Никто не собирался здесь начать что-либо в широких масштабах. «Слишком высокие налоги на производство», — пояснил дядя Том. Те, кто жил в Слейкби, могли строить корабли или корабельные машины, но никто уже не желал строить корабли и корабельные машины в Слейкби. Жители Слейкби вообще уже были нигде не нужны, чтобы строить корабли или корабельные машины, в чем они были такими мастерами. Они были готовы переменить профессию, но никакая другая профессия не нуждалась в них. Что же им оставалось? Что ожидало Слейкби? До сих пор Чарли думал, что он кое-что понимал в безработице, в кризисе, однако только в эту неделю он понял, как действительно мало он разбирается в таких вещах. Если Англия в течение семи лет была не в состоянии обеспечить хоть какой-нибудь работой таких людей, как Том Аддерсон, значит, Англия, говоря прямо, сама была в чертовски бедственном положении. Он попытался читать парламентские новости, но всё, что он узнал из них, казалось ему, имело такое же отношение к действительному положению дел в Слейкби, как сбор грибов в мае.
Он начал соглашаться с мнением Джонни о политических деятелях. Было бы лучше, если бы парламент время от времени заседал не в полумиле от «Нью-Сесилотеля», а в конце Фишнет-стрит. В первый раз за всю свою жизнь он начал серьезно задумываться над существующей системой. Задуматься над ней помогли его странные приключения, неделя пребывания в Слейкби, включая не только его собственные впечатления, но и высказывания доктора, над которыми нельзя было не задуматься, дяди и брата. От этих высказываний он растерялся, однако его не покидала решимость разобраться во всей этой путанице. Вот что принесла ему поездка в Слейкби. Однако это было не всё.
В следующий понедельник в дом торжественно вошел доктор Инверюр.
— Так вот, миссис Аддерсон, — начал он с места в карьер, — вы знаете, что вы — больная женщина. Минутку, минутку, не перебивайте меня. Я намерен отправить вас туда, где вы получите надлежащее лечение. Вы поедете в Френтландз, на побережье. Отличное место. Я обо всем уже договорился.
Тетушка Нелли в первые минуты могла только смотреть на всех. Ответить за нее вынужден был муж.
— Не может быть. Вы, доктор, отлично знаете, что мы не в состоянии заплатить. Из камня воду не выжмешь.
— Платит Чарли! — крикнул Джонни, не в силах больше держать всё в секрете. — Он сам говорил мне.
— Чарли!
— Да, тетушка.
— Нет, как же так? Погоди, мальчик. Как же так…
— Довольно, довольно, Аддерсон! — зарычал доктор. — Платит племянник. Он может сделать это. Он, черт побери, богаче, чем я. Вопрос решен. И всё остальное тоже решено. Предупреждаю вас, если вы попробуете совать в колеса палки, когда уже всё сделано, я больше никогда не приду в этот дом, даже для того, чтобы подписать свидетельство о смерти.
— Но мне сейчас не надо никуда ехать! — воскликнула тетушка Нелли. — Ну, посмотрите на меня, доктор. Правда, я лучше выгляжу? Всю неделю мы с Чарли гуляли, ездили даже к водопаду.
— Конечно! Восторги вас приободрили немного — и всё. Ну-ка пульс. Отвратительный. Отвратительный пульс.
— Кроме того, кто будет ухаживать за…
— Сами за собой поухаживают, не младенцы. Неужели вы хотите, что бы они только и ждали, что вы их покормите с ложечки? Если нет, так поезжайте туда, где из вас сделают более-менее здоровую женщину, и потом цацкайтесь с ними сколько душе угодно. А теперь, довольно всех глупостей. Не думайте, что я обзвонил полгосударства, а ваш племянник приехал сюда из Лондона только для того, чтобы слушать, как вы городите всякую чушь. Будьте готовы к половине седьмого, и я сам отвезу вас туда. У меня вызов по пути… Только вас, запомните, а не всю семью. В полседьмого.
Том Аддерсон взял его под руку и тревожно спросил:
— Там ей будет хорошо?
— Хорошо! Да там она будет жить так, как никогда не жила. Туда надо ехать всем нам! А теперь мне надо переговорить с этим молодцом.
Он вытолкал Чарли из комнаты, потом из дома.
— Лучшего места для нее не найти. У них там новый метод лечения, очень успешный метод.
— Ей сейчас немного лучше, чем тогда, когда я приехал, — сказал Чарли.
Доктор фыркнул.
