А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

На комбайне "Нива" тоже вроде бы не
прокатишься, а я на нем в соседнюю деревню ездил.
- МВ передвигается во времени, - напомнил Пугаеву Илья. - Не в
пространстве, как мы привыкли, а во времени.
- Это лишнее, - махнул Эдик рукой. - Если хотите, лучшее время - это
то, в котором мы обитаем.
Подозреваю, Илья терпел при себе Эдика и ради таких откровений.
А новгородец обнаружил в Пугаеве совсем другие достоинства. Например,
потрясающую зрительную память. Если Эдик бывал с Ильей (новосибирским) в
знаменитом кабаке "Афины ночью", или в мрачных закоулках Пирея, или на
ночных сборных пунктах партии "Неа демократиа", или рассматривал на
древних мраморных плитах Айя-Софии знаменитые изображения дьявола и
ядерного взрыва, он передавал все это новгородцу настолько зримо, что
писатель восхищенно комкал пальцами свою волнистую рыжую бороду.
Новгородец искал в Эдике душу.
Но Эдику это было все равно. Он вовсе не собирался надолго оставаться
глазами новгородца и изрекателем сомнительных парадоксов для новосибирца.
Истинная, главная цель заграничного путешествия открылась перед Эдиком в
Стамбуле, когда впервые в своей жизни он узрел место, где можно купить
все.
Разумеется, этим местом оказался Крытый рынок, говоря по-турецки -
Капалы Чаршы.
Раскрыв рот, слушал Эдик древнюю басню о том, как на одном
иностранном корабле, пришедшем в Стамбул, вышел из строя некий весьма
точный и весьма засекреченный механизм. Каждый час простоя обходился
капитану в тысячу долларов. Тогда кто-то посоветовал капитану сходить на
Капалы Чаршы, заметив, что там в принципе можно купить не только нужный
ему механизм, но и весь его корабль в разобранном виде. Капитан невесело
посмеялся над не очень удачной шуткой, но на рынок заглянул. К его
изумлению, первый же мелкий торговец зажигалками свел его с нужными
людьми. Через сутки корабль вышел из Стамбула, и все его механизмы, в том
числе и засекреченные, нормально работали.
Эдик растерялся.
На Крытом рынке действительно было все. Зерно, джинсы, медные блюда,
кофе, обувь, "кейсы-атташе", галстуки из Парижа, романы капитана Мариетта,
пресный лед, золотые перстни, старинные медали, рубашки из марлевки...
Все!
Даже водный гараж тут можно было купить. Причем не где-нибудь на
отшибе, а прямо у дворца Гексу.
Пока Петров (новгородский) изучал бедекеры, Эдик Пугаев тщательно
выпытывал у опытных людей, сколько стоит килограмм белого золота, и что
можно получить за десяток химических карандашей или за пару расписных
деревянных ложек, поторговавшись с каким-нибудь турецким чудаком в феске.
Он, Эдик, если уж честно, любую проблему умел ухватить ничуть не слабее
знаменитых писателей.
И про "шпиона" Эдик, кстати, вспомнил не просто так.
Однажды в детстве я впрямь встретил "шпиона".
Не знаю, что мог делать иностранный шпион в нашей крошечной,
затерянной в лесах и в болотах Березовке, разве что подсчитывать
количество съеденных и проданных Эдиком куличков, но для меня это, без
сомнения, был шпион.
Я любил сидеть на высоком берегу Томи, под лиственницами. Было мне
лет одиннадцать, и я уже задумывался о Будущем - каким оно может
оказаться? Внизу шумела, потренькивала река, осенняя, прозрачная.
Осыпались иглы с лиственниц - рыжие, светлые. Прислушиваясь к вечному
шуму, я сидел на своем утесе и мечтал о МВ, которую когда-нибудь построю,
мечтал о замечательных подарках, которые привезу из Будущего своим
друзьям.
Размышлениям помешал шум шагов.
Это были чужие шаги.
Я прекрасно знал всех жителей Березовки, я с закрытыми глазами мог
определить, кто идет по улице. Но эти шаги были незнакомы мне.
Я обернулся и замер.
Приподняв лапу лиственницы, на меня внимательно глядел пожилой
человек.
