людской поток тек прямо по трупам во рву; людьми овладело то неистовство отваги, когда потери уже неважны. Римские лучники, стоявшие на привратных башнях, без устали посылали стрелы в гущу толпы. Едкий запах дыма и гари несло на крепость от правых ворот, которые варвары попытались поджечь. Внутри крепости к валу и обратно шло беспрерывное движение: туда — свежие солдаты и запасы метательных копий и стрел, обратно — раненые. Убитых не уносили, их спихивали с тропы, идущей по валу, будь это даже лучший друг, чтобы живые не спотыкались о них; трупы оставляли до более подходящих времен.
Наконец была отбита и вторая атака, варвары отступили, оставив скрюченные трупы среди примятого, истоптанного папоротника. Измученный гарнизон получил еще одну передышку. Утро тянулось медленно. Лучники бриттов укрывались за темными кучами терновника, вырванного с корнями, — они устроили эти укрытия во время первой атаки и теперь выпускали стрелы при малейшем движении, замеченном на валу. Следующая атака могла начаться в любой миг. Гарнизон потерял убитыми и ранеными свыше восьмидесяти человек. Подкрепление из Дурина могло бы подойти за два дня, если бы только рассеялась пелена тумана. Хотя бы ненадолго, лишь бы пустить сигнальный дым, и чтобы столб дыма успели заметить.
Но туман, когда Марк поднялся на плоскую сигнальную крышу претория, и не думал рассеиваться. На лицо оседала мягкая, промозглая сырость, оставлявшая на губах солоноватый привкус. На близлежащие холмы наносило сероватые, бледные хвосты тумана, а дальние гряды холмов выглядели как расплывчатое пятно, растворяющееся, исчезающее вдали.
— Бесполезно, командир, — проговорил легионер, сидевший на корточках у стенки вала и раздувавший угли в огромной жаровне.
Марк упрямо качнул головой. Как знать, может, так все и происходило, когда Девятый легион исчез с лица земли? А что, если его отец и все легионеры вот так же смотрели и ждали, не очистятся ли дальние холмы, чтобы послать туда сигнал и получить ответный? Марк вдруг осознал, что он молится, молится, как никогда раньше, взывая к чистым небесам, скрытым за серой толщей облаков: «Великий бог Митра, Убийца Быка, Владыка Веков, сделай так, чтобы разошелся туман и засияла твоя красота! Раздвинь туман и дай нам чистого неба, чтобы мы не сгинули во тьме. О Бог Легионов, услышь мольбу твоих сыновей, ниспошли нам твой свет, нам, твоим сыновьям, Четвертой Галльской когорте Второго легиона!»
Он повернулся к легионеру, который видел лишь, что командир молча стоял несколько минут, задрав кверху голову, как будто высматривал что-то в тихо плачущем небе.
— Нам остается только ждать, — проговорил Марк. — Будь готов пустить дымовой столб в любой момент.
И, повернувшись на пятках, он обогнул громадный ворох свежей травы и папоротника, наваленный около жаровни, и со стуком сбежал по узкой лестнице.
Внизу его поджидал центурион Фульвий с каким-то неотложным делом, и Марку далеко не сразу удалось улучить минутку, чтобы вновь подняться на вал. Но когда он наконец очутился там, ему показалось, что даль немного посветлела. Он тронул за плечо Друзилла, стоявшего рядом:
— Мне мерещится, или холмы и в самом деле сейчас видны отчетливее?
Друзилл молча обратил хмурое лицо на восток. Потом кивнул:
— Если мерещится тебе, то значит, и мне мерещится.
Глаза их встретились, во взгляде была надежда, которую они не решались выразить в словах. Затем они разошлись, каждый по своим делам.
Но скоро и другие начали показывать пальцами и напряженно вглядываться в даль, не смея выразить вслух надежду. Медленно-медленно светлело, туман редел, расходился, и ряд за рядом вдали вставали гребни холмов.
На крыше претория высоко вверх поднялся столб черного дыма, потом завалился набок, ниспадающей завесой протянулся над северной частью вала, отчего солдаты закашлялись и принялись отплевываться. Затем столб настойчиво прянул в вышину, высокий, прямой и черный. Глаза и сердца в мучительном ожидании устремились к дальним холмам. Последовала долгая пауза, и вдруг раздался всеобщий крик: на востоке, на расстоянии одного дня перехода, в воздухе показалась еле заметная темная ниточка дыма.
