Многие мальтийцы хотели эмигрировать – до них дошли заманчивые сообщения Мальтийского трудового корпуса и рассказы соотечественников, работавших за рубежом, о более высоких заработках за границей. К тому же прошел слух, что власти отказываются выдавать паспорта, чтобы удержать рабочих на острове на случай, если в будущем понадобится дополнительная рабочая сила. – Что еще им остается, кроме эмиграции? – Мейстраль сделал небольшое отступление: – За время войны число докеров увеличилось в три раза. А теперь, после перемирия, начались сокращения. Кроме доков, рабочих мест на острове раз-два и обчелся. Так что многим не заработать даже на пропитание.
Стенсил хотел было спросить: если ты им сочувствуешь, то почему доносишь? Он пользовался услугами доносчиков и информаторов, как мастер своими инструментами, и никогда не стремился понять их мотизы. Предполагалось, что, как правило, ими движет личная обида, желание отомстить. Но встречались также и стукачи, раздираемые противоречиями: с одной стороны, они были преданы той или иной партии, а с другой – всячески способствовали ее поражению. Не окажется ли Мейстраль в первых рядах разгоряченной толпы, штурмующей редакцию «Дэйли Мальта Кроникл»? Стенсила так и подмывало спросить: если да, то почему? Но спрашивать он, конечно, не стал. Какое ему дело до их мотивов?
Мейстраль выложил все, что знал, и удалился, бесстрастный, как и прежде. Стенсил раскурил трубку, сверился с картой Валлетты и пятью минутами позже уже весело топал за Мейстралем по Страда Реале.
Обычная предосторожность. Ведь так или иначе велась двойная игра и действовал принцип: «Тот, кто доносит мне, может донести и на меня».
Мейстраль свернул налево и, уйдя от света фонарей главной улицы, направился вниз к Страда Стретта. Отсюда начинался квартал, пользовавшийся дурной славой; Стенсил огляделся, не проявляя особого любопытства. Все то же самое. Какое превратное представление о городах складывается у людей его профессии! Нетрудно вообразить, какую нелепую картину воссоздадут историки, если единственным источником сведений о нынешнем веке окажутся оперативные журналы тайных агентов.
Внушительные казенные здания с безликими фасадами, перекрестия улиц, на которых, как ни странно, не видно служивых. Стерильный мир власть имущих, окруженный со всех сторон варварскими предместьями с темными извилистыми улочками, публичными домами, тавернами: словно блестки на потрепанном бальном платье, горят тусклые фонари, освещая лишь места, где проститутки поджидают клиентов.
«Если в этом мире и существует такая вещь, как политическая мораль, – записал однажды Стенсил в своем дневнике, – то она заключается в невыносимой двойственности, которая проявляется во всех свершениях нынешнего столетия. Правые и левые, оранжерея и улица.
Правые могут жить и работать только в изоляции от внешнего мира, в оранжерее прошлого, тогда как левые вершат свои дела на улицах, манипулируя низменными инстинктами черни, и живут исключительно в пространстве мечтаний о будущем».
А что же реальное настоящее и люди вне политики – некогда уважаемая Золотая Середина? Они вышли из моды; во всяком случае, их нигде не видно. И судя по всему, на западной стороне этих крайностей в ближайшие несколько лет можно ожидать появления в высшей степени «враждебно настроенных» масс.
Страда Стретта – Узкая улица. Будто специально созданная для толкотни и давки, для хлынувшей сюда толпы. Нынче так оно и было: ближе к вечеру улицу заполонили матросы с К. Е. В. «Эгмонта» и военных кораблей поменьше, моряки с греческих, итальянских и североафриканских торговых судов, а также необходимые вспомогательные персонажи: малолетние чистильщики обуви, сутенеры, торговцы безделушками, сластями, порнографическими открытками. Благодаря топографическим особенностям этой улицы идущему по ней казалось, будто он одну за другой просматривает мюзик-холльные сценки, сменявшиеся с каждым поворотом, спуском или подъемом, каждый раз – в новых декорациях и с другим подбором исполнителей, но все проникнутые одной и той же атмосферой непритязательного представления. Легконогий Стенсил чувствовал себя здесь как рыба в воде.
