А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Тот же уговор жених заключил еще с тремя вождями, имеющими дочерей. В назначенное время, украшенный перьями, он явился на холм, где уже собралась вся деревня, а вожди сидели, образовав небольшой круг. Подойдя к первому вождю, который привел свою красивую дочь разукрашенной, он сказал:
— Ты обещал отдать мне свою дочь в жены за пару лошадей. Вот они.
— Да, — ответил вождь, кладя руку дочери в его руку.
Тогда Гонс-Кой-де обошел каждого из остальных трех вождей, и каждый должен был согласиться, что за выкуп он обещал отдать молодому воину свою дочь, и вкладывал руку дочери в его руку.
Гонс-Кой-де, держа в каждой руке по две жены, спросил:
— Я женился сразу на четырех женах. Разве я не лекарь?
Вся толпа приветствовала его криками и с почетом проводила до вигвама.
Каждый индеец имеет амулет или лекарственный мешочек. Когда юноша достигает пятнадцати лет, он уходит на несколько дней в лес или пустыню. Несколько дней он постится и молится Великому Духу, чтоб во сне он указал ему его духа-покровителя, и первое животное, которое он увидит во сне, птицу или змею, он избирает своим хранителем. Он отправляется за этим хранителем на охоту и до тех пор не вернется, пока не убьет его. Шкуру он приносит лекарю или колдуну, и тот, исполняя обряд, делает мешочек и разрисовывает его таинственными знаками. Затем этот мешочек, который теперь считается талисманом, предохраняющим от бед и несчастий и дающим победу над врагами, торжественно прикрепляется к верхней части копья. Юноша может идти на войну. Потеря талисмана — бесчестье для воина.
VI
По красоте и пропорциональности телосложения индейцы, как мне кажется, превосходят многие культурные народы. Этому, конечно, способствует их постоянное пребывание на воздухе и отсутствие тяжелой одежды. К тому же их дети до годовалого возраста лежат в колыбели, и тело ребенка, не принимая никакого положения, кроме лежачего, не уродуется.
Цвет кожи индейцев напоминает корицу. Краснокожими их называют, вероятно, потому, что они разрисовывают себе лицо и тело желтой и красной краской, смешав их предварительно с медвежьим жиром. Глаза у них карие, черные волосы мягки и шелковисты. Индейцы живут в степях, изобилующих дичью, и охота — их главное занятие.
Из громадных табунов диких лошадей в степях они выбирают и ловят себе прекрасных скакунов, быстро их приручают; почти все время индейцы проводят верхом.
Самым ценным охотничьим трофеем у них является бизон, который дает все нужное для существования: шкура идет на одежду и кровлю вигвама, мясо — на питание, причем горб и язык считаются самым лакомым блюдом; жилы — на тетиву, из мозга топится масло, из копыт варят клей.
Американские леса и прерии, где столько бизонов, других животных и дичи, как нельзя лучше подходят для независимой вольной жизни индейца.
Давайте, читатель, мысленно спустимся с верховьев Миссури по реке на пароходе. Затем, причалив к берегу, поднимемся по откосу, покрытому красными, желтыми, голубыми лилиями, и полюбуемся с вершины на это необозримое зеленое море.
Сев на лошадей, углубимся в степь. Вот из-под ног лошадей вылетел выводок тетеревов; там мелькнула антилопа, здесь — страшная змея, там сверкнул злыми глазами голодный степной волк. А вот бешено мчится табун диких лошадей. Вдали, на самом горизонте, виднеется черная полоса — уж не дым ли это? Нет, огромное стадо бизонов. Подъехав ближе, увидим, что тут была охота и много животных лежат убитыми. К ним подъезжают индейцы — это племя сиу на охоте. Они дружески приветствуют нас, мы соскакиваем с лошадей и подходим ближе. Трубка мира передается из рук в руки, и мы дружески беседуем. Вскоре появляются женщины и дети индейцев, чтобы снять шкуры и разделать туши бизонов.
Охотники приглашают в свою деревню. Там нас радушно встречает вождь и ведет в свой вигвам.
