли. Бутылки с шампанским были скользкие, то и дело падали в снег. Каждый раз, когда бутылка падала, Геметов начинал кричать:— Что, руки у тебя отсохли, да? Рак кожных покровов у тебя, да?Когда Проценко выронил сразу две бутылки, а Геметов особенно сильно раскричался, Сейфуллин сунул в карманы несколько банок консервов, три бутылки шампанского и пошел в избушку зимовья.Геметов сначала растерялся, а потом заорал:— Чего, чего?!— Я хоть и татарин, — медленно, с расстановкой ответил Сейфуллин, — а Новый год встречаю по-христиански. Ясно? А это, — он хлопнул себя по набитым карманам, — усушка и утруска. Для вашей перестраховки, потому что никто и слова не скажет.— Ну и жох, — протянул Геметов. — Ладно, черт с тобой, возьми еще и спирта.«Воронов, любимый мой Воронов, — думала Наташа, перегружая тюки с крупами, — скоро, совсем скоро я увижу тебя…»Через полчаса все столпились вокруг стола. Геметов раскупорил бутылки. Выпили за счастье в Новом году. Проценко принес из машины гитару и заиграл «Амурские волны».Наташа взглянула на часы и сказала:— Товарищ Гостев, разрешите мне пригласить вас на вальс.Длинный, нескладный Гостев покраснел.— Я не умею, — тихо ответил он и спрятал ноги под табуретку.В печке трещали дрова. В запотевшем окошке отражался тусклый свет переносной лампы. Стены зимовья пахли малиной и вяленой рыбой. Янтарные капельки смолы застыли невыплаканными слезами. Проценко смотрел на девушку грустно, с любовью.Гостев вспоминал свою дочь Дашку. Сейфуллин в мохнатых унтах, с застывшим лицом танцевал с Наташей вальс. Он держал девушку почти на весу, потому что пол был неровный, со щелями.Потом Наташа танцевала с Геметовым.— А я безногий, что ль? — перестав играть, спросил Проценко. Он обхватил Наташу за талию и, сам себе напевая, прошел с ней два круга.Гостев поднялся, как только Наташа кончила танцевать, нахлобучил ушанку и сказал:— Ну, пока! Я поехал потихоньку.И вышел, не дожидаясь девушки. Глухая ревность кровь пьянит,Пусть Гостев нас тут не винит, — сказал вслед ему Проценко.Наташе стало радостно и весело: она была очень молода и поэтому радовалась всегда, когда чувствовала, что нравится окружающим.Все вышли провожать их.— Осторожней, парень, — сказал Геметов, — дорога — сам знаешь.— Чего там…— Там «чего» нет, — ответил Геметов, — не терпевший никаких морфологических неточностей в речи, — а вот «ничего» там быть может. Постиг?Когда машина тронулась, Наташа увидела, как шоферы вынесли переноску и все втроем полезли под проценковскую машину.«Как же они будут в такую стужу ремонтировать? — подумала Наташа. — Разве мыслимо?» Девушка закрыла глаза и сразу же увидела Воронова. Она счастливо засмеялась.Гостев недоуменно посмотрел на нее.
…Лед вспузырило, как простоквашу.— Через реку махнем, — сказал Гостев, быстро взглянув на светящийся циферблат часов, — а там до дома пять километров.— Успеем к двенадцати?— Должны.— А Геметов волновался…— Правильно делал. В тайге без дружбы нельзя.Наташа не поняла.— Ну, когда один, — пояснил Гостев. — В тайге одному нельзя, пропадешь зазря.— Это верно, — согласилась девушка.— У меня к вам вопрос.— Какой?— Вы нашему товарищу Воронову не родственницей будете?Наташа улыбнулась.— Нет.— Странно, — вдруг обрадовался Гостев. — А то мне ваша личность показалась знакомой. У Воронова на столе стоит. Только там значительно некрасивше. Это точно.Гостев посмотрел на девушку, увидал ее профиль, хотел сказать что-то, но не успел: впереди чернела полынья. Гостев вывернул руль и почувствовал, как у него сразу же вспотели ладони: что-то захрустело так, будто рвали коленкор. Наташа уперлась руками в сиденье, чтобы не удариться лбом о стекло. Передние колеса провалились под лед.Гостев рванул рычаг коробки скоростей вверх и дал задний ход. В ту же минуту раздался треск, но теперь уже с боков. И в кабину хлынула дымная, обжигающая вода.Наташа вскочила на сиденье. Гостев распахнул дверцу и прыгнул вниз. Через мгновение он прохрипел:— Давай сюда!Наташа заглянула вниз и увидела Гостева. Он стоял по горло в воде. Его лицо стало белее снега. Это было так страшно, что девушка зажмурилась.— Скорей, черт! — заорал Гостев. — Скорей.Наташа шагнула вниз и почувствовала, как ее подхватили сильные руки шофера. Он держал ее над головой и нес к берегу. Руки у него дрожали, глаза налились кровью, а тело покалывало тысячью иголок, не больно, но противно.