А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

- Я теперь уже достаточно взрослая, так что сама могу позаботиться о себе в подобных случаях.
Это звучало весьма значительно со стороны молоденькой девушки, едва достигшей семнадцатилетнего возраста, но мнившей себя такой же взрослой, как двадцатилетняя Сабрина. Эта наивная на вид девушка обладала, однако, очень независимым характером и не только не намерена была терпеть над собой опеку старшей сестры, но даже считала себя вправе контролировать ее, потому что была любимицей отца, хотя, казалось, к нему скорее подходила бы старшая дочь.
- Уж не вашими ли с отцом заботами следует объяснить причину того, что Реджинальд вот уже около двух недель не показывался у нас? - допытывалась Вега.
- Тут я ровно ни при чем, Вегочка, - ответила Сабрина.
- Так, значит, только отец? Да? Это-то ты уже наверное знаешь, и я прошу тебя сказать мне. По твоему лицу вижу, что ты знаешь, Саб.
- Да, наша горничная Гуензсиана как-то проговорилась мне, что между этим франтом и нашим отцом произошло объяснение, после которого красное перо перестало появляться в нашем доме. Отец прямо сказал ему, что находит излишними его посещения.
- Да? Ну и что же возразил на это обладатель красного пера? Наверное, длинноухая Гуензсиана слышала это и сообщила тебе, - продолжала Вега, отмахиваясь от роя комаров, приставшего к ней.
Сабрина взглянула на сестру и, убедившись, что та действительно серьезно не заинтересована, ответила:
- К сожалению, горничная не расслышала, что именно сказало в ответ отцу красное перо. Она только сообщила мне, что перо что-то глухо пробормотало сквозь зубы и тотчас же удалилось с видом полного разочарования.
- Странно, что Гуензсиана ничего не сказала мне, - заметила Вега. Девушке в самом деле казалось странным, что горничная, всегда выказывавшая именно ей, своей молодой госпоже, особенную симпатию, ничего не сообщила ей об этом.
- Нисколько не странно, - возразила Сабрина. - Гуензсиана боялась, как бы это не расстроило тебя.
- Ха-ха-ха! Какая удивительная деликатность!.. Но Гуензсиана не хуже вас с отцом должна бы знать, что это на меня нисколько не повлияет.
- Радуюсь, Вегочка, твоему благоразумию. Но отец, очевидно, не предполагал в тебе такой рассудительности, иначе он был бы избавлен от лишней неприятности. При его характере ему, конечно, было очень неприятно устраивать Реджинальду такие проводы, как их описала Гуензсиана. Она говорила, что отец был очень взволнован и что... - Сабрина вдруг прервала свою речь, когда, взглянув на дорогу, вдруг увидела, как вслед за "красным пером" и его спутником на противоположном склоне стали выступать фигуры еще двух всадников, по-видимому, кавалеров, а за ними двух верховых, похожих на слуг.
"Боже мой! - подумала она, - да сюда движется целая кавалькада. Но он едва ли среди них. Писал, что приедет с одним своим Губертом. Может быть, это из банды тех разнузданных забияк, которые называют себя роялистами. Лучше поспешить назад. Страхи Веги, пожалуй, все-таки были основательны".
Теперь Сабрина сама уже стала торопить домой сестру, которая по этому поводу наговорила ей несколько добродушных колкостей, а потом вместе с Гектором стрелой помчалась вниз по откосу.
Глава VI
ИСТИННО КОРОЛЕВСКОЕ ПОСЛАНИЕ
Трудно вообразить себе более привлекательный уголок, чем тот, в котором было расположено поместье Холлимид. Находясь в северо-западной полосе Динского леса, оно господствовало над Вайей в том месте, где эта прелестная река с красным песчаным дном, извиваясь, подобно змейке, среди зеленых тучных лугов Гирфордшира, сворачивает к угленосным горам Монмаутса. Эти крутые каменистые горы, идущие наперерез реке, глядятся так гордо, словно никакая сила не в состоянии их поколебать. Однако река в течение столетий пробила все же себе путь сквозь эти твердыни. Разумеется, это далось ей нелегко. В некоторых местах ей пришлось делать такие крутые изгибы, что она, казалось, оборачивалась вокруг самой себя. Течет она среди этих преодоленных ею преград довольно стремительно.
