А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

Окуджава Булат Шалвович

Новенький как с иголочки


 

Здесь выложена электронная книга Новенький как с иголочки автора по имени Окуджава Булат Шалвович. На этой вкладке сайта web-lit.net вы можете скачать бесплатно или прочитать онлайн электронную книгу Окуджава Булат Шалвович - Новенький как с иголочки.

Размер архива с книгой Новенький как с иголочки равняется 37.01 KB

Новенький как с иголочки - Окуджава Булат Шалвович => скачать бесплатную электронную книгу



Окуджава Булат
Новенький как с иголочки
БУЛАТ ОКУДЖАВА
НОВЕНЬКИЙ КАК С ИГОЛОЧКИ
Повесть
СВЕРЧОК - ВЕЧНЫЙ ТРУЖЕНИК
Сутилов похож на маленького Наполеона перед маленьким Ватерлоо. Он уже всего хлебнул на своем веку. Он знает, что почем на свете. Маленькие его руки скрещены на маленькой груди. Он, конечно, знает наизусть всю Калужскую область, как Наполеон - свое поле сражения... Сюда - батальон, сюда - полк, сюда - армия...
Сутилов распределяет учителей по школам области. Я понимаю, как это трудно. Но ведь и мне нелегко. У меня свои планы...
Сюда - батальон, сюда - полк... А меня?..
- В Шамордино, - говорит он, не глядя в глаза.
- Это что еще?
- Деревня, - говорит он.
- Что?!
Я кричу так звонко, так истошно, что самому страшно. Ничего, пусть знает... У него ощерены крупные желтые зубы. Он часто глотает слюну... Ничего, пусть знает... Но я беру себя в руки. И усмехаюсь прямо в глаза ему. И вдруг мне становится жаль его. За окном - серый полдень. А Сутилову приходится всегда смотреть в это окно. На нем серый мятый костюм из дешевого коверкота. Лицо серое, скучное, как последний липовый лист. Он даже звона трамваев не слышит!
Калуга... И все-таки я усмехаюсь, потому что думаю, как теперь каждый входящий будет кричать на него и топать ногами. Ничего, пусть знает...
- Я могу только в городе работать, - говорю миролюбиво, - мне деревня противопоказана. В городе - это другое дело. А деревня мне противопоказана...
- Нет, - говорит он.
- Да, да, - говорю я, чтобы окончательно его подавить.
- Город не получится, - говорит он спокойно, словно ничего не произошло.
С ума сошел!.. Что он, не понимает ничего?.. Или разыгрывает?..
- Может, я сам могу выбирать себе место под солнцем?!
- Нет, - говорит он.
- Может быть, в вашем ШамординЕ и публичная библиотека имеется?
- В ШАмордине, - поправляет он.
- Значит, я должен плюнуть на аспирантуру ради ваших интересов?
- Нам учителя нужны.
- А мне какое дело?
- А мне какое дело? - говорит он.
Поле боя покрыто пороховым дымом. У маленького Наполеона всё продумано. Его не страшат атаки моих легкомысленных гусар. Он и не такое видывал. Он держит меня своей широкой заскорузлой пятерней за горло. Я чувствую, как она жестка.
- Послушайте, - говорю я, - в ваши обязанности входит считаться с запросами людей?
- Да, - говорит он.
- Мне нужна городская школа... Город мне нужен...
- Нет, - говорит он.
В холодных глазах его - только опыт, много опыта и усталость. Он не хитрит. Он прост, как его кабинет, где - только стол, три стула и карта области на стене.
- Вы хотите, чтобы учитель работал с полной отдачей сил?
- Да, - говорит он.
- Радостно, без раздражения?
- Да, - говорит он.
- Так оставьте меня в городе!
- Нет, - говорит он.
- Я не могу ехать в деревню!.. Мне нельзя приказывать!.. Я литератор, а не солдат!.. Чего вы жмете?.. Не желаю в грязи утонуть!..
Он снова обнажает зубы. Может быть, это улыбка? Так улыбаются, когда хотят ударить, когда можно наконец ударить и не получить сдачи.
- Значит, деревня - это грязь? - спрашивает он шепотом. - Колхоз - это грязь?.. Мы двадцать лет создавали грязь?..
- Вы меня не так поняли, - говорю я шепотом.
