Солдат не ответил. Теперь все было ясно. Ларские граждане, родившиеся
и выросшие в провинции Нико (когда это была еще провинция), подразделялись
на две примерно равные по численности категории. Одни из них, сполна испив
вина изгнания, бились за возврат к родным очагам яростно и беспощадно, и
им здесь не было цены. Из них, и только из них, формировался состав
лазутчиков: все они знали местные условия, многие - язык, да и внешность
кое у кого была подходящая (в мирное время на "черненьких" косились, но
тем больше усердия они проявляли сейчас). А другие... Ну, вот он стоит -
другой. Гнида. Здоровая белобрысая гнида, как назло, внешне - будто копия
с барельефа богов-основателей Лара.
- Из никанских ларов, репатриант?
- Ты - сказал, Господин Великий.
Сын услышал, как у Начальника Разведки перехватило дыхание. Тут же
сзади что-то звякнуло - клинок о ножны? И снова он останавливающе махнул
рукой.
- Да, до пятнадцати лет я жил здесь. Здесь я начал дышать и мыслить,
здесь у меня были друзья. И первым языком для меня был "общий" -
колониальная мешалка. Я даже начал было ходить в Школу Собаководства, так
что повернись все иначе...
Помолчали. Сын уже засомневался, не прав ли Начальник Разведки,
который стоит сзади с прямым белым блеском в руке? Правда, сейчас не время
и не место, чтобы терять одного из возможных защитников, да и старик
чересчур много командует.
Словно во сне он увидел, как маленькая серая тень неслышно
продвинулась между часовыми (дремлют?), помедлила и вдруг оказалась рядом.
Собака... Конечно, не боевой пес - маленький, ниже колена. Бродяжка. Что
ей надо?
- Берегись, Господин Великий!
Солдат оглянулся и тут же занес копье, но опоздал. Серая тень
пружинисто рванулась к лошадям, одна из них завизжала от боли - и
натянувшийся повод с сырым звуком лопнул. Лошадь исчезла в темноте.
Рычание, конский топот, звон оружия, одновременность боя и бегства...
Все были начеку и мгновенно выстроились в круг, сомкнув щиты. Не
сразу они поняли, что все излишне. Пес исчез, исчезла раненая лошадь (та,
что визжала). Исчез и один гвардеец - в первые мгновения суматохи он
вскочил в седло и погнал лошадь галопом, стремясь настичь собаку. Он
пропал в ночи, а потом до утра было слышно, как где-то вдалеке дикие звери
урчат и огрызаются над добычей. Дикие ли?
Итак, всего за ночь потеряли одного человека и двух коней.
Много.

Скадли, расположившись гораздо выше них, задумчиво покусывал
травинку. Вообще-то он мог взять их в эту же ночь, да и днем, если на то
пошло, но для этого пришлось бы положить больше половины Группы. Спешить
их тоже ничего не стоило. Однако пеших, как ни странно, собаками брать
труднее. Он и Малого-то послал скорее для того, чтобы увидеть преследуемых
его глазами, ощутить их страх. Страх действительно был, но не паника, и
это ему не понравилось. Видно, там есть один-два с твердой душой...
Впрочем ночью удалось нанести им дополнительный урон, а заодно накормить
Группу мясом (Лакхаараа притащил кусок и ему, но он не настолько
проголодался, чтобы есть сырую конину. К тому же это вполне могла быть и
не конина... Скадли передернуло). Так что вылазка принесла пользу.