С трех сторон это место защищено горными кряжами, состоящими из всевозможных видов и пород, начиная с древнейших на земле - разноцветных базальтов, гнейсов, сиенитов и гранитов. Только с четвертой, южной стороны, нет гор; там темнеют лишь густые леса. Перед самим же господским домом в Холлимиде расстилался на обширном пространстве своеобразный природный парк, в котором деревья словно чьей-то прихотливой рукой были разбросаны среди лужаек с сочной свежей травой. Но посередине этого парка была прекрасная аллея, по обеим сторонам усаженная вековыми дубами. Эта аллея вела к проезжей дороге, которая шла из Руардина в Уольфорд, а оттуда - на Росс.
Сам дом был построен в стиле времен Тюдоров, когда кирпич еще был дорог, потому что его изготовлялось мало, а дерева было в изобилии, и оно почти ничего не стоило. При постройке дома был использован тот и другой материал: остов его был сложен из массивных дубовых бревен, а промежутки между ними заложены кирпичом и оштукатурены. Получилось нечто очень своеобразное по виду и пестроте красок. Почерневшие от времени бревна чередовались с красными, желтыми и белыми пятнами, в зависимости от того, полностью ли осыпалась белая штукатурка с кирпичей или только отчасти и кое-где была восстановлена. Резные карнизы и украшения вокруг окон, дверей и других мест пестрели остатками разных красок, посредством которых владельцы дома хотели придать более жизнерадостный вид своему жилищу. Сама архитектура дома была неправильной и прихотливой, так что весь он был в выступах, вышках и боковых пристройках. Окна разной величины и формы были разбросаны как попало.
Такой же прихотливостью отличалось и внутреннее расположение комнат в доме, равно как и их убранство. Из передней поднималась вверх лестница с дубовыми перилами, для отделки которых искусный резчик не пожалел труда. К каждой площадке примыкали полутемные ходы, ведшие к комнатам, из которых не было и двух на одинаковом уровне. Комнаты эти были, главным образом, спальнями, но при этом почти все проходные. Повсюду были ступени, вверх и вниз, и тот, кто не был знаком с этими "тонкостями" планировки, на каждом шагу рисковал сломать себе ногу или шею.
Но эти "излишества" могут показаться неудобными и опасными только для современных поколений. В прежнее же время жилища вроде холлимидского дома не представляли ничего необычного и были широко распространены в глуши старой Англии. Люди, строившие их и жившие в них, ходили по ним вполне уверенно и спокойно. Еще и до наших дней там сохранилось несколько таких же своеобразных домов, свидетельствующих об искусстве или, вернее, о неумении строителей времен Тюдоров.
Владелец Холлимида мистер Эмброз Поуэль вполне подходил своему родовому гнезду. У него были необычайные вкусы и склонности, как можно заметить уже по тому, что он назвал обеих своих дочерей так же, как назывались те две реки, которые, подобно сестрам, проистекают из одних и тех же недр. Эти реки теперь называются Вайя и Северна, а раньше назывались Вегой и Сабриной. В его владениях, близ дома, была заросшая беседка, где он любил в летние дни проводить целые часы наедине со своими любимыми книгами и не менее любимой природой.
Эмброз Поуэль любовался природой не как ленивый пассивный созерцатель, а как трудолюбивый исследователь, стремившийся проникнуть в ее вековечные тайны. Но он не убегал и от жизни со всеми ее запросами, не прятался от людей. Напротив, людей он любил и очень интересовался социальными, политическими и бытовыми проблемами. Всесторонне изучив все условия человеческого бытия, общественного и государственного уклада, он пришел к выводу, что самый лучший строй - республиканский. В душе он был пуританином, но не из крайних, которые нередко доходят почти до изуверства. Всего более он примыкал к той группе пуритан, которая была известна под названием "друзей", или "квакеров", и особенно яростно преследовалась в те времена. Эта группа, несмотря на свою малочисленность, гораздо больше способствовала упорядочению и очищению нравов в Англии, чем официальные проповедники епископальной церкви.
Впрочем, мистер Поуэль не был в полной мере и квакером. Разделяя лишь их основные взгляды, он резко расходился с ними из-за их крайней склонности к непротивлению. Гордый и независимый по характеру, он всеми силами восставал против излишнего пуританского смирения, подставляющего обидчику, ударившему в одну щеку, и другую. Он всегда готов был дать сдачи, и эту черту его характера вполне может объяснить сцена, которой предстояло разыграться у него в доме в описываемый нами вечер.
