..
- Это не относится к делу! - наконец оборвал Козюренко следователь.
Повернулся к канонику. - Из протокола, подписанного вами, явствует, что с
восемнадцатого по двадцатое мая вы болели и никуда не выходили из квартиры
вашей сестры...
- Конечно, - кивнул каноник.
- Придется мне самому осмотреть квартиру, - решил следователь.
"Капитан автоинспекции" воспринял это как недоверие к себе и
недовольно прикусил губу. Но не возражал. Он сам сел за руль, и "Волга" с
желтой полосой вдоль кузова запетляла по узким львовским улицам в
направлении Высокого замка.
Козюренко довез следователя и отца Юлиана до дома на Парковой, а сам
решил уже не идти с ними. Постоял у парадного осматриваясь.
Весь первый этаж занимал продовольственный магазин с подсобными
помещениями. Как раз подъехал грузовик, и грузчик, пререкаясь с шофером,
сердито бросал в кузов деревянные ящики.
Целая гора ящиков лежала с тыльной стороны дома, - грузчик таки был
прав, упрекая шофера за несвоевременную вывозку тары. Козюренко подошел к
пожарной лестнице, постоял, мысленно прикидывая расстояние от нее до
земли. Высоко, не спрыгнешь... В кустах, которыми зарос склон горы,
щебетали птицы. Козюренко полез в кустарник. Вылез, недовольно
отряхиваясь. В руках держал длинную палку. Положил ее в машину. Еще раз
обошел вокруг дома и встретил отца Юлиана и следователя, выходивших из
парадного.
- Пришлось извиниться перед попом, - сказал следователь, когда
Козюренко вывел машину с Парковой. - Не причастен он к этому делу.
- Да, алиби у него солидное, - согласился Роман Панасович.
Они подъехали к управлению. В кабинете Козюренко уже ждал Владов. Ни
о чем не спросил, но смотрел так внимательно, что Роман Панасович вынужден
был объяснить:
- Откровенно говоря, не понравился мне святой отец. Эмоции, правда, -
плохой советчик... Но черные сутаны не вызывают у меня уважения. Сделаем
вот что, Петр. Надо сегодня же поселить на Тополиной кого-нибудь из
управления. Желательно женщину. Соседям, если что, назовется сестрой
Сухановой. Возможно, к ней заглянут, чтобы снять полдома, и пожелают
осмотреть, так пусть покажет... Второе. - Он передал Владову разовый талон
на телефонный разговор. - Выясните, когда этот абонент вызывал Желехов.
- Будет исполнено, Роман Панасович! - Владов не уходил, ожидая
дальнейших указаний.
- Все, дорогой мой Петр, все. Завтра у нас выходной. Меня, очевидно,
не будет. Еду в Карпаты. На перевале весна только начинается, все цветет.
А впрочем, может, и ты со мной? - Владов колебался, и это не укрылось от
внимания Козюренко. - Ну, если у тебя другие планы, смотри... А то бери с
собой жену, рад буду познакомиться...
- Для нее это было бы праздником, - обрадовался старший лейтенант. -
Мы давно мечтали поехать в горы.

АНОНИМКА
На перевале еще цвели яблони, а в долине за Карпатами уже созрели
черешни. Козюренко купил полное лукошко. Они ели черешни, купались в
ледяной быстрой Латорице под Свалявой и вернулись на перевал поздно
вечером голодные и веселые. Жена Петра была с характером. Владов
безропотно слушался ее, хотя иногда снисходительно улыбался, подчеркивая,
что просто потакает супруге. Но Козюренко заметил, что это даже нравится
ему.
Они заняли столик в ресторане "Перевал", и Роман Панасович заказал
чуть не все меню. Любил быть хлебосольным, ему нравились щедрые столы,
чтоб ломились от блюд, хотя сам ел мало.
Козюренко смотрел, как девушка в красочном гуцульском костюме
расставляла на их столе тарелки, и почему-то вспомнил свое голодное
детство.
Перед глазами предстал сбитый из грубых досок, потемневший от времени
стол, а на нем - кусок клейкого ржаного хлеба с разными примесями. Какой
же душистый и вкусный это был хлеб! За столом - маленький Ромко, его брат
и сестра. Дети следят голодными глазенками, как дед разрезает хлеб на три
равные части. Они знают, что он никого не обидит. Но они никогда не
задумывались над тем, что он ест сам. Из-за своего детского эгоизма,
точнее, неумения заглядывать в сущность вещей, они считают, что дед не
голоден, по крайней мере ему не хочется есть так, как им. Дед ставит
посреди стола блюдечко с подсоленным подсолнечным маслом на донышке -
такое выпадает нечасто (густое, желтое, как мед, масло было тогда чуть не
царским блюдом), - они макают в него хлеб и, подержав над блюдечком, чтобы
ни капельки не пропало, осторожно несут в рот.
