В конце концов, она была всего лишь шлюхой. – Голос у Трессы задрожал, она откашлялась и шмыгнула носом. – Очень многие так думают, уж мы-то с вами знаем. Они приходят ко мне, эти желтобилетницы… избитые, ограбленные, униженные, изувеченные. Одни бросают это ремесло, другие как-то справляются, некоторым удается подняться на более высокий уровень и зажить по-царски. Но большинство оказывается в сточной канаве. Это опасная профессия. Полицейские, спасательные службы, медики, проститутки. Опасные профессии с высоким уровнем смертности. Она хотела вернуть свою прежнюю жизнь, – добавила Тресса напоследок. – И это ее убило.
ГЛАВА 2
Ева заехала в морг. Может быть, сама жертва что-то раскроет ей. Может быть, это ее последний шанс что-то разузнать о Джейси Вутон – одинокой женщине, не имевшей ни друзей, ни врагов, ни приятелей, ни родственников, но выбравшей для себя профессию, связанную с физическими контактами. О женщине, считавшей свое тело основным источником дохода и использовавшей его для обеспечения себе жизненных благ.
Ева хотела узнать, что тело Джейси Вутон может рассказать ей об убийце. В коридоре она замедлила шаг и обернулась к Пибоди.
– Присядь где-нибудь, – приказала она, – свяжись с парнями из лаборатории. Проси, умоляй, угрожай, делай что хочешь, но заставь их как можно скорее отследить бумагу.
– Я справлюсь, лейтенант. Я могу туда войти. Меня больше не стошнит.
Ева заметила, что ее помощница опять побледнела. Мысленно Пибоди опять переживала увиденное в переулке: кровь, месиво, оставшееся от тела женщины. Она, конечно, выдержит, Ева это понимала, но какой ценой? Не стоило платить такую цену. Во всяком случае, не здесь и не сейчас.
– Я не сомневаюсь, что ты справишься. Я говорю, что мне надо знать, откуда взялась эта бумага. Раз убийца что-то оставил на месте преступления, мы должны это исследовать. Так что сядь где-нибудь и займись делом.
Не давая Пибоди возможности возразить, Ева прошла сквозь двойные двери в прозекторскую, где покоилось тело.
Она ожидала, что Морс, главный судмедэксперт, возьмет эту работу на себя, и он ее не разочаровал. Одетый в прозрачный защитный костюм поверх короткого синего халата и шаровар, он, как обычно, работал один. Его длинные волосы, стянутые на затылке, были спрятаны под шапочку во избежание контакта с телом. На шее у него висел серебряный медальон с плоским темно-красным камнем. Его руки были по локоть в крови, красивое, несколько экзотическое лицо превратилось в неподвижную маску.
Он часто включал музыку во время работы, но в этот день в помещении царила тишина, нарушаемая лишь гудением машин и жутковатым жужжанием лазерного скальпеля.
– Время от времени, – заговорил он, не отрываясь от работы, – мне приходится видеть нечто выходящее за рамки человеческих возможностей. А ведь мы с тобой, Даллас, знаем, что человек способен на неслыханную жестокость по отношению к другому человеку. И тем не менее порой я вижу, что некоторым удается сделать следующий шаг. Чудовищный шаг к полной бесчеловечности.
– Рана на горле убила ее.
– Хвала господу за малые милости. – Он поднял голову. На этот раз его глаза за выпуклыми стеклами защитных очков были непроницаемы, Ева не увидела в них азартного интереса, к которому привыкла. – Всего остального, что он с ней вытворял, она не чувствовала, не знала. Она была уже бесповоротно мертва, когда он свежевал ее как мясник.
– Он действовал как мясник?
– А как еще это назвать? – Морс бросил скальпель на поднос и указал окровавленной рукой на изувеченное тело. – Как еще ты это назовешь?
– Слов у меня нет. Думаю, их в природе не существует. Жестокость? Этого мало. Злоба? Тоже не то. Мне сейчас не до философии, Морс. Ей это не поможет. Я должна знать: у него есть опыт в таких делах? Или он просто кромсал ее кое-как?
Морс чувствовал, что задыхается. Чтобы хоть немного успокоиться, он сорвал с себя защитные очки и шапочку, подошел к раковине и начал смывать с рук изолирующий состав вместе с кровью.
– Он знал, что делает. Надрезы нанесены точно. Без колебаний, без суеты. Ни одного лишнего движения. – Морс подошел к холодильнику, вытащил две бутылочки воды, бросил одну из них Еве, а из другой жадно отпил большой глоток. – Наш убийца знает, как заполнять книжку-раскраску, не выходя за пределы контура.