Ужин был уже готов, когда запыхавшиеся от быстрого бега сестры вернулись со своей прогулки, но они не спешили в столовую, хотя дорогой и уверяли друг друга, что очень проголодались. Не дав себе времени даже снять верхнюю одежду и привести себя немного в порядок, обе девушки бросились в гостиную, окна которой выходили к тяжелым дубовым воротам, поддерживаемым толстыми, сверху донизу обвитыми плющом кирпичными столбами. Едва девушки успели выглянуть в окно, как в ворота стал въезжать Реджинальд Тревор. Ворота были далеко от дома, и девушки не могли еще рассмотреть выражение лица въезжавшего. А если бы видели, то поняли бы, что он очень взволнован из-за различных противоречивых чувств: ему, видимо, было не особенно приятно показываться здесь вновь после того, что произошло между ним и хозяином этого дома, но он подбадривал себя какой-то мыслью, тоже имевшей свою неприятную сторону. Все это отчетливо выражалось на его подвижном лице и в красивых темных глазах.
Действительно, Реджинальду Тревору еще никогда в жизни не приходилось чувствовать себя так неловко, как в эту минуту. Он знал, что везет с собой нечто такое, что нанесет его обидчику такой же удар, какой он, Тревор, сам получил от него. Это доставляло молодому человеку некоторое удовлетворение и вместе с тем мучило его. Ведь после этого как бы ответного удара он навсегда испортит свои отношения с отцом девушки, которую так искренне и беззаветно полюбил. Но его тут же утешала мысль, что, быть может, сама девушка, эта простенькая, наивная полевая маргаритка, какой она ему казалась, не разделяет взгляда своего отца; остальное же со временем уладится и помимо этого чересчур уж резкого старика. Затем вдруг мелькнула еще мысль: ведь как никак, а он едет с крайне неприятным поручением, таким неприятным, что стыдно и выполнять его. А чтоб пусто было этому Джону Уинтору и еще кое-кому, поставившим его, Реджинальда, в такое щекотливое, почти безвыходное положение!
Когда он стал подъезжать к самому дому, то сразу увидел смотревших на него в окно девушек. Заметив, что обе девушки в шляпах, он понял, что именно их-то он и видел стоящими на горе, а потом спешащими домой, только не по той дороге, по которой ехал он, а по боковой тропинке. Очевидно, они узнали его, и Вега хотела бы встретить гостя милой, ободряющей улыбкой, а, может быть, и еще более милым словом, но не решалась на это. Впрочем, пока довольно и того, что они хоть в окно смотрят. Сердце молодого человека забилось было сильнее, но тут же и упало: вместо привета, прелестное личико Веги выражало презрительное равнодушие, а черные брови Сабрины были враждебно нахмурены. И когда он хотел снять шляпу и раскланяться перед девушками, они резко отвернулись от окна и скрылись. На крыльце же появился сам хозяин дома и со строгим видом поджидал приближения незваного гостя.
Несколько мгновений царило тяжелое молчание. Гость не решался ни заговорить первым, ни сойти с коня, не получив приглашения со стороны хозяина. Мистер Поуэль ожидал объяснения, зачем пожаловал столь нежеланный гость, а последний, хотя и понимал, что должен дать это объяснение, но не знал, как к нему приступить, и, совершенно смущенный, тоже молчал. Наконец хозяин с кислой улыбкой осведомился:
- Что вам еще угодно от меня, мистер Тревор? Вам, кажется, опять зачем-то понадобилось меня видеть?
- Да, именно вас. Кого же еще? - грубовато отрезал посетитель, обозленный этим оскорбительным тоном.
- В таком случае прошу вас поскорее изложить ваше дело, - тем же тоном продолжал Поуэль. - Быть может, вы хотите сказать мне всего несколько слов? Можете сделать это, не сходя с седла. Но, если необходимо, я могу и пригласить вас войти в дом.