Зов о помощи был принят. Через два, самое большое, через три дня явится подкрепление. Весь гарнизон почувствовал прилив уверенности.
Не прошло и часа, как с северной части вала Марку передали, что на тропе, ведущей к Левым воротам, показался ожидавшийся дозор. Марк в это время находился в крепости, но в мгновение ока очутился у ворот. Он сделал знак кавалеристам, стоявшим подле оседланных коней, и тут же увидел возле себя центуриона Друзилла.
— Племя покинуло укрытие, командир, — сказал он.
Марк кивнул.
— Мне нужен резерв в полцентурии. Больше уделить мы не можем. Дай им трубача и поставь к воротам всех, кого найдешь возможным: варвары могут сделать попытку прорваться внутрь, когда ворота откроют.
Центурион отдал распоряжение и вернулся к Марку.
— Давай лучше я пойду с ними, командир.
Но Марк уже отстегнул застежку на плече и сбросил тяжелый плащ, который мог помешать ему.
— Все уже давно решено. А ты, пожалуй, одолжи мне щит.
Друзилл без лишних слов снял ремень с плеча, и Марк, взяв щит, резко повернулся к солдатам, уже строившимся перед воротами.
— Готовимся строить «черепаху»! — скомандовал он. — Оставьте и мне местечко под крышей — не пойдет же черепаха в бой с высунутой наружу головой!
Шутка была не из удачных, но в горстке отважных, готовых на все бойцов раздался смех. Марк, занявший свое место в голове колонны, почувствовал, что они с ним заодно и, если понадобится, эти молодцы пойдут с ним хоть на костры Тофета.
С ворот сняли громадные засовы, солдаты приготовились в любую минуту распахнуть тяжелые створки; Марк видел, ощущал непреклонную готовность держать створки ворот и потянуть их назад, если только его отряду удастся пробиться обратно.
— Откры-вай! — скомандовал он. И когда створки начали медленно распахиваться, поворачиваясь наружу на железных столбах, он приказал: — «Черепаху» строй!
При этих словах он поднял вверх руку со щитом и почувствовал, как повторила сзади это движение вся колонна, услышал легкий звон металла, — это каждый солдат сомкнул свой щит со щитом соседа, образуя панцирь, от которого и пошло название построения.
— Вперед!
Ворота широко распахнулись, и странный многоногий зверь, похожий больше на мокрицу, чем на черепаху, пересек дорогу и стал быстро спускаться по склону вниз, выбросив по бокам небольшие крылья — доблестную конницу. Ворота закрылись, и вслед отряду с тревогой устремились взгляды сотен глаз, следивших за ним с вала и надвратной башни.
Все произошло так быстро, что у подножия холма только-только успел разгореться бой между бриттами и вернувшимся боевым дозором римлян.
«Черепаха» не была боевым построением, но для прорыва, для захвата позиции она не знала себе равных. К тому же очень помогал ее вид — необычный и устрашающий. Внезапность появления колонны, налетевшей на бриттов сверху вниз, ударившей со всей силой, приданной ускорением, вызвала замешательство среди варваров. На один лишь миг дрогнули и заколебались их неистовые ряды, но за этот краткий миг теснимый ими дозор увидел «черепаху» и с хриплыми возгласами стал пробиваться к своим.
Марк и его полуцентурия врезались сверху в бушующую массу врагов. Ход римлян замедлился, почти застопорился, но они все еще продвигались вперед; один раз ряды их смешались, но тут же они вновь построили «черепаху». Бронированный клин продолжал врезаться в буйную толпу варваров, пока наконец «черепаха» не потеряла свой смысл. И тогда, надсаживая горло, чтобы перекричать дикий шум и грохот, Марк крикнул своему трубачу:
— Труби «перестроиться к бою»!
Сквозь чудовищный шум прозвучали чистые звуки трубы. Солдаты опустили щиты и отпрыгнули вбок, чтобы очистить себе пространство для боя. И вот тяжелые копья полетели в шевелящуюся массу врага, сея смерть и смятение на своем пути. Затем раздалась команда: «Мечи вон!» — и римляне начали пятиться назад, к воротам, с возгласами «Цезарь! Цезарь!». За их спинами горстка доблестных кавалеристов расчищала дорогу для отступления — им и дозору, который упорно пробивался навстречу. Но между спасательным отрядом и дозором по-прежнему катился живой вал вопящих, возбужденных боем варваров, и среди них Марк опять разглядел фигуру с рогатым месяцем на лбу. Он с хохотом бросился в их гущу, ведя за собой легионеров.