— Нисколько. Просто нервный подъем, который переутомляет ее сердце. — Он пристально посмотрел на Чарли. — Мы, вам известно, чудес не творим. Джолли — он заведует лечебницей в Френтландзе — очень талантливый врач. Если еще что-то можно сделать, всё будет сделано. Если нет, не вините его, не вините меня, не вините природу. Вините этот идиотский мир, в котором мы живем, который просто берет крепкую духом, умную, хрупкую женщину, такую как миссис Аддерсон, и сворачивает ей, как цыпленку для супа, шею.
— А деньги?
— К черту деньги! Люди выдумали деньги для своего удобства, а теперь они висят на шее, как мельничные жернова. Ладно, вот вам моя визитная карточка. Напишите мне, когда будете собираться уезжать, и сообщите, где вас найти. Думаю, что вы не надуете нас…
— Нет, не надую.
— Полагаю, что этого не случится. Пришлите мне свой адрес, а в доме положите конец всей болтовне. Вы сняли с меня заботу об одном больном, но чтобы помочь всем, нужен Рокфеллер. Да и он не поможет. Ну ладно, до свидания.
Оказалось, что Чарли, вернувшись в дом, должен был многое улаживать. Джонни кричал на отца, потому что отец не желал сразу же соглашаться с этим великолепным планом. Тетушка Нелли страшилась оставить их и была в ужасе от предполагаемых расходов Чарли. Муж ее был обижен тем, что раньше ему никто ничего не говорил, и облегчал свое сердце тем, что кричал на Джонни. Чарли сообразил, что самым правильным будет взять всё в свои руки, что он и сделал, объяснив вначале со всеми деталями, что сказал доктор, а затем подчеркнул, что может позволить себе заплатить за лечение тетушки и что его обидят, если откажутся от его помощи. Таким образом все было улажено. В половине седьмого тетушка Нелли уезжала с доктором во Френтландз. Оставшиеся несколько часов она то смеялась, то плакала. Она смеялась, представляя, как в доме будет хозяйничать муж и Джонни, и плакала при мысли, что ей надо оставить их одних и еще потому, что Чарли был такой добрый.
— Я не знаю, герой ты или нет, Чарли… — начала она.
— Нет, не герой, — торопливо ответил Чарли. Слова его означали именно то, что он думал.
— …Но я знаю другое. Ты — славный парень, и если мир устроен так, как он должен быть устроен, — когда-то я так и думала, а теперь иногда начинаю сомневаться, — если мир устроен как надо, тогда ты должен прожить хорошо и счастливо. И я думаю, что так и будет, и тебе не придется страдать. И не говори, что твоя тетка не может произносить речей. Посмотри на дядю с этим чемоданом. Ручаюсь, что когда я вернусь, в доме не найдется ни одной целой сковородки или кастрюли.
— Не забивай себе этим голову, — взволнованно сказал муж. — Правда, Джонни, она не должна думать об этом?
— Конечно, не должна. Просто забудь обо всем — и всё. Просто не думай… Об этом как раз говорил доктор. Правда, Чарли?
Чарли подтвердил, что это было так.
— И вы не беспокойтесь. — Тетушка засмеялась. — Когда я приеду, я буду такой толстой и ленивой, что вам всю жизнь придется возиться со мной.
— Пришла машина, — объявил Джонни.
Она обернулась и посмотрела на мужа.
— Ведь мы правильно решили, Том, дорогой!
— Конечно правильно, Нелли. Ты должна поправиться — вот и всё.
— Вы будете без меня скучать, правда?
— Мы? Нет.
— Ах, так? Ах ты большой и глупый бездельник! Как можно говорить такие вещи женщине!
С этим они расстались. Что думал доктор Инверюр, когда трогал машину? Думал ли он о том, что через несколько недель к тетушке вернется здоровье, думал ли он, что для такого слабого сердца, которое могло остановиться каждую секунду, поездка эта может оказаться слишком поспешным и ненужным предприятием и что тетушка Нелли, возможно, видит Фишнет-стрит в последний раз, или, быть может, он думал не о ней, а о Министерстве здравоохранения и комиссии по проверке нуждаемости, или о банкирах и экономической системе? Чарли не знал этого.
Когда через час пришла с работы Мэдж и узнала, что произошло, она пылко расцеловала Чарли, измазав его губной помадой. Далее она заявила, что намерена начать приготовления к отъезду.
— Не говори глупостей, — сказал отец.
— Это не глупости. Мама благодаря Чарли устроена, и я уезжаю. Если хотите знать, так только мама и удерживала меня. Я не могла ее бросить, такую больную. Теперь я могу уехать и уезжаю.
— Куда?