Когда был объявлен дневной привал, одна из лошадей уже пала и солдаты
сидели вдвоем. Но все были веселы и шалили как мальчишки, даже Сын не
удержался, забыв о своем высоком положении. С самого утра путь их лежал по
голой скалистой местности (лишь сейчас, когда они уже прошли перевал,
начиналось высокотравье), где устроить засаду было абсолютно негде.
Собаковод либо устал, либо не решился преследовать их открыто; так или
иначе, погоню он явно бросил.
Они спешились и быстро пообедали всухомятку. Даже сейчас Начальник
Разведки не ослаблял бдительность, хотя дежурить со щитами и дротиками
наизготовку уже было не нужно. Но мало ли что...
- Приготовиться к выходу! - раздался голос старика.
- Может, отдохнем? - робко предложил кто-то, покосившись на Сына.
- Нет. Первое отделение - на коней, второе - подсаживает. Солдаты -
со вторым, - Начальник Разведки без посторонней помощи взлетел на хребет
затанцевавшей лошади и сверху внимательно огляделся вокруг. - Следующую
ночь в горах нам не пережить...
Скадли, лежавший в высокой траве в нескольких шагах от места привала,
понимал ларскую речь с пятого на десятое, но при этих словах он
усмехнулся. Он еще утром перевалил через гребень, безошибочно рассчитав
единственный путь отступления и теперь давно уже успел дать собакам отдых
и приладить каждому псу стальные наклычники. Точно сказано - следующую
ночь им не пережить.
И этот день им не пережить.
Даже эту минуту им не пережить.
Все!
По неслышной команде шесть собак во главе с Верным с ревом вылетели
из травянистых джунглей справа от отряда, а мгновенье спустя, когда головы
и копья дернулись в их сторону, пять во главе с Лакхаараа - беззвучно -
слева.
Ну минуту, может, они и проживут.

Движение опередило мысль, поэтому Начальник Разведки понял, что
пришло время убивать и умирать уже после того, как его копье ударило в
спину исполинскому псу. Только загудело - вдоль хребта чешуей тянулись
броневые пластины. Наконечник ударился о железо и расплескался как грязь.
Момент для атаки был выбран идеально, и он где-то на дне сознания
почти восхитился точностью замысла - отряд в эти мгновения не был ни
конным, ни пешим. Всего несколько человек успело закрепиться на спинах
рослых коней (эх, были бы никанские ножные петли...), и они, эти
несколько, ничего не могли сделать. Вот упал и скрылся в пыли высокий шлем
Сына, рядом полегли те, кто старался его защитить... Начальник Разведки
попытался пробиться туда и сразу понял, что это невозможно: так страшно
бились там, сливаясь в одном мельканьи, человеческие, конские и собачьи
тела.
Одно из двух оставшихся коротких копий-дротиков он метнул в пса
поменьше - рыжего и без доспехов. Оно летело точно, но ударило в землю:
рыжий зверь сделал неуловимое движение и тут же заметался вокруг его
лошади, нанося ей раны. Тогда Начальник Разведки, перебросив дротик в
левую руку, правой выхватил длинный меч...

Все смешалось. Скадли видит, как Лакхаараа, легко взметнув громадное
тело в воздух, бьет гвардейца по плечам и тут же, оттолкнувшись от него,
прихватывает всадника за левую руку чуть выше щита. Хруст разрываемой
плоти - гвардеец, по-лягушачьи дрыгнувшись, летит из седла - и дог, не
останавливаясь добивать, исчезает в водовороте схватки.
Нюхача и Малого, не очень пригодных для такой битвы, Скадли было
оставил возле себя для охраны, но они не удержались. По возвращении он им
задаст.
Вот наконец, взмахнув руками, рухнул тот, в высоком шлеме, и вокруг
упавшего заструились средние. Кто-то, отделившись, во весь опор скачет в
горы - за ним погнались сразу две собаки. Никуда ему не деться на усталой
лошади.
Скадли снова увидел Лакхаараа, когда тот рванулся на одного из
спешенных. Этот был без панциря - солдат, а не гвардеец. И вел он себя
как-то по-дурацки: стоял себе опустив голову, словно происходящее вокруг
его не касалось. И тут случилось странное: дог уже в воздухе нелепо
изогнулся, словно пытаясь изменить направление прыжка. Изменить не сумел,
двинул солдата корпусом и, не тронув более, бросился на кого-то другого.
Да что он, с ума сошел?! Ну, ничего, - на упавшего уже наскочил Четвертый.
Ничего...
Чье-то копье впилось в землю и задрожало, словно от ужаса.
Почти рядом со Скадли повалилось сразу два всадника. Одному из них
лошадь придавила ногу, и Скадли, до пояса высунувшись из травяной стены,
несколько раз поспешно ткнул его в промежуток между шлемом и панцирем. Но
краем глаза уловил сбоку блеск стали и резко обернулся.
Второй всадник. Тусклый свет плеснул из его глаз под седыми бровями.
Он уже занес клинок, и Скадли бы не защититься, но тут лицо гвардейца
исказилось страшной судорогой: это Верный, вожак средних, кубарем
подскочив сзади, вырвал у него меч вместе с тем, что его сжимало. Потом он
припал к земле у ног Скадли. Охранять будет. Правильно, но лучше бы еще в
бою поучаствовал. Или боя уже нет?