Наконец дозор соединился с отрядом, вышедшим на подмогу. В ту же минуту они начали отступать вместе, образуя на ходу что-то вроде ромба, где все солдаты были обращены лицом к врагу, и сдержать его было так же трудно, как удержать мокрую гальку в пальцах. Бритты теснили их со всех сторон, но медленно и неуклонно, с помощью кавалерии, прокладывавшей им путь бешеными наскоками, они отступали назад и назад, к воротам, — все, сколько их осталось, орудуя короткими мечами, которые так и мелькали, сливаясь в живую изгородь из стали.
Назад и назад… и вдруг нажим ослаб, и Марк, находившийся на фланге, бросил быстрый взгляд через плечо: он увидел совсем близко надвратные башни и толпу защитников крепости, готовых сомкнуть створки. В тот же миг предупреждающе вскрикнули трубы, и послышался нарастающий грохот копыт и колес, и из-за холма, от опушки леса, вынеслась изогнутая колонна колесниц.
Неудивительно, что нажим варваров ослаб. Римляне давно запретили бриттам пользоваться тяжелыми боевыми колесницами, так что эти колесницы были легкие, такие же, как та, которой правил Марк два дня назад; в каждой за спиной возницы стоял лишь один копьеносец, но достаточно было беглого взгляда на повозки, запряженные скачущими лошадьми, чтобы разглядеть крутящиеся серпы смертоносного вида, приделанные к втулкам колес. Построение для ближнего боя теперь, когда боевые копья были израсходованы, при атаке колесниц стало бессмысленным. Снова взревели трубы, ряды римлян распались, солдаты бросились врассыпную к воротам, почти не надеясь добежать раньше, чем их настигнут колесницы, но все же из последних сил стараясь использовать преимущество, которое давала им возвышенная местность.
Марку, бежавшему со всеми, показалось, что тело его вдруг утратило вес, сделалось легким. Его насквозь пронзило ощущение жизни, радости жизни, которая зажата у него в руке, но сейчас будет отброшена, словно блестящий шарик, какими играют дети в садах Рима.
В последнюю минуту, когда колесницы их уже нагоняли, Марк вырвался из толпы бегущих, отскочил в сторону и, бросив меч, замер на месте, напряженный, готовый прыгнуть прямо навстречу мчавшимся колесницам. В эту долю секунды мозг его работал с холодной четкостью, казалось, у него было сколько угодно времени на раздумья. Если прыгнуть на первую упряжку, его скорее всего сбросит под копыта, ему не остановить их бешеный бег. Нет, самое лучшее — прыгнуть на возничего. Если удастся стащить его вниз, упряжка потеряет управление, все спутается и на такой крутизне задние колесницы попадут в кашу. Шанс невелик, но это даст людям те несколько минут, которые решают — жить или умереть. Самого его ожидает смерть, он полностью отдавал себе в этом отчет.
Первые лошади уже нависли над ним; грохот копыт заглушил все вокруг; черные гривы заслонили небо; то были лошади, которых два дня назад он называл своими братьями. Он швырнул в них зазвеневшим щитом и отпрянул в сторону, глядя вверх в серое лицо Крадока. На какой-то миг глаза их встретились, это было словно прощальное приветствие, приветствие двоих, которые могли стать друзьями. Затем Марк пригнулся, уклонился от направленного на него копья, прыгнул вверх и обрушился всем своим весом на поводья, концы которых, как водится у бриттов, были обмотаны вокруг пояса возницы. Мгновенно упряжка пришла в полный беспорядок. Марк обхватил Крадока руками, и оба рухнули вниз. В ушах у Марка стоял треск раскалывающегося дерева и пронзительное ржание лошадей; небо и земля поменялись местами, и все так же, не разжимая объятий, противники оказались под бьющими копытами, под колесами и острыми серпами.
Потом колесница перевернулась и навалилась на них всей тяжестью — тогда вокруг Марка сомкнулась тьма.
ГЛАВА 4
ПОСЛЕДНЯЯ РОЗА УВЯЛА.
