Здесь выложена электронная книга Бездна Голодных Глаз 4. Живущий В Последний Раз автора по имени Олди Генри Лайон. На этой вкладке сайта web-lit.net вы можете скачать бесплатно или прочитать онлайн электронную книгу Олди Генри Лайон - Бездна Голодных Глаз 4. Живущий В Последний Раз.
Размер архива с книгой Бездна Голодных Глаз 4. Живущий В Последний Раз равняется 74.82 KB
Генри Лайон Олди
ЖИВУЩИЙ В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ
(ОБРЫВКИ)
В прах судьбою растертые видятся мне,
Под землей распростертые видятся мне,
Сколько я ни вперяюсь во мрак запредельный:
Только мертвые, мертвые видятся мне...
I. АD INFINIТUМ
___________
До бесконечности (лат.)
...И я ушел, унес вопросы,
Смущая ими божество,-
Но выше этого утеса
Не видел в мире ничегo.
ЧЕТ
Мне не повезло. Я родился уродом.
Говорят, что толстая крикливая повитуха из соседней деревни,
принимавшая роды у моей измученной матери, в страхе выронила
пискливого младенца, пухлую ручку которого окольцовывало Девять
браслетов - от тоненького ломкого запястья до плеча. И лишь
густой мех валявшейся на полу шкуры спас Живущего в последний
раз; но ни разу не испытывал я благодарности к зверю, носившему
некогда эту шкуру.
Равнодушие - да, ненависть - бывало, а благодарность... В конце
концов, подобных себе чаще ненавидят, а звери, летающие или
ползающие, также жили в последний раз. Подобно мне. Я был
уродом.
В годовалом возрасте я впервые надел чешую. Но не ту, радужную
чешую шеи древесного ужа, растягивающуюся почти в пять раз от
первоначальных размеров и поэтому идущую на Верхние браслеты -
нет, моя мать выбрала в куче отходов на дворе змеелова Дори
серую блеклую шкурку туловища; и дымчатый чехол прочно обнял мою
правую руку, до того незаметную под длинным рукавом рубахи. Я не
знаю, из каких глубин прошлого дошел до нас обычай стесняться
Нижних браслетов, только любой из Вернувшихся незамедлительно
прятал свежий рубец под узенькой полоской чешуи. И не мне
доискиваться до истоков обычая, не раз спасавшего меня от
досужего любопытства, загнанного в клетку смущения.
Лишь любовники иногда спали без браслетов; и лишь старики
осуждали их за это. Я знаю, я чаще сидел со стариками, чем кто
бы то ни было, но...
Но для детей стыд - понятие умозрительное, выдуманное
назойливыми взрослыми, и маленький Би, сын охотника Ломби, так и
не уговоривший меня прыгнуть с Орлиного Когтя на мелководье,
увидел весь ужас моих девяти колец. Пока я судорожно застегивал
чехол, стряхивая с ресниц набегавшие злые слезы, Би катался по
гальке, хрюкая от восторга; и потом понесся вдоль гребня,
сбрасывая на ходу одежду, распевая тут же сочиненную песенку о
дрожащих бесхвостых обезьянах - пока прыжок с выступа не оборвал
наивную детскую жестокость. Третья волна вынесла изломанное тело
веселого Би на берег, и там он лежал до утра, потому что
пьяненький папаша Ломби отказался идти за ним, да и к чему
вставать из-за стола, когда с восходом солнца Би вошел в ворота
своего двора, машинально почесывая зудевшую полоску Второго
браслета.
Еще одна древесная змейка окончила свой извилистый путь в груде
отбросов, отдав радужку вернувшемуся Би, и долго еще он не
приближался к скалам, повинуясь извечному страху Уходивших. А во
всем остальном...
Дети жестоки, и бесстыдны, и бессмертны, ибо девятка для
детского разума близка к бесконечности; а гордость нового
браслета, право выйти на дорогу в Город, зарождающаяся
мужественность - все это с лихвой перекрывало страх перед болью,
грязью, причиной Ухода. Дети бесстыдны, и бессмертны, а я
состарился, выходя из кричащей матери, состарился, падая из рук
повивальной бабки, и я никогда не обижался на любые прозвища,
при всем богатстве ребяческой фантазии сводившиеся к одному
понятию - ТРУС.