- Значит, вы считаете, что наши колхозы - это грязь? - шепчет он.
- Я не то хотел... - шепчу я.
Я знаю, как это бывает, знаю. Теперь не будет ни деревни, ни города... Вот почему небо такое серое, и улыбка на сером лице... Я знаю, как это бывает!..
- Я не то хотел, - шепчу я.
Он отпускает мое горло и кладет пятерню на телефонную трубку. И смотрит на меня выжидательно...
До пятидесятого года я дополз, докарабкался... Теперь - всё. Я знаю, как это бывает.
- Я этого не говорил, - говорю я.
- А я и не утверждаю, - говорит он. - У тебя хорошее, открытое лицо...
- Как жалко, что ни одного места нет в городе,- говорю я.
- Жалко, - усмехается он.
Он дипломат. Хоть это и не нужно. Куда я денусь? Артиллерия его мощна. Он много лет стреляет в одну цель. Что я могу?
Пока я со школьной скамьи тешил себя - он пристреливался. Теперь его снаряды, каждый весом с корову, летят в меня.
- Может быть, найдется одно местечко?
- Нет.
Это потом я буду смеяться над собой и над ним. Сейчас мне не до смеха. Еще один залп - и мои бастионы рухнут. Это потом я буду смеяться. А еще позже я буду вспоминать, даже с уважением и... с ненавистью. От ненависти отделаться не смогу. Но это потом. Сейчас я просто презираю его. Мне не остается ничего другого - я разбит. Презрение - это единственное, что можно себе позволить после того, как ты твердо был уверен в выигрыше и вдруг проиграл.
- Неужели нет ни одного места?
- Нет.
Маленький Наполеон стоит передо мной, скрестив на груди руки. Может быть, все-таки угрызения совести мучат его?.. Или воспоминания о собственной юности?..
В серых глазах его - серое калужское небо. Я кажусь себе жалким под его взглядом.
Ну хорошо, я разбит, разгромлен, но ведь можно сказать что-нибудь человеческое!.. Скажи, ты, недоносок!.. Стань теплее! Положи руку мне на плечо, сними ее с горла!.. Мне ведь немного надо... Я ведь уже твой... Пообещай что-нибудь доброе... Но он смотрит на карту. Сюда - полк, сюда батальон, сюда - дивизия...
- Может быть, хоть какое-нибудь место, а?
- Нет.
А то, что я представлял себе вчера? Как быть с этим? Я в черном пальто, в руке - портфель. Я медленно иду из школы. Кружатся золотые листья. Вечер. Я живу на тихой улице, где липы и одинокая рябина меж ними. Старинный дом. Скрипучая лестница - туда, наверх, где моя комната. Книги, книги... Милая немолодая хозяйка, которая по вечерам играет Сен-Санса. Идет дождь. Потрескивают в печи дрова. Сверчок какой-то трудится в углу.
- Сверчок, - говорю я, - вечный труженик.
- Он живет у нас с незапамятных времен, - говорит хозяйка.
- Опять дождь, - говорю я.
- Что-то есть в этом очаровательное, - говорит она, - сверчок... дождь...
- Сыграйте еще что-нибудь, - прошу я.
Она играет. Идет дождь. Глухо звенят часы со стены... Сутилов подходит ко мне.
- Может быть, временное место есть какое-нибудь? - спрашиваю я.
- Зачем так унижаться? - говорит он.
- Мне в городе нужно, - говорю я расслабленно.
- А там, в Шамордине, - говорит он, - бывший женский монастырь. Там Толстой бывал. Можно про это статью написать, диссертацию...
Он даже улыбается. Он заглядывает мне в глаза, словно хочет полюбоваться на мою слабость. Крупные желтые зубы его обнажены в улыбке.
- Чудак, - говорит он, - я же добра тебе хочу. Я ведь любого туда не направлю... Чудак! Понимаю - Москва... А Калуга?.. Разве это город?
Он кладет руку мне на плечо.
- Я тебе честно скажу, - говорит он, - есть в городе одно местечко. Пятый класс. Но неужели ты, филолог, удовлетворишься этим? Городская школа... казарма... штамп... Затеряешься... А там ты - бог, царь, всё. Всё твое. Там грамотные нужны, а здесь - что? Я ведь специально тебя посылаю, говорит он шепотом, - именно тебя... - и подмигивает. - Сюда я какую-нибудь дуру бездарную ткну, и сойдет.
