И в этом были достоинства. Проблемой паравремен занимались в двадцать
раз больше; кроме того у них было преимущество в том, что они могли
заглядывать внутрь множества миров.
Короче говоря, их эволюция и исследования продвигались в сотни раз
быстрее наших: они учились тому, что знали другие. Из одного мира они
получили компьютерную технологию, из другого - космические спутники,
термоядерный синтез, генетическую инженерию, фантастическую химию и
изумительную медицину... все это они взяли из иных времен.
У меня было много времени подумать, пока мы трудились на девятом
этаже - Ники не отличался особой разговорчивостью и терзался своими
вопросами. Вот только когда мы сбрасывали последний ящик сгнивших рубашек
в старый чемодан из свиной кожи и тащили его к лифту, тут, кажется, он и
проявился. Именно здесь он сказал:
- А тут не так уж и плохо! Верно, Дом?
- Поживем - увидим, - сказал я, спускаясь по лестнице.
Ники покачал головой:
- Нам тяжело, - сказал он, - потому что нас не спрашивали. Но
истинные поселенцы пришли сюда по своей воле и, думаю, поступили
правильно. Целая новая планета, Дом! Черт возьми, у меня была подобная
мысль! Неисследованная, о которой мы ничего не знаем!
Я остановился, поджидая его.
- Как это?
- Это наша собственная планета. Все ресурсы нанесены на карты. Если
вы нашли месторождения нефти на Аляске, а британцы из моего времени в
Аравии... это еще существует в этом мире! Нас ждут природные богатства! И
чистые озера, реки, несрубленные леса и прозрачное небо... вот здорово,
Дом! Тебя это не волнует?
- Меня больше интересует, что у нас на ужин!
- Ох, Дом! Ты думаешь совсем не о том!
Я упрямо возразил:
- Нет, я в самом деле имею это в виду, поскольку не хочу думать о
будущем. Ники, мне не по душе мысль, что я буду находиться в этой ловушке
постоянно... я хочу вернуться домой!
Он задумчиво посмотрел на меня и ничего не ответил... я тоже. Мы
спустились на шесть пролетов. Только когда дошли до ресторана. Ники
повернулся ко мне.
- Дом, - спросил он, - ты слышал, как кто-то говорил, что мы не
сможем вернуться домой?
- Ну да, слышал! - раздраженно ответил я. - Что ты думаешь об этом?
Поскольку все мы пойманы, они закрыли порталы, запечатали нас, чтобы мы
ничего не испортили "баллистическим отскоком". Поэтому мы торчим здесь. Ты
думаешь, нам удастся построить свой собственный портал?
Он покачал головой:
- Они не допустят этого и будут постоянно присматривать за нами.
- Тогда не болтай глупостей! - огрызнулся я. И не извинился: я был
усталым и раздраженным.
Ники был таким же.
- Какого черта ты намекаешь на мою глупость, Де Сота? - рассердился
он. - Вероятно, в своем времени ты действительно был большим человеком, но
здесь ты такой же ППЛ, как и я!
Разумеется, он был прав. Дурные привычки сохраняются, я начинал
думать, что мое второе "я" - зануда. Мое отношение к Ники можно было
назвать терпимостью, еще точнее - презрением.
Он этого не заслуживал. Я презирал в нем всего лишь отражение своей
худшей стороны, о которой я не любил вспоминать. Стороны, удерживающей
Найлу Боуквист в трусливом адюльтере, ведь у меня не было смелости принять
правильное решение... выбор оставался открытым, и все другие Найлы были
искушением. Ники был другой. Со всеми хорошими и плохими сторонами. Он
носил такие же шорты и рубашку этого нового Эдема, как и я (мой спортивный
костюм теперь, не более чем зола в крематории), он походил на меня, и все
внутри было то же самое.
- Ники! - сказал я, садясь за стол. - Я прошу прощения!
- Все нормально, Дом! - он улыбнулся.
- Мы поднялись против хаоса, - извинился я.
- Мы поднялись не против кучки суперменов. Дом! Это тот же самый
народ - просто они знают больше нас, ведь у многих они украли знания... но
они не ловкачи! Их август 1983-го - такой же, как ваш и мой! Они не из
будущего! Они - это мы сами! - твердо сказал он.
Я подумал.
- Хорошо, ты прав! - сказал я. - Об этом ты и думал раньше? Мы их
догоним и сможем делать, что хотим, не имея на то разрешения?
Де Сота опустил голову и пробормотал:
- Не совсем так!