Я не был трусом. Я был смертником. Я жил в последний раз, и это
читали в моих глазах отворачивающиеся дети, считавшие себя
бессмертными.
НЕЧЕТ
...Два мальчика стояли на утесе. Верхняя скала его хищно
изгибалась над побережьем, и любопытные пальцы разбивающихся о
камни волн не дотягивались даже до половины морщинистой громады.
Солнце, уставшее от нескончаемой дневной жары, тонуло в
плавящемся море, окрашивая воду, скалы, дерущихся птиц и две
фигурки на утесе в цвет обгоревшей кожи. Мир слишком долго был в
огне, мир надо было смазать сметаной; и может быть поэтому,
когда высокий тонкий мальчик отрицательно покачал головой,
казалось, он испытывает пронзительную боль от своего движения,
собравшего кожу шеи и плеч в многочисленные упругие складки.
- Почему?
Это слово и было все, что осталось от вопроса приземистого
рыхлого собеседника, вопроса, утонувшего в мокром шуме гибнувших
волн.
Вместо ответа высокий стянул с правой руки узкий темный чехол,
тускло блестящий на сгибах, и поднял руку вверх. В лучах заката
выгнула кольца свои пятнистая змея, и девять изгибов ее тела
текли по запястью, сжимали локоть, уходили вниз по тощему
бицепсу. Спрашивавший недоуменно скосил черные заблестевшие
глаза на собственный радужный виток браслета у кисти, перевел
взгляд на голую руку приятеля, и хохот его едва не перекрыл гул
моря. Он приседал, хватался за коленки, исцарапанные и
шелушащиеся, и неслышно выкрикивал мальчишеские колкости,
терявшиеся в высоте утеса, но не становившиеся от этого менее
ядовитыми.
Внезапно успокоившись, смешливый смахнул соленую влагу с век,
скинул одежду и, бросив в сторону отказавшегося две-три холодные
реплики, прыгнул вниз со скалы.
Высокий мальчик застегнул чехол и стал смотреть на мокрую гальку
берега. Дождавшись вздыбленной волны, на спине которой море
вынесло веселого прыгуна, он подошел к краю утеса и наклонился
над такой притягательной бездной.
- Я урод,- сказал не прыгавший во внезапно наступившей
тишине,- и, пожалуй, я смертник. Но я не трус.
Он отошел от края, облизал узкие губы и, не оборачиваясь, побрел
по тропинке, ведущей к селению. Он не остался и не мог видеть
тело, всю ночь пролежавшее на берегу; и не мог видеть, как утром
приземистый мальчик встал и направился домой. Иногда мальчик
останавливался и с гордостью рассматривал свою руку,
схваченную теперь двумя браслетами - радужным чешуйчатым витком
с яркой застежкой и черным, почти черным рубцом, подобным ожогу.
Потом, спотыкаясь, он продолжал идти дальше. Домой.
ЧЕТ
Я вижу, я помню, я тайно дрожу,
Я знаю, откуда приходит гроза,
И если другому в глаза я гляжу,-
Он вдруг закрывает глаза.
Я продирался сквозь отчаянно сопротивляющиеся ветки, путаясь в
липкой противной паутине, отворачивая лицо от хлестких ответных
ударов и жмурясь на подворачивавшиеся под ноги муравейники; лес
играл со мной, а я дрался с лесом - и пропустил мгновение, когда
на дороге показался он. Дорога в Город была вечным ориентиром
детских скитаний, нам строго запрещалось отдаляться от нее, и
никакая голубая терпкость заманчивых ягод не властна была
нарушить запрет; дорога в Город, мощеная неширокая дорога, и по
ней идет возникший из ниоткуда шатающийся юноша с безвольно
повисшей тяжестью белых рук, и багровая лента тянется за идущим,
тенью повторяя каждый оступающийся шаг,- чернеющей, бурой
тенью.