– Прости, ты о чем?
– Знаешь, твое полное лишений детство не перестает меня удивлять. Мне надо присесть на минутку. – Он сел, устало потер глаза, провел ладонью по лбу. – Этот случай меня достал. Как и когда это случится, предсказать невозможно. Через мои руки столько всего проходит каждый день… И все же эта сорокалетняя женщина с педикюром, который она делала себе сама, и выпирающей косточкой большого пальца на левой ноге меня достала.
Ева не знала, что ему сказать, чтобы вывести его из этого угнетенного состояния. Она придвинула стул, села рядом с ним, отпила воды. Он не выключил запись, подумала она. Пусть сам решает, стирать их разговор или нет.
– Тебе нужен отпуск, Морс.
– Это ты мне говоришь? – Он горько рассмеялся. – Я должен был уехать завтра. Две недели на Арубе. Солнце, море, голые женщины – заметь, еще живые! – и коктейли, подающиеся в кокосовой скорлупе.
– Поезжай.
Морс покачал головой.
– Я отложил поездку. Это дело я должен довести до конца. – Он посмотрел на Еву. – Я это понял, как только ее увидел. Как только увидел, что он с ней сделал. Я не смог бы загорать на пляже завтра утром.
– А я могла бы тебе сказать, что тут у тебя работают надежные люди. Они позаботятся о ней… и обо всех, кто еще поступит за эти две недели. – Ева отпила воды, не отводя взгляда от останков Джейси Вутон, лежащих на холодной цинковой плите. – Я могла бы тебе сказать, что найду сукина сына, который сотворил это с ней. Я позабочусь, чтобы он заплатил сполна. Все это я могла бы тебе сказать, и все это было бы правдой. Но я тоже не смогла бы уехать. – Она прислонилась затылком к стене. – Я бы не поехала.
Морс привалился к стене и вытянул перед собой ноги. Обнаженное изуродованное тело Джейси Вутон лежало на столе в нескольких футах от них.
– Что с нами не так, а, Даллас?
– Хоть убей, не знаю.
Он закрыл глаза, чувствуя, что постепенно успокаивается.
– Мы любим мертвых. – Услыхав, как Ева фыркнула, Морс усмехнулся, не открывая глаз. – До чего же у тебя грязные мысли, Даллас! Я не имел в виду некрофилию. Кем бы они ни были при жизни, мы любим их, потому что они стали жертвами несправедливости. Побитые собаки.
– Похоже, мы все-таки ударились в философию.
– Да вроде бы. – Морс сделал то, чего не делал почти никогда: прикоснулся к ней. Просто похлопал по руке. И все-таки в этом прикосновении Еве почудилось что-то доверительное, почти интимное. Это был жест ободрения и ласки между товарищами, куда более нежный, чем все то, чем жертва обменивалась со своими клиентами. – Они поступают к нам, – продолжал он, – младенцы, дряхлые старики, люди всех возрастов. Кто бы и как бы ни любил их при жизни, после смерти именно мы становимся самыми близкими им людьми. И порой это ощущение близости проникает глубоко к нам внутрь и не отпускает подолгу.
– Похоже, у нее при жизни вообще не было близких. Я осматривала ее квартиру, и, судя по отсутствию сувениров… сентиментальных воспоминаний, если можно так выразиться… при жизни ей никто не был нужен. Так что… считай, кроме нас с тобой, у нее вообще никого нет.
– Ладно. – Морс отхлебнул еще глоток и встал. – Ладно. – Отставив в сторону бутылку, он опять обработал руки защитным составом и надел очки. – Я нажал на токсикологов, хотя не знаю, что из этого выйдет. Печень довольно изношена: действие алкоголя. Но никаких серьезных травм или заболеваний. Последний прием пищи – порция спагетти за шесть часов до смерти. Операция по увеличению груди и омоложению век. Пластика ягодиц и коррекция челюсти. Работа качественная.
– Недавняя?
– Нет. Подтяжка зада сделана пару лет назад, и я бы сказал, что это последняя операция.
– Стыкуется. Удача ей изменила. В последнее время у нее не было денег на хорошую подтяжку.
– Теперь переходим к самой последней операции. Рану на шее убийца нанес тонким ножом с гладким лезвием, скорее всего, скальпелем. Удар слева направо, слегка наклонный. Судя по углу наклона, ее подбородок был вздернут, голова откинута. Он подошел сзади, вероятно, дернул ее за волосы левой рукой, нанес удар правой. – Морс продемонстрировал обеими руками в воздухе, как это было. – С одного удара рассек яремную вену.