По ту сторону тьмы была боль. Долгое время только она одна и существовала для Марка. Сперва белая, слепящая; потом она притупилась, сделалась красной, и сквозь красный туман он стал неясно различать окружающий мир. Рядом двигались люди, свет ламп сменялся дневным светом; Марка трогали чьи-то руки, иногда во рту появлялся горький вкус, за которым неизменно следовал мрак. Но все было спутанным, ненастоящим, как бывает на грани сна и яви.
Но однажды утром он услыхал, как трубы играют утреннюю зорю. Знакомые звуки прорезали туман в его сознании, как клинок меча разрезает спутанную пряжу, и с ними вернулись другие, знакомые реальные ощущения: утренняя прохлада, коснувшаяся лица и обнаженного плеча, отдаленный крик петуха, запах коптящей лампы. Марк открыл глаза и увидел, что лежит навзничь на своей узкой кровати в собственной комнатке. Прямо над ним — бледно-аквамариновый квадрат окошка на темно-золотистой плоскости стены, освещенной лампой, в окошко видно: на крыше напротив, на темном коньке командирской столовой, спит голубь, и силуэт его вырисовывается на фоне рассветного неба с такой четкостью, с таким совершенством, что Марку показалось, будто он различает каждый пушистый кончик торчащего перышка. Еще бы ему не различать: ведь он сам вырезал эти перышки, сидя на корнях дикой оливы в петле реки… Хотя нет, то была другая птица… Спала последняя пелена тумана, окутывавшая его мозг.
Стало быть, он все-таки не умер. Он немного удивился, но ни капли не взволновался. Он не умер, но ему было очень плохо. Боль, которая сперва была белой, а потом красной, все еще жила в нем. Она больше не заполняла весь мир, но охватывала всю правую ногу сверху донизу: тупая, пульсирующая боль, внутри которой вспыхивали искры более резкой боли. Мучительнее он ничего не испытывал, если не считать того мига, когда ему прижали ко лбу клеймо Митры и у него потемнело в глазах. Но и боль оставила его равнодушным. Он припомнил подробно все, что произошло до того, как он потерял сознание — случилось это так давно, еще по ту сторону мрака, и поэтому тревоги он не чувствовал. Сигнал, прозвучавший недавно на валу, мог означать лишь одно: крепость благополучно пребывает в руках римлян.
Кто-то зашевелился в наружной комнате и встал в дверях. Марк с трудом повернул голову — она стала такой тяжелой! — и увидел гарнизонного хирурга в перепачканной тунике, с покрасневшими веками и с многодневной щетиной на лице.
— А-а, это ты, Авл, — проговорил Марк; язык тоже тяжело ворочался во рту. — У тебя такой вид, будто ты месяц не спал.
— Ну, не месяц… — Хирург быстро подошел к постели, когда Марк подал голос, и склонился над ним. — Хорошо, очень хорошо, — добавил он, одобрительно кивая.
— А сколько? — запинаясь, с трудом выговорил Марк.
— Шесть дней. А может, и семь.
— А мне кажется, прошла целая вечность.
Авл отвернул полосатое покрывало и положил руку ему на сердце. Он считал и ответил лишь кивком.
И вдруг для Марка все стало важным и интересным.
— А подкрепление? Значит, они добрались до нас?
Авл с раздражающей медлительностью продолжал считать. Кончив, он натянул на Марка покрывало.
— Да, да. Большая часть когорты из Дурина.
— Мне необходимо повидать центуриона Друзилла… и командира подкрепления.
— Немного погодя, если будешь лежать тихо. — Авл отвернулся и стал поправлять чадящую лампу.
— Нет, не погодя, а сейчас! Авл, я приказываю, пока еще я командую здесь!
Он попытался приподняться на локте, но захлебнулся от боли и оборвал фразу. Несколько минут он лежал неподвижно, уставившись на хирурга, на лбу у него выступили капли пота.
— Тс-с! Ну вот, ты все себе испортил! — Авл засуетился, выговаривая ему, как маленькому: — А все оттого, что не хотел лежать тихо, как я советовал.
Он взял красноватую самосскую глиняную чашу с сундука и подсунул руку Марку под голову.
— Лучше выпей-ка. Тс-с… сразу станет легче.
Марк был слишком слаб, чтобы сопротивляться, да и край чаши был уже у самых его губ… Он выпил. Это оказалось молоко, но с тем же горьковатым вкусом, после которого всегда наступал мрак.
— Ну вот, молодец, — похвалил Авл. — А теперь поспи. Послушайся меня, засни.