Тем не менее он зашагал быстрее сквозь густеющие толпы, с легким беспокойством замечая, что стал все чаще упускать Мейстраля из виду в бурном колыхании бело-синих волн.
Одновременно Стенсил почувствовал, что справа в поле его зрения то и дело оказывается одна и та же фигура. Некто высокий, конусовидный, в черном. Стенсил рискнул рассмотреть его краем глаза. Какое-то время незнакомец шел с ним вровень. Похоже, греческий поп или приходский священник. Что может делать слуга Господа в этих краях? Наставлять на путь истинный заблудшие души; однако, на секунду встретившись с ним взглядом, Стенсил не увидел в его глазах милости к падшим.
– Chaire, – пробормотал священник.
– Chaire, Рара , – в ответ шевельнул губами Стенсил и попытался обогнать святого отца. Но его остановила рука в перстнях.
– Одну минуту, Стенсил, – раздался голос – Давай выберемся из этой толпы. – Голос был чертовски знакомым. – Мейстраль идет в «Джон Булль», – сказал священник. – Мы его догоним позже – И по проулку они прошли в крошечный дворик, в центре которого стоял помойный бак, украшенный по краям темным венчиком нечистот.
– Быстренько преобразимся… – И тут же прочь исчезли черная скуфейка и окладистая православная борода.
– Для своего почтенного возраста ты весьма топорно работаешь, Демивольт. К чему эта комедия? Что стряслось с Уайтхоллом?
– Там все в порядке, – ответил нараспев Демивольт, тяжеловесным скоком перемещаясь по дворику. – Знаешь, я тоже никак не ожидал тебя здесь увидеть.
– А где Моффит? – спросил Стенсил. – Раз уж наверху решили собрать здесь всю старую флорентийскую гвардию.
– Моффита взяли в Белграде. Я думал, ты знаешь. – Демивольт сбросил сутану и завернул в нее прочие маскарадные атрибуты. Под сутаной оказался английский твидовый костюм. Демивольт быстро пригладил волосы, подкрутил усы – и перед Стенсилом предстал тот самый человек, которого он последний раз видел в 1899-м. Разве что чуть больше седины в волосах, чуть больше морщин на лице.
– Бог его знает, кого еще прислали в Валлетту, – весело сказал Демивольт, когда они вернулись на улицу. – Подозреваю, что это всего лишь очередная блажь – на Министерство иногда находит, сам знаешь. Курорт или воды – Модное Местечко каждый год разное.
– Не надо на меня так смотреть. О том, что затевается, я могу лишь догадываться. Здешние жители – как у нас говорят – неугомонны. Этот Фэйринг – католический священник и, надо думать, иезуит – полагает, что в скором времени тут будет кровавая баня.
– Да, я встречался с Фэйрингом. Может статься, ему платят из того же кармана, что и нам, однако виду он не подает.
– Сомневаюсь, ох, сомневаюсь, – туманно ответил Стенсил, рассчитывая поговорить о старых добрых временах.
– Мейстраль всегда садится на улице перед входом. Перейдем на другую сторону.
Они сели за столик перед кафе «Финикия»; Стенсил устроился спиной к улице. Потягивая барселонское пиво, они обменялись краткими отчетами о двух десятилетиях, прошедших после операции Вейссу; их голоса звучали монотонно на фоне рокочущего уличного шума.
– Странно, как порой пересекаются пути-дорожки. Стенсил кивнул:
– Интересно, мы должны следить друг за другом? Или наша встреча предусмотрена?
– Предусмотрена? – как-то уж слишком поспешно переспросил Демивольт. – Уайтхоллом? Конечно.
– Я так и думал.
Старея, мы все чаще возвращаемся в прошлое. Поэтому в данный момент Стенсил отчасти находился как бы вне улицы и вне поля зрения докера, сидевшего на другой стороне. Встреча с Демивольтом заставила Стенсила мысленно вернуться в тот злосчастный флорентийский год, неприятные подробности которого яркими вспышками осветили темную комнату его шпионской памяти. Он все еще продолжал упрямо надеяться, что появление Демивольта было чистой случайностью и не означало приведения в действие все тех же хаотичных и творящих Ситуацию сил, которые двадцать лет назад бушевали во Флоренции.