Все мужики Березовки ходили в бессменных телогрейках, иногда в
тяжелых ватных пальто, кое у кого сохранились бушлаты или шинели. На этом
человеке все было незнакомо: короткая куртка с непонятными металлическими
застежками, берет на голове, узкие брюки из грубого, но очень хорошего
материала. И все это не выглядело новеньким, как злосчастная кепка Ильи,
это были добротные, хорошо разношенные вещи, они явно нигде не жали, не
давили, не доставляли никаких неудобств хозяину, неуловимо знакомому мне,
но чужому, чужому, чужому!
Я сразу понял: шпион!
Шел тысяча девятьсот пятьдесят второй год. "Холодная война" бушевала
и над нашей деревней. Будь возможность, я тут же кинулся бы в сельсовет,
но незнакомец стоял посреди единственной тропинки; не спуская с меня
печальных глаз, он вытащил из кармана сигарету. Это была именно сигарета,
сейчас-то я знаю. Так же печально он закурил, и в какой-то момент мне даже
пришло в голову, что шпион, наверно, устал от своей явно безнадежной
службы и явился с повинной.
- Ты играй... Не бойся... Я просто тут посижу...
"Не наш человек! - получил я новое подтверждение. - Любой березовский
мужик прежде всего поинтересовался бы, что я тут делаю. А этот -
и_г_р_а_й_... Как будто можно играть, когда на тебя смотрит иностранный
шпион!"
Я очень не хотел, чтобы он смотрел на меня.
Под его взглядом я вдруг почувствовал, какие на мне
латанные-перелатанные штаны, какие грубые у меня руки - в непроходящих
цыпках. Я не мог убежать, не мог спрятаться. Немея от страха, я
прикидывал, каких сведений потребует от меня шпион, и обрадовался, поняв,
что никаких особенных секретов не знаю. Ну, Эдик ворует дробь у своего
дяди, ну, мы с Ильей таскаем огурцы из чужих огородов... Вряд ли это
интересовало такого крупного, такого пожилого, такого иностранного шпиона.
И похолодел.
Вспомнил: мама шепталась с начальником дорстроя. Начальник дорстроя
приезжал в Березовку и о чем-то долго шептался с мамой, и если я
проговорюсь, понял я, он может устроить диверсию на нашей и так-то не
очень надежной грейдерной дороге.
- Думаешь о Будущем?..
Шпион видел меня насквозь! Он читал мои мысли! Я с настоящим ужасом
смотрел на коробочку, которую он извлек из кармана:
- Это тебе... Можешь показать и Илюхе...
"Он все знает! Он очень опытный шпион. Сейчас он меня подкупит, и я
ничего не смогу с этим поделать!"
Повинуясь взгляду незнакомца, я дотянулся до квадратной, холодной на
ощупь коробочки. На ее боку выступала красная кнопка, совсем как на
аппарате кинопередвижки, иногда заглядывающей к нам в Березовку.
- Нажми на кнопку!
"Сейчас я нажму, и вся деревня, и вся грейдерная дорога, и весь этот
берег взлетят в воздух!"
Но послушно нажал.
Нажал и отбросил коробочку.
Не мог не отбросить.
Крышка медленно стала приподниматься, под нею послышалось гнусное
старческое брюзжание, столь же недовольное, сколь и гнусное, что-то там
зашевелилось, забухтело, разумеется, без слов, но я слишком хорошо знал,
какие слова в таких случаях произносит, скажем, конюх Ефим. А потом из-под
крышки высунулась мохнатая зеленая рука. Она нажала на кнопку, брюзжание
смолкло, и крышка захлопнулась.
Этого я не выдержал.
С криком: "Шпион" - я перемахнул через длинные ноги незнакомца и
кинулся в деревню.

7
Не знаю, было ли лучшим время, в котором мы росли, но оно было
счастливым, хотя и путаным временем.
Вернувшись к моему тайнику над Томью, кузнец Харитон, одноногий
дядька Пугаева, вооруженный берданкой, и я - конечно, никого не
обнаружили. Ни окурка, ни коробочки тоже не было. И лишь много времени
спустя, через много, через действительно много лет, я постепенно
припомнил, понял, осознал, что я видел вовсе не шпиона, а... самого себя.
Это был период первых испытаний МВ, и я не нашел ничего лучшего, чем
навестить свое детство.
Кстати, есть мнение, что контакты между разными временными уровнями
проще всего осуществлять на детях. Но Большой Компьютер, останавливая
выбор на Петровых, обсчитал и такой вариант.
Оба писателя были люди достойные. Оба относились к людям
увлекающимся, но умеющим ладить с живущими рядом. К тому же над ними не
висел дамоклов меч долгов и обязательств, и оба они любили поговорить.