Он опустил голову Марка на сложенное в несколько раз покрывало…
Центурион Друзилл явился на другой день. Он сел, положив руки на расставленные колени, его гребенчатый шлем отбрасывал синюю тень на освещенную солнцем стену у него за спиной. В общих чертах он описал все случившееся после того, как Марка ранили.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Орел девятого легиона'
1 2 3 4 5
Наконец была отбита и вторая атака, варвары отступили, оставив скрюченные трупы среди примятого, истоптанного папоротника. Измученный гарнизон получил еще одну передышку. Утро тянулось медленно. Лучники бриттов укрывались за темными кучами терновника, вырванного с корнями, — они устроили эти укрытия во время первой атаки и теперь выпускали стрелы при малейшем движении, замеченном на валу. Следующая атака могла начаться в любой миг. Гарнизон потерял убитыми и ранеными свыше восьмидесяти человек. Подкрепление из Дурина могло бы подойти за два дня, если бы только рассеялась пелена тумана. Хотя бы ненадолго, лишь бы пустить сигнальный дым, и чтобы столб дыма успели заметить.
Но туман, когда Марк поднялся на плоскую сигнальную крышу претория, и не думал рассеиваться. На лицо оседала мягкая, промозглая сырость, оставлявшая на губах солоноватый привкус. На близлежащие холмы наносило сероватые, бледные хвосты тумана, а дальние гряды холмов выглядели как расплывчатое пятно, растворяющееся, исчезающее вдали.
— Бесполезно, командир, — проговорил легионер, сидевший на корточках у стенки вала и раздувавший угли в огромной жаровне.
Марк упрямо качнул головой. Как знать, может, так все и происходило, когда Девятый легион исчез с лица земли? А что, если его отец и все легионеры вот так же смотрели и ждали, не очистятся ли дальние холмы, чтобы послать туда сигнал и получить ответный? Марк вдруг осознал, что он молится, молится, как никогда раньше, взывая к чистым небесам, скрытым за серой толщей облаков: «Великий бог Митра, Убийца Быка, Владыка Веков, сделай так, чтобы разошелся туман и засияла твоя красота! Раздвинь туман и дай нам чистого неба, чтобы мы не сгинули во тьме. О Бог Легионов, услышь мольбу твоих сыновей, ниспошли нам твой свет, нам, твоим сыновьям, Четвертой Галльской когорте Второго легиона!»
Он повернулся к легионеру, который видел лишь, что командир молча стоял несколько минут, задрав кверху голову, как будто высматривал что-то в тихо плачущем небе.
— Нам остается только ждать, — проговорил Марк. — Будь готов пустить дымовой столб в любой момент.
И, повернувшись на пятках, он обогнул громадный ворох свежей травы и папоротника, наваленный около жаровни, и со стуком сбежал по узкой лестнице.
Внизу его поджидал центурион Фульвий с каким-то неотложным делом, и Марку далеко не сразу удалось улучить минутку, чтобы вновь подняться на вал. Но когда он наконец очутился там, ему показалось, что даль немного посветлела. Он тронул за плечо Друзилла, стоявшего рядом:
— Мне мерещится, или холмы и в самом деле сейчас видны отчетливее?
Друзилл молча обратил хмурое лицо на восток. Потом кивнул:
— Если мерещится тебе, то значит, и мне мерещится.
Глаза их встретились, во взгляде была надежда, которую они не решались выразить в словах. Затем они разошлись, каждый по своим делам.
Но скоро и другие начали показывать пальцами и напряженно вглядываться в даль, не смея выразить вслух надежду. Медленно-медленно светлело, туман редел, расходился, и ряд за рядом вдали вставали гребни холмов.
На крыше претория высоко вверх поднялся столб черного дыма, потом завалился набок, ниспадающей завесой протянулся над северной частью вала, отчего солдаты закашлялись и принялись отплевываться. Затем столб настойчиво прянул в вышину, высокий, прямой и черный. Глаза и сердца в мучительном ожидании устремились к дальним холмам. Последовала долгая пауза, и вдруг раздался всеобщий крик: на востоке, на расстоянии одного дня перехода, в воздухе показалась еле заметная темная ниточка дыма.
Зов о помощи был принят. Через два, самое большое, через три дня явится подкрепление. Весь гарнизон почувствовал прилив уверенности.
