— Счастья вашему дому.Какое-то время они молчали. Видно, их так ошеломило ее появление, что они утратили дар речи. Потом служанка, вытерев руки об и без того уже жирный фартук, сделала шаг вперед.— И вам того же… — она помолчала, оценивая материал, из которого был сшит плащ Герты, и ее манеру держаться, — … госпожа. Чем мы можем услужить вам?— Мне нужна еда и постель — если она здесь есть.— Еду-то мы найдем, но простую и грубую, госпожа, — пробормотала служанка. — Подождите, я позову хозяйку.Она выбежала из залы, захлопнув за собой дверь с такой поспешностью, будто опасалась, что Герта пойдет следом.Но девушка, отложив копье и узелок, расстегнула плащ и подошла к камину. Зубами она стянула с замерзших рук рукавицы. Сидевшие на лавке мужчины молча подвинулись. Взгляды их по-прежнему выражали изумление.А ведь Герта считала, что одета просто. Ее юбка-брюки для верховой езды, чуть укороченные, чтобы удобнее было карабкаться по холмам, уже изрядно пообтрепались. Шитье на куртке было ничуть не пышнее, чем у какой-нибудь крестьянской дочки. Туго стянутые в пучок волосы перехватывала самая обыкновенная шелковой ленточка. Однако судя по тому, как разглядывали ее эти двое, им платье Герты представлялось праздничным нарядом.Девушка попыталась принять безразличный вид.В залу влетела дородная женщина. Чепец, шаль на покатых плечах, юбка немногим чище служанкиной.— Милости просим, госпожа! Милости просим! Хенкин, Фим, а ну-ка вставайте! Пустите госпожу к огню! Мужчины торопливо вскочили.— Малка сказала, что вы нуждаетесь в ночлеге. Мы рады будем служить вам.— Благодарю.— Ваш муж, он снаружи? У нас есть конюшня… Герта покачала головой.— Я одна и пришла пешком.Заметив выражение лица хозяйки, она прибавила:— В такое время нужно покорно принимать дары Судьбы.— Увы, госпожа, как это верно! Садитесь же! — женщина собственной шалью смахнула с лавки пыль.Комната, которую ей выделили, похоже, довольно долго пустовала. Лежа на подогретом у камина белье, понимая, что лучшего ей никто здесь не предложит, Герта размышляла над тем, что ей удалось узнать у хозяйки.Нордендейл и в самом деле пришел в упадок. Вместе с правителем и его сыном погибло много достойных людей. Те, кто уцелел и вернулся, не способны были возродить некогда процветавшее поселение. Дорогой, по которой она пришла, пользуются теперь редко: если уж на то пошло, никто чужой здесь не появлялся с начала зимы. На востоке и на юге дела вроде бы обстоят получше, и потому словам Герты, что она, мол, идет к живущим там родичам, довольно легко поверили, Кое-что удалось выведать и о Гриммердейле. Там тоже имелся постоялый двор, побольше здешнего. Когда хозяйка упомянула про это, глаза ее завистливо блеснули. Мимо тамошнего постоялого двора проходит с запада на восток дорога, по которой ныне возвращались домой рекруты. А жена хозяина тамошнего двора, ревнивая по натуре, выгнала из дома всех служанок.Расспрашивать про Жаб Герта не рискнула, да и хозяйка мимоходом эаметила, что дальше Гриммердейла по Старой Дороге лучше не ходить. А если уж так приспичило, куда спокойнее выйти на тракт и продолжать путь по нему, хотя там тоже не все гладко и разбойники прячутся чуть ли не за каждым кустом.Как ей поступить, Герта еще не знала, но готова была ждать сколько надо, чтобы решение созрело. 2 Потолок в зале трактира был низким: посетители почти касались головами поперечных балок. С них свешивались масляные лампы. Света от ламп было чуть, а коптили они нещадно. В дальнем конце комнаты резная перегородка скрывала за собой стол, на котором горели сальные свечи. Смрад от них мешался со множеством других малоприятных запахов.Народу в зале сидело достаточно для того, чтобы у Улетки Рори развязался язык. Стоя у освещенного свечами стола и выказывая тем самым особое почтение гостям — о, уж благородную-то кровь она распознает с первого взгляда, будьте покойны, — хозяйка успевала еще следить за двумя половыми, которые носились от стола к столу.