Я не понял, что он имеет в виду, и тогда Чакк в своем неизменном
пенсне взял на себя труд разрешить мое недоумение.
- Всех этих уволенных рабочих умерщвляют, и их мясо идет в пищу. Вот,
поглядите газету. Видите? В этом месяце было уволено шестьдесят четыре
тысячи восемьсот шестьдесят девять рабочих, и точно в соответствии с этим
понизились цены на мясо.
- И они покорно позволяют себя убивать?
- А что им остается делать? На то и существует закон об убое рабочих.
Последние слова принадлежали Бэппу, с кислой физиономией сидевшему
позади горшка с персиком. Я был совершенно обескуражен. Однако же ни
господин Гэр, ни Бэпп, ни Чакк не видели в этом ничего
противоестественного. После паузы Чакк с усмешкой, показавшейся мне
издевательской, заговорил опять:
- Таким образом государство сокращает число случаев смерти от голода
и число самоубийств. И право, это не причиняет им никаких мучений - им
только дают понюхать немного ядовитого газа.
- Но все же есть их мясо...
- Ах, оставьте, пожалуйста. Если бы сейчас вас услышал наш философ
Магг, он лопнул бы от смеха. А не в вашей ли это стране, простите, плебеи
продают своих дочерей в проститутки? Странная сентиментальность -
возмущаться тем, что мясо рабочих идет в пищу!
Гэр, слушавший наш разговор, спокойно сказал, пододвигая ко мне блюдо
с бутербродами, стоявшие на столике рядом:
- Так как же? Может быть, попробуете? Ведь это тоже мясо рабочих...
Я совсем растерялся. Мне стало худо. Провожаемый хохотом Бэппа и
Чакка, я выскочил из гостиной Гэра. Ночь была бурная, в небе не сверкала
ни одна звезда. Я возвращался домой а полной темноте и блевал без
передышки. И моя рвота белела пятнами даже в темноте.

9
И все же директор стекольной фирмы Гэр был, вне всякого сомнения,
весьма симпатичным каппой. Мы с Гэром часто посещали клуб, членом которого
он состоял, и приятно проводили там время. Дело в том, что клуб этот был
гораздо уютнее клуба сверхчеловеков, в котором состоял Токк. И кроме того,
наши беседы с Гэром - пусть они были не так глубоки, как беседы с
философом Маггом, - открывали передо мною совершенной новый, беспредельно
широкий мир. Гэр с охотой и удовольствием разглагольствовал на самые
различные темы, помешивая кофе ложечкой из чистого золота.
Как-то туманным вечером я сидел среди ваз с зимними розами и слушал
Гэра. Помнится, это разговор происходил в комнате, обставленной в новейшем
стиле - тонкие золотые линии прорезали белизну стен, потолка и мебели. Гэр
с усмешкой еще более самодовольной, чем обычно, рассказывал о кабинете
министров партии "Куоракс", вставшей недавно у кормила государства. Слово
"куоракс" является междометием, не имеющим никакого особенного смысла, и
иначе чем "ого" его не переведешь. Впрочем, как бы то ни было, партия
действует под лозунгом "В интересах всех капп".
- Партией "Куоракс" заправляет известный политический деятель Роппэ.
Бисмарк когда-то сказал: "Честность - лучшая дипломатия". А Роппэ возвел
честность и в принцип внутренней политики...
- Да ведь речи Роппэ...
- Не прерывайте, выслушайте меня. Да, все его речи - сплошная ложь.
Но поскольку всем известно, что все его речи - ложь, то в конечном счете
это все равно, как если бы он говорил сущую правду. И только такие
предубежденные существа, как вы, люди, могут называть его лжецом. Мы,
каппы, вовсе не так... Впрочем, это не суть важно. Мы говорили о Роппэ.
Итак, Роппэ заправляет партией "Куоракс". Но и у Роппэ есть хозяин. Это
Куикуи, владелец газеты "Пу-Фу" ["пу-фу" тоже междометие, которое можно
примерно перевести как "ох"]. Однако Куикуи тоже имеет своего хозяина. И
этот хозяин - некий господин Гэр, сидящий сейчас перед вами.
- Однако... Простите, возможно, я не совсем понял... Но ведь газета
"Пу-Фу", насколько мне известно, защищает интересы рабочих. И если, как вы
утверждаете, владелец газеты подчиняется вам...
- Что касается сотрудников газеты "Пу-Фу", то они действительно
являются защитниками интересов рабочих. Но распоряжается ими ни кто иной,
как Куикуи. А Куикуи шагу ступить не может без поддержки вашего покорного
слуги Гэра.