В мрачном пророчестве Фэйринга о кровавой бане и в прочих сопутствующих обстоятельствах имелись все признаки Ситуации-в-процессе-творения. Идеи Стенсила о Ситуации не претерпели каких-либо изменений. Он даже написал статейку под названием «Ситуация как n-мерный бардак» и, прикрывшись псевдонимом, послал ее в «Панч». Статью не приняли.
«Как можем мы надеяться на понимание Ситуации, – писал Стенсил в статье, – не проследив до конца историю каждого участвующего в ней индивидуума, не разобравшись в анатомии каждой души? Возможно, в будущем на государственную службу не будут принимать чиновников без диплома нейрохирурга».
Ему действительно снились сны, в которых он уменьшался до микроскопических размеров и отправлялся исследовать мозг. Входил в одну из кожных пор на лбу и попадал в слепой мешок потовой железы. Затем, продравшись через джунгли капилляров, он в конце концов выходил на плато лобовой кости и двигался дальше сквозь череп; пройдя через твердую, паутинную и мягкую мозговые оболочки, достигал моря мозговой жидкости с бороздчатым дном. Оставалось лишь переплыть это море, чтобы совершить последний бросок на серые полушария – вместилище духа.
Узлы Ранвье, клетки Шванна, вена Галена. Крошечный Стенсил всю ночь бродил в тишине, озаряемой мощными сполохами нервных импульсов, проскакивающих через синапс; колышущиеся дендриты, автобаны нервов, ведущие в неведомые дали, петляя среди пучков нервных окончаний. Чужак в этой стране, Стенсил даже не задавался вопросом, в чьем мозгу он находится. Возможно, в своем собственном. То были лихорадочные сны, вроде тех, где перед вами стоит чрезвычайно сложная задача и, решая ее, вы то и дело попадаете в тупик, идете по ложному следу и с каждым новым поворотом испытываете разочарование – и так до тех пор, пока не кончится лихорадка.
Предположим, что реально существует угроза хаоса, уличных беспорядков, в которых примут участие все недовольные на острове. Или почти все, за исключением разве что губернатора и его чиновников. Несомненно, каждый будет думать только об удовлетворении своих собственных желаний. Однако буйная толпа – всего лишь разновидность общности, как и туристы. Под действием особой магии множество одиноких душ, какими бы разными они ни были, объединяются во имя общей цели противостояния существующему порядку вещей. И подобно эпидемии или землетрясению, уличная политика способна уничтожить даже самые, казалось бы, стабильные правительства; подобно смерти, она косит всех без разбора и объединяет всех и каждого, невзирая на лица.
– Бедные будут стремиться отомстить мельникам, которые якобы наживались во время войны.
– Чиновники выйдут на улицы, добиваясь более справедливой кадровой политики: заблаговременного уведомления об открывающихся вакансиях, повышения должностных окладов, прекращения расовой дискриминации.
– Коммерсанты потребуют отмены постановления о введении пошлин на наследуемое и передаваемое в дар имущество. Предполагалось, что этот налог будет ежегодно приносить в казну до 5000 фунтов, однако реальные расчеты показали, что эта сумма составит порядка 30 ООО фунтов.
– Большевики, которых немало среди докеров, удовлетворятся только отменой всей частной собственности – как светской, так и церковной.
– Антиколониальные экстремисты, разумеется, попытаются навсегда вышвырнуть англичан из Дворца. И плевать на последствия. Хотя, скорее всего, на гребне волны к власти придут итальянцы, а сместить их будет еще сложнее. Дадут о себе знать кровные узы.
– Воздержанцам нужна новая конституция.
– Миццисты – объединив усилия трех клубов: «Молодая Мальта», «Данте Алигьери» и «Второй Патриотический Комитет» – попытаются: а) добиться итальянской гегемонии на Мальте, б) привести к власти своего лидера, д-ра Энрико Мицци.
– Церковь (тут англиканская упертость Стенсила, пожалуй, слегка затуманила его в целом объективный взгляд на положение дел) возжелает того же, чего хочет во время любого политического кризиса. Установления Третьего Царства. Совершить переворот – это так по-христиански.
Это пришествие Параклета , утешителя, голубя: языки пламени, дар языков, Пятидесятница. Третий в Троице. На взгляд Стенсила, в этом не было ничего невероятного. Отец пришел и ушел. В терминах политики, Отец был Государем, единоличным лидером, активным деятелем, virtu которого когда-то определяло развитие истории. Затем наступило вырождение и появился Сын, гений либеральных любовных игрищ, вылившихся в 1848 год и совсем недавно приведших к свержению царя. Что дальше? Каким будет следующий Апокалипсис?