Не прошло и часа, как с северной части вала Марку передали, что на тропе, ведущей к Левым воротам, показался ожидавшийся дозор. Марк в это время находился в крепости, но в мгновение ока очутился у ворот. Он сделал знак кавалеристам, стоявшим подле оседланных коней, и тут же увидел возле себя центуриона Друзилла.
— Племя покинуло укрытие, командир, — сказал он.
Марк кивнул.
— Мне нужен резерв в полцентурии. Больше уделить мы не можем. Дай им трубача и поставь к воротам всех, кого найдешь возможным: варвары могут сделать попытку прорваться внутрь, когда ворота откроют.
Центурион отдал распоряжение и вернулся к Марку.
— Давай лучше я пойду с ними, командир.
Но Марк уже отстегнул застежку на плече и сбросил тяжелый плащ, который мог помешать ему.
— Все уже давно решено. А ты, пожалуй, одолжи мне щит.
Друзилл без лишних слов снял ремень с плеча, и Марк, взяв щит, резко повернулся к солдатам, уже строившимся перед воротами.
— Готовимся строить «черепаху»! — скомандовал он. — Оставьте и мне местечко под крышей — не пойдет же черепаха в бой с высунутой наружу головой!
Шутка была не из удачных, но в горстке отважных, готовых на все бойцов раздался смех. Марк, занявший свое место в голове колонны, почувствовал, что они с ним заодно и, если понадобится, эти молодцы пойдут с ним хоть на костры Тофета.
С ворот сняли громадные засовы, солдаты приготовились в любую минуту распахнуть тяжелые створки; Марк видел, ощущал непреклонную готовность держать створки ворот и потянуть их назад, если только его отряду удастся пробиться обратно.
— Откры-вай! — скомандовал он. И когда створки начали медленно распахиваться, поворачиваясь наружу на железных столбах, он приказал: — «Черепаху» строй!
При этих словах он поднял вверх руку со щитом и почувствовал, как повторила сзади это движение вся колонна, услышал легкий звон металла, — это каждый солдат сомкнул свой щит со щитом соседа, образуя панцирь, от которого и пошло название построения.
— Вперед!
Ворота широко распахнулись, и странный многоногий зверь, похожий больше на мокрицу, чем на черепаху, пересек дорогу и стал быстро спускаться по склону вниз, выбросив по бокам небольшие крылья — доблестную конницу. Ворота закрылись, и вслед отряду с тревогой устремились взгляды сотен глаз, следивших за ним с вала и надвратной башни.
Все произошло так быстро, что у подножия холма только-только успел разгореться бой между бриттами и вернувшимся боевым дозором римлян.
«Черепаха» не была боевым построением, но для прорыва, для захвата позиции она не знала себе равных. К тому же очень помогал ее вид — необычный и устрашающий. Внезапность появления колонны, налетевшей на бриттов сверху вниз, ударившей со всей силой, приданной ускорением, вызвала замешательство среди варваров. На один лишь миг дрогнули и заколебались их неистовые ряды, но за этот краткий миг теснимый ими дозор увидел «черепаху» и с хриплыми возгласами стал пробиваться к своим.
Марк и его полуцентурия врезались сверху в бушующую массу врагов. Ход римлян замедлился, почти застопорился, но они все еще продвигались вперед; один раз ряды их смешались, но тут же они вновь построили «черепаху». Бронированный клин продолжал врезаться в буйную толпу варваров, пока наконец «черепаха» не потеряла свой смысл. И тогда, надсаживая горло, чтобы перекричать дикий шум и грохот, Марк крикнул своему трубачу:
— Труби «перестроиться к бою»!
Сквозь чудовищный шум прозвучали чистые звуки трубы. Солдаты опустили щиты и отпрыгнули вбок, чтобы очистить себе пространство для боя. И вот тяжелые копья полетели в шевелящуюся массу врага, сея смерть и смятение на своем пути. Затем раздалась команда: «Мечи вон!» — и римляне начали пятиться назад, к воротам, с возгласами «Цезарь! Цезарь!». За их спинами горстка доблестных кавалеристов расчищала дорогу для отступления — им и дозору, который упорно пробивался навстречу. Но между спасательным отрядом и дозором по-прежнему катился живой вал вопящих, возбужденных боем варваров, и среди них Марк опять разглядел фигуру с рогатым месяцем на лбу. Он с хохотом бросился в их гущу, ведя за собой легионеров.
