Высоко-высоко сияет. Вот он, дурень, и начал взбираться на дуб.
Я гляжу на него и думаю: прыгай не прыгай — выше носа не доскочишь. Не добраться тебе до звезды: руки коротки!
Лез, лез он, не долез и до половины — кубарем скатился вниз. Слетел и — верьте не верьте — зарычал. Заскулил и со злости начал кору на дереве грызть.
Отец, бывало, подойдет ко мне и спросит:
«Грызет?»
«Да,— говорю,— грызет».
«Возьми, Андрей, кнут да отгони его, а то взбесится...»
Пришлось отцовский совет выполнить: длинным кнутовищем стегнуть Лупатого по спине — куда лапы свои грязные протягиваешь?
Не подходит Лупатый к дубу одну ночь, не подходит вторую, не подходит и третью...
На четвертую, слышим, на болоте появилась шайка. Чернохвостая шайка. На шапках у них черные хвосты болтались.
Останавливают пешего и конного и начинают допрашивать: «Состоишь в комитете бедноты или не состоишь?»
Допрашивают, бьют нагайками, отбирают одежду, а если на телеге везут поросенка — забирают и поросенка.
Василий Ковтюх созвал сходку.
«Товарищи! — говорит.— Долго ли мы будем терпеть этих проходимцев? Довольно! Натерпелись!»
Собрались стар и млад и пошли на эти болота порядок наводить.
Порядок навели скоро: кого за грабежом застали, поймали, а кое-кто и удрал. Удрал и Лупатый. Не слышно его стало. Ну и черт с ним, думаем.
Прошли годы. Хорошо зажило село колхозной жизнью. Но вот на нашу беду фашиста на Украину принесло.
Смотрят вечером люди: холера тебе в бок,—Лупатый в немецком мундире на кляче тащится. Едет по улице словно призрак. Рожа раскормлена, толстая...
Тетки глазам своим не верят. Никто сроду не видел, чтобы свинья на коне ехала.
Взял Лупатый в помощники себе одного босяка — из тюрьмы сбежал — и давай с ним измываться над людьми.
«Я,— горланит,— ваша держава!.. Видите, за поясом у меня знаки власти — кланяйтесь в ноги! Я— власть... Кормите, почитайте...»
Распоясался, расчванился, опекаемый немецкими штыками. В народе есть сказка о хищном волке. Вбежал волчище в беззащитную кошару, схватил ягненка да и давай на него орать:
«Я —сила! Я —лев! Ягнят — не хочу, давайте мне слона. Я его с хоботом проглочу».
Угодливый служитель в три погибели согнулся:
«Ваше волчье!.. Может, разрешите в вашу пасть быстрокрылого орла запихнуть? Видали, вольно летает. Летает высоко в небесах».
«Тяни!— приказал волчище.—Давай и орла, давай и небеса».
«Ваше...— даже застонал служитель.— Глотайте по степенно. Туча в ваше чрево не влезет. Оно не выдержит фасону, лопнет». ,
Величавая птица — вольный орел — слушал, слушал да как начал с орлятами серых хищников клювом дол« бать: «Не глумитесь, ворюги! Не издевайтесь, злодеи!»
Долбал так, что шерсть во все стороны летела. Подох хищный волчище. Вот такая в народе ходит сказка. Она очень подходит и к Лупатому.
Задавался, людей мучил. А однажды надулся и поплелся к Ковтюхам — хотел деда Авксентия прикончить.
Дед Авксентий старенький: девяносто лет стукнуло. Дома взрослых нет: сыновья и их жены ушли в партиза- ны. А дома одна мелкота: дети-школьники. Два мальчика и две девочки. Вошла в хату эта важная шишка, расселась и давай хорохориться.
«Видишь, кто зашел! — гаркнул он изо всех сил.— Почему голову не склоняешь, лодырь! Падай на колени, старая собака! — горланил Лупатый и вытащил кольт.— Это те выродки, что в моей гостиной учатся?»
Потом нам внуки рассказали. Дед Авксентий потихоньку снял косу — на стене без деревянной ручки висела. Снял да как крикнул. Орлиным клекотом позвал:
«Деточки! Внуки! Бейте палача!»