Особенно на Мальте, острове, где царит матриархат. Возможно, в роли Параклета выступит мать? Утешительница, так. Но какой дар общения, взаимопонимания может принести женщина?
Хватит, старик, сказал он себе. В этих водах плавать опасно. Выгребай, выгребай.
– Только не оборачивайся, – буднично произнес Демивольт. – Это она. Сидит за столиком Мейстраля.
Когда Стенсил все-таки обернулся, он увидел лишь смутно очерченную фигуру в вечерней пелерине; замысловатая шляпка – наверное, парижская – отбрасывала тень на лицо.
– Это Вероника Манганезе.
– А Густав V – король Швеции. Ты необычайно ценный источник информации.
Демивольт вкратце изложил Стенсилу досье на Веронику Манганезе. Происхождение туманно. На Мальте появилась в начале войны в компании некоего мицциста Сгерраччио. Поддерживает отношения с разными итальянскими ренегатами – в частности, с поэтем-воителем Д'Аннунцио и с неким Муссолини, довольно активным антисоциалистом и смутьяном. Ее политические симпатии неизвестны; впрочем, какими бы они ни были, Уайтхоллу не до веселья. От этой женщины явно можно ждать любых неприятностей. По слухам, она богата, живет одна на вилле, некогда принадлежавшей выродившемуся мальтийскому дворянскому роду баронов Сант' Уго ди Тальяпиомбо ди Саммут. Источники ее доходов неясны.
– Выходит, Фэйринг двойной агент.
– Похоже на то.
– Поеду-ка я обратно в Лондон. Судя по всему, ты прекрасно справляешься…
– Ошибаешься, ошибаешься, Сидней. Ты ведь помнишь Флоренцию.
Материализовавшийся официант принес очередные кружки с барселонским пивом. Стенсил потянулся за трубкой.
– По-моему, это самое мерзкое пойло на всем Средиземноморье. За свои труды ты заслуживаешь чего-нибудь получше, старина. Неужели дело Вейссу никогда не будет закрыто?
– Вейссу можно считать симптомом. Такого рода симптомы возникают постоянно, в том или ином месте.
– Господи Иисусе, вроде только что с одним разобрались. Думаешь, наверху уже созрели очередные благоглупости?
– Не думаю, – мрачно усмехнулся Демивольт. – По крайней мере, стараюсь не думать. Если серьезно, я полагаю, что все эти мудреные игры затевает кто-то в главной конторе – кто-то занимающий высокое положение и действующий по наитию. Такой тип говорит себе: «Ага, что-то здесь не так». И обычно оказывается прав.
Так было во Флоренции, по крайней мере в том, что касалось симптомов, а не обострения самой болезни. А мы с тобой всего лишь рядовые. Лично я нс решился бы на такие предположения. Для этой игры в «угадайку» нужно обладать действительно первоклассной интуицией. Конечно, у нас тоже бывают озарения: к примеру, ты не зря решил сегодня проследить за Мейстралем. Но все дело в уровне. В уровне оплаты и уровне той высоты, глядя с которой на всю эту мышиную возню можно усмотреть более общие процессы. Мы же находимся внизу, в самой гуще.
– И поэтому им понадобилось свести нас вместе, – пробормотал Стенсил.
– В данный момент – да. Но кто знает, что им понадобится завтра?
– Интересно, кого еще сюда прислали?
– Внимание. Они уходят. – Прежде чем встать, Стен-сил и Демивольт подождали, пока пара на противоположной стороне улицы отойдет на достаточное расстояние. – Хочешь посмотреть остров? Скорее всего, они направляются на виллу. Не думаю, что их свидание окажется очень интересным.
Они зашагали по Страда Стретта. Демивольт с черным свертком под мышкой выглядел как беспечный анархист.
– Дороги здесь в ужасном состоянии, – заметил Демивольт, – однако автомобиль у нас имеется.
– Я до смерти боюсь автомобилей.