– Было много крови. – Ева продолжала изучать тело, но мысленным взором видела Джейси Вутон живой, стоящей на ногах лицом к грязной стене в переулке. Вот ее голова откидывается назад, растерянность, мгновенный шок, ослепительная вспышка боли… – Кровь хлынула тугой струей. Залила все вокруг.
– Да, крови было много. Он весь перепачкался, даже стоя у нее за спиной. Что касается остального, это один длинный разрез. – Морс очертил пальцем контур в воздухе. – Сделано быстро, точным движением. Разрез нельзя назвать чистым, тем более хирургическим, но это не первая его работа. Он уже и раньше резал плоть. Причем это была не тренировка на муляжах. Он и раньше, еще до этой несчастной женщины, имел дело с плотью и кровью.
– Не хирургический… Значит, он не врач?
– Я бы этого не исключил. Он наверняка спешил, освещение было скверное, он волновался, нервничал, к тому же он был сексуально возбужден. – На красивом лице Морса отразилось отвращение. – Что бы ни двигало этим… извини, слов не подберу. Что бы им ни двигало, это явно не сказалось на его умении, хотя могло бы сказаться. Он удалил женские половые органы, скажем так, с завидной оперативностью. Невозможно установить, имел ли место сексуальный контакт перед удалением. Но, исходя из времени смерти и нанесения повреждений, можно утверждать, что обошлось без игр, потому что между первым и вторым прошло всего несколько минут.
– Ты занес бы его в разряд медиков? Медбрат, санитар, ветеринар? – Ева сделала паузу и склонила голову набок. – Патологоанатом?
Морс усмехнулся:
– Это, безусловно, не исключено. Для этого требовался солидный навык, особенно при данных обстоятельствах. Но, с другой стороны, ему не надо было беспокоиться о шансах пациента на выживание. Ему требовалось определенное знание анатомии, знакомство с инструментами, которыми он пользовался. Я бы сказал, он наверняка учился, несомненно, практиковался, но не исключено, что лицензии врача у него нет. А может быть, и есть. Просто на этот раз перед ним не стояла задача сохранить пациенту жизнь. Говорят, он оставил записку?
– Оставил. Она адресована мне, так что, считай, он позаботился о моем участии в деле с начальной стадии.
– Значит, для него это что-то личное.
– Можешь смело говорить «интимное».
– Я передам тебе рапорт и результаты анализов, как только смогу. Мне надо еще кое-что проверить. Посмотрим, может, я сумею еще кое-что разузнать о ножах.
– Отлично. Не принимай все так близко к сердцу, Морс.
– Я принимаю все, как есть, – сказал он. Увидев, что она направляется к двери, он окликнул ее: – Даллас! Спасибо!
Ева обернулась:
– Без проблем!
Проходя по коридору, она сделала знак Пибоди следовать за ней.
– Скажи мне то, чего я жду.
– Лаборатория под нажимом вашей преданной подчиненной сумела определить, что это почтовая бумага особого сорта. Очень дорогая, представляете, даже не из вторичного сырья, что не только шокирует мою природолюбивую душу, но и означает, что она производится и продается вне территории Соединенных Штатов. У нас на этот счет жесткие законы.
– Я думала, природолюбы не признают законов, установленных людьми, и вмешательства правительств в дела общества.
– Признаем, когда это нам на руку. – Пибоди села в машину. – Бумага английская. То есть она производится в Великобритании. Продается только в Европе, всего в нескольких точках.
– Значит, в Нью-Йорке ее не достать?
– Нет, лейтенант. Ее трудно купить даже через Интернет или по почте наложенным платежом, потому что у нас первичный бумажный продукт входит в список запрещенных товаров.
– Угу. – Мысли Евы уже унеслись вперед, к следующим стадиям расследования, но она вспомнила, что Пибоди в скором времени предстоит сдавать экзамен на звание детектива, и решила устроить ей небольшой прогон.
– Так каким же образом эта бумага попала из Европы в занюханный переулок в китайском квартале?
– Ну, люди контрабандой провозят в Штаты кучу всякого запрещенного барахла. Или пользуются черным рынком. Или иностранцы, например. Им разрешают ввозить личные вещи… скажем так, не вполне кошерные. Может, это даже дипломат. Но за все надо платить, а цена высока. Вот этот сорт бумаги идет за двадцать евро за лист. Конверт – за двенадцать. – Это парни из лаборатории тебе сказали?