Однако Улетка обманулась, хотя и перевидала на своем веку немало путников. Да, конечно, один из троих — младший сын здешнего правителя. Но кровавая буря уничтожила его фамильную крепость, и в Корридейле не осталось никого, кем бы он мог править. Другой — прежде служил командиром лучников в дружине какого-то там князя, вернее, был назначен на это место после того, как погибли трое его предшественников, куда лучше справлявшихся со своими обязанностями. А с третьим — вообще непонятно. Он мало говорил, предпочитая отмалчиваться, и собутыльники его не могли сказать, откуда он взялся.Возрастом он был где-то между своими товарищами. По крайней мере так хозяйке показалось сначала, но потом она засомневалась, поскольку он принадлежал к числу тек худощавых, жилистых мужчин, которых, начни они отпускать бороду, легка принять и за юношу, и за человека средних лет. Правда, бороды у него не было — подбородок и щеки такие гладкие, словно он побрился лишь час назад. Нижнюю челюсть, самую чуточку захватывая уголок рта, пересекал шрам.Волосы его были острижены короче, чем полагалось по моде, — быть может, для того, чтобы удобнее было надевать тяжелый шлем, который лежал сейчас на столе по правую руку от рыцаря. Вид у шлема был достаточно потрепанный; гребень, некогда украшавший его сверху, снесенный мощным ударом, превратился в металлический обрубок.Однако кольчуга, которая виднелась из-под поношенного плаща, прорех как будто не имела. Вложенный в ножны у пояса меч с простой рукоятью, прислоненный к стене боевой лук — все говорило о том, что человек этот сделал войну своим ремеслом. Но если он и был наемником, то явно не из тех, кому на войне повезло. Наметанный глаз хозяйки не заметил ни драгоценных запонок, ни искусной работы пряжек — вещей, которыми такие, как он, обычно расплачивались за ночлег. Однако когда рыцарь протянул руку, чтобы взять стакан, на запястье его сверкнул вдруг браслет — широкая полоска золота, усеянная драгоценными камнями и украшенная такой затейливой резьбой, что разобраться в ее хитросплетениях с первого взгляда было попросту невозможно.Он сидел, прикрыв глаза, словно погруженный в размышления. Но на самом деле внимательно прислушивался — не столько к полупьяной болтовне товарищей, сколько к возникавшим тут и там в зале разговорам.В трактире этим вечером собрались обычные посетители: крестьяне, пришедшие посидеть за кружкой домашнего ячменного пива и поболтать с соседями, бродячие вояки, потерявшие службу из-за того, что их князья погибли или разорились настолько, что не в состоянии были содержать наемные дружины… Война закончилась победой, но земля лежала выжженная, бесплодная. Потребуется немало времени и усилий, чтобы возродить Верхний Халлак.То, что прибывшие из-за морей захватчики не успели утащить к себе на корабли, они уничтожили, когда стало ясно, что дело оборачивается против них.Вместе с другими ратниками он оказался тогда в еще дымящемся порту, чтобы преградить дорогу тем из врагов, кто не успел вернуться на корабли и остался на прибрежном песке: с одной стороны — угрюмое море, а с другой — люди из Долин.Порт дымился: горели облитые маслом и подожженные запасы провианта. Вонь стояла такая, что даже воины порой теряли сознание. Опустошив страну, враги устроили этот пожар, чтобы вызвать всеобщий голод, — дело ведь происходило посреди зимы. От лета жителей Долин отделяла долгая череда холодных дней, да и лето — не спасение: придется дожидаться урожая. Если он будет, этот урожай, если найдется достаточно зерна для сева, если в горных долинах сохранились овечьи отары, если стада одичавшего скота смогут найти себе пропитание на границах Пустыни и снова начнут размножаться.Многие долины совершенно обезлюдели. Мужчины погибли в боях; женщины, если повезло, бежали в глубь страны, иногда попадали в рабство к захватчикам — или тоже погибли. Быть может, погибшим повезло больше всех. Да, дела-делишки…Он поставил стакан на стол. Другая его рука легла на рукоять меча, пальцы крепко сжались. Однако взгляд рыцаря был устремлен на перегородку.В такое вот время человек, не обделенный умом и достаточно смелый, может начать новую жизнь. Именно эта мысль погнала его сюда, заставила отказаться от службы у Фритигена из Саммерсдейла. К чему командовать лучниками, когда можно добиться большего, гораздо большего?