..
Сильвиус не слушал. Потемневшими глазами он глядел туда, где на
отдельном столике рядом с инструментами лежало "Эпитоме" Везалия -
извлечение из семи книг, атлас анатомических фигур, изданный подлым
клеветником специально для тех, кому не по карману купить роскошное
издание, брошенное Сильвиусом на улице Крысы. Значит, и сюда проникла
зараза!
- Что это?!. - свистящим шепотом выдохнул Сильвиус.
- "Эпитоме" Андрея Везальца, - Паре был удивлен. - Книга воистину
драгоценная. Она открыла мне глаза на нашу науку. Я имел некогда счастье
знать Андрея и вчера написал ему в Падую. Я испрашиваю позволения
перенести часть этих гравюр в краткое руководство по анатомии, над которым
я сейчас тружусь... - Паре осекся и замолчал, с удивлением глядя на
профессора.
Лицо Сильвиуса страшно налилось густой багровой синевой, щеки и губы
мелко тряслись, выпученные глаза бессмысленно вращались. Паре сделал шаг
назад, стараясь незаметно нащупать на столе тонкий ланцет. Если сейчас со
стариком случится удар, то лишь немедленное и обильное кровопускание может
спасти его жизнь.
Но здоровая натура простолюдина одержала верх над приступом. Краска
разом схлынула с перекошенного лица, и Сильвиус закричал, топая ногами и
брызжа слюной:
- Вон отсюда! Тварь! Немедленно!.. Вон!

* * *

Сумрачным бродил по Падуе Реальд Колумб. Рассеянно отвечал на поклоны
знакомых, пустыми глазами глядел мимо чужих. Забывал даже порой отгонять
палкой бродячих псов - вечных спутников хирурга.
Вот уже месяц, как нет в Падуе Везалия, тридцать дней занимает Колумб
кафедру медицины. То, что не удавалось сделать никому из близких, издалека
совершил всемогущий Сильвиус - вышвырнул фламандца из города. Якобу
Парижскому не пришлось даже печатать свой труд, услужливые доброжелатели
прислали рукопись Везалию. Впрочем, говорят, о том позаботился сам
Сильвиус - засадил десятки послушных школяров за переписывание памфлета,
чтобы избежать расходов на типографию, а потом разослал готовое сочинение
с купцами по королевствам христианской республики.
Кто знает, как было в действительности, но удар цели достиг. Сначала
Везалий возмутился, кричал, что его оболгали, накропал даже пространное
послание к оскорбленному учителю, где вызывал его на состязание. Письмо,
публично им читанное, заканчивалось словами: "Мне не от чего отрекаться. Я
не научился лгать. Никто больше меня не ценит все то хорошее, что имеется
у Галена, но когда он ошибается, я поправляю его. Я требую встречи с
Сильвием у трупа, тогда он сможет убедиться, на чьей стороне правда".
Еще чаще, чем прежде произносил Везалий в анатомическом театре
публичные лекции, и палач города Падуи не справлялся с работой, потому что
еретичным решением высокого сената приговоренных преступников со всех
концов Венецианской области свозили в Падую, чтобы они могли послужить
материалом для молодого анатома.
И все же битва была проиграна. Сильвиус в парижском далеке молча
ожидал "возвратной песни". И хотя фламандец не сдался, но и сил для борьбы
уже не было. Ведь приходилось сражаться против собственного учителя, так
что даже те, кто был на стороне Везалия, сочувствовали обиженному старцу.
В конце концов, в один дивный, незабываемый для Колумба день, Везалий
собрался и покинул Падую. Уехал навсегда, приняв лестное предложение Карла
Пятого, пожелавшего иметь его своим личным врачом.
Вперед были отправлены подводы с дорогой одеждой и серебряной
посудой, книги, лекарства и инструменты. Колумб ревниво следил за
погрузкой, проверял каждый сундук, ведь у Андрея нет лучше друга, чем
Колумб. Но при этом лучший друг жадным глазом искал и не мог найти
рукописей и неоконченных работ.
На площади перед собором они обнялись, всенародно расцеловались;
черная жесткая борода Колумба трижды коснулась курчавой бороды Везалия,
потом Андрей вскочил на коня, прощально махнул рукой и исчез.