VII
А вот как ловят и приручают индейцы диких лошадей, которые очень чутки и норовисты. Подскакав к табуну диких лошадей, индеец ловко накидывает лассо на шею выбранного животного. Лассо — длинная ременная веревка с петлей на конце. Петля душит лошадь, та останавливается, и индеец опрокидывает ее на землю; затем, спрыгнув со своей лошади, он быстро связывает передние ноги добычи, накидывает недоуздок и понемногу отпускает лассо. Дикая лошадь хочет стремительно вскочить, но индеец висит на недоуздке, и лошадь успевает только подняться на передние ноги и как бы сидит. В это время индеец страшным криком пугает животное, потом закрывает ему глаза и начинает дуть ему в ноздри. Как только лошадь почувствовала дыхание индейца, она начинает успокаиваться, и через пятнадцать — двадцать минут он садится верхом, и лошадь уже не пытается бежать.
Но есть еще шиены, то есть укротители лошадей, которые ловят их иным способом. Отогнав от табуна в сторону какую-нибудь дикую лошадь, индеец соскакивает на землю и ровным быстрым шагом идет за ней. Лошадь уносится с быстротою вихря. Несколько времени спустя она опять видит своего преследователя, — и мчится с испугом прочь, но с каждым разом расстояние между ней и преследователем уменьшается, лошадь от испуга и бега ослабевает, и вскоре индеец подходит настолько близко, что закидывает свое лассо — охота закончена.
Индейцы хорошо знают эту странную особенность бега диких лошадей, да и оленей, лосей, других животных, а именно то, что они никогда не бегут прямо, а описывают кривую линию, и непременно влево. Оттого пеший индеец, идя прямо, сокращает себе расстояние, видя направление, куда бежит животное, и потому даже рассчитывает точку, где оно остановится.
Мне очень хотелось понять причины такого поведения животных, но никто из индейцев объяснить его не мог. Однажды в верховьях Миссури я направлялся с проводником в деревню племени сиу. Но мы забыли компас, а день был туманный, без солнца, и вот, идя по степи, мы заплутали, а на третий день снова вышли к тому месту, откуда отправились, и вышли именно по левой стороне. Когда мы рассказали об этом индейцам, то все они подтвердили, что так всегда бывает.
Относительно охоты на бизонов, мне хочется сказать несколько слов о том, как я участвовал в этой охоте в первый раз. Я жил тогда в американской меховой конторе, на берегу Миссури. Управляющий Мекензи, узнав, что на противоположном берегу появилось в степи огромное стадо бизонов, организовал охоту.
Собралось несколько человек конных стрелков, и многие служащие конторы также приняли участие в охоте. Мекензи и два его приятеля, майор Сендорф и Шардон, были самые опытные и потому руководили остальными. Мне дали огромную охотничью лошадь, которую звали Шуто. Нам велено было стрелять, едва бизоны почувствуют тревогу. Так и сделали. Только бизоны бросились бежать, все стали палить, стараясь убивать наиболее жирных самок, а я, как новичок, облюбовал огромного старого быка, и, пробившись к нему, выстрелил, но, видно, неудачно, так как бизон продолжал бежать; второй выстрел был вернее, я ранил бизона в лопатку. Он захромал и все-таки с налитыми кровью глазами, поднявшейся гривой порывался ко мне. Несчастное животное так было красиво в этот момент, что я не выдержал и, схватив свой альбом, который беру даже на охоту, стал его зарисовывать, и только после этого я пристрелил своего бизона. Опытные охотники смеялись, что я выбрал такое старое животное, но я был горд своей победой, и немного сконфузился лишь тогда, когда увидел, что у Шуто прострелено ухо, — очевидно, это я сделал своей первой пулей.
VIII
Простившись с Мекензи и его товарищами, я, Батист и Богатырь отплыли в лодке вниз по Миссури в Сан-Луи. Батист был француз, а Богатырь — американец, с берегов Миссисипи. Оба служили охотниками в американской конторе мехов и теперь возвращались домой. Мы были хорошо вооружены, у меня было двухствольное ружье для мелкой дичи, прекрасный карабин и пара пистолетов. В лодке лежали боевые припасы и рыболовные снасти, а также сухая провизия, кофе, чай, сахар, соль и необходимая утварь. Питание себе мы добывали охотой. С нами в лодке был еще один спутник. Мекензи мне подарил ручного орла, и я для него приделал высокую жердь на носу лодки; на ней он и сидел, зорко глядя вокруг. Иногда он взлетал и следовал за нами в нескольких футах. Каждый вечер перед закатом мы останавливались, разводили костер и варили себе ужин, но затем продолжали путь до ночи, и тогда только выходили из лодки и, не разводя огня, закутывались в шкуры бизонов и спали. Мы принимали эти предосторожности из боязни, что нас заметят индейцы и примут за охотников, которых они ненавидели и за которых пришлось бы отвечать нам.