Стенсил действительно боялся. Всю дорогу до виллы он судорожно цеплялся за сиденье «пежо», стараясь смотреть только себе под ноги. Стенсил предпочитал не иметь дела с автомобилями, воздушными шарами, аэропланами.
– По-моему, это неосторожно, – процедил он сквозь зубы, пригнув голову за ветровым стеклом, словно опасаясь, что оно в любой момент может исчезнуть. – На дороге кроме нас никого нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Стенсил хотел было спросить: если ты им сочувствуешь, то почему доносишь? Он пользовался услугами доносчиков и информаторов, как мастер своими инструментами, и никогда не стремился понять их мотизы. Предполагалось, что, как правило, ими движет личная обида, желание отомстить. Но встречались также и стукачи, раздираемые противоречиями: с одной стороны, они были преданы той или иной партии, а с другой – всячески способствовали ее поражению. Не окажется ли Мейстраль в первых рядах разгоряченной толпы, штурмующей редакцию «Дэйли Мальта Кроникл»? Стенсила так и подмывало спросить: если да, то почему? Но спрашивать он, конечно, не стал. Какое ему дело до их мотивов?
Мейстраль выложил все, что знал, и удалился, бесстрастный, как и прежде. Стенсил раскурил трубку, сверился с картой Валлетты и пятью минутами позже уже весело топал за Мейстралем по Страда Реале.
Обычная предосторожность. Ведь так или иначе велась двойная игра и действовал принцип: «Тот, кто доносит мне, может донести и на меня».
Мейстраль свернул налево и, уйдя от света фонарей главной улицы, направился вниз к Страда Стретта. Отсюда начинался квартал, пользовавшийся дурной славой; Стенсил огляделся, не проявляя особого любопытства. Все то же самое. Какое превратное представление о городах складывается у людей его профессии! Нетрудно вообразить, какую нелепую картину воссоздадут историки, если единственным источником сведений о нынешнем веке окажутся оперативные журналы тайных агентов.
Внушительные казенные здания с безликими фасадами, перекрестия улиц, на которых, как ни странно, не видно служивых. Стерильный мир власть имущих, окруженный со всех сторон варварскими предместьями с темными извилистыми улочками, публичными домами, тавернами: словно блестки на потрепанном бальном платье, горят тусклые фонари, освещая лишь места, где проститутки поджидают клиентов.
«Если в этом мире и существует такая вещь, как политическая мораль, – записал однажды Стенсил в своем дневнике, – то она заключается в невыносимой двойственности, которая проявляется во всех свершениях нынешнего столетия. Правые и левые, оранжерея и улица.
Правые могут жить и работать только в изоляции от внешнего мира, в оранжерее прошлого, тогда как левые вершат свои дела на улицах, манипулируя низменными инстинктами черни, и живут исключительно в пространстве мечтаний о будущем».
А что же реальное настоящее и люди вне политики – некогда уважаемая Золотая Середина? Они вышли из моды; во всяком случае, их нигде не видно. И судя по всему, на западной стороне этих крайностей в ближайшие несколько лет можно ожидать появления в высшей степени «враждебно настроенных» масс.
Страда Стретта – Узкая улица. Будто специально созданная для толкотни и давки, для хлынувшей сюда толпы. Нынче так оно и было: ближе к вечеру улицу заполонили матросы с К. Е. В. «Эгмонта» и военных кораблей поменьше, моряки с греческих, итальянских и североафриканских торговых судов, а также необходимые вспомогательные персонажи: малолетние чистильщики обуви, сутенеры, торговцы безделушками, сластями, порнографическими открытками. Благодаря топографическим особенностям этой улицы идущему по ней казалось, будто он одну за другой просматривает мюзик-холльные сценки, сменявшиеся с каждым поворотом, спуском или подъемом, каждый раз – в новых декорациях и с другим подбором исполнителей, но все проникнутые одной и той же атмосферой непритязательного представления. Легконогий Стенсил чувствовал себя здесь как рыба в воде.
Тем не менее он зашагал быстрее сквозь густеющие толпы, с легким беспокойством замечая, что стал все чаще упускать Мейстраля из виду в бурном колыхании бело-синих волн.