Он совсем приблизился ко мне. Прощай, Калуга. Прощай, город. Не вышел наш роман.
Прощай, незнакомая женщина, играющая Сен-Санса...
- Договорились? - спрашивает он.
- Нет, - говорю я.
- А что же ты поделаешь? - улыбается он.
- Почему это вы на "ты" со мной? - спрашиваю я. И снова - руки на груди. Он презирает меня за слабость. Он отпускает меня на все четыре стороны.
- Черт с вами! - говорю я. - Найду другой город.
Он провожает меня к дверям. Широко распахивает их.
- Видишь? - говорит он.
Я вижу... Вижу. Вся приемная забита вот такими же, как я. Они смотрят на нас выжидательно. Они ждут своей очереди. Там даже такая красивая москвичка мелькает. Она вытягивает шею и подобострастно смотрит на Сутилова.
- Видишь? - смеется он. - Без кадров не останемся.
- Ну и черт с вами, - говорю я и иду через приемную, расталкивая своих коллег.
- Если надумаешь, - кричит он, - возвращайся, примем!
...И я вернулся.
КЕЛЬЯ МОНАСТЫРСКОГО КАЗНАЧЕЯ
Вещи мои лежат на зеленой августовской траве.
Чемодан и одеяло. И авоська с копченой колбасой. И тючок из зимнего пальто.
Мне немного смешно: сельский учитель. Чем я учить буду? Но здесь прекрасно!
Этот холм, мягкий и заросший, это высокое небо, этот полуразрушенный собор, несколько домишек вокруг... А там, за оврагом, - Васильевка, деревенька, похожая на растянувшуюся детскую гармошку.
Куда ты попал, мой милый, мой дорогой?
Мне немного смешно: у жизни свои планы, их не предусмотреть.
Откуда-то из-за деревни выглядывает испуганное и высокомерное лицо Сутилова. Он поглядывает настороженно: а не переменю ли я планов? А не смеюсь ли? Дам ли ему наконец покой?
Как хорошо! Как тихо! И солнце... Внизу, под холмом, счастливой подковкою изогнулась река. На горизонте - лес. Почему я отказывался ехать сюда? Не помню. Уже не помню... Солнце. Ранний вечер. И ни души. Что может быть лучше после грохота поездов, духоты вагонов, суеты большого города, тряских грузовиков, равнодушных чиновников?
Вещи мои лежат на зеленой августовской траве.
Вот здесь мне работать, в этом двухэтажном старинном кирпичном доме.
- У монахинь здесь трапезная была, - говорит мне Шулейкин, директор школы.
- Петухи поют, слышите? - говорю я, улыбаясь.
У Шулейкина маленькие добрые глаза. Он немного смущен. Это хорошо видно.
- Из университета к нам еще не присылали, - говорит он. - Университет - это не пединститут.
- Конечно, - говорю я значительно. - Впрочем, разве в этом дело? говорю. - Университет, правда, дает больше знаний, но ведь дело-то в человеке...
- В душе, так сказать, - говорит Шулейкин.
- Конечно, - говорю я.
- В умении найти общий язык, - говорит Шулейкин.
- Еще бы, - говорю я.
Потом приходит завхоз.
- Готова квартира, - говорит он.
Мы берем по вещи каждый и идем по дорожке, и лопухи бьют нас по икрам.
- Хорошо у нас, - говорит Шулейкин. - Жаль, что в войну часть дубов повырубили...
- И так хорошо, - говорю я.
Он улыбается. Я улыбаюсь. Солнце садится.
Коридор каменного домика. Прямо - дверь. Небольшая комната. Белая. Большое окно с видом на реку и луг.
- Вот ваша келья, - смеется Шулейкин.
- Чудо! - говорю я.
- Здесь раньше жил монастырский казначей.
- Ого!
- Вид хороший, - говорит завхоз и уходит.
- А не боитесь глухомани? - говорит Шулейкин. - Серости не боитесь?
- Чепуха!
Знал бы он, как это прекрасно, когда солнце и простор... И нет дождя, проливного, осеннего...
- Тут у всех хозяйство. А вы что есть будете? Магазинов-то нету.
Прощупывает!..
- Буду пить молоко.
- Обзаведетесь хозяйством, - говорит Шулейкин. - Приживетесь. Невесту подыщем, - он смеется. - Не захочется уезжать. - Он говорит об этом недоверчиво и потом - тихо: - Народ здесь у нас не очень добрый. Вы это учтите.