Он добрел до берега и бросил Наташу в снег. Здесь, у берега, ему было так же, как и около машины, почти по горло. Он начал карабкаться, но лед был свежий, скользкий. Гостев все время падал вниз, в воду. Наташа протянула ему руки.— Держись!Гостев взял ее пальцы и, упершись ногами в крутую стенку ледяного берега, начал подтягиваться. Наташа заскользила. Как она ни старалась упираться коленями, снег под ней полз прямо в черную полынью, к Гостеву. Он увидел это. Разжал пальцы.Упал в воду, и брызги, поднятые им, сразу же зазвенели льдинками. Гостев пошел вдоль берега, отыскивая место, где можно было бы выбраться из воды. Он шел, словно ледокол в Арктике: от него отскакивали маленькие льдинки и тонко звенели, сталкиваясь друг с другом.Наташа бежала по снегу, проваливалась, вылезала и кричала не переставая:— Давай руку! Давай руку, Гостев!Шофер упрямо мотал головой и брел все дальше, к тому месту, где рядом с водой из снега торчала стеклянная ива. Там он вылез и упал в снег.— Беги вдоль по берегу, — сказал он девушке, задыхаясь, чувствуя, как сердце у него поднималось к горлу. — Беги! Ну!— Ты что? — испуганно спросила Наташа, увидав, как весь он, на глазах, покрывался хрустящей корочкой льда.— Что ты?! — закричала девушка, и лес отозвался смешливым многоголосым эхом.Когда женщина чувствует, что мужчина, спутник в трудной дороге, слабее ее, она может стать впереди, она может повести его за собой. Но когда женщина знает силу своего спутника, его мужество, а потом видит его бессильным, не таким, каким привыкла видеть всегда, вот тогда она теряется, становясь только женщиной, которая призвана любить, бояться и жалеть.— Беги! — снова прохрипел Гостев. — Вдвоем нам ни к чему…Наташа заплакала, а потом схватила Гостева за воротник, рванула на себя и с размаху, что есть силы, Ударила его по лицу.— Не надо, — прошептал Гостев, — больно мне.Девушка почувствовала, как у нее напряглись мышцы шеи. Она снова схватила Гостева и снова начала его бить по лицу. Потом стащила с него ватник и джемпер.Ватник, хрустнув, сломался. Наташа сорвала с плеч свою куртку и стала втискивать в теплые рукава холодеющее тело Гостева. Наташа застегнула на нем все пуговицы, рванула Гостева на себя и посадила в снег. Он упал. Наташа снова посадила его, а он снова упал. Тогда девушка стала бить его руками по холодному лицу, ногами толкать в ребра и живот.— Больно, — зло сказал Гостев.Наташа засмеялась сквозь слезы: «Больно — это тепло…» Девушка стащила с себя меховые штаны. Холод сразу же прошел сквозь легкую фланелевую ткань лыжных брюк. Эти брюки ей сшила в Москве бабушка по последней моде: узенькими, с накладными карманами и белой строчкой по швам. Наташа развязывала шнурки у лодыжек и все время следила за тем, чтобы Гостев не упал в снег. Но он все-таки упал. Наташа подскочила к нему, схватила за руки и принялась разводить их в стороны, стараясь разогреть Гостева. И вдруг Наташа подумала: «Ведь в машине спички и спирт. Это спасение!» Она оглянулась на полынью, на машину, которая врастала в лед, на стеклянную иву у берега, на долговязого человека с белым лицом, который только что спас ее, и побежала к реке.— Стой! — закричал Гостев.Ему показалось, что кричал он зычно и громко. А на самом деле он свистяще шептал:— Стой! Стой! Наташа! Стой!Девушка бежала по льду. И тогда он поднялся. Как пьяный, раскачиваясь из стороны в сторону, Гостев пошел следом за Наташей. И чем дальше и быстрее он шел, тем больше чувствовал в себе силу, которая победит холод.Сейфуллин, Проценко и Геметов лежали под машиной на тулупе. Геметов светил переноской, а шоферы лихорадочно кончали ремонт. Решили сделать одну проценковскую машину и на ней привезти в партию кинопередвижки и движок, чтобы в новогоднюю ночь у людей был свет.— Да, — продолжал Сейфуллин, усмехаясь, — посмеются над нами, как нагрянем. Я, между прочим, очень обожаю консервированные сливы с манной кашей. Вернемся — две банки съем.— Так я тебе две банки и дам! — возразил Геметов.— А за героизм?Все засмеялись. Сейфуллин торопился, и поэтому гаечный ключ то и дело соскакивал с пробки маслобака.— Черт, — сквозь зубы сказал Сейфуллин и выругался. «Товарищ, я вахту не в силах стоять»,Сказал кочегар кочегару, — простонал Проценко и закончил прозой, которую так презирал:
1 2 3 4