Одновременно Стенсил почувствовал, что справа в поле его зрения то и дело оказывается одна и та же фигура. Некто высокий, конусовидный, в черном. Стенсил рискнул рассмотреть его краем глаза. Какое-то время незнакомец шел с ним вровень. Похоже, греческий поп или приходский священник. Что может делать слуга Господа в этих краях? Наставлять на путь истинный заблудшие души; однако, на секунду встретившись с ним взглядом, Стенсил не увидел в его глазах милости к падшим.
– Chaire, – пробормотал священник.
– Chaire, Рара , – в ответ шевельнул губами Стенсил и попытался обогнать святого отца. Но его остановила рука в перстнях.
– Одну минуту, Стенсил, – раздался голос – Давай выберемся из этой толпы. – Голос был чертовски знакомым. – Мейстраль идет в «Джон Булль», – сказал священник. – Мы его догоним позже – И по проулку они прошли в крошечный дворик, в центре которого стоял помойный бак, украшенный по краям темным венчиком нечистот.
– Быстренько преобразимся… – И тут же прочь исчезли черная скуфейка и окладистая православная борода.
– Для своего почтенного возраста ты весьма топорно работаешь, Демивольт. К чему эта комедия? Что стряслось с Уайтхоллом?
– Там все в порядке, – ответил нараспев Демивольт, тяжеловесным скоком перемещаясь по дворику. – Знаешь, я тоже никак не ожидал тебя здесь увидеть.
– А где Моффит? – спросил Стенсил. – Раз уж наверху решили собрать здесь всю старую флорентийскую гвардию.
– Моффита взяли в Белграде. Я думал, ты знаешь. – Демивольт сбросил сутану и завернул в нее прочие маскарадные атрибуты. Под сутаной оказался английский твидовый костюм. Демивольт быстро пригладил волосы, подкрутил усы – и перед Стенсилом предстал тот самый человек, которого он последний раз видел в 1899-м. Разве что чуть больше седины в волосах, чуть больше морщин на лице.
– Бог его знает, кого еще прислали в Валлетту, – весело сказал Демивольт, когда они вернулись на улицу. – Подозреваю, что это всего лишь очередная блажь – на Министерство иногда находит, сам знаешь. Курорт или воды – Модное Местечко каждый год разное.
– Не надо на меня так смотреть. О том, что затевается, я могу лишь догадываться. Здешние жители – как у нас говорят – неугомонны. Этот Фэйринг – католический священник и, надо думать, иезуит – полагает, что в скором времени тут будет кровавая баня.
– Да, я встречался с Фэйрингом. Может статься, ему платят из того же кармана, что и нам, однако виду он не подает.
– Сомневаюсь, ох, сомневаюсь, – туманно ответил Стенсил, рассчитывая поговорить о старых добрых временах.
– Мейстраль всегда садится на улице перед входом. Перейдем на другую сторону.
Они сели за столик перед кафе «Финикия»; Стенсил устроился спиной к улице. Потягивая барселонское пиво, они обменялись краткими отчетами о двух десятилетиях, прошедших после операции Вейссу; их голоса звучали монотонно на фоне рокочущего уличного шума.
– Странно, как порой пересекаются пути-дорожки. Стенсил кивнул:
– Интересно, мы должны следить друг за другом? Или наша встреча предусмотрена?
– Предусмотрена? – как-то уж слишком поспешно переспросил Демивольт. – Уайтхоллом? Конечно.
– Я так и думал.
Старея, мы все чаще возвращаемся в прошлое. Поэтому в данный момент Стенсил отчасти находился как бы вне улицы и вне поля зрения докера, сидевшего на другой стороне. Встреча с Демивольтом заставила Стенсила мысленно вернуться в тот злосчастный флорентийский год, неприятные подробности которого яркими вспышками осветили темную комнату его шпионской памяти. Он все еще продолжал упрямо надеяться, что появление Демивольта было чистой случайностью и не означало приведения в действие все тех же хаотичных и творящих Ситуацию сил, которые двадцать лет назад бушевали во Флоренции.
В мрачном пророчестве Фэйринга о кровавой бане и в прочих сопутствующих обстоятельствах имелись все признаки Ситуации-в-процессе-творения. Идеи Стенсила о Ситуации не претерпели каких-либо изменений. Он даже написал статейку под названием «Ситуация как n-мерный бардак» и, прикрывшись псевдонимом, послал ее в «Панч». Статью не приняли.