С того дня у Колумба не стало в Падуе соперников. Теперь Колумб
собирает на лекции толпы студентов, его приговора ждут словно речения
оракула, и все же довольства нет. Он-то понимает - это слава Везалия гонит
сюда учеников, а в нем, опытнейшем враче, видят всего лишь последователя
везальского выскочки, хотя Реальд годами старше того, кого прочат ему в
учителя.
Колумб не забыл, как год назад оскорбил его сенат. Везалий тогда
отправлялся в Базель и оставил Колумба заместителем по кафедре. Так же как
и сейчас слушали Реальда сонмы школяров-медикусов и просто любознательных
дворян. Успех был громовой, но вернулся Везалий, и из сената пришел указ:
"А в дальнейшем желаем, чтобы лекции по анатомии читались только Андреем
Везальцем, сыном императорского аптекаря". Такого бесчестья Колумб
простить не мог.
Вечерами Колумб доставал из сундука рукопись, пухлую и уже затертую
по краям. Перечитывал и с горечью убеждался, что она представляет лишь
слепок с труда Андрея. А ведь написана его работа лучше, проще и понятнее.
Чтобы прочесть Везалия, нужно быть ученей самого Эразма, а медики сегодня,
как и триста лет назад, говорят на, пусть неправильной, но зато несложной
кухонной латыни. Конечно, они предпочтут книгу Колумба. Вот только труд
императорского любимца был опубликован, когда Реальд лишь начинал
размышлять о руководстве по анатомии.
Главное же - в работе Колумба нет ничего, что придавало бы ей
самостоятельную ценность. Сам Колумб понимал это яснее всех, хотя и
выносил на поля почти любой страницы краткие примечания: "Везалий
ошибается", "За Галена, против Везалия" и, наконец, "Везалий - темный,
непонятный писатель". Но все это относилось ко второстепенным мелочам, к
тому же, Колумб чувствовал, что возражения его шатки и будут опрокинуты,
если вдруг Андрей вернется в университет и обрушится на предателя всей
мощью. Чтобы книга получила вес, в ней должно быть описано настоящее
открытие.
Приходило утро, с первым уличным шумом, прохладой, розовым солнечным
светом. Неложившийся Колумб надевал тяжелый, шитый золотой ниткой
бархатный кафтан и выходил на площадь. Грохоча посохом, проходил под
гулкими арками, спешил в прозекторскую, где ждал труп очередного
повешенного. Их по старой памяти продолжали присылать в анатомический
театр.
Колумб кромсал тело скальпелем, ища подтверждения ночным догадкам,
рассекал мышцы, препарировал нервы и сосуды, копался во внутренностях.
Много раз казалось - удача близка, но открывалась ошибка, и Колумб с
проклятиями отходил от тела, порой так истерзанного, что в нем нечего было
демонстрировать студентам.
Незыблем оставался Везалий, ни одной ошибки не мог найти у него
завистливый ученик, и ничего не находил нового, не открытого дотошным
анатомом. И не раз чудилось Колумбу во время вскрытий, что Андрей стоит у
него за спиной и чуть заметно улыбается в густую молодую бороду. Тогда
Колумб сжимал нож побелевшими пальцами и начинал безжалостно кромсать
тело, пачкаясь в крови и рискуя заразиться эпилепсией.
Сразу по отъезду Везалия, Колумб поспешил в его дом. Очаг в кабинете
был полон серого хрусткого пепла. Андрей перед бегством сжег свои бумаги:
рукописи неоконченных трудов, заметки, наблюдения. Конечно, ведь хотя
сейчас он поедет в родную Фландрию, но большую часть времени ему прийдется
проводить в Испании, где от лап инквизиции его будет охранять только
непрочное благоволение Карла.
Колумб пригоршнями просеял холодный прах, но нашел лишь один
обуглившийся клочок, на котором уцелело написанное рукой Андрея слово
"lupus". Что оно значило? Знаток четырех языков - Везалий любил украшать
свои сочинения примерами из древних авторов и хитроумными аллегориями, так
что "lupus" могло попросту означать "волк". А если это название болезни?
Последнее время Везалий много исследовал лечебные свойства китайского
корня, и Колумб, памятуя об э том, на всякий случай, стал назначать его
отвар при волчанке. Успеха, однако, не достиг и в бешенстве изорвал
бесполезный клочок.