И эти слова Поуэля, и тон, каким они были произнесены, и взгляд, который их сопровождал, - были, по существу, пощечинами для блестящего кавалера. Весь побледнев, он выпрямился на стременах и с резко подчеркнутой иронией отчеканил:
- Благодарю вас, сэр. Мне нет надобности входить под ваш "гостеприимный" кров. То, что мне поручено передать вам, я могу вручить и здесь, оставаясь на лошади. Я предпочел бы вручить это кому-нибудь из ваших слуг, но раз уж вы очутились здесь, у дверей вашего дома, сами, то позвольте вручить вам лично.
С этими словами молодой человек вытащил из-за пазухи большой конверт с красной сургучной печатью. Печать была королевской. Эмброз Поуэль молча взял его и, тут же вскрыв конверт, прочитал про себя следующее королевское послание:
"Дворянину Эмброзу Поуэлю".
"Благосклонно приветствуем вас, верного нашего подданного" - так начиналось письмо. Далее тягучим канцелярским слогом описывалось право короля совершать частные займы у своих подданных, затем излагалось предложение внести в личную кассу короля, для военных и других надобностей, три тысячи фунтов стерлингов, которые-де по истечении полуторагодового срока будут возвращены полностью. Письмо заканчивалось словами, что получить эту сумму король доверяет сэру Джону Уинтору, которому Эмброз Поуэль и должен представить ее не позже двенадцати дней по получении этого послания, и что сэром Джоном Уинтором будет выдана официальная расписка в получении денег. Затем следовали печать и собственноручная подпись короля.
- В начале как бы просьба, а в конце уж прямо разбойничье требование! едко проговорил тот, которому адресовано было это письмо.
- Позвольте мне, мистер Поуэль, заметить вам, что я служу не только сэру Джону Уинтору, который послал меня к вам с этим поручением, но и королю, поэтому не могу допустить, чтобы вы так отзывались о короле. Вы, кажется, осмелились назвать его разбойником?
Мистер Тревор произнес эти слова, задыхаясь от разнообразных чувств, переполнявших его. Он едва сдерживался, чтобы не выйти из рамок приличия.
- Вы можете думать все, что хотите. Это вам не воспрещается, - иронически отвечал Поуэль, разрывая королевское послание и бросая клочки под ноги лошади всадника. - Поезжайте обратно и доложите вашему непосредственному начальнику, как я поступил с этой... с этой просьбой о пособии на бедность.
Нечаянно взглянув вверх, Тревор снова увидал прекрасные личики обеих сестер и прочел на них полное одобрение действий отца. Посланцем овладело такое бешенство, что он чуть было не прибег к насилию над стариком, бросившим вызов не только ему, Тревору, но и тем, кому он служил. Но, сделав над собой громадное усилие, молодой человек сдержался, сообразив, что он со своим слугой слишком слаб в сравнении с целой толпой челяди, выглядывавшей из всех дверей надворных построек и, видимо, готовых немедленно броситься на защиту своего хозяина. Их насмешливые лица и злорадное хихиканье ясно доказывали, что они с особенным удовольствием "занялись" бы этим господином, ненавистным им уже за одно то, что он принадлежал к партии короля. К тому же его оскорбитель все-таки был отцом боготворимой им девушки, и с этим Тревор не мог не считаться. Поборов в себе гнев, молодой кавалер почти смиренно сказал:
- Ваш поступок, мистер Поуэль, лично меня мало касается. Поверьте, что это поручение для меня крайне неприятно, и я принял его на себя лишь в силу необходимости.
- Верю. Поручение, действительно, не из приятных, - с прежним сарказмом произнес Поуэль. - Поэтому вы, разумеется, не станете дольше задерживаться здесь и поспешите удалиться отсюда, стряхнув с себя поскорее эту неприятность... Впрочем, быть может, вы найдете нужным, в довершение вашей обязанности, подобрать остатки королевского послания и отвезти их обратно усерднейшему рабу королевы и вашему господину, сэру Джону Уинтору. Я вам в этом не воспрепятствую.
Идти дальше было уже некуда. Тревор чувствовал это и при каждом слове строптивого старика вздрагивал, словно от удара хлыстом. Но снова, в третий раз он молча проглотил горькую обиду, и, окинув пылающим взглядом теснившуюся возле него толпу челяди, глядевшей на него с самым неприязненным видом, круто повернул лошадь и направился к воротам.
- Желаю вам доброго вечера, мистер Поуэль! - сдавленным голосом крикнул он своему непримиримому врагу.
- Желаю и вам того же, сэр! - с преувеличенной вежливостью отозвался старик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29