— Мм… Для начала — из Слейкби. Это — главное. Отец, здесь больше мертвого, чем живого. Правда, Чарли? Что мне здесь делать? Восемнадцать шиллингов в неделю в кондитерской — вот всё, что мне здесь можно заработать. Ты сам не можешь найти работу. Большинство мужчин без работы. А что будет с нами, если остаться? Выйдешь замуж, родишь ребенка и будешь жить в задней комнатке у свекрови. Будешь существовать на пособие по безработице. Чего же бояться? Кроме того Слейкби надоел мне. Если он наполовину умер, так умирать с ним я не хочу. Нет, спасибо.
— Всё понятно, — сказал отец сухо.
— Очень хорошо, что понятно.
Отец вспыхнул.
— Нет, не понятно! Как ты смеешь так разговаривать со мной. Кого ты из себя строишь? Только вчера исполнилось двадцать лет и уже начинаешь…
— Да, я достаточно взрослая, чтобы знать, что я хочу! — крикнула Мэдж.
— Нет, не знаешь! Ты… ты еще глупая мартышка! Не знаешь, ничего не знаешь! Ишь ты, какая взрослая! Твое место здесь, со мной и матерью!
— Мое место там, где мне будет лучше, — возразила она. — Я много об этом думала. Если хочешь знать, сейчас такая жизнь, что каждый должен думать о себе. Не подумаешь о себе, никто о тебе не подумает. Теперь я позабочусь о себе сама, довольно. Я знаю, что делаю.
— Знаешь, что делаешь? Ты ребенок! Выпороть тебя надо, вот что.
— Только тронь. Попробуй только тронь.
Для Тома Аддерсона это было слишком, и он отвесил ей звучную пощечину.
Секунду Мэдж была недвижима. Потом сказала:
— Всё, больше говорить не о чем, — и выскочила из-за стола. Разразившись целым потоком слез, она убежала наверх.
Отец, побледнев и задрожав, превратился в несчастного старика. Он сел и забормотал:
— Не надо было делать этого. Не надо было бы это делать.
Чарли молчал. Он не знал, что говорить, минуту он даже не знал, куда смотреть. Дядя Том заговорил первым.
— Если человек решил уехать, его не остановишь, — медленно сказал он. — Теперь она уедет, теперь она, конечно, уедет. Как примет это мать, не знаю.
— Не надо ругать ее, дядя, за то, что она хочет уехать, — сказал Чарли. — Она права. Что ей здесь делать?
— Это ее дом.
— Да, но всё сейчас не так, как было раньше.
— Ты хочешь сказать, что теперь мы годимся только на свалку? Что если ты не можешь заработать на жизнь, значит, ты уже бездомный? — горько спросил дядя Том. — Так, что ли? Может быть, ты прав, может быть, и прав.
— Я этого не говорил, — запротестовал Чарли.
— Э, нет. Ты как раз сказал это, дружище.
— Она сама позаботится о себе. А здесь это невозможно. Для девушки сейчас есть только два пути: или найти работу, или выйти замуж. Она думает, что найдет работу получше, если уедет. Я тоже так думаю. А если она собирается замуж, так для нее будет лучше, если она сделает это где-нибудь, а не здесь. Вы ведь не хотели бы видеть, что она выходит замуж за какого-нибудь приятеля Джонни.
— Не хотел бы. Но мать и я боимся, что если она уедет, то попадет в беду.
— Может быть, а может быть, и нет, — ответил Чарли, который знал Мэдж сейчас намного больше, чем неделю назад. — Она и здесь, даже скорее, чем где-нибудь, может попасть в беду, в какую хочешь беду. За эти дни, дядя, я кое-что повидал здесь.
Мэдж сошла вниз в шляпке. На ее лице пудры было больше, чем обычно. Не говоря ни слова, она направилась к двери.
— Послушай, Мэдж, — смущенно окликнул ее отец. — Я жалею, что ударил тебя.
— Я тоже об этом жалею, — ответила она и ушла.
Дядя Том смотрел в одну точку и вздрагивал. Наступило молчание.
— Как ты думаешь, сегодня она не уедет? — спросил дядя у Чарли, глядя на него с надеждой.
— Нет, не уедет, — заявил Чарли. — Сейчас она просто пошла рассказать всё своему парню. Она никуда не тронется, пока не будет уверена, что получит работу. Так что успокойтесь, дядя.
Некоторое время они молча курили, Чарли раздумывал над тем, что ему делать дальше. Собственно, всё, что он должен был сделать здесь — отправить в лечебницу тетушку, — было сделано. Теперь следовало подумать и о себе. Ответа от Хьюсона он не получил. Ждала ли «Дейли трибюн» его вторичного приезда в Лондон?
Всё решил Джонни. Джонни ушел из дому сразу же после отъезда матери. Он вернулся за сигаретами.
— Говорят о России, — начал Джонни, найдя сигареты, — а чем здесь лучше? Называется свобода!
— Ну, чем опять недоволен? — проворчал отец.