Известно: искусство беседы - одна из форм писательского труда.
Кроме специальной Комиссии (футурологи, социологи, психологи, медики,
демографы, дизайнеры, фантасты), писателями, естественно, занимался я.
Илья Петров (новгородский) сразу сказал: в эксперименте он, конечно,
примет участие, но он вовсе не думает, что мы и впрямь побываем в будущем
мире. Более того, он готов спорить, что мир 2081 года, а мы планировали
именно этот год, окажется гораздо более похожим на наш, чем, скажем,
двадцатые годы нашего века походят на восьмидесятые.
"По-вашему, мы мало меняемся?"
Новгородец покачал головой.
"К сожалению."
"А спутники Земли? Я имею в виду искусственные. А путешествия на
Луну? А обживаемый океан? А Большой Компьютер? А МВ, наконец?"
Петров вздохнул.
"О прогрессе Человечества следует судить по поведению людей в
общественном транспорте."
Совсем другое мучило моего друга.
"Если ты прав, - сказал он мне, - если мы впрямь посетим Будущее, то,
возможно, я смогу наконец, как говорил ой незабвенный друг Уильям Сароян,
написать Библию."
Я покачал головой.
Вряд ли, считал я, мимолетный визит в Будущее и поверхностный (он не
может быть иным) взгляд на него одарит нас откровениями. Удивит - да,
поразит - да, но откровения...
Что, например, почерпнул бы человек двадцатых годов нашего столетия,
найди он на своем столе газету из восьмидесятых?
"Бамако. По сообщениям из Уагадугу декретом главы государства,
председателя Национального Совета революции Буркина-Фассо, распущено
правительство этой небольшой державы..."
"Рим. В итальянском городе Эриче открылся международный семинар
ученых-физиков, посвященный проблемам мира и предотвращения ядерной
войны..."
"Женева. В женевском Дворце наций открылась международная встреча
правительственных организаций по палестинскому вопросу..."
"Варшава. В польском городе Магнушев состоялась массовая
манифестация, посвященная сорокалетию боев на западном берегу Вислы..."
Что поймет в этих сообщениях человек, не переживший вторую мировую
войну? Что подумает он о государстве Буркина-Фассо? Как воспримет сам
термин - ядерная угроза? Какого мнения станет придерживаться, рассматривая
палестинский вопрос?
Нет, я не думал, что, побывав в Будущем, мой друг напишет Библию, но
я был уверен, что в Будущем мы все же, несмотря на сомнения новгородца,
побываем.
К сожалению, прочесть греческую повесть Ильи Петрова (новгородского)
я не успел. Я могу судить о ней только косвенно. Догадываюсь: ее герой,
каким бы он ни был вначале (герой, понятно, как и его прототип Эдик
Пугаев, путешествовал по Греческому архипелагу), непременно должен был
спасти свою душу. Если даже он начал свой путь с мелких спекуляций, увидев
лазурные бухты Крита, увидев величественные руины Микен, побродив в
тенистой Долине бабочек, густо наполненной нежной дымкой веков, он не мог,
конечно, не переродиться, и в родную Березовку он, опять же, привез не
иностранные шмотки с этикетками модных фирм, а толстые цветные монографии
по истории античного искусства, чтобы долгими летними вечерами на полянке
перед деревянным клубом под сытое мычание коров с наслаждением
рассказывать оторопевшим землякам об Афродите, Геракле, о первых
олимпийцах, о славных битвах и великих крушениях, не забыв и о паскудном
Минотавре, немножко похожем на племенного быка.
Я уверен, необыкновенный талант рыжебородого новгородца заставил бы
читателей поверить в такое перерождение, и я радовался бы вместе с этими
читателями.
Как иначе?
Переродился же человек!
Однако совсем иначе подошел к тому же прототипу мой новосибирский
друг.
Верный идеям лаконизма (вспомните Л.Толстого с его знаменитой фразой
о доме Облонских, в котором все смешалось, или Д.Вильямсона с его фразой о
Солнце, погасшем 4 мая 1999 года), Илья Петров (новосибирский) начал
рукопись с емкой фразы: "Эдик Пугаев начинал с деревянной ложки..."
Работая над черновиками, Илья не менял настоящих имен. Это помогало
держать в голове жесты, характерные выражения, мимику. Чтобы не исказить
суть рукописи, я воспользуюсь тем же приемом.
Итак...
"Эдик Пугаев начинал с деревянной ложки..."