- Чепуха, - говорю я.
Вот она, моя келья!..
- Ремонт сделаем, - говорит Шулейкин.
- Какой еще ремонт? Зачем?
- Дыры везде... Замерзнете...
- Чепуха.
- Это не чепуха, - мягко говорит он. - Пойдемте походим.
Мы идем с ним по поселку.
- А вон Виташа, - говорит Шулейкин.
Возле школы играют в волейбол.
- Виташа - это учитель, - говорит Шулейкин. - Виктор Павлович. Любит действовать исподтишка...
Поют пчелы. Пахнет медом.
ПОСТУПАЮТ В СВЕТСКОЕ ОБЩЕСТВО
Разве мог я понимать, как прекрасны люди, пока не попал сюда?
Мои восьмиклассники сидят передо мною неподвижно. Они еще многого не знают, но они прекрасны и они мои. Им еще сладка неграмотность, но это не их вина. И холодная осень стремительно кружится по монастырю и обрамляет их лица.
Лица моих учеников неподвижны, но в их глазах давно горят огоньки здравого смысла, иронии, доброты, непримиримости и надежды.
А в это время на деревьях, что раскинулись вокруг, сидят птицы. И они поют. Они похожи на последние осенние листья. Я отчетливо слышу их звонкое пение даже сквозь двойные рамы окон.
Коля Зимосадов входит в класс в стоптанных сапогах, в залатанном пальтишке, с офицерской сумкой через плечо. Это уже через много лет он станет офицером. А пока он садится на свое место, коренастый и неторопливый, и устраивается, и всё раскладывает по своим местам, и смотрит на меня, словно надеется, что именно сейчас-то и раскрою я ему все премудрости учености. Он давно уж перерос свои пятнадцать лет, взрослый маленький мужичок с грубоватыми руками.
- "Окно" пишется, Коля, через "о"... Забыл?
Он краснеет, крутит головой, старательно исправляет ошибку. Кто-то обучал их не очень влюбленно.
- Нравится вам ваша школа?
- Хорошая школа, каменная, - говорит кто-то.
Мне вспоминаются испуганные маленькие глаза Шулейкина, когда я объявил ему, что первый диктант весь класс написал на единицу.
- Что с вами? - спрашивает он.
- Всё в порядке, - говорю я. - Вот посмотрите.
Он дрожащей рукой перелистывает странички.
- Может быть, у вас с дикцией не всё хорошо?
- С чем?..
- Может, вы диктовать не умеете?
- Ну, знаете!..
- Такой грамотный класс, и нате...
Он так говорит об этом, что я чувствую себя виноватым, хотя и недели не прошло, как я вошел в этот класс.
- Вы отметки в журнал не ставьте, - говорит он. - Кошмар какой-то...
- Что случилось? - спрашивает Клара Ивановна.
Она завуч. Она преподает ботанику. Ботаники они почти не знают. Она просто читает ученикам главы из учебника. Наверное, потому лицо у нее всегда испуганное.
Она смотрит то на меня, то на Шулейкина круглыми коровьими глазами, и полные ее губы слегка приоткрыты в томительном ожидании.
Потом она всплескивает руками:
- Что же вы наделали?!
- Я думаю, нужно еще один диктант провести, - говорит Шулейкин. Полегче...
- Катастрофа, - говорит Клара Ивановна.
Виташа подмигивает мне по-дружески из другого угла учительской.
- Ну что же, - говорю я, - давайте попробуем.
Мы пробуем.
Шулейкин приносит мне новый текст для диктанта. Текст примитивен и короток.
- Это же для учеников пятого класса, - говорю я.
- Вот и хорошо, - говорит он. - Будет положительный результат.
Он при этом смотрит мне прямо в глаза, и я чувствую себя дураком.
- Вот и хорошо, - говорит он, - сложное мы еще успеем.
- Дурак, - шепчет мне Виташа, - начнешь с простого, отметки будут хорошие, а потом перейдешь к сложному - колы пойдут... А кто обучал? Ты... Кто виноват? Ты... Дурак.
Я диктую этот примитивный текст. Я диктую, как Левитан. Я декламирую, как Яхонтов. Пусть они не думают, что у меня с дикцией слабо.
А птицы поют. Красные, желтые, зеленые, черные, они поют, сидя на ветках деревьев.
А Шулейкин медленно ходит по рядам. Он иногда останавливается. Тычет пальцем в тетради моих учеников.