– Нет, лейтенант. Раз уж я все равно там сидела, я сама проверила.
– Молодец. Где ею торгуют, выяснила?
– Хотя бумага производится только в Англии, в Европе имеется шестнадцать розничных точек и две оптовые. Оптовые в Лондоне.
– Вот как?
– Я подумала, раз он подражает Джеку Потрошителю, лондонскую версию стоит проверить в первую очередь.
– Вот с нее и начни. Мы проверим все точки, но прежде всего Лондон. Может, тебе удастся добыть список покупателей.
– Слушаюсь. Лейтенант, насчет сегодняшнего утра. Знаю, я не выполнила работу…
– Пибоди, – перебила ее Ева. – Я разве говорила, что ты не выполнила работу?
– Нет, но…
– Было ли хоть раз с тех пор, как ты работаешь под моим началом, чтоб я постеснялась тебе сказать, что ты не тянешь или не соответствуешь моим требованиям, что я недовольна твоей работой или что ты облажалась?
– Нет, такого вроде бы не было, лейтенант. – Пибоди шумно выдохнула, надувая щеки. – Что-то не припоминаю.
– Ну, так выброси это из головы и достань мне списки клиентов.
В Центральном управлении ее задержали в общей комнате для детективов, из-за тесноты называемой «загоном»: на нее обрушился град вопросов и предположений по поводу убийства Вутон. Раз уж дело вызвало такой шум в полиции, значит, среди почтеннейшей публики оно вызовет настоящую бурю.
Ева скрылась от вопросов в своем кабинете, – нажала на кнопку кофеварки и начала просматривать поступившие на ее имя сообщения. Дойдя до двадцатой заявки на встречу с прессой, она бросила их считать. Полдюжины этих посланий было от Надин Ферст с Семьдесят пятого канала.
Держа в руке чашку, Ева села за стол и забарабанила пальцами по крышке. Раньше или позже ей придется встретиться с прессой. Лучше бы, конечно, позже. Где-нибудь в конце следующего тысячелетия. Но ей придется сделать заявление. Короткое и официальное, решила Ева. А пока надо избегать телефонных разговоров и отказываться от интервью с глазу на глаз.
Именно этого он и жаждал. Он хотел, чтобы она обратилась к прессе, рассказала о нем, получила время в эфире и место на газетных полосах, окружила его блеском славы. Многие из них этого хотят, размышляла Ева. Большинство из них. Но этот жаждал сенсации. Он хотел, чтобы заголовки кричали:
«СОВРЕМЕННЫЙ ПОТРОШИТЕЛЬ ТЕРРОРИЗИРУЕТ НЬЮ-ЙОРК!»
Да, это в его духе. Газетные «шапки» самым крупным шрифтом. Она включила компьютер. Джек Потрошитель. Праотец всех серийных убийц новейшей истории. Так и не пойманный, так и не опознанный.
Центральная фигура бесчисленных научных исследований, литературных произведений, кинофильмов, домыслов, предположений, гипотез, спекуляций на протяжении почти двух столетий. Предмет жадного любопытства, отвращения и страха.
Газетная шумиха, поднятая его похождениями, подогрела интерес к нему и вызвала панику.
Имитатор тоже надеется остаться неопознанным. Хочет внушить страх и привлечь к себе интерес. Помериться силами с полицией. Наверняка он изучал свой прототип. Наверняка изучал медицину, возможно, неофициально, чтобы совершить первое преступление. Шикарная почтовая бумага, признак принадлежности к высшему обществу.
Основные подозреваемые по делу Потрошителя были из высшего общества, думала Ева. Подозревали даже членов королевской семьи. Людей, не подвластных закону. Считающих себя выше закона.
Сторонники другой версии утверждали, что Потрошитель – американец, приехавший в Лондон. Ей эта версия всегда казалась ложной, но… нельзя ли предположить обратное? Что, если ее «клиент» – англичанин в Америке?
Или, может быть, – как это называется? – англофил? Любитель и поклонник всего британского. Может быть, он ездил в Англию, ходил по улицам Уайтчепела? Восстанавливал картину в своем воображении? Воображал себя на месте Потрошителя?
Она начала печатать рапорт, но остановилась на полпути, позвонила в приемную доктора Миры и настояла на встрече.
Доктор Шарлотта Мира была в одном из своих элегантных костюмов – на этот раз в льдисто-голубом, украшенном тремя длинными, тонкими золотыми цепочками.
1 2 3 4 5 6 7