Наконец дозор соединился с отрядом, вышедшим на подмогу. В ту же минуту они начали отступать вместе, образуя на ходу что-то вроде ромба, где все солдаты были обращены лицом к врагу, и сдержать его было так же трудно, как удержать мокрую гальку в пальцах. Бритты теснили их со всех сторон, но медленно и неуклонно, с помощью кавалерии, прокладывавшей им путь бешеными наскоками, они отступали назад и назад, к воротам, — все, сколько их осталось, орудуя короткими мечами, которые так и мелькали, сливаясь в живую изгородь из стали.
Назад и назад… и вдруг нажим ослаб, и Марк, находившийся на фланге, бросил быстрый взгляд через плечо: он увидел совсем близко надвратные башни и толпу защитников крепости, готовых сомкнуть створки. В тот же миг предупреждающе вскрикнули трубы, и послышался нарастающий грохот копыт и колес, и из-за холма, от опушки леса, вынеслась изогнутая колонна колесниц.
Неудивительно, что нажим варваров ослаб. Римляне давно запретили бриттам пользоваться тяжелыми боевыми колесницами, так что эти колесницы были легкие, такие же, как та, которой правил Марк два дня назад; в каждой за спиной возницы стоял лишь один копьеносец, но достаточно было беглого взгляда на повозки, запряженные скачущими лошадьми, чтобы разглядеть крутящиеся серпы смертоносного вида, приделанные к втулкам колес. Построение для ближнего боя теперь, когда боевые копья были израсходованы, при атаке колесниц стало бессмысленным. Снова взревели трубы, ряды римлян распались, солдаты бросились врассыпную к воротам, почти не надеясь добежать раньше, чем их настигнут колесницы, но все же из последних сил стараясь использовать преимущество, которое давала им возвышенная местность.
Марку, бежавшему со всеми, показалось, что тело его вдруг утратило вес, сделалось легким. Его насквозь пронзило ощущение жизни, радости жизни, которая зажата у него в руке, но сейчас будет отброшена, словно блестящий шарик, какими играют дети в садах Рима.
В последнюю минуту, когда колесницы их уже нагоняли, Марк вырвался из толпы бегущих, отскочил в сторону и, бросив меч, замер на месте, напряженный, готовый прыгнуть прямо навстречу мчавшимся колесницам. В эту долю секунды мозг его работал с холодной четкостью, казалось, у него было сколько угодно времени на раздумья. Если прыгнуть на первую упряжку, его скорее всего сбросит под копыта, ему не остановить их бешеный бег. Нет, самое лучшее — прыгнуть на возничего. Если удастся стащить его вниз, упряжка потеряет управление, все спутается и на такой крутизне задние колесницы попадут в кашу. Шанс невелик, но это даст людям те несколько минут, которые решают — жить или умереть. Самого его ожидает смерть, он полностью отдавал себе в этом отчет.
Первые лошади уже нависли над ним; грохот копыт заглушил все вокруг; черные гривы заслонили небо; то были лошади, которых два дня назад он называл своими братьями. Он швырнул в них зазвеневшим щитом и отпрянул в сторону, глядя вверх в серое лицо Крадока. На какой-то миг глаза их встретились, это было словно прощальное приветствие, приветствие двоих, которые могли стать друзьями. Затем Марк пригнулся, уклонился от направленного на него копья, прыгнул вверх и обрушился всем своим весом на поводья, концы которых, как водится у бриттов, были обмотаны вокруг пояса возницы. Мгновенно упряжка пришла в полный беспорядок. Марк обхватил Крадока руками, и оба рухнули вниз. В ушах у Марка стоял треск раскалывающегося дерева и пронзительное ржание лошадей; небо и земля поменялись местами, и все так же, не разжимая объятий, противники оказались под бьющими копытами, под колесами и острыми серпами.
Потом колесница перевернулась и навалилась на них всей тяжестью — тогда вокруг Марка сомкнулась тьма.
ГЛАВА 4
ПОСЛЕДНЯЯ РОЗА УВЯЛА.
По ту сторону тьмы была боль. Долгое время только она одна и существовала для Марка. Сперва белая, слепящая; потом она притупилась, сделалась красной, и сквозь красный туман он стал неясно различать окружающий мир. Рядом двигались люди, свет ламп сменялся дневным светом; Марка трогали чьи-то руки, иногда во рту появлялся горький вкус, за которым неизменно следовал мрак. Но все было спутанным, ненастоящим, как бывает на грани сна и яви.