Козюренко отодвинул от себя тарелку с заливной осетриной - так
захотелось ароматного масла, но подумал, что Владов с женой вряд ли поймут
его, и поднял бокал за их здоровье.
Они решили заночевать в горной гостинице, чтобы встать на рассвете и
в девять быть во Львове.

...В управлении Владов ознакомился с бумагами, присланными во время
их отсутствия, и положил перед Козюренко распечатанное письмо.
- Пришло с утренней почтой, - доложил он. Верно, хотел что-то
добавить, но сдержался. Сел и внимательно смотрел, как Роман Панасович
вынимает из конверта лист, покрытый небрежно наклеенными разного размера
буквами, вырезанными из газеты.
Козюренко разгладил лист, быстро пробежал глазами анонимку. Посмотрел
на Владова и прочитал еще раз - внимательнее.
Неизвестный доброжелатель сообщал:
"Пусть знает милиция, что Якубовский после убийства Пруся что-то
закапывал на своем огороде, в малине. Я увидал, но не хотел сообщать боясь
мести брат Якубовского сидел в тюрьме и сам он такой".
Козюренко взглянул на почтовый штемпель: письмо бросили вчера во
Львове.
- Передайте экспертам, - вручил письмо Владову. - Пусть выяснят, из
какой газеты вырезаны буквы и от какого числа газета. Отпечатки пальцев...
На территории какого района города брошено... - Владов встал, но Козюренко
остановил его: - Есть ли новости с Тополиной и что выяснено с телефонным
талоном?
- Извините, спешил с письмом и еще не успел узнать.
Роман Панасович недовольно постучал пальцами по столу, и старшего
лейтенанта как ветром сдуло из кабинета. Через несколько минут просунул
голову в дверь.
- На Тополиной все спокойно, никто не приходил... - с грустью доложил
он, словно был виноват в этом. - А талон не использован. Что прикажете?
- Оперативную машину в Желехов.
Владов кивнул, будто знал, что начальство даст именно такое
распоряжение, и исчез за дверью.

...Якубовский рыхлил клубнику, когда возле его усадьбы остановилась
машина. Оперся на мотыгу и смотрел, как идут к нему. Пальцы задрожали -
выронил рукоятку, отступил на шаг и оглянулся, будто хотел убежать...
Козюренко подошел к нему, указал на беседку, где стояли стол и
скамейка.
- Садитесь, Якубовский, - сказал властно, - так как дело к вам имеем
неприятное, и придется подождать, пока придут понятые...
- Уже не привыкать к неприятностям, - ответил тот мрачно. - Люди и
так начали чураться меня...
Козюренко разложил на столе бумаги, вынул авторучку. Сухо начал:
- Выходили вы в сад ночью с восемнадцатого на девятнадцатое мая?
После одиннадцати часов? И ничего не закапывали в малине?
Якубовского вдруг начало трясти.
- Н-ничего... Я уже говорил... Н-ни-чего... Я не закапывал и н-ничего
не делал...
- А где сейчас находится ваш брат?
- Какое это имеет значение? - почти закричал Якубовский. - Он сам по
себе, я - сам по себе! Я не видел его уже год!..
- Как зовут вашего брата и где он живет?
Якубовский бессильно оперся на спинку скамейки, щеки у него обвисли.
- Якубовский Константин Николаевич, - чуть шевельнул губами. - Живет
в Нововолынске, на улице Горького, тридцать четыре.
- За что и когда его привлекали к судебной ответственности?
- В шестьдесят пятом году за кражу. Отсидел свое и вернулся.
- И вы утверждаете, что не виделись с ним целый год?
- Да.
Козюренко спрятал протокол допроса в портфель. Поинтересовался:
- Понятые прибыли? Тогда приступим к работе.
При современном уровне техники найти железо, зарытое даже на метр и
глубже, очень просто - топор вытащили сразу. Топор с металлическим
топорищем был очень острый, с рыжими пятнами ржавчины и крови.