— Приятель сказал мне — об этом есть в вечерних газетах, — что полиция сцапала парня, который недавно был здесь и толковал с нами. Они поймали его в Лондоне — в твоих краях, Чарли, — и просто ни за что ни про что, потому лишь, что он красный. А всего месяц назад он толковал с нами. Теперь они его засадят.
И Джонни направился к двери.
— Как его фамилия? — без особого интереса спросил Чарли.
— Кибворс, — бросил Джонни и ушел, не заметив, что это имя произвело такое же впечатление на Чарли, как если бы в комнате разорвалась бомба.
— Кибворс, — повторил Чарли, уставившись на дядю и не видя его.
— В чем дело, паренек? Ты знаешь его?
— Да, немного знаю.
— Ну и что? Во всяком случае печалиться об этом особенно нечего. Не обращай внимания на Джонни. Я думаю, что этот человек что-то сделал, чего делать не следовало бы.
Чарли не ответил. Он был чем-то озабочен, и дядя решил переменить тему.
— Послушай-ка, паренек, — начал он, — ты уверен, что можешь заплатить за тетку! Я хочу сказать тебе, что лечение не так-то дешево стоит.
— Всё в порядке, дядя. Я могу заплатить.
— Что ж, с твоей стороны, паренек, это очень хорошо. Ты получил в Лондоне деньги? Да?
— Да, — не скрывая, ответил Чарли. — Мне дали пятьсот фунтов.
— Пятьсот фунтов! Ого! Кто дал?
— Газета «Дейли трибюн».
— Понятно. Что же, пятьсот фунтов для них комариный укус, я так считаю. Но так или иначе, пятьсот фунтов — очень большие деньги. Многие люди совершили удивительные дела, спасая жизни людей, ценности и тому подобное, и не видели и пяти фунтов, не говоря уже и пятистах. Пойми, Чарли, я не говорю, что ты не заслужил этих денег. Я уверен, ты заслужил их.
— Но, знаете, дядя, я не заслужил этого, — с отчаянием сказал Чарли.
— Что ты говоришь, парень?
— Не заслужил. Я ничего не сделал.
— Стой-ка, погоди. Ты должен был что-то сделать?
— Я не сделал ничего.
— Но как же тогда, черт бы побрал…
— Выслушайте меня, дядя, просто выслушайте. Сейчас я подумаю. — Он стал напряженно думать, стараясь перенестись назад, в ту ночь, которая была спрятана где-то далеко в памяти, намеренно отодвинута в сторону.
— Кажется, теперь я понимаю всё, — сказал он задумчиво. — Это он всё сделал.
— Кто? О ком ты говоришь?
— Тот человек, о котором только сейчас говорил Джонни. Кибворс.
— Ну, знаешь, Чарли! У тебя с головой всё в порядке? Ради бога, не говори загадками. При чем тут Кибворс?
— Тут всё так запутано!
Том пристально посмотрел на него.
— Полагаю, паренек, во всем этом нет ничего бесчестного? — сурово спросил он, вновь становясь дядюшкой Томом, механиком фирмы «Стерки», которого некогда побаивался и уважал Чарли.
— Сейчас я объясню, дядя. Сейчас объясню. Дайте мне минутку подумать. — И он напряженно думал, перенесясь назад в вечер того вторника. Сначала он должен был рассказать обо всех событиях, которые произошли днем, когда он познакомился с изобретателем Финнинганом Отли и Кибворсом, о том, как он провел с ними вторую половину дня. Затем он рассказал, как промокший под дождем Кибворс, за которым охотилась полиция, пришел к нему и попросил его спрятать. — Он не хотел, чтобы я отвечал хоть за что-нибудь, понимаете, дядя, и спрятался так, что я даже не знал, где он. И, как я уже говорил, в ту ночь мне очень хотелось спать, а спать там нельзя не потому, что ты на работе, а потому что нельзя оставлять всё без наблюдения — это опасно. Ну вот, через сколько-то времени я присел в углу, я не собирался сидеть больше чем минуту-две, и уснул. Потом всё перепуталось, но надо постараться разобраться во всем.
— Пора, давно пора, Чарли, — сказал дядя. — Пора, я думаю.
— Я проснулся от шума и от того, что пахло горелым. В том конце завода, где мое место, стоял большой бак с каолином — наш завод делает каолин — жидкое горючее, которое получают из угля. Оно куда опаснее бензина. Несколько искр — и бак взорвется. Или даже если огонь будет только рядом, и бак нагреется, он всё равно взорвется. Я понял, что где-то пожар, и побежал по коридору. Было очень много дыма, и вообще там всегда темно. Кто-то пробежал по коридору мимо меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28