Когда дикая боль обожгла правую кисть Начальника Разведки, он, не
разобравшись, с левой послал назад копье и куда-то попал, но неточно и
слабо, а затем правой... Но правой руки больше не было, она рвано
кончалась у запястья. И тут же фонтаном хлынула кровь, унося жизнь из его
тела, как вино из прохудившегося бурдюка.
Зажав уцелевшей рукой обрубок, Начальник Разведки слепо побрел
куда-то. Звуки сражения за спиной исчезли - то ли все кончилось, то ли
угасал слух. Но это уже не имело значения. Все - долг, честь, даже
непрекращающаяся боль, даже маленькая, как лепесток, трехлетняя внучка
где-то на дальнем краю Империи - перестало иметь значение. Во всей
Вселенной больше не осталось ничего, кроме него и его смерти.

Он искал на склоне клочок травы, помягче, куда он упадет.
Да, боя уже не было, хотя за это время участники его рассеялись по
ущелью на много полетов. Поэтому Скадли закрыл глаза (теперь, при Верном,
он не боялся нападения, да и некому было нападать) и стал нащупывать
Группу.
Так, Малый и Нюхач занялись ранеными, эта работа как раз по ним...
пятого немного помяли, но ничего страшного. Лакхаараа крутился возле груды
трупов на месте начала стычки, почему-то встревожен, но невредим. Третий и
Шестой возвращаются, у Шестого рассечена губа. Опять боевой шрам! И
заметный. Четвертый цел, а Седьмой? Ага, вот он... Тоже не уберегся,
прихрамывает. На занятиях в Школе ребята, хвастаясь друг перед другом, с
гордостью раздвигали шерсть собак, показывая следы пик, мечей и прочей
металлической дряни, специально выдуманной для сокращения средней
продолжительности жизни. Скадли относился к этому скептически: в самом
деле - тот еще славный знак! Куда почетнее ускользнуть от удара, чем потом
всю жизнь гордо носить его метку. И если возникал такой разговор, он
спокойно возражал, что в его Группе меньше шрамов, но - не успешных боев.
Однако не заживающие бесследно раны были и у его псов - у всех, кроме
Верного (кстати, а где Верный?), сегодня их еще прибавилось.
Действительно, где Верный? Скадли помнил, что тот лежит у его ног, он
даже чувствовал левой щиколоткой его короткую шерсть, но... Что
случилось?!
Верный действительно лежал у его ног именно так, как лежат вожаки у
ног ведущего. Только перевернув его, можно было заметить небольшую рану на
шее - там, где проходила главная жила. Не рану даже - царапину, порез.
Слепой укол Начальника Разведки сделал свое дело.
У Верного не было боевых шрамов.
Скадли с рыданием приник к его теплому еще телу. Он не видел как
вокруг постепенно собираются другие псы, яростные и торжествующие, как при
виде мертвого вожака их торжество сменяется тоской и болью, а у Третьего,
который станет теперь вожаком и получит имя дополнительно к номеру, - еще
и властной уверенностью. Но внезапная волна горя (не то чтобы более
глубокого, чем его собственное, но пришедшего откуда-то со стороны)
проникла в мозг и заставила поднять голову.
Лакхаараа. Он стоял в полусотне шагов от них и выл, задрав морду к
небу. Тщательно вытерев глаза (Лакхаараа - главный вожак Группы, почти
равноправный партнер, и он не должен видеть ведущего в слабости), Скадли
подошел к догу. Тогда пес завыл еще протяжнее, а потом схватил его за край
пятнисто-зеленого плаща, подтащил к одному из лежащих и закружился вокруг,
хрипло рыча и повизгивая. Сейчас прямо заговорит!
Скадли встал на колени рядом с трупом. Да (он уже догадался), это был
солдат. Ну и что же? Солдат вообще-то двое было, вон еще один валяется,
почему же именно с этим Лакхи уже второй раз ведет себя как щенок? Как
щенок...
Зубы среднего сошлись под нижней челюстью, на горле, и лицо,
охваченное светлой бородкой, оставалось нетронутым.
Да, Скадли видел его пять лет назад, когда еще не было этой бороды. И
войны не было. Раньше тоже видел, почти каждый день, но пять лет назад - в
последний раз. И тогда, как и теперь, глаза его были мокры от слез.
...Их дома в Нико соприкасались стенами, словно подталкивали друг
друга локтями. Семьи не очень-то ладили, но сыновья-первенцы сначала не
осознавали разницы между ларами и никанцами, а когда с возрастом уловили
ее, не охладели друг к другу. Возможно потому, что оба были помешаны на
собаках. В столице как раз открывались первые Школы - кто мог тогда знать,
с какой целью они закладываются... Моурнианнэ (или Морни, если говорить на
"общем") был двумя годами старше, но именно Скадли первым принес в дом
неуклюжий жесткошерстный комочек, который тогда еще трудно было назвать
догом, тем более - боевым. Впрочем, слово "боевой" тогда и вовсе не
употреблялось. Морни тоже нацелился было на Школу, и кажется, он обладал
способностями щупача (вот было бы здорово - два щупача в двух соседних
домах!); но и в Школе не проявили восторга - Скадли тогда не понял,
почему, - и отец, узнав, избил его до полусмерти за увлечение "варварскими
игрищами".
Потом... Потом - события в Кандикаре и признание независимости "Нико,
страны и города", нарушенное через год... Договор о репатриации никанской
колонии... Ряд телег на улице и непроницаемо-каменное лицо соседа, отца
Морни, и его каменная же ладонь, которая опустилась на плечо растерянного
подростка, обрывая его прощание с остающимся младшим другом, почти младшим
братом...
Щенка они вместе назвали Лакхаараа, что переводилось с ларского как
"Тот, кто имеет два сердца". Разумеется, это прямой перевод,
действительное значение было нечто вроде "Неуязвимый". Это имя Скадли ему
сохранил, хотя раскаты ларской речи вводили в шок каждого Проверяющего,
который посещал Школу, и они настоятельно советовали назвать вожака как
положено. Сохранил даже после второго похода, когда ненависть к ларам
кипела у него в груди, как расплавленный свинец. Сохранил, потому что имя
псу дается один раз в жизни и перемены он не примет.
И имя Моурнианнэ в прямом переводе звучало как "На бегу стреляющий в
скалу". Это тоже что-то значило, но тогда Скадли этим не интересовался, а
сейчас - и подавно.
Он постоял над мертвым еще немного и вернулся к убитой собаке.