Шло время. Колумб желтел от вредных разлитий черной желчи, исхудал и
почти совсем облысел. Рукопись все реже появлялась на свет и тоже
бессмысленно желтела в запертом сундуке.
Однажды, туманный осенним вечером Колумб был обеспокоен сильным
стуком в дверь. Вошедший слуга доложил, что пришел некий человек, который
говорит, что принес почту из Франции. Их немало шаталось по дорогам -
купцов, не имеющих товаров, контрабандистов, бродячих монахов,
промышляющих доставкой корреспонденции. Когда случалось6 они торговали
вразнос, не пропускали ни одной ярмарки или святого места. Но, кроме того,
в дорожных сумках переносили они послания итальянских еретиков своим
немецким учителям, изысканную латинскую переписку гуманистов и просто
дружеские послания разделенных морем и горами людей, тех, у кого не
хватило денег, чтобы послать специального гонца. Неторопливо брели
письмоноши по дорогам Европы, иной раз больше года уходило на то, чтобы
письмо перевалило через Альпы. И частенько случалось, что адресата на
месте уже не оказывалось.
Путешественник принес письмо профессору анатомии Андреасу Везалиусу,
случайные люди указали ему дом профессора анатомии Реальда Колумбуса, и
посыльный отправился туда, надеясь, что собрат и товарищ адресата укажет
ему дальнейший путь. Редко случалось, чтобы письмо, отправленное с
оказией, не находило цели, ведь деньги посыльный получал только когда
передавал письмо. И чем труднее было найти адресата6 тем выше оказывалась
награда. Не потому ли порой письма шли годами?
- Откуда ты пришел? - спросил Колумб.
- Из Лиона, домине, - ответствовал торговец.
- Письмо от кого?
- Не знаю. Мне его вручил врач кардинала, почтенный доктор Жан
Канапе. Но это не его печать.
Колумб насторожился. Книги лионского врача Жана Канапе были ему
известны, в особенности "Комментарий к шестой книге по терапии Клавдия
Галена" - научный труд менее всего напоминающий действительный
комментарий.
- Можешь отдать письмо мне, - веско проговорил Колумб. - Послание
адресовано профессору анатомии прославленного Падуанского университета.
Прежде то был Везалий, потому его имя и проставлено на письме, а теперь
это я.
- Как угодно, домине, я отдам письмо, но за доставку мне обещано
десять золотых ливров.
Отступать было некуда, Колумб, скрепя сердце, развязал кошель и
отсчитал деньги.
В кабинете он долго рассматривал толстый прямоугольный пакет,
скрепленный красной восковой печатью с вензелем из переплетшихся букв M.S.
V. Печать и вензель были незнакомы Колумбу. Колумб медленно переломил
печать, развернул послание и начал читать:
"Андрею Везалию от Мишеля де Вильнева привет!"
Не стоило больших трудов вспомнить, кто такой Мишель Вильнев.
Скандалист, судившийся с медицинским факультетом Сорбонны. Противник
арабской фармации, успевший при том опубликовать книжку о действии
сиропов. Вот чего Колумб не мог понять: если ты враг арабов, то пиши, что
растительные сиропы не действуют вовсе, если же ты их ученик, то иди, не
рассуждая, по стопам Авиценны. Но эти новые мыслители все переиначивают. И
главный из них - Везалий. Галенист Везалий, втоптавший Галена в грязь. Тот
Везалий, что порицал арабов за темноту и сложность рецептов, но сам
изрядно потрудился над переводами из Разеса. Не удивительно, что именно
Везалию приносят свои открытия новые медики. Но почему им, а не ему
господь дарит редкую удачу открыть одну из тайн сущего?
И вдруг словно удар молнии потряс его чувства. Ведь сейчас в его
руках находится настоящее открытие, тот редчайший случай, когда Везалий
противоречит Галену, но оба они неправы! Пусть потом Вилланованус кричит,
что его обокрали, никто не поверит известному скандалисту. Теперь можно
свести счеты с Везалием, и господь простит грех вынужденной лжи. Ведь как
заметил недавно Парацельс, если человек человеку волк, то врач врачу -
волчище! Homo homini lupus est, medico medicum - lupissimus! Вот что
значило слово "lupus" в бумагах Андрея. Фламандец предвидел свой скорый
конец!