До Гриммердейла захватчики не добрались, зато дальше лежат края, которые подобная удача обошла стороной. Он намеревался отыскать один из них — такой, где вряд ли объявится соперник. А если там обнаружится княгиня, которая не покинула родовую крепость, — что ж, тем лучше. Он облизнул нижнюю губу, словно в предвкушении особенно вкусного блюда. Он не особенно верил всем этим россказням насчет удачи или невезения. Он считал, что человек сам творит свою судьбу, зная, чего хочет, и не сворачивая ни на шаг с намеченного пути.Однако сейчас он не мог отделаться от мысли, что если желает исполнения своей мальчишеской мечты, то должен действовать и пошустрее.Он, Тристан ниоткуда, в конце концов станет Лордом Тристаном, правителем какой-нибудь не особенно захудалой долины. А чтобы так случилось, надо действовать — и немедля.— Наливай! — молодой Урре, сидевший рядом с Тристаном, с такой силой ударил пустой кружкой по столу, что одна из свечей покачнулась, брызнув вокруг каплями roрячего жира. Выбранившись, Урре швырнул кружку через перегородку, и она со звоном запрыгала по каменному полу общей залы.Хромой служка наклонился и подобрал ее, бросив испуганный взгляд на Урре и на хмурую хозяйку, которая уже спешила к знатным посетителям с подносом; на подносе в такт ее шагам позвякивали полные кружки. Тристан отодвинулся от стола. Все — как обычно, как бывало уже не раз. Урре напьется вдрызг, и его развезет, причем не столько от этого пойла, которое здесь, в горах, именуют вином, сколько от жалости к самому себе. Он начнет сокрушаться о том, что потерял, и ему вовсе не приходит в голову, что он мог бы кое-что и приобрести.Онсвэй будет внимательно прислушиваться к его бормотанию, разыгрывая из себя вассала. Но как только у Урре кончатся деньги и его родственные связи перестанут доставлять им пропитание и крышу над головой, Онсвэй тут же сбежит.Пожалуй, пришла пора им расстаться, подумал Тристан. Толку от них никакого, да и попутчики они не из приятных.Но трактир покидать еще рановато. Ведь постоялый двор этот расположен на большой дороге, и даже дня, проведенного тут в безделье, хватит, чтобы разжиться полезными сведениями. Кроме того, он уже присмотрел себе двоих товарищей на будущее.Кошелек у него не такой пухлый, чтобы можно было повертеть золотой монетой перед носом лучника или копейщика и предложить им службу. Потому нужно искать людей наподобие его самого — перекати-поле, готовых поймать удачу за хвост, способных ощенить преимущества службы у человека, который жаждет возвыситься.Чтобы покорить оставшихся без хозяина крестьян, вовсе не обязательно иметь под началом армию. Долине без правителя достаточно с полдюжины опытных, хорошо вооруженных бойцов — и дело в шляпе.Его обуяло радостное волнение, как случалось всякий раз, когда он доходил до этого места в своих мысленных рассуждениях. Но он давно научился не выказывать открыто чувств, чем резко отличался от большинства товарищей-наемников, хотя всячески старался затушевать разницу. Он вовсе не был святым, он грабил, распутничал, убивал — но знал меру.— Пойду спать, — он поднялся и взял лук. — Дорога была долгая…Урре его скорее всего не услышал; внимание юноши целиком поглотил приближающийся поднос с кружками. Онсвэй с отсутствующим видом кивнул — он, как обычно, во все глаза следил за Урре. Однако хозяйка отреагировала немедля:— Спать, достойный господин? С вас три монеты. Камин в комнате разжечь?— Да.Хозяйка кликнула служку. Тот подковылял к Тристану, вытирая грязные руки о черные от копоти лохмотья фартука, обвязанного вокруг талии.Если помещения в нижнем этаже трактира были довольно просторными, то наверху картина была совершенно иной. Комната, в которую служка привел Тристана, походила скорее на конуру; единственное окошко закрывал ставень, удерживаемый тяжелым засовом. На полу валялись сухие стебли тростинка. Прямо на них стояла грубо сколоченная кровать с грудой наваленных постельных принадлежностей. Обещанный камин начисто отсутствовал. Комнатку кое-как обогревала жаровня на ножках, в которой тлело несколько угольков. Стулом возле кривобокого сундука явно пользовались в качестве стола. Служка поставил на него свечу и хотел было уйти, но разглядевший окно Тристан окликнул его.