Якубовский тупо смотрел на топор и молчал. В конце концов в его
признании сейчас и не было особой необходимости - вещественное
доказательство свидетельствовало само за себя. Владов ждал, что сейчас они
поедут в Нововолынск - был уверен, что к преступлению причастен брат
Якубовского. Но Козюренко решил вернуться во Львов.
Роман Панасович остановил машину у Главпочтамта и, приказав выяснить,
где находился Константин Якубовский восемнадцатого и девятнадцатого мая,
вошел внутрь. А через два часа уже был в своем кабинете. Вечером связался
по телефону с Москвой и что-то уточнил. Оставил кабинет в полночь. Отвез
Владова домой и сам поехал спать.
На следующий день Козюренко снова связался с Москвой и долго
разговаривал с разными людьми. Снова поинтересовался у Владова, есть ли
новости с Тополиной и, узнав, что нет, удивленно пожал плечами.

ФИНАЛ
Около двенадцати Владову позвонила сотрудница управления, которую
поселили на Тополиной.
- Только что приходила снимать полдома какая-то женщина, - сообщила
та. - Уже пожилая, длинная и сухая. Осмотрела дом и приняла все наши
условия. Сказала, что завтра въедет. Ее сфотографировали, а ребята из
опергруппы пошли за ней.
- Спасибо, Верочка, продолжай роскошествовать в особняке Пруся. До
особого распоряжения.
- Надоело... - пожаловалась Верочка.
- Там же столько книг! Читай, - посоветовал Владов. - Повышай свой
уровень. Это полезно даже таким красоткам, как ты!
Верочка что-то буркнула в трубку, но Владов уже нажал на рычаг
аппарата. Бросился к двери и еще с порога начал докладывать Козюренко.
- Так, говоришь, длинная и сухая женщина? - переспросил тот. - И
ребята пошли за ней? - Приказал: - Две оперативные машины.
Владов не понимал, зачем две, но приказ есть приказ, и его надо
исполнять...
Машины с оперативными работниками уже стояли во дворе, а Козюренко
все не выходил из кабинета. Прошло с полчаса, Владов сидел как на иголках,
однако за дверью царила тишина. Зазвонил городской телефон, и какой-то
мужчина попросил соединить его с Козюренко. Обменялся с Романом
Панасовичем несколькими словами, и тот сразу вышел в приемную.
- Едем, Петр! - сказал весело и, как показалось Владову, даже
задорно.
Обе машины одновременно остановились на Парковой улице: у дома
каноника Юлиана Боринского и у дома его сестры. Козюренко в сопровождении
Владова, двух оперативников и понятых поднялся на четвертый этаж.
Открыл сам отец Юлиан. В легких летних брюках и полосатой пижамной
куртке он был похож скорее на канцелярского работника, чем на почтенного
каноника. Удивленно отступил, узнав Козюренко.
- Снова что-нибудь с автомобилем? - спросил. - Но я болен и никуда не
выхожу...
Козюренко показал ему постановление на обыск. Кожа на лбу у каноника
покрылась морщинами, но он ни о чем не спросил и первым прошел в комнату.
Молча сел в глубокое кресло и только после этого сказал, глядя Козюренко
прямо в глаза:
- Прошу вас исполнять свои обязанности, хотя не знаю, чем вызваны
такие... - запнулся он, - крайние меры. Я ничего не скрываю от власти, у
меня все на виду. Ну что ж, ищите... Но что?..
- "Портрет" Эль Греко! - Роману Панасовичу показалось на мгновенье,
что зрачки у каноника расширились и глаза потемнели. Но отец Юлиан не
отвел взгляда.
- Что вы сказали? - переспросил он.
- Мы ищем картину Эль Греко. Вы взяли ее у Василя Корнеевича Пруся,
которого убили восемнадцатого мая, - с ударением сказал Козюренко и сел
напротив отца Юлиана. - Где она?
Каноник прикрыл глаза. Сложил пухлые руки на груди, пошевелил
пальцами. Спокойно ответил:
- Вы уже были у меня, уважаемый гражданин начальник. И убедились, что
я восемнадцатого мая лежал больной и не выходил из дому.
- Да, алиби как будто у вас есть, - подтвердил Козюренко. - Но
все-таки убили вы и картиной завладели тоже вы. Где прячете?
- Бессмыслица какая-то... - Каноник прижал руки к сердцу. - Эль
Греко... Это художник с мировым именем. Я немного разбираюсь в искусстве и
знаю, что такое полотно Эль Греко. Его картины - огромная ценность. Не
понимаю, откуда Эль Греко может взяться у Пруся... Это какая-то ошибка...