Гэр, по-прежнему ухмыляясь, играл своей золотой ложечкой. Я глядел на
него и испытывал не сколько ненависть к нему, сколько сочувствие к
несчастным сотрудникам "Пу-Фу". Видимо, Гэр разгадал мои мысли и,
выпячивая огромное брюхо, сказал:
- Да нет же, далеко не все сотрудники "Пу-Фу" защищают интересы
рабочих. Ведь каждый каппа прежде всего защищает свои собственные
интересы, так уж мы устроены... И кроме того, положение осложняется еще
одним обстоятельством. Дело в том, что и я, Гэр, не свободен в своих
действиях. Как по-вашему, кто руководит мною? Моя супруга. Прекрасная
госпожа Гэр.
Гэр загоготал.
- Выполнять повеления госпожи Гэр - большое счастье, - любезно сказал
я.
- Во всяком случае, я доволен. Но говорить обо всем этом так
откровенно я могу, конечно, только с вами - поскольку вы не каппа.
- Итак, в конечно счете кабинетом "Куоракса" управляет госпожа Гэр?
- Гм... Право, я не знаю, можно ли так сказать... Впрочем, война,
которую мы вели семь лет назад, началась действительно из-за самки.
- Война? Значит, у вас тоже были войны?
- Конечно, были. И сколько их еще будет! Знаете, пока существуют
соседние государства...
Так я впервые узнал, что страна водяных не является единственным в
своем роде государством в этом мире. Гэр рассказал мне, что испокон веков
потенциальными противниками капп были выдры. Вооружение и оснащение выдр
ни в чем не уступает вооружению и оснащению, которым располагают каппы.
Этот разговор о войнах между каппами и выдрами очень заинтересовал меня.
Действительно, тот факт, что каппы имеют в лице выдр сильного противника,
не был известен ни автору "Суйко-коряку", ни тем более автору Кунио
Янагида, автору "Сборника народных легенд Ямасима".
- Само собой разумеется, - продолжал Гэр, - что до начала войны обе
стороны непрерывно шпионили друг за другом. Ведь мы испытывали панический
страх перед выдрами, а выдры точно так же боялись нас. И вот в такое время
некий выдра, проживавший в нашей стране, нанес визит супружеской чете.
Между тем самка в этой чете как раз замышляла убийство мужа. Он был
изрядным распутником, и, кроме того, жизнь его была застрахована, что
тоже, вероятно, не в малой степени искушало самку.
- Вы были знакомы с ними?
- Да... Впрочем, нет. Я знал только самца, мужа. Моя супруга считает
его извергом, но, на мой взгляд, он не столько изверг, сколько несчастный
сумасшедший с извращенными половым воображением, ему вечно мерещились
преследования со стороны самок... Так вот, жена подсыпала ему в какао
цианистого калия. Не знаю, как уж это получилось, но только чашка с ядом
оказалась перед гостем-выдрой. Выдра выпил и, конечно, издох. И тогда...
- Началась война?
- Да. К несчастью, этот выдра имел ордена.
- И кто же победил?
- Разумеется, мы. Ради этой победы мужественно сложили головы триста
шестьдесят девять тысяч пятьсот капп! Но эти потери ничтожны по сравнению
с потерями противника. Кроме выдры, у нас не увидишь никакого другого
меха. Я же во время войны помимо производства стекла, занимался поставками
на фронт каменноугольного шлака.
- А зачем на фронте каменноугольный шлак?
- Это же продовольствие. Мы, каппы, если у нас подведет животы, можем
питаться чем угодно.
- Ну, знаете... Не обижайтесь, пожалуйста, но для капп, находившихся
на полях сражения... У нас в Японии такую вашу деятельность заклеймили бы
позором.
- И у нас тоже заклеймили бы, можете не сомневаться. Только раз я сам
говорю об этом, никто больше позорить меня не станет. Знаете, как говорит
философ Магг? "О содеянном тобою зле скажи сам, и зло исчезнет само
собой..." Заметьте, кстати, что двигало мною не одно лишь стремление к
наживе, но и благородное чувство патриотизма!
В эту минуту к нам приблизился клубный лакей. Он поклонился Гэру и
произнес, словно декламируя на сцене:
- В доме рядом с вашим - пожар.
- По... Пожар!
Гэр испуганно вскочил на ноги. Я, разумеется, тоже встал. Лакей
бесстрастно добавил:
- Но пожар уже потушен.