— Эй, приятель, в какой осаде вы тут отсиживались? Посмотри, как заржавел засов!Мальчишка прижался к дверному косяку. У него отвисла челюсть. Выглядит как полоумный, усмехнулся про себя Тристан. Но во взгляде служки, устремленном на окно, было не только слабоумие — в нем отчетливо читался страх.— Ж-ж-ж-а… жабы, — еле выговорил он. Подняв ладони на уровень груди, он так стиснул пальцы, что костяшки побелели Тристану доводилось слышать разные прозвища врагов, но вот жабами их еще никто не называл; и потом, насколько ему известно, до Гриммердейла они не добирались.— Жабы? — переспросил он.Мальчишка повернул голову так, чтобы не глядеть ни в окно, ни на Тристана. Он явно замышлял бегство. Мужчина легкими, бесшумными шагами пересек узенькую комнатку и взял служку за плечо.— Что за жабы такие? — тряхнул он парня.— Жабы… те самые… — мальчишка, видно, думал, что Тристан понимает, о чем речь. — Они… они сидят посреди Стоячих Камней… те, что приносят зло людям…Помолчав, служка вдруг выплюнул:— Все знают про Жаб из Гриммердейла!И внезапным движением, доказывавшим, что убегать ему не впервой, он вырвался и исчез за дверью. Мужчина не стал его преследовать.Блики единственной свечи играли на его нахмуренном лице. Жабы, Гриммердейл — что-то смутно знакомое. Надо порыться в памяти. Что ему известно о жабах и о Гриммердейле?Через долину эту ведет один из торговых путей. Раньше им пользовались лишь пастухи, перегоняющие скот, но когда на южной, главной дороге в порт появились вражеские патрули, про этот тракт вспомнили и купцы. Три тропы с нагорий встречались у южной горловины Гриммердейла и сливались в одну дорогу.Постой-ка… Однажды ведь ему довелось услышать о четвертой тропе, которая вела напрямик через горы и которой почему-то остерегались. Тропа была очень древняя, проложенная еще в незапамятные времена. Ну да…Тристан кивнул словно в подтверждение собственных мыслей.Жабы Гриммердейла! Одно из многих преданий о тех, кто прежде населял Долины, о существах, которые в большинстве своем вымерли задолго до того, как у берегов страны бросили якорь первые корабли с поселенцами.Однако в некоторых местах Долин еще сохранилось былое колдовство, а отдельные безумцы среди людей — ибо только безумный может осмелиться на такое — рисковали призывать к себе этих демонов из прошлого. Даже лорды Верхнего Халлака вынуждены были сделать однажды подобный шаг: ведь если бы они не заключили торжественный договор со Всадниками-Оборотнями, вряд ли людям удалось бы одолеть вторгшихся из-за моря врагов.Некоторые из тех демонов благоволили к людям, другие — держались от них в стороне, а вот третьи — замышляли зло. Не то, чтобы они преследовали людей, нападали на них и не давали житья, нет. Просто тот, кто отваживался зайти в их собственные места, рисковал очень и очень многим.К числу таких мест относились и Стоячие Камни Жаб Гриммердейла. По слухам, Жабы охотно соглашаются выполнять людские просьбы, но зачастую совсем не так, как того хочется просителю.Многие годы люди избегали появляться у Стоячих Камней.Да, но зачем все-таки засов на окне? Может, ныне Жабы (да и жабы ли они на самом деле?) не сидят на месте, как уверяет предание, а шныряют по всей долине? И потому люди запираются на все замки? Но какая жаба допрыгнет до окна на втором этаже?Побуждаемый непонятным ему самому любопытством, Тристан обнажил нож и потыкал им крепления. Слой ржавчины был очень толстым: окно явно не открывалось на протяжении многих лет. Тристан начал злиться. Наконец его упорство было вознаграждено: засов поддался.Справившись с засовом, он вынужден был еще какоето время провозиться со ставнем, который словно прирос к окну. В конце концов, просунув в щель меч, Тристан отодрал деревянный шит. Холод ночи проник в комнату. Только сейчас Тристан понял, каким спертым был воздух в помещениях трактира.Он выглянул наружу: снег, темная кучка деревьев, уходящие вверх склоны холмов. Между постоялым двором и подножием холмов не было больше ни единого здания. Густая, припорошенная светом растительность говорила о том, что землю здесь никто не обрабатывает. Деревья были невысокими — скорее кусты, чем деревья;
1 2 3 4 5 6