Он поравнялся с кустарником, скрывавшим меня, и с трудом
повернул всклокоченную голову. Бледный овал лица уперся в мое
укрытие, и пустой, рыбий взгляд бросил меня в лес, дальше,
глубже, ломая резко пахнущий подлесок, секачом вздыбливая сизый
мох, дальше, глубже, лишь бы не видеть кричащие зрачки, тонущие
в блестящей мути белков; не видеть гору юных мышц, отдающих
последнее в усилии каждого шага; не видеть двух плетей с тонкими
пальцами и глубоко перерезанными венами, перехваченными острым
кривым ножом - вакасатси старейшины деревни, запястий, за
которыми и волочилась по щебенке кровавая липкая змея...
Я знал обычай, закон, по которому сильнейший в деревенских
состязаниях безропотно подставлял запястья под ритуальный нож и
выходил на дорогу в Город. И если он протянет след своей
нынешней жизни до последнего поворота прежде, чем уйдет в
темноту, то его - Вернувшегося, надевшего следующий браслет,
вышедшего к утру - будут ждать имперские вербовщики; они наденут
ему Верхний браслет, как минимум, третий, и уведут в гвардейские
казармы. А там лишь от дошедшего будет зависеть судьба пешего
лучника, или судьба тяжелого копейщика, или судьба Серебряных
Веток - вплоть до корпусных саларов и сотни личных хранителей
последнего тела Его. Мечта всех мальчишек и вечная тема
проклятий стариков, по два-три раза уходивших и вновь
возвращавшихся в свою морщинистую ворчливую старость.
...Лес сомкнулся вокруг меня, он продолжал играть, и в
круговороте мокрых запахов всплыл неожиданный и неуместный
привкус живого, но не так, как лес - живого огня; и я пошел на
него, успокаивая дыхание, гоня прочь призрак пустого тонущего
взгляда Идущего по дороге. Запах усилился, в него вплелась
нить каленого железа - ошибиться я не мог - мы жили рядом с
кузницей; металл, ветки и обрывки разговора, услышанные раньше,
чем я сообразил остановиться и замереть.
- ...в виду: не более двух ночей. И я боюсь, что он не
продержится даже этого срока.
- Я понял тебя. Но больший срок вряд ли понадобится мне. Я знаю,
что делаю. И делаю лишь то, что знаю.
- Ты любишь шутить. Это правильно...
Костер горел на большой закрытой поляне, а у костра стоял
молодой атлет в холщовой набедренной повязке, и вывернутые в
застывшей улыбке пунцовые губы, казалось, отражали мечущееся
пламя костра. Приятное выражение лица адресовалось пожилому
нищему, юродивому, отлично известному в селении под кличкой
Полудурок; нищему, никогда не снимавшему засаленный дурацкий
колпак с бубенчиками, предмет вожделений всей детворы. Правда,
сейчас колпак был снят, он валялся рядом с потрепанной котомкой,
и я удивился лысине Полудурка, переходившей в жиденькую пегую
косичку волос на затылке. Длинными кузнечными клещами юродивый
выдернул из огня широкое металлическое кольцо; атлет ловким
движением вставил руку в дымящийся обруч, и Полудурок клещами
сжал концы. Когда раскаленный металл обнял человеческое тело, я
сполз в кусты, сжимая голову, корчась от чужой боли, в ожидании
вони паленого мяса, рева, огня, страха...
- Ты бы вышел, Урод, а?.. Если так сопеть в кустах, то твоего
крохотного носика может не хватить на нечто лучшее. Давай,
хороший мой, покинь кущи...
Не осознавая происходящего, я покорно продрался сквозь колючие
ветки и сделал один шаг к Полудурку, ехидно на меня косящемуся.
Ехидно, весело - но не злобно; а именно злобы и ожидал я,
горбясь и поворачивая голову.
- Хороший мальчик,- пробормотал юродивый, и атлет оторвался от
созерцания полоски на предплечьи - блеклой розовой полоски -
хотя огненное кольцо должно было сжечь руку до кости.
- Хороший мальчик,- повторил нищий, и атлет шагнул ко мне,
зажигая в чуть раскосых глазах недобрые красные отблески.-
Очень хороший мальчик,- Полудурок предостерегающим жестом
вскинул рваный рукав своей куртки.- Знаешь, Молодой, ты пойдешь
на поцелуй Гасящих свечу, но сделаешь все, чтобы мальчику этому
по-прежнему было хорошо...