Гуртом набросились на предателя. Били чем попало. В той хате изменнику и каюк был...
— Закручивайте!.. Еще разок комара погоняем! — сказал Устин Иванович, и мы поднялись и пошли по аллее.
Правдиво писал наш любимый писатель Остап Вишня: «Почему я изобразил дедов? Чтобы показать, что с врагами воевал весь народ».
Шли по аллее, курили самокрутки.
Чудесная украинская ночь. В высоких небесных просторах ярко сияли ясные звезды, на колхозных землях густо зеленели хлеба, пышно цвели сады.
Очаровательные места на речке Ворскле,
ДУМА ПРО БАШТЛНКУ 1
Вы когда-нибудь слышали про «Баштанскую республику»? Баштанка! Вот она, славная, героичная. Замечательное село! В Баштанке три школы: две семилетки и одна десятилетка. В центре прекрасный Дом культуры. Не Дом — театр.
Библиотека в Баштанке отличная. И бол ыпща хорошая, и аптека. И о гель-гостиница имеется.
Расцветают, открыто скажем, в нашей Баштанке два колхоза: «Коминтерн» и «Украина».
На колхозных фермах мычи много дойных коров. А разных телят, бычков... несколько тысяч. Вот овечек, признаться, не знаем, куда причислить — к рогатым или безрогим. Чтоб не было разговоров и всяких упреков — прикинем на счетах... В общем, по секрету, всех вместе — и с теми, что шерсть дают,— многие тысячи, и конец разговорам.
Итог получается неплохой. Вы согласны? Дай бог каждому селу. Я говорю, пусть каждое село имеет возможность к рогатым приплюсовывать и овечьи хвосты.
Баштанцы не забывают и про сало, наше знаменитое украинское сало в две ладони шириной. Где вы еще видели такое сало? А какой баштанцы холодец из свинины ютовят! Да еще с хреном! В какую хату ни заглянешь — знаменитый украинский хлеб, пышный, пахучий, и сало, и колбаса с чесночком. Приходится и свинину приплюсовывать. А как же! Несколько тысяч голов.
Приплюсовали? Спасибо. Ну как по-вашему? Умеют баштанцы хозяйничать?
Не будем скрывать — и виноградарство процветает у нас, умеют в Баштанке и виноград растить, и вино делать. Что умеют, то умеют. Колхозные чаны полны баштанского вина. Не отказываюсь, сам лично возле этих чанов похаживал... М-да. Могу заверить — отличное вино.
Водится в колхозах Баштанки всякая птица: куры, утки, гуси, индейки... Воробьев на учет не берем, да их уж не так много в нашей Баштанке.
Спросите: «А почему в Баштанке мало воробьев? Ку- да они подевались?»
Очень просто — соломенных крыш нету. Кто же теперь кроет крышу камышом или соломой? Таких хозяев не имеется. Подавай, говорят, либо черепицу, либо шифер.
А какие в Баштанке хаты. Нарядные, беленькие... И, скажем откровенно, просторные. Весело на улицах баштаиских, они широкие и ровные. Идешь по улице и слышишь, как гудит бас, поет скрипка... Баштанцы танцуют и поют, дивчата выбивают каблучками дробь, а хлопцы гопака выплясывают. В чем дело? Что за праздник? Ага, баштанцы провожают призывников в Советскую Армию.
Дед Стратон Божко стоит у своих ворот и благословляет уходящих в армию:
— Желаю вам, хлопцы, счастья... По совести служите народу. Чтоб ни один черт не посмел, ни одна чужеземная рать не поганила нашу советскую землю!
Старый Божко — человек прославленный: в бурные дни 1918—1919 годов храбро боролся за советскую власть. Вот какой дед Стратон Божко,
2
Мы удобно уселись в колхозной «Волге». Председатель колхоза «Коминтерн» меня, как гостя, посадил в середину. Поднялись на гору. А там пешочком пошли.