Физиономия Гэра, провожавшего взглядом лакея, выражало нечто вроде
смеха сквозь слезы. И именно тогда я обнаружил, что давно ненавижу этого
директора стекольной фирмы. Но предо мною был уже не крупнейший
капиталист, а самый обыкновенный каппа. Я извлек из вазы букет зимних роз
и, протянув его Гэру, сказал:
- Пожар потушен, но ваша супруга, вероятно, переволновалась. Возьмите
эти цветы и отправляйтесь домой.
- Спасибо...
Гэр пожал мне руку. Затем он вдруг самодовольно ухмыльнулся и
произнес шепотом:
- Ведь этот соседний дом принадлежит мне. И теперь я получу страховую
премию.
Эта ухмылка... Я и сейчас помню эту ухмылку Гэра, которого я тогда не
мог ни презирать, ни ненавидеть.

10
- Что с тобой сегодня? - спросил я студента Раппа. - Что тебя так
угнетает?
Это было на другой день после пожара. Мы сидели у меня в гостиной. Я
курил сигарету, а Рапп с растерянным видом, закинув ногу на ногу и опустив
голову так, что не видно было его сгнившего клюва, глядел на пол.
- Так что же с тобой, Рапп?
Рапп наконец поднял голову.
- Да нет, пустяки, ничего особенного, - печально отозвался он
гнусавым голосом. - Стою я это сегодня у окна и так, между прочим, говорю
тихонько: "Ого, вот уж и росянки-мухоловки расцвели..." И что вы думаете,
сестра моя вдруг разъярилась и на меня набросилась: "Это что же, мол, ты
меня мухоловкой считаешь?" И пошла меня пилить. Тут же к ней
присоединилась и мать, которая ее всегда поддерживает.
- Позволь, но какое отношение цветущие мухоловки имеют к твоей
сестре?
- Она, наверное, решила, будто я намекаю на то, что она все время
гоняется за самцами. Ну, в ссору вмешалась тетка - она вечно не в ладах с
матерью. Скандал разгорелся ужасный. Услыхал нас вечно пьяный отец и
принялся лупить всех без разбора. В довершении всего мой младший братишка,
воспользовавшись суматохой, стащил у матери кошелек с деньгами и удрал...
не то в кино, не то еще куда-то. А я... Я уже...
Рапп закрыл лицо руками и беззвучно заплакал. Само собой разумеется,
что мне стало жаль его. Само собой разумеется и то, что я тут же вспомнил,
как презирает систему семейных отношений поэт Токк. Я похлопал Раппа по
плечу и стал по мере своих сил и возможностей утешать его.
- Это случается в каждой семье, - сказал я. - Не стоит так
расстраиваться.
- Если бы... Если бы хоть клюв был цел...
- Ну, тут уж ничего не поделаешь. Послушай, а не пойти ли нам к
Токку, а?
- Господин Токк меня презирает. Я ведь не способен, как он, навсегда
порвать с семьей.
- Тогда пойдем к Крабаку.
После концерта, о котором я упоминал, мы с Крабаком подружились,
поэтом у я мог отважиться повести Раппа в дом этого великого музыканта.
Крабак жил гораздо роскошнее, чем, скажем, Токк, хотя, конечно, не так
роскошно, как капиталист Гэр. В его комнате, битком набитой всевозможными
безделушками - терракотовыми статуэтками и персидской керамикой, -
помещался турецкий диван, и сам Крабак обычно восседал на этом диване под
собственным портретом, играя со своими детишками. Но на этот раз он был
почему-то один. Он сидел с мрачным видом, скрестив на груди руки. Пол у
его ног был усыпан клочьями бумаги. Рапп вместе с поэтом Токком
неоднократно, должно быть, встречался с Крабаком, но сейчас увидев, что
Крабак не в духе, перетрусил и, отвесив ему робкий поклон, молча присел в
углу.
- Что с тобой, Крабак? - осведомился я, едва успев поздороваться.
- Ты еще спрашиваешь! - отозвался великий музыкант. - Как тебе
нравится этот кретин критик? Объявил, что моя лирика никуда не годится по
сравнению с лирикой Токка!
- Но ведь ты же музыкант...
- Погоди. Это еще можно вытерпеть. Но ведь этот негодяй, кроме того,
утверждает, что по сравнению с Рокком я ничто, меня нельзя даже назвать
музыкантом!
Рокк - это музыкант, которого постоянно сравнивают с Крабаком. К
сожалению, он не состоял членом клуба сверхчеловеков, и я не имел случая с
ним побеседовать. Но его характерную физиономию со вздернутым клювом я
хорошо знал по фотографиям в газетах.