Он не объяснил, что хочет этим сказать, а я не настаивал.
Как я узнал позже, немного позже, это было ошибкой.
Когда я в первый раз получил назначение в сенат, я тут же обучился
новой жизни. Была масса привилегий, и я учился их использовать. В лифте я
имел право ездить один: неважно, сколько людей ждет на других этажах.
Право на пользование маленьким метро, доставляющим нас из офиса в
Капитолий. Неприкосновенность корреспонденции. Посещение сауны и спортзала
- только для сенаторов. Я также учился и менее приятным вещам: например,
на публике я всегда обязан появляться чисто выбритым и должен отвечать на
любое приветствие прохожих, ведь вы не можете знать, кто станет вашим
избирателем. Первые недели я не думал о своей прежней жизни в Чикаго.
Здесь было почти то же самое. Приходилось столькому учиться, что я
почти забыл покинутый мир. Я забыл о фермерском законопроекте. Я забыл
войну, бушевавшую во время моего похищения. Я забыл Мэрилин... впрочем,
это не впервые.
Я не забыл Найлу!
Казалось, что я никогда не увижу ее и потерял что-то главное. Все,
что говорил об этом мире Ники, правда. Я мог вообразить себе, что однажды
мой переходный период пройдет и я построю для себя прекрасную жизнь в этом
новом рае. Смогу производить вещи, встречу красивую женщину, женюсь на ней
и наделаю кучу детишек, буду счастлив... но как я смогу жить без Найлы?
Это будет второй жизнью. Сомнения не исчезали.
На четвертый день нас признали достаточно чистыми, и это
подразумевало привилегии. По первой из них нас послали перебирать пищу -
серьезный шаг наверх! По второй мы могли выйти наружу.
Если быть честным, мы не могли бродить где попало и портить чистый
воздух Эдема своим потенциально нечистым дыханием. Ники и я получили
пропуск, комбинезон и микропоровые маски. И разошлись в разные стороны.
Я думал встретиться со знакомыми в одной из соседних гостиниц. По
комсету я узнал, что Де Сота - физик - поселился на углу через сквер.
Днем раньше прошел сильный ливень. Воздух был влажным и прохладным.
Высокие деревья, вытягивающиеся вверх, качались на ветру. На улице было
порядочно людей, они бродили или куда-то спешили. Некоторые были такие же
безликие, как и я, а остальные сторонились нас. Я был беспечен: как только
я вышел из отеля, мое настроение сразу же улучшилось. Я хотел, чтобы и
Найла была здесь: мы прошлись бы под руку по улицам этого чудесного нового
мира, но и без нее мне было весело. Когда я входил в вестибюль "Пьера", я
засиял от счастья: первое же лицо, которое я встретил, оказалось знакомым.
Человек сидел за регистрационным столом и что-то кричал в старый телефон.
- Вы который? - спросил я, стягивая маску.
Он разозлился.
- Я тот, с кем вы имели хлопоты в первом месте, подонок! - резко
ответил он.
Поскольку он не мог быть Лаврентием Джугашвили или ученым, он был
мошенником из паравремени Тау.
- Я не тот, на кого вы подумали! - сказал я. - Я сенатор, а Ники -
это мой товарищ по комнате в "Плазе".
- Надеюсь, он там сдохнет! - Дуглас положил трубку и пожал плечами. -
О дьявол! Простите, я не хотел вас обидеть! Забудем, хотите чашечку кофе?
Короче, он старался казаться любезным. И у него было кофе! Даже здесь
есть преимущество в знакомстве с мошенником. Мы сели и поболтали. Я
рассказал ему обо мне и Ники. Он рассказал о себе более, чем я рассчитывал
узнать. В первую ночь он разместился с фэбээровцем Мо. Дуглас заметил мой
взгляд и пожал плечами:
- Возможно, я уже говорил: забудем прошлое!
Но Мо нашел другого Мо - свою копию. И они решили поселиться вдвоем.
Более того, они узнали, что здесь есть третий, и после карантина
собираются уехать вместе, может быть, на постройку газопровода Техас -
Южная Калифорния, может быть, в бригаду первопроходцев или на стройку
плотины в Алабаме. Они назвали место Масие Шоало. Там всегда есть много
работы для здоровенных парней. А знаю ли я, что и Найла здесь, в отеле?
Внезапный прилив надежды и разочарование, ну конечно же, он говорил о
женщине из ФБР.
Я допил остатки кофе, пропуская остальные сплетни Лари Дугласа мимо
ушей. Мою голову заполнили вопросы морали. Найла, которую я любил, была
безнадежно недосягаема.
Мог ли я устроиться с другой Найлой?
Я даже не задавался вопросом, поселится ли со мной эта упрямая
полицейская ищейка. Это не имело значения.
Ответ скрывался в моей, а не в ее голове. Что я любил? Было ли это
физически материальным женским телом, в котором я находил так много
удовлетворения? Были ли это особенности и привлекательные черты Найлы,
которая замечательно играла на скрипке, была во власти страсти и добра во
всех отношениях? Любил ли я Найлу Боуквист менее, если бы она не видела
разницы между Брамсом и Бетховеном или не очаровывала и волновала элиту?
Одним словом, буду ли я любить ее, незнаменитую? Или, спустившись к
вопросу, на который нет ответа, что я понимаю под "любимой"?
Когда вы восхищаетесь собственным пупом, очень трудно следить за
действительностью. Я не удивился, когда Лари прекратил свою болтовню и с
подозрением покосился на меня.
- Извините, я задумался! - сказал я.
Он фыркнул.
- Может быть, вы, наконец, скажете, зачем пришли сюда? - спросил он.
- Я пришел посмотреть на Доминика Де Сота, ученого.
- А, понятно! Здесь их целая куча - в своем времени они говорили о
паравремени и всех этих штуках! Здесь даже двое "меня". Вероятно, вы
найдете их в баре...
Так я и поступил. Как он и сказал, в баре было десять-одиннадцать
человек, они пили пиво и оживленно разговаривали. Двое из них были Лари
Дугласами, четверо - Стивами Хоукингами (в том или ином состоянии
здоровья), двое - Джонами Гриббинами (образцы которых я встретил во Флойд
Беннет). Они даже не взглянули на меня, как и пояснил пройдоха, они
обменивались впечатлениями.
Пройдя в бар, я обзавелся банкой пива и сел, наполовину слушая их и
наполовину размышляя над своими проблемами. Мечталось легко, поскольку их
разговор нисколько не мешал моим мыслям. Я не понимал ни единого их слова.
- Мы начали с расщепления ольтрона! - говорил один из них.
Другой прерывал:
- Постойте, а что вы называете ольтроном?
Первый говорил ему что-то подобное:
- Это обозначает лучевой поток, имеющий расхождение в пяти точках.
Другой удивлялся:
- Расхождения?
И они чертили диафрагмы реакций частиц, пока один из них не сказал:
- О, вы имеете в виду тела Ньютона? Правильно! Это расщепляется на
альфа-А и гиммел, верно?
И они все начинали по новой... Я пропускал это мимо ушей, тут пришел
Доминик Де Сота и заметил меня.
- Эй, Дом! - крикнул он. - Ты уже вернулся? Слушай, Гриббины сказали
мне, что на своих ускорителях они использовали пластины из ванадия -
результат получился вдвое лучше. Что ты об этом думаешь?
Я улыбнулся и признался:
- Ничего! Я, Дом, тот, который сенатор, с которым ты был в
Вашингтоне, когда нас похитили.
- Ах, тот! - сказал, забавляясь, доктор. - Ладно, я тоже не тот Дом!
Он пошел проведать свою жену.
Я моргнул:
- Тогда ладно, передай ему, что я заходил!
Отвернувшись, я подумал, что было бы неплохо, если бы вместо бесполой
женщины похитили мою Найлу... и тогда...
Я осекся, сглотнув комок.
- Эй! - сказал я. - Они же не похищали его жену, ведь она не работала
над паравременем и находится в собственном мире!
- Разумеется, она не занималась паравременем! - другой Дом озадаченно
посмотрел на меня. - Он попросил, чтобы она присоединилась к нему, только
и всего! И пошел встречать.
- Попросил... присоединилась... вы хотите сказать, что...
И Дом в самом деле имел в виду именно это. Это было политикой -
похитители не бесчеловечны! Они позволяли перенести семьи, если те
согласятся.
Нужно только сделать запрос!
Через сорок минут я был в отеле "Билтмор", ожидая своей очереди и...
полагаю, здесь уместно слово "предложение". Я был не одинок, в очереди
стояло пятьдесят человек. Мы мало говорили, и каждый зубрил свою речь.
Когда я почувствовал удар в плечо, я вздрогнул.
Но это был всего лишь Ники.
- Ты тоже сюда, Дом? - его рот растянулся до ушей. - Я уже кончил.