2
О Создатель этого мира! О Великий!
Каково прегрешение человека, заставляющего страдать
молодую собаку от недостатка пищи?
И сказал Ахура Мазда: "Столь же великое, как если бы
он заставил страдать от голода деревенского ребенка,
находящегося у него в услужении".
Я сижу, значит, реву как малыш, Группа скулит вокруг... совсем
размокли. Но делать что-то надо. Встаю, промокаю морду, псов успокоил -
кроме Лакхи, тот все воет. Малый прямо лебезит - не может простить себе,
что меня бросил. А Нюхачу все это до пятки, как прошлогоднее мясо. Мерзкая
все-таки порода. Огрел бы его раз, да не поймет, за что.
Вообще-то нам положено в качестве доказательства правое ухо брать, но
тут я засомневался. Во-первых, они все далеко друг от друга, самому ходить
- до вечера не управлюсь, а собакам это не поручишь. А во-вторых... Даже
сказать неловко. У одного-то из них я ухо точно не отсеку.
С одной стороны, конечно, они наших не жалеют. Это-то я знаю не из
Бесед. Но все-таки.... А главное - время, время! Двое суток гнал, значит,
и обратно - столько же. А у меня еще две собаки ранены.
Так ничего придумать и не могу. В конце-концов икнул я на это дело и
заставил Группу вырыть яму (лопаты не было, а мечом копать - опять же
время). Похоронил обоих вместе. Как - кого? - Морни и Верного, конечно.
Знаю, у них это не принято, но не мог же я погребальный костер сварганить
- это ведь воз сухого дерева. Потом, на ларские обычаи я икать хотел, я
его - как никанца. Чего скалишься? Он бы знаешь, каким собаководом был,
если бы Всемогущий иначе распорядился! Уложил, как нужно - в позе спящего,
рядом дорожная сумка... Хватит.
Уши не стал брать. Скажу - пятнадцать - пусть поверят или проверят,
если смогут. Небось, поверят - я все-таки пока на хорошем счету. А у того,
которого считаю Сыном, беру всю голову и медальон нагрудный. Гнусное оно
дело - головы рубить, но война спишет.
1 2 3 4 5