Козюренко дал знак оперативникам, и те начали обыск. Отец Юлиан молча
смотрел, как они заглядывают в шкафы, выдвигают ящики письменного стола;
смотрел с иронией и даже укоризненно: и зачем, мол, люди создают себе
лишние хлопоты?.. Взял молитвенник и сделал вид, что полностью углубился в
чтение. Но от внимательных глаз следователя не укрылось, что каноник
уставился в одну страничку, - верно, не видя даже букв.
У Боринского была небольшая двухкомнатная квартира, и обыскали ее
быстро; через два часа Козюренко окончательно убедился, что картины Эль
Греко здесь нет. Не нашли ее и в квартире сестры отца Юлиана.
На мгновение у Романа Панасовича мелькнула мысль: а что, если он
ошибся? Нет, ошибки не могло быть.
Роман Панасович придвинул стул к креслу каноника. Полюбопытствовал:
- Где ваша домработница?
Заметил, как по лицу каноника промелькнула тень. Отец Юлиан отложил
молитвенник.
- Что-то там у нее с сыном, - объяснил он. - Отпросилась и уехала.
Сын у нее работает где-то под Ивано-Франковском. Кажется, в Долине.
- А где она сама живет?
Каноник опустил глаза.
- В Петривцах, - ответил он. - Но я же говорю, она поехала к сыну на
Ивано-Франковщину.
- Неправда, - решительно возразил Козюренко. - Неправда, Боринский.
Она уехала совсем не туда и живет не в Петривцах, а в Подгайцах. Вы же
сами говорили.
Руки каноника скользнули по мягкой коже подлокотников, и он еще
глубже осел в кресле.
- Да, кажется, я ошибся - Петривцы, Подгайцы... Похожие названия... -
Сделал над собой усилие и улыбнулся, но улыбка только искривила его лицо.
- А зачем она вам, моя Настя?
- Одевайтесь, гражданин Боринский, и сейчас поедем, - решительно
произнес Козюренко. - Почему-то мне захотелось тотчас же повидаться с
вашей домработницей.
Отец Юлиан надел обычную рубашку и серый, совсем мирской, с разрезом
пиджак.
Его посадили на заднее сиденье между Владовым и оперативным
работником. Козюренко сел на переднее, и "Волга" вскоре вырвалась на
загородную магистраль. Все молчали. Так, молча, и доехали до Подгайцев.
Отец Юлиан сделал вид, что не знает, где Настин дом, но через минуту это
объяснили в сельсовете, - дом стоял у шоссе, и "Волге" даже не пришлось
съезжать с асфальта.
Настя возилась во дворе у летней кухни - бросилась навстречу отцу
Юлиану, но Козюренко остановил ее и попросил разрешения войти в дом вместе
с председателем и секретарем сельсовета. Настя зачем-то вытерла руки
фартуком и открыла перед ними дверь. Роман Панасович переступил порог и
остановился, пораженный: на чисто побеленной стене висел "Портрет" Эль
Греко. Козюренко сразу узнал картину: задумчивый и чуть грустный взгляд
человека, постигнувшего окружающий мир и несколько разочаровавшегося, но
не разуверившегося.
Портрет был прикреплен к стене обыкновенными канцелярскими кнопками,
словно чертежный лист к доске. А возле него такими же кнопками Настя
пришпилила дешевенькие картинки духовного содержания, увенчав все это
цветной базарной мазней, на которой были изображены сусальные влюбленные и
голубь, сладко смотревший на них одним глазом.
Эль Греко и базарный ширпотреб...
- Откуда у вас эта картина? - спросим Козюренко у Насти.
Женщина вопросительно посмотрела на отца Юлиана. Тот сидел в углу на
табуретке, уставившись в пол, равнодушный и безвольный.
- Его милость сказали, - произнесла нерешительно, - что этот святой
образ принесет счастье моему дому... - Перекрестилась и снова посмотрела
на каноника.
- Когда он дал вам эту картину?
- В тот самый вечер, когда вы приходили.
- И велел, чтобы не возвращались из Подгайцев, пока он не позовет? -
уточнил Козюренко.
- Да, так... - произнесла женщина, будто провинилась в чем-то. - Я
говорила, как они там будут без присмотра, но они накричали на меня...
- Вы подтверждаете это? - обратился Козюренко к канонику.
Тот наконец поднял глаза.
- Да, подтверждаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9