Условно рукопись называлась "Ченч".
Этим словечком в странах Ближнего Востока и Южной Европы называют
давным-давно известный натуральный обмен. Отдав деревянную ложку за
африканского слона, вы вовсе не совершаете мошенничества. Вы просто
производите ченч. Вы просто пользуетесь ситуацией, сложившейся так, что
именно в этот момент вашему партнеру нужнее деревянная ложка, а не слон.
Идею ченча Эдик ухватил сразу.
Но Эдик не торопился. Если уж забрался в такую даль, что с палубы не
видно не только родной деревни, но даже родных берегов, то этим, конечно,
следовало воспользоваться. Не лежать же, как новгородец, в шезлонге, и не
бегать вверх-вниз по судну, как новосибирец. Вот ребята с полюса холода
были понятны Эдику: рано или поздно в карточной игре кому-то начинает
везти.
- Красиво тут, - сказал Эдик, присаживаясь рядом с новгородцем и
поглядывая на портовые постройки. - Красиво, а вот не лежит душа.
Судно стояло на рейде Пирея.
- Вон тот домик, - указал Эдик на роскошную виллу, прилепившуюся к
зеленому утесу, - он, наверное, принадлежит Онассису. Ему тут, наверное,
все принадлежит.
- Нет, эта вилла принадлежит псу грека Пападопулоса, бывшего крупного
торговца недвижимостью, - ответил всезнающий новгородец. Он все знал из
своих пухлых бедекеров. - Пападопулос, умирая, очень сердился на своих
родственников, а потому указал в завещании, что все его имущество должно
перейти к любимому псу.
- А что, греческие псы живут долго?
- Не думаю. Однако даже десяток лет такого ожидания может привести в
отчаяние самого крепкого грека.
- А что, в Греции не продают собачий яд?
- Не думаю. Однако Пападопулос, умирая, выделил приличную сумму для
телохранителей пса. Они, наверное, и сейчас покуривают на террасе.
Эдик присмотрелся, но ничего такого не увидел.
- Дома лучше, - вспомнил он родную Березовку. - У нас никто не посмел
бы оставить наследство псу.
- Дома лучше, - подтвердил новгородец.
- Что вы читаете? Это иностранная газета?
- Да, это греческая газета.
- А что в ней пишут?
- Разное... Вот, например... На Кипре, рядом с поселком Эпископи,
раскопали руины древнего дома. Когда мы будем на Кипре, вы все внимательно
рассмотрите, Эдик. Я на вас полагаюсь. Пишут, там найдены останки людей и
лошади. Похоже, дом завалило при землетрясении, случившемся глубокой
ночью, не менее чем шестнадцать веков назад.
- А как узнали, что ночью?
- Рядом со скелетом лошади лежал фонарь.
- Зачем лошади фонарь? - удивился Эдик.
Новгородец не ответил. Он уже привык к образу мышления Эдика. Он
спросил:
- Вы задумывались когда-нибудь о Будущем? Хотелось бы вам побывать в
Будущем, выяснить, что с вами там может случиться?
- Вот еще! - обиделся Эдик. - Там, в Будущем, я, наверное, облысею, а
волосы не цветы, их заново не посеешь. Зубы, например, не проблема, у меня
есть знакомый дантист, но волосы... - Эдик задумчиво сплюнул за борт, метя
в пролетающую на уровне борта чайку. - Волосы не сохранишь. Если уж куда
заглядывать, так это в прошлое.
- Почему?
- Да они там, сами подумайте, что знали? Жгли костры, гонялись пешком
за дичью. А у нас телевизоры, спутники, вот лодка-казанка. Книги еще... -
на всякий случай покосился он на писателя. - Мы бы любому древнему греку
дали сто очков вперед, хоть какой будь умный!
- А еще... - опасливо хихикнул Эдик. - Взяли моду на мечах драться,
варвары!
Эдика Пугаева очень задели и фонарь, найденный при погибшей лошади, и
роскошная вилла, в которой скучал одряхлевший пес богатого покойного грека
Пападопулоса. Особенно последнее задело.
Вот ведь он, Эдик Пугаев, живет в Березовке в неплохом, конечно, но,
в общем, в обычном доме, и все удобства у него во дворе, а тут целая
вилла, а занята только псом!
"Нет! - твердо решил Эдик. - Я у этих проклятых капиталистических
частников обязательно откусаю что-нибудь такое!
1 2 3 4 5 6