Но однажды утром он услыхал, как трубы играют утреннюю зорю. Знакомые звуки прорезали туман в его сознании, как клинок меча разрезает спутанную пряжу, и с ними вернулись другие, знакомые реальные ощущения: утренняя прохлада, коснувшаяся лица и обнаженного плеча, отдаленный крик петуха, запах коптящей лампы. Марк открыл глаза и увидел, что лежит навзничь на своей узкой кровати в собственной комнатке. Прямо над ним — бледно-аквамариновый квадрат окошка на темно-золотистой плоскости стены, освещенной лампой, в окошко видно: на крыше напротив, на темном коньке командирской столовой, спит голубь, и силуэт его вырисовывается на фоне рассветного неба с такой четкостью, с таким совершенством, что Марку показалось, будто он различает каждый пушистый кончик торчащего перышка. Еще бы ему не различать: ведь он сам вырезал эти перышки, сидя на корнях дикой оливы в петле реки… Хотя нет, то была другая птица… Спала последняя пелена тумана, окутывавшая его мозг.
Стало быть, он все-таки не умер. Он немного удивился, но ни капли не взволновался. Он не умер, но ему было очень плохо. Боль, которая сперва была белой, а потом красной, все еще жила в нем. Она больше не заполняла весь мир, но охватывала всю правую ногу сверху донизу: тупая, пульсирующая боль, внутри которой вспыхивали искры более резкой боли. Мучительнее он ничего не испытывал, если не считать того мига, когда ему прижали ко лбу клеймо Митры и у него потемнело в глазах. Но и боль оставила его равнодушным. Он припомнил подробно все, что произошло до того, как он потерял сознание — случилось это так давно, еще по ту сторону мрака, и поэтому тревоги он не чувствовал. Сигнал, прозвучавший недавно на валу, мог означать лишь одно: крепость благополучно пребывает в руках римлян.
Кто-то зашевелился в наружной комнате и встал в дверях. Марк с трудом повернул голову — она стала такой тяжелой! — и увидел гарнизонного хирурга в перепачканной тунике, с покрасневшими веками и с многодневной щетиной на лице.
— А-а, это ты, Авл, — проговорил Марк; язык тоже тяжело ворочался во рту. — У тебя такой вид, будто ты месяц не спал.
— Ну, не месяц… — Хирург быстро подошел к постели, когда Марк подал голос, и склонился над ним. — Хорошо, очень хорошо, — добавил он, одобрительно кивая.
— А сколько? — запинаясь, с трудом выговорил Марк.
— Шесть дней. А может, и семь.
— А мне кажется, прошла целая вечность.
Авл отвернул полосатое покрывало и положил руку ему на сердце. Он считал и ответил лишь кивком.
И вдруг для Марка все стало важным и интересным.
— А подкрепление? Значит, они добрались до нас?
Авл с раздражающей медлительностью продолжал считать. Кончив, он натянул на Марка покрывало.
— Да, да. Большая часть когорты из Дурина.
— Мне необходимо повидать центуриона Друзилла… и командира подкрепления.
— Немного погодя, если будешь лежать тихо. — Авл отвернулся и стал поправлять чадящую лампу.
— Нет, не погодя, а сейчас! Авл, я приказываю, пока еще я командую здесь!
Он попытался приподняться на локте, но захлебнулся от боли и оборвал фразу. Несколько минут он лежал неподвижно, уставившись на хирурга, на лбу у него выступили капли пота.
— Тс-с! Ну вот, ты все себе испортил! — Авл засуетился, выговаривая ему, как маленькому: — А все оттого, что не хотел лежать тихо, как я советовал.
Он взял красноватую самосскую глиняную чашу с сундука и подсунул руку Марку под голову.
— Лучше выпей-ка. Тс-с… сразу станет легче.
Марк был слишком слаб, чтобы сопротивляться, да и край чаши был уже у самых его губ… Он выпил. Это оказалось молоко, но с тем же горьковатым вкусом, после которого всегда наступал мрак.
— Ну вот, молодец, — похвалил Авл. — А теперь поспи. Послушайся меня, засни.
Он опустил голову Марка на сложенное в несколько раз покрывало…
Центурион Друзилл явился на другой день. Он сел, положив руки на расставленные колени, его гребенчатый шлем отбрасывал синюю тень на освещенную солнцем стену у него за спиной. В общих чертах он описал все случившееся после того, как Марка ранили.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Орел девятого легиона'
1 2 3 4 5