«Как можем мы надеяться на понимание Ситуации, – писал Стенсил в статье, – не проследив до конца историю каждого участвующего в ней индивидуума, не разобравшись в анатомии каждой души? Возможно, в будущем на государственную службу не будут принимать чиновников без диплома нейрохирурга».
Ему действительно снились сны, в которых он уменьшался до микроскопических размеров и отправлялся исследовать мозг. Входил в одну из кожных пор на лбу и попадал в слепой мешок потовой железы. Затем, продравшись через джунгли капилляров, он в конце концов выходил на плато лобовой кости и двигался дальше сквозь череп; пройдя через твердую, паутинную и мягкую мозговые оболочки, достигал моря мозговой жидкости с бороздчатым дном. Оставалось лишь переплыть это море, чтобы совершить последний бросок на серые полушария – вместилище духа.
Узлы Ранвье, клетки Шванна, вена Галена. Крошечный Стенсил всю ночь бродил в тишине, озаряемой мощными сполохами нервных импульсов, проскакивающих через синапс; колышущиеся дендриты, автобаны нервов, ведущие в неведомые дали, петляя среди пучков нервных окончаний. Чужак в этой стране, Стенсил даже не задавался вопросом, в чьем мозгу он находится. Возможно, в своем собственном. То были лихорадочные сны, вроде тех, где перед вами стоит чрезвычайно сложная задача и, решая ее, вы то и дело попадаете в тупик, идете по ложному следу и с каждым новым поворотом испытываете разочарование – и так до тех пор, пока не кончится лихорадка.
Предположим, что реально существует угроза хаоса, уличных беспорядков, в которых примут участие все недовольные на острове. Или почти все, за исключением разве что губернатора и его чиновников. Несомненно, каждый будет думать только об удовлетворении своих собственных желаний. Однако буйная толпа – всего лишь разновидность общности, как и туристы. Под действием особой магии множество одиноких душ, какими бы разными они ни были, объединяются во имя общей цели противостояния существующему порядку вещей. И подобно эпидемии или землетрясению, уличная политика способна уничтожить даже самые, казалось бы, стабильные правительства; подобно смерти, она косит всех без разбора и объединяет всех и каждого, невзирая на лица.
– Бедные будут стремиться отомстить мельникам, которые якобы наживались во время войны.
– Чиновники выйдут на улицы, добиваясь более справедливой кадровой политики: заблаговременного уведомления об открывающихся вакансиях, повышения должностных окладов, прекращения расовой дискриминации.
– Коммерсанты потребуют отмены постановления о введении пошлин на наследуемое и передаваемое в дар имущество. Предполагалось, что этот налог будет ежегодно приносить в казну до 5000 фунтов, однако реальные расчеты показали, что эта сумма составит порядка 30 ООО фунтов.
– Большевики, которых немало среди докеров, удовлетворятся только отменой всей частной собственности – как светской, так и церковной.
– Антиколониальные экстремисты, разумеется, попытаются навсегда вышвырнуть англичан из Дворца. И плевать на последствия. Хотя, скорее всего, на гребне волны к власти придут итальянцы, а сместить их будет еще сложнее. Дадут о себе знать кровные узы.
– Воздержанцам нужна новая конституция.
– Миццисты – объединив усилия трех клубов: «Молодая Мальта», «Данте Алигьери» и «Второй Патриотический Комитет» – попытаются: а) добиться итальянской гегемонии на Мальте, б) привести к власти своего лидера, д-ра Энрико Мицци.
– Церковь (тут англиканская упертость Стенсила, пожалуй, слегка затуманила его в целом объективный взгляд на положение дел) возжелает того же, чего хочет во время любого политического кризиса. Установления Третьего Царства. Совершить переворот – это так по-христиански.
Это пришествие Параклета , утешителя, голубя: языки пламени, дар языков, Пятидесятница. Третий в Троице. На взгляд Стенсила, в этом не было ничего невероятного. Отец пришел и ушел. В терминах политики, Отец был Государем, единоличным лидером, активным деятелем, virtu которого когда-то определяло развитие истории. Затем наступило вырождение и появился Сын, гений либеральных любовных игрищ, вылившихся в 1848 год и совсем недавно приведших к свержению царя. Что дальше? Каким будет следующий Апокалипсис?