Однажды мы увидели недалеко от берега стадо бизонов; Батист и Богатырь, причалив, бросились к ним со своими карабинами, а я спокойно уселся на берегу и стал зарисовывать чудный зеленый холм, поставив предварительно на огонь кофейник. Послышались выстрелы, и мной вдруг овладел пыл охотника; схватив ружье, я бросился к ущелью, где пробегали бизоны, и стал стрелять без разбора.
Наконец стадо скрылось, но много убитых животных осталось на месте, и мне стало очень неприятно и стыдно такой бесцельной бойни.
Когда я вернулся к лодке, мой кофейник не только выкипел, но и распаялся — и я принял это как необходимое возмездие. Зато мой орел наслаждался свежим мясом. Несколько дней спустя мы плыли между высокими утесами. Вдруг орел сорвался с жерди и высоко взлетел, описывая круги. Я был уверен, что он улетит насовсем, но орел бросился на скалу и быстро вернулся в лодку, держа в клюве страшную змею, которую и принялся есть над головой сидевшего всегда на носу Батиста. И нельзя сказать, чтобы тот остался равнодушен к такому опасному соседству...
На ночь мы всегда старались пристать к песчаной косе или берегу, чтобы меньше мучиться от москитов, которые держатся ближе к траве.
Однажды на рассвете громкий крик Батиста заставил нас вскочить на ноги.
— Господин Китлин, тут калеб (так охотники называют серого медведя)!
Я увидел огромного гризли, а чуть поодаль сидела и медведица с двумя детьми. Индейцы уверяют, что серый медведь никогда не нападет на лежачего, и видно, эта милая семейка лишь дожидалась нашего пробуждения, чтобы нас слопать.
Переглянувшись, мы бросились к лодке, в которой медведи, пока мы спали, похозяйничали вовсю: мясо и языки были съедены, мой ящик с красками изломан, одежда разорвана и разбросана. Наскоро мы покидали все в лодку и поплыли, послав на прощание пулю старому гризли. На его бешеный рев выбежала самка. Батист выстрелил и в нее. Медведи скрылись в высокой траве, и как я ни уговаривал моих спутников отправиться за ними вдогонку, они не согласились, считая безумием отыскивать раненых гризли в зарослях, и потому мы предоставили их воле судьбы и поплыли дальше.
IX
Вскоре после приключения с гризли мы доплыли до деревни племени мэнданов, верстах в четырехстах ниже впадения в Миссури Каменножелтой реки, где была расположена та меховая контора, откуда мы начали свое путешествие в лодке.
Племя было не воинственным, жило в деревне, защищенной с одной стороны берегом реки, с другой — крепким частоколом бревен. Отличительная черта этих индейцев — цвет глаз и волос. Вместо черных волос и карих глаз, которыми природа наделила все индейские племена, у мэнданов волосы серебристого цвета, причем с детства и до старости, а глаза голубые.
Племя это называет себя народом фазанов; оно очень приветливо. Воюет только в крепости, когда на него нападают сиу или вороны. Численность племени доходит до двух тысяч человек.
Я познакомился с двумя их вождями: один гражданский — Волк, другой военный — Маг-то-тог-наг (Четыре Медведя). Второй просто очаровал меня своей храбростью, изяществом и вежливостью. Я нарисовал тому и другому их портреты во весь рост, чем оба были очень довольны.
В благодарность за это Маг-то-тог-наг подарил мне одежду с изображением четырнадцати битв, в которых он участвовал. Он сам объяснил мне каждый рисунок, а стоящие кругом воины подтверждали сказанное им. Все подвиги его передать трудно, и я ограничусь только двумя. На смирных мэнданов напало соседнее воинственное племя рикорри и вероломно, ночью, зверски перебило женщин, детей и юношей. В числе погибших был брат Маг-то-тог-нага. Он нашел его тело пронзенным копьем самого вождя рикорри, которое он видел, когда курил с тем калюмет мира, и решил жестоко отомстить.
Вот как он сам рассказывал об этом случае:
— Я вырвал копье из тела брата, — начал он, показывая мне длинное со стальным наконечником копье, украшенное белыми и красными орлиными перьями, — осмотрел его и поклялся отомстить, но не желая проливать кровь моих воинов, я решил сам сделать это.