Теперь, если только Грета скажет "да"...
Мы оказались в центре внимания. Все обернулись, чтобы услышать, о чем
поведает человек, уже прошедший это.
- Она еще не ответила? - спросил я.
- Ответ? Нет! Ты говоришь не непосредственно с ней, - пояснил он. -
Полагаю, для этого недостаточно туннелей. Знаешь, ты заходишь в комнату, и
они делают нечто вроде фильма. Это не совсем фильм, во всяком случае, ты
говоришь то, что хочешь, потом они засекают местонахождение адресата и
пересылают... Как называется эта штуковина?.. Телеграмма? Что-то вроде
этого. Ты говоришь ровно минуту, затем послание направится ей...
Направится ей.
Что надо сказать женщине, чтобы она оставила свой мир во имя
рискованных приключений в изгнании? Медленно продвигаясь в очереди, я
искал веские причины. Их не было. Посулы. Легкомысленные призрачные
обещания, что наша жизнь будет подобна... чему, если бы я только знал!..
Когда, наконец, я очутился перед объективом и яркий свет ослепил мои
глаза, я отказался от всех обещаний и причин. И сказал просто: "Найла, моя
дорогая! Я люблю тебя! Пожалуйста, иди ко мне и выйди за меня замуж!"

В субботу мы окончательно избавились от всех микробов и готовились
начать новую жизнь. К этому времени мы успели намозолить глаза женщине из
"Билтмора". Число туннелей в другие времена строго ограничено, объясняла
она, и трудно проверить все сразу. Нет, она еще не знает, получила ли
Найла мое послание. Да, ей скажут все, что она захочет узнать об этом
мире: на что он похож и как сюда попасть. Нет, она даже не знает, сколько
это протянется. Иногда требуется меньше дня, но некоторые не имеют ответа
и спустя три недели...
Я не хотел ждать три недели - не мог быть одиноким столько времени...
особенно если узнаю, что остался таким навсегда.
Я тянул время, у Ники была та же проблема, но он, казалось, не был
взволнован. Когда он не работал, он слонялся вокруг, когда и это
надоедало. Ники сгибался над терминалом и пытался чему-нибудь научиться. В
трудное время я как-то зашел спросить его, как много ути перешло в
одди-пут, и он сказал:
- В самом деле, Дом, как ты будешь здесь жить, если не можешь сделать
элементарный перевод?
- Ники, это так умопомрачительно для моих мозгов, эти нули и единицы!
- Это двоичная система, - поправил он: 1=1; 10=2; 11=3. - И он
продолжил строчку: - 100=4; 101=5.
- Ну хорошо, Ники, это действительно так! - проворчал я. - Но когда
получатся десяти или двенадцатизначные числа? Как их выговорить?
Он серьезно ответил:
- Сейчас ты будешь изучать код!
- Кто, я? Нет-нет, я его знаю! Я должен учить этот код только потому,
что торчу здесь, а если бы я находился в Риме, мне пришлось бы изучать
римские цифры? Только это глупо? Должны же иметь цену их миллионы,
переложенные с десятичной в двоичную систему!
Он засмеялся:
- Ты хочешь знать их цену? Имей в виду, что они перекладывают данные
в электронную память. Где-нибудь нажимается кнопка, и машины производят
глобальные замены-поиски. Все сразу и повсюду! Это стандарт!
Я пристально вгляделся в него.
- Это уже компьютерный разговор! - сказал я. - Ты многому научился с
тех пор, как исчез из своего времени!
- У меня не было другого выбора, Дом! - сказал он. - Рано или поздно
ты это поймешь... я хочу, чтобы ты начал учиться! - Он выбил на клавиатуре
несколько команд и поднялся. - Тебе пора научиться считать! - И он оставил
меня наедине с комсетом.
Да, он был совершенно прав.
Я стал серьезным, на время забыл все свои мысли и проблемы (даже
Найлу!) и попытался сконцентрироваться.
Ники вызвал для меня старую документацию "Двоичное исчисление и
человеческие привычки". Там было сказано все, что я хотел узнать, как
записывать и произносить.
Научился записывать - очень легко. Числа двоичной системы
записываются в группы из шести единиц (в середине ставится дефис),
например, 000-000. Когда в числе более шести единиц, используются запятые
(как для тысяч и миллионов!). Пример: 000-000, 000-000. Я старательно
перевел текущий год в двоичное число, и год 1983 стал 1-111, 011-111.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27