- Хороший мальчик,- им обоим доставляло удовольствие катать на
языке это словосочетание, но Молодой вкладывал в него другой,
свой смысл, и эхо его голоса всполошило птиц в низких ветвях
баньяна.- Отец начал любить мальчиков, он берет на себя большой
хнычущий груз, больше, чем может снести. Твоя спина, Отец,
привыкает гнуться, но это плохая привычка.
- Ты любишь шутить,- бесцветно протянул юродивый, по уши
натягивая свой колпак и поворачиваясь к ухмылке приятеля.-
Нужная привычка, лучше моей...
Их глаза столкнулись, лопатки маленького Полудурка вздыбились
дикими лошадьми, и в ушах моих вспух далекий страшный визг;
наверное, кровь ударила в мягкие детские виски...
Гигант качнулся, запрокидывая голову, вжимая затылок в бугристые
плечи; его руки взлетели вверх, красная полоса резко выступила
на сереющей коже; а невидимая крышка неумолимо захлопывалась над
ним, ломая колени, разрывая связки, расплющивая на лице гримасу
умирающей улыбки.
- Все, Отец,- выдохнул он.
- Я понял, Отец,- шепнул он.
- Я больше не люблю шутить,- прохрипел он.
Тело его сползло на хрустящую траву, тяжесть растворилась в
воздухе леса, потерявшем неожиданную плотность и тягучесть.
Юродивый лениво почесал бородавку на шее, обернулся ко мне, и
одновременно с ним раздвинулись кусты, пропуская на вечернюю
сизую поляну старого Джессику, нелюдимого знахаря Джессику,
никому в деревне не отказывающего в своих непонятных травах и не
более понятных советах.
- Отстань от мальчишки, варк,- старик сжал мое плечо костистой
ладонью, напоминавшей лапу дряхлой, но хищной птицы.
- Ты что, не видишь, он переел на сегодняшний день...
- Хороший мальчик,- с любимыми словами на лицо Полудурка
вернулась привычная хитрая гримаса безумия.- Старый Джи
проводит волчонка в берлогу, а еще старый Джи протрет слезящиеся
глаза и возьмет мальчика в ученики; а если Джи не берет
учеников, то он освежит съежившуюся память о бедном Полудурке и
очень злом капрале Ли, ушедшем однажды в последний раз, но до
того любившем обижать бедного молодого Джи, сумевшего пережить
нехорошего капрала и стать хорошим старым Джи, правда?..
...Уже держась за сухую руку Джессики и пытаясь поймать ритм его
неровной поступи, я осмелился задать мучивший меня вопрос. Нет,
не пылающий обруч, не вспышка Молодого и не новое лицо юродивого
врезались в детскую голову, нет, не они:
- Дядя Джессика, а кто был нехороший капрал Ли?
Звонкой затрещиной наградил меня старик и, когда просохли
выступившие слезы, добавил хмуро:
- Имеющий длинный язык будет облизывать муравейники. Скажешь
матери, чтобы завтра отпустила тебя ко мне. И еды пусть даст - я
не собираюсь кормить болтливую обузу. Судя по твоим хитрым
глазам, она не будет сильно возражать.
Обуза не возражала совсем, да и мать не возражала и влепила мне
вторую затрещину, когда я поинтересовался, кто такой "варк".
Третьей не понадобилось. Я больше не хотел облизывать
муравейники.
НЕЧЕТ
...Костер чадил, злобно плюясь трещащими искрами, облизывая
металл кольца, покрытого изнутри сложным и беспорядочным
орнаментом. Пожилой варк, из Верхних, с жиденькой косичкой
Проснувшегося, дразнил бесившийся огонь, отдергивая вкусное
кольцо и вновь подставляя его под жадные извивающиеся языки.
Варк помоложе равнодушно наблюдал за его действиями; и багровый
отсвет в раскосых глазах его вполне мог сойти за отражение
костра - но и отвернувшись, он продолжал перекатывать под веками
стоячий закатный сумрак.