Особенно на Мальте, острове, где царит матриархат. Возможно, в роли Параклета выступит мать? Утешительница, так. Но какой дар общения, взаимопонимания может принести женщина?
Хватит, старик, сказал он себе. В этих водах плавать опасно. Выгребай, выгребай.
– Только не оборачивайся, – буднично произнес Демивольт. – Это она. Сидит за столиком Мейстраля.
Когда Стенсил все-таки обернулся, он увидел лишь смутно очерченную фигуру в вечерней пелерине; замысловатая шляпка – наверное, парижская – отбрасывала тень на лицо.
– Это Вероника Манганезе.
– А Густав V – король Швеции. Ты необычайно ценный источник информации.
Демивольт вкратце изложил Стенсилу досье на Веронику Манганезе. Происхождение туманно. На Мальте появилась в начале войны в компании некоего мицциста Сгерраччио. Поддерживает отношения с разными итальянскими ренегатами – в частности, с поэтем-воителем Д'Аннунцио и с неким Муссолини, довольно активным антисоциалистом и смутьяном. Ее политические симпатии неизвестны; впрочем, какими бы они ни были, Уайтхоллу не до веселья. От этой женщины явно можно ждать любых неприятностей. По слухам, она богата, живет одна на вилле, некогда принадлежавшей выродившемуся мальтийскому дворянскому роду баронов Сант' Уго ди Тальяпиомбо ди Саммут. Источники ее доходов неясны.
– Выходит, Фэйринг двойной агент.
– Похоже на то.
– Поеду-ка я обратно в Лондон. Судя по всему, ты прекрасно справляешься…
– Ошибаешься, ошибаешься, Сидней. Ты ведь помнишь Флоренцию.
Материализовавшийся официант принес очередные кружки с барселонским пивом. Стенсил потянулся за трубкой.
– По-моему, это самое мерзкое пойло на всем Средиземноморье. За свои труды ты заслуживаешь чего-нибудь получше, старина. Неужели дело Вейссу никогда не будет закрыто?
– Вейссу можно считать симптомом. Такого рода симптомы возникают постоянно, в том или ином месте.
– Господи Иисусе, вроде только что с одним разобрались. Думаешь, наверху уже созрели очередные благоглупости?
– Не думаю, – мрачно усмехнулся Демивольт. – По крайней мере, стараюсь не думать. Если серьезно, я полагаю, что все эти мудреные игры затевает кто-то в главной конторе – кто-то занимающий высокое положение и действующий по наитию. Такой тип говорит себе: «Ага, что-то здесь не так». И обычно оказывается прав.
Так было во Флоренции, по крайней мере в том, что касалось симптомов, а не обострения самой болезни. А мы с тобой всего лишь рядовые. Лично я нс решился бы на такие предположения. Для этой игры в «угадайку» нужно обладать действительно первоклассной интуицией. Конечно, у нас тоже бывают озарения: к примеру, ты не зря решил сегодня проследить за Мейстралем. Но все дело в уровне. В уровне оплаты и уровне той высоты, глядя с которой на всю эту мышиную возню можно усмотреть более общие процессы. Мы же находимся внизу, в самой гуще.
– И поэтому им понадобилось свести нас вместе, – пробормотал Стенсил.
– В данный момент – да. Но кто знает, что им понадобится завтра?
– Интересно, кого еще сюда прислали?
– Внимание. Они уходят. – Прежде чем встать, Стен-сил и Демивольт подождали, пока пара на противоположной стороне улицы отойдет на достаточное расстояние. – Хочешь посмотреть остров? Скорее всего, они направляются на виллу. Не думаю, что их свидание окажется очень интересным.
Они зашагали по Страда Стретта. Демивольт с черным свертком под мышкой выглядел как беспечный анархист.
– Дороги здесь в ужасном состоянии, – заметил Демивольт, – однако автомобиль у нас имеется.
– Я до смерти боюсь автомобилей.
Стенсил действительно боялся. Всю дорогу до виллы он судорожно цеплялся за сиденье «пежо», стараясь смотреть только себе под ноги. Стенсил предпочитал не иметь дела с автомобилями, воздушными шарами, аэропланами.
– По-моему, это неосторожно, – процедил он сквозь зубы, пригнув голову за ветровым стеклом, словно опасаясь, что оно в любой момент может исчезнуть. – На дороге кроме нас никого нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66