- Рокк, конечно, тоже гений, - сказал я. - Но его произведениям не
хватает современной страстности, которая льется через край в твоей музыке.
- Ты действительно так думаешь?
- Да, именно так.
Крабак вдруг вскочил на ноги и, схватив одну из танаградских
статуэток, с размаху швырнул ее на пол. Перепуганный Рапп взвизгнул и
бросился было наутек, но Крабак жестом предложил нам успокоиться, а затем
холодно сказал:
- Ты думаешь так потому, что, как и всякая посредственность, не
обладаешь слухом. А я - я боюсь Рокка.
- Ты? Не скромничай, пожалуйста!
- Да кто же скромничает? С какой стати мне скромничать? Я корчу из
себя скромника перед вами не больше, чем перед критиками! Я - Крабак,
гений! В этом смысле Рокк мне не страшен.
- Чего же ты тогда боишься?
- Чего-то неизвестного... Может быть, звезды, под которой родился
Рокк.
- Что-то я тебя не понимаю.
- Попробую сказать иначе, чтобы было понятнее. Рокк не воспринимает
моего влияния. А я всегда незаметно для себя оказываюсь под влиянием
Рокка.
- Твоя восприимчивость...
- Ах, оставь, пожалуйста. При чем тут здесь восприимчивость? Рокк
работает спокойно и уверенно. Он всегда занимается вещами, с которыми
может справиться один. А я вот не таков. Я неизменно пребываю в состоянии
раздражения и растерянности. Возможно, с точки зрения Рокка, расстояние
между нами не составляет и шага. Я же считаю, что нас разделяют десятки
миль.
- Но ваша "Героическая симфония", маэстро!.. - робко проговорил Рапп.
- Замолчи! - Узкие глаза Раппа сузились еще больше, и он с
отвращением поглядел на студента. - Что ты понимаешь? Ты и тебе подобные!
Я знаю Рокка лучше, чем все эти собаки, которые лижут ему ноги!
- Ну хорошо, хорошо. Успокойся.
- Если бы я мог успокоиться... Я только и мечтаю об этом... Кто-то
неведомый поставил на моем пути этого Рокка, чтобы глумиться надо мною,
Крабаком. Философ Магг хорошо понимает все это. Да-да, понимает, хотя
только и делает, что листает растрепанные фолианты пол своим семицветным
фонарем...
- Как так?
- Прочитай его последнюю книгу - "Слово идиота".
Крабак подал, вернее, швырнул мне книгу. Затем он вновь скрестил на
груди руки и грубо сказал:
- До свидания.
И снова мы с окончательно приунывшим Раппом оказались на улице. Как
всегда, улица была полна народу, в тени буковых аллей тянулись ряды
всевозможных лавок и магазинов. Некоторое время мы шли молча. Неожиданно
нам повстречался длинноволосый поэт Токк. Завидев нас, он остановился,
вытащил из сумки на животе носовой платок и принялся вытирать пот со лба.
- Давно мы с вами не виделись, - сказал он. - А я вот иду к Крабаку.
У него я тоже давно не был...
Мне не хотелось, чтобы между этими двумя деятелями искусства возникла
ссора, и я намеками объяснил Токку, что Крабак сейчас немного не в себе.
- Вот как? - сказал Токк. - Ну что же, визит придется отложить. Да
ведь Крабак - неврастеник... Кстати, я тоже в последнее время мучаюсь от
бессонницы.
- Может быть, прогуляешься с нами?
- Нет, лучше не надо... Ай?
Токк вдруг судорожно вцепился в мою руку. Он весь, с ног до головы,
покрылся холодным потом.
- Что с тобой?
- Что с вами?
- Мне показалось, что из окна той машины высунулась зеленая
обезьяна...
Обеспокоенный, я посоветовал Токку на всякий случай показаться
доктору Чакку. Но как я ни настаивал, он и слушать не хотел об этом. Ни с
того ни с сего он стал подозрительно к нам приглядываться и в конце концов
заявил:
- Я никогда не был анархистом. Запомните это и никогда не
забывайте... А теперь прощайте. И простите, пожалуйста, не нужен мне ваш
доктор Чакк...
Мы стояли в растерянности и смотрели в спину удалявшемуся Токку.
Мы... Впрочем, нет, не мы, а я один. Студент Рапп вдруг очутился на
середине улицы. Он стоял нагнувшись и через широко расставленные ноги
разглядывал беспрерывный поток автомобилей и прохожих. Решив, что и этот
каппа свихнулся, я поспешил выпрямить его.
1 2 3 4 5 6