- Скорее,- проронил молодой.- Он дойдет до последнего поворота
раньше, чем я смогу догнать его. Это сильный человек, и его
густая кровь может течь долго. Я боюсь не успеть.
- Успеешь, Молодой. И имей в виду: не более двух ночей, двух
полновесных лун. И я опасаюсь, что он не продержится даже этого
срока.
Буркнув это, пожилой помахал в воздухе зажатым в клещах обручем,
видимо, подтверждая сказанное; и сунул все обратно в радостный
костер.
- Я понял тебя. Но больший срок вряд ли понадобится мне. Я знаю,
что делаю. И делаю лишь то, что знаю..,- рука молодого нырнула
в подставленное раскаленное кольцо, и оно сомкнулось.
- Да. И поэтому я был против твоего приобщения. Но теперь ты
встал, и разговор наш не имеет смысла.
Остывающий круг отлетел в шуршащие заросли, и хмурый пожилой
варк проследил его пологую дугу.
- Ты бы вышел, Урод, а?.. Если так сопеть в кустах, то твоего
крохотного носика может не хватить на нечто лучшее. Если юноша
бродит в лесу один, он не должен дрожать и прятаться. Давай,
хороший мой, покинь кущи...
Молодой варк порывисто шагнул к вышедшему на поляну трясущемуся
мальчишке; он быстро учился всему, что надо, только сейчас это
было не надо, и слов не хватило, чтобы остановить вновь
Вставшего. Он и до последнего ухода отличался редкой
самоуверенностью, мало кто решался вставать на его прямой дороге
- но дорога кончилась, пошли новые дороги, их было много, они не
были прямыми, и он не знал всех выбоин и поворотов.
Слов не хватило, и Вставший выдержал лишь немногие мгновения
предложенного и принятого Визга зрачков. Жестоко? - разумеется;
но необходимо. На открывшего тебе дверь смотрят распахнутыми
глазами и отвечают коротко и внятно. А сузивший глаза и любящий
шутить... Не всегда успеваешь понять, когда шутка закончилась, и
не последняя ли это шутка.
Хороший мальчик. Слишком хороший для такого простого Ухода.
Старый Джессика позаботится, чтобы это больше не повторялось.
Хороший старый Джессика, бывший некогда не таким уж старым. И не
таким уж хорошим.
ЛИСТ ПЕРВЫЙ
Мое дыханье тяжело,
И горек бледный рот,
Кого губами я коснусь,
Тот дня не проживет.
...увидел при ярком свете луны дочь Клааса, несчастного
дурачка по прозвищу "Песобой", ибо каждую встречную собаку он
бил чем попало, крича, что "проклятые псы украли у него все
волосы и должны их ему вернуть".
Было бы хорошо, чтобы книга Бездна Голодных Глаз 4. Живущий В Последний Раз автора Олди Генри Лайон дала бы вам то, что вы хотите!
Отзывы и коментарии к книге Бездна Голодных Глаз 4. Живущий В Последний Раз у нас на сайте не предусмотрены. Если так и окажется, тогда вы можете порекомендовать эту книгу Бездна Голодных Глаз 4. Живущий В Последний Раз своим друзьям, проставив гиперссылку на данную страницу с книгой: Олди Генри Лайон - Бездна Голодных Глаз 4. Живущий В Последний Раз.
Если после завершения чтения книги Бездна Голодных Глаз 4. Живущий В Последний Раз вы захотите почитать и другие книги Олди Генри Лайон, тогда зайдите на страницу писателя Олди Генри Лайон - возможно там есть книги, которые вас заинтересуют. Если вы хотите узнать больше о книге Бездна Голодных Глаз 4. Живущий В Последний Раз, то воспользуйтесь поисковой системой или же зайдите в Википедию.
Биографии автора Олди Генри Лайон, написавшего книгу Бездна Голодных Глаз 4. Живущий В Последний Раз, к сожалению, на данном сайте нет. Ключевые слова страницы: Бездна Голодных Глаз 4. Живущий В Последний Раз; Олди Генри Лайон, скачать, бесплатно, читать, книга, электронная, онлайн