Украсив себя военной разрисовкой, взяв это самое копье, я тайно ушел из племени. Осторожно пробирался я к деревне рикорри и на шестой день достиг ее. Тогда спрятался в расселине скалы и дождался темной ночи. Ночью нашел знакомый мне вигвам вождя и смело вошел в него. Вождь уже спал. Разглядев его при тлеющем свете костра, я вонзил ему в сердце копье, и кровь убитого брата моего была смыта кровью убийцы. Затем тихо и неслышно я вышел из вигвама и вернулся к своим, взяв скальп врага. Но, друг, — прибавил он, обращаясь ко мне, — вождь Маг-то-тог-наг мстит своим врагам открыто, не скрываясь. Рикорри как волк рыскал вокруг нашей деревни и подло убил женщин и детей. А потому он не заслужил честной смерти в бою и убит мною, как собака.
Второй подвиг Маг-то-тог-нага, который я записал, — это поединок между ним и вождем воронов, с которыми у мэнданов была война. Когда воины того и другого племени близко сошлись, от воронов выехал один с белым значком.
Подъехав к Маг-то-тог-нагу, он сказал:
— Вождь воронов, храбрый Гора-то-аг, вызывает на поединок великого вождя мэнданов, Маг-то-тог-нага, чтобы не проливать крови воинов нашего и вашего племен.
— Вождь мэнданов рад сразиться с великим и храбрым вождем воронов, Гора-то-агом, достойным противником, — так ответил Маг-то-тог-наг.
Получив ответ вождя мэнданов, Гора-то-аг отделился от своих воинов и на белоснежном коне помчался навстречу Маг-то-тог-нагу. Оба вождя стреляли друг в друга из ружей на скаку, но оба не были даже ранены, когда у вождя мэнданов не хватило пороху и он бросил ружье на землю. Храбрый и достойный вождь воронов сделал то же самое, и сражение продолжалось стрелами из луков. Оба вождя уже были ранены в ноги, а лошадь под Маг-то-тог-нагом упала убитой. Он стоял на земле, и храбрый Гора-то-аг тоже спешился и даже убил свою лошадь. Вскоре у него кончились стрелы, и поединок продолжался уже на кинжалах. Вдруг у Маг-то-тог-нага кинжал выскользнул, и противник ранил его в руку, но убить — не успел, вождь мэнданов вырвал у противника кинжал и вонзил ему его прямо в сердце. Я видел скальп этого храброго и достойного воина.
Женщины племени мэнданов очень красивы, стройны и скромны. Индейцы дают им очень поэтичные имена: Плакучая Ива, Лунный Свет. Полуденное Солнце, Ароматный Цветок. Мужские имена тоже очень разнообразны, но зачастую воинственны, например: Ураган, Громоносный, Серый Медведь. Когда мужчина совершает очередной свой подвиг, его имя меняется в соответствии с тем, как он себя прославил.
Мэнданы — честный, добрый народ, но и у них есть жестокие обычаи и обряды, возникшие вследствие суеверия и невежества. Так, во время одного религиозного праздника юноши целых четыре дня подвергают себя всевозможным пыткам — например, продевают палки через мускулы груди, плечей и рук. Эта церемония имеет и какой-то религиозный смысл, но вместе с тем и применяется для определения, кто из будущих воинов будет храбрее и выносливее. Потому-то каждый юноша, достигнув совершеннолетия, нетерпеливо ожидает дней своего испытания.
В религии индейцев есть очень интересное предание о всемирном потопе: вследствие страшного разлива вод все живое на земле погибло, спасся только один человек со своим семейством в большой лодке. От него и произошли все люди. В память этого события у индейцев ежегодно происходят празднества.
...Нам нужно было отправляться дальше. Прощание с племенем было дружественным и сердечным. Оба вождя, Волк и Маг-то-тог-наг, обняли меня, дети и женщины помогли перенести наши пожитки в лодку и долго еще вослед желали нам счастливого пути.
Мы уже отплыли довольно далеко, как увидели, что по берегу бежит молодой воин, сын вождя, мы приостановились, и он бросил нам в лодку какой-то сверток; он был увязан тонкими ремнями, и я с трудом его распутал. В свертке оказалась пара великолепных мокасин.
Несколько дней назад я хотел было их купить, но молодой воин сказал, что бахрома из волос — драгоценный трофей и продать он их не может.
И вот свою добычу великодушный дикарь отдает мне даром!
Это тронуло меня до глубины души.
А где-то через год я узнал, что страшная оспа истребила почти все это племя, осталось лишь несколько десятков человек.
1 2 3 4