С этого дня затертая рукопись вновь стала появляться на свет. Шаг за
шагом Колумб проверял похищенные сведения и видел, что француз прав:
природный дух не производится в сердце, темная кровь обновляется в легких,
а в сердечной перегородке нет ни малейшего, хотя бы булавочного отверстия.
Весь материал Колумб разделил на три части и разнес по трем главам:
"Предсердие и вены", "Сердце и артерии" и "О легких", чтобы никто не
прошел мимо великого открытия Реальда Колумба.
Га этих страницах можно было не выносить на поля заносчивые реплики о
выдуманных ошибках Везалия, зато в самом тексте не раз появлялась гордая
фраза: "Знай, любезный читатель, изучающий искусство врачевания
человеческого тела, что воистину я первый наблюдал и описал это".
Работа близилась к концу, и сговорчивый живописец Паоло Веронезе уже
резал доски для будущего фронтисписа книги, когда разразилась гроза.
Весть о том пронеслась над Европой подобно смерчу. В городе Вьенне, в
самом сердце католической Франции, при дворе архиепископа скрывался беглый
еретик Мигель Сервет. Схвачен самый враг рода человеческого, посягнувший
на святую троицу, отрицавший таинства, а грязную природу поставивший
превыше бога! Бунтовщик, посягнувший на основы мироздания, продолжатель
дела трижды проклятого Томаса Мюнцера, в мерзких сочинениях отнимавший у
власти право карать преступника, ныне сидит в подвалах того самого дворца,
где так долго жил. Много лет Сервет разносил повсюду семена арианства,
злого материализма и, как говорят, даже атеизма. Вместе с ним арестовано
новое тлетворное сочинение, безусловно во всякой строке осужденное
богословами и иными уважаемыми лицами. Скрываться же столь длительное
время ему помогло то, что всюду он выдавал себя за француза и жил под
именем Мишель де Вильнев.
Так вот кто поддерживал Везалия, вот какие друзья писали ему! Сначала
Реальд почувствовал себя спокойнее, теперь его не обвинят в краже.
Напугало, правда, неожиданное бегство еретика из вьеннской тюрьмы, но
вскоре Сервета опознали в Женеве, и хотя там сидят проклятые богом и
католической церковью кальвинисты, но даже у них не хватило духу приютить
негодяя. Сервета судили и, к великой радости Колумба, отправили на костер.
Еще прежде, на берегах Роны предана была огню опасная книга.
Казалось, все сложилось на редкость удачно, и лишь потом Колумб
понял, в какую ловушку он попал.
Реальд Колумб сидел у открытого окна в своем римском доме. Вот уже
год, как он переехал в Рим, где не стоит за плечами тень Везалия, где нет
учеников, оставшихся верным фламандцу. Перед Колумбом лежала готовая,
набело переписанная рукопись книги и темные пласты резаных досок. Хоть
сейчас можно отдать книгу в типографию, и к ближайшей ярмарке она выйдет в
свет. Но Колумб не торопился. Он сидел и думал, что на днях римским
типографам напоминали о существовании каталога запрещенных книг. Конечно,
труд Сервета сожжен, но в архивах инквизиции наверняка сохранился хотя бы
один экземпляр. Вдруг кто-нибудь вспомнит, что такие же рассуждения о
жизненном духе, о крови и сердце были в книге еретика? Последует обвинение
в сношениях с арианами, а здесь, возле престола папы, пощады
заподозренному в вольномыслии не будет. Значит, надо ждать. Опять, в
который раз - ждать! Ждать.
Колумб приподнялся, двумя руками рванул себя за бороду.
- Боже, за что?! - потом, потупив голову, поднял разлетевшиеся от
толчка листы и медленно спрятал рукопись в тайник.


6. МЕСТО В АДУ

И лучшему из врачей место в аду.
Талмуд


Свадьба - событие замечательное, приятностию своею веселящее дух и
заключающее в себе, по мнению просвещенных французов, пятнадцать чистых и
негреховных радостей, из которых четвертая есть удовольствие от лицезрения
брачной церемонии и сопровождающих ее праздненств.
Третий день столица испанских владык древний город Толедо ликовал,
веселясь на свадьбе любимого короля Филиппа Второго и Изабеллы
Французской. Хотя новобрачные прибыли сюда через неделю после венчания, но
посмел бы кто-нибудь намекнуть, что свадьба состоялась не здесь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13