- Разве здесь одно "н"?..
- Подумай-ка над этим словом... Вот теперь другое дело.
- Запятые-то позабыл...
- Зачем вы подсказываете? - говорю я шепотом.
- Какие же это подсказки? - говорит он громко. - Они волнуются... Это помощь маленькая. Потом мы вместе проверяем диктанты.
- Ну это можно за ошибку не считать, - говорит он, - и это, пожалуй, тоже...
Он улыбается мне:
- Теперь вам будет легче. Не помоги я, кто знает, что было бы...
Он делает жест правой рукой, словно пытается понять себя. Он доволен. Единиц нету. Двоек нету. Троек много, но это не страшно. У Гены Дергунова пятерка.
- Ничего не понимаю, - смеется Шулейкин, - это же самый слабый ученик...
- Вы ему много подсказывали.
- Да помогал я! Какие это подсказки? Даже не помогал, а подбадривал.
Потом он сам, собственноручно выставляет отметки в журнал.
Потом он говорит по телефону с заведующим районо. Я слышу:
- Новенький?.. - говорит Шулейкин и улыбается мне. - Отлично. Успеваемость дает стопроцентную...
Я делаю ему знаки. Я пытаюсь его остановить. Это очень неудобно, когда тебя хвалят при тебе же. И за что?
Но что-то теплое обволакивает меня. Теплое и волнующее. На одно мгновение. В детстве, когда тетка говорила обо мне кому-нибудь: "Он самый хороший мальчик", я испытывал то же самое.
Неужели так просто и покупается покой? Я смотрю на Шулейкина. Он скромен, вежлив, сдержан... Он хочет мне добра... Но он учит меня подлогам!.. Нет, он хочет мне добра... и себе... и всем. Он учит меня подлогам.. Легко возмущаться и обвинять... Нет, он учит меня подлогам... Нет, он хочет мне добра... Вот он улыбается и кивает мне. Он улыбается, потому что скрутил меня!.. Но в его улыбке - что-то дружеское и теплое. Приятна его улыбка и нужна. Я совсем одинок. Я пока никого не знаю. Кто-то нужен рядом. Клара Ивановна глупа и истерична. Виташа смотрит в свой огород... Шулейкин тоже одинок... Нельзя видеть в людях только плохое, нельзя... У него нелегкая жизнь... Ему приходится бороться... За что?.. И Клара Ивановна улыбается...
А птицы горланят во всё горло. Их пестрый хор отчетливо слышен сквозь двойные рамы окон.
И Ваня Цыганков, рыжеволосый и косматый, разинув рот, влюбленно вслушивается в их пение. И мне не хочется его будить, отрывать, мешать ему.
Он сидит за партой неуклюже, рассыпавшись на составные части: нога там, рука - в другом месте, голова под солнцем, под последним... Впрочем, никакого солнца и нет...
А Саша Абношкин, сын председателя колхоза, продолжает свою речь:
- ...После этого они поступали в светское общество.

Новенький как с иголочки - Окуджава Булат Шалвович => читать онлайн электронную книгу дальше


Было бы хорошо, чтобы книга Новенький как с иголочки автора Окуджава Булат Шалвович дала бы вам то, что вы хотите!
Отзывы и коментарии к книге Новенький как с иголочки у нас на сайте не предусмотрены. Если так и окажется, тогда вы можете порекомендовать эту книгу Новенький как с иголочки своим друзьям, проставив гиперссылку на данную страницу с книгой: Окуджава Булат Шалвович - Новенький как с иголочки.
Если после завершения чтения книги Новенький как с иголочки вы захотите почитать и другие книги Окуджава Булат Шалвович, тогда зайдите на страницу писателя Окуджава Булат Шалвович - возможно там есть книги, которые вас заинтересуют. Если вы хотите узнать больше о книге Новенький как с иголочки, то воспользуйтесь поисковой системой или же зайдите в Википедию.
Биографии автора Окуджава Булат Шалвович, написавшего книгу Новенький как с иголочки, к сожалению, на данном сайте нет. Ключевые слова страницы: Новенький как с иголочки; Окуджава Булат Шалвович, скачать, бесплатно, читать, книга, электронная, онлайн