— Вот тут,— начал председатель,— жили мы —баш-танская беднота, а вон там они... помещики: Балло, Дудник, Родионов. Вот в этой роще мы вместе с рабочими-большевиками города Николаева тайком собирались, нелегально. Бывало, соберемся, а мой дядя на страже стоит с утюгом в руке. Чтоб, значит, никто чужой не проскочил. Один раз какой-то дьявол ткнулся, но мой дядя не промах: как следует его утюгом погладил. Долго он, как собака, визжал и канючил.
В дни Октябрьской революции баштанская беднота проголосовала за советскую власть. Единогласно. И начали мы землю делить, помещичий скот раздавать.
Дали мне телочку, стал я хатку собирать. Своей хаты у меня до тех пор не было. Выделили мне из панского добра на стены, на кровлю. Сижу это я на стропилах, сооружаю крышу из камыша. На мне фуфайка и полотняные штаны, крашенные синькой,— вроде казацких шаровар. Сапог не было, босой ходил...
Прибегает старшая сестра и кричит:
«Слезай, Гаврило!»
«Что случилось? Где горит? Или земля провалилась?»
«Говорю тебе — слезай».
«Тю!—думаю.— Может, опять какая-нибудь сатана прется, опять придется оборонять Баштанку»,
А сестра все кричит:
«Слезай!»
«Да что случилось?»
«Тебя властью выбирают...»
Пришел я на собрание как был — в крашеных штанах, в фуфайке, босой.
«Здравствуйте»,— говорю.
«Здравствуй, Гаврило. Это мы за тобой сестру посылали. Выбираем мы народную власть и тебя решили выбрать».
Начали мы жить и хозяйствовать по-новому. Открыли школы, организовали ликбезы, кооперативы...
А тут —напасть. Продажная Центральная рада продала Украину немцам. Пришли хвостатые, патлатые и давай у бедноты землю отбирать и снова сажать на нашу шею разных балловых, дудников... А баштанцы не спали. Организовали партизанский отряд. Большевики помогли.
Вот как раз тут, рядом с кладбищем, наш отряд во главе с коммунистом Михаилом Прядком ночью накрыл гетманских карателей... Тут им, возле кладбища, как говорится, и крышка была.
Тогда немцы послали на Баштанку регулярные войска. Что ж поделаешь? Окружили мы их возле станции Явкино и разоружили целый батальон. Беда с этими гетманами и кайзерами. Вдова Яценко стоит над молодым кайзеровским солдатом и плачет. Плачет и топором на него замахивается.
«Зачем тебя холера... принесла на нашу землю! Га?! Мать есть?»
«Муттер, муттер...» — догадался солдат.
«И я вот мать. У меня дети Вот такие, и такие, и такие. А ты лезешь».
«Киндер... киндер».
«Вот трахну тебя топором, так будет тебе киндер... Уходи ты лучше в свою Германию и кайзера своего прогони, чтоб он тебя не посылал наших детей убивать...»
Прогнали мы патлатых, дали перца и хвостатым..» Ликвидировали оккупацию...
И на тебе — опять напасть. Белогвардейцы, помещичьи сынки с английскими, французскими, греческими пушками вошли в Николаев и наступают на Баштанку... Двинулись в нашу Баштанку черные стаи. С одного края Пилсудский на арбе везет Петлюру, с другого прет англо-французский десант с монархистом Слащевым.
Поднялась Баштанка против врага. Присоединились к нам соседи: Балицкое, Привольное, Пески, Христофо-ровка, Сергеевка...
И женщины вместе с нами шли в бой... Дети и те помогали. Командовали повстанцами очень изобретательные командиры. Михайло Прядко такую штуку придумал— расставил в степи ржаные снопы и украсил их кругами подсолнуха. И приказал хлопцам: стреляйте!
Хлопцы из винтовок то тут, то там — бах, бах... Стреляли не часто.
Хваленые белые офицеры двинулись в атаку на снопы. И дали им баштанцы и снопов, и подсолнухов...
Не пустили мы врага в наш вольный Баштакский партизанский край.
— Мужественная народная борьба за советскую власть в нашей округе,— сказал председатель колхоза,— вошла в историю под именем: «Баштанская республика»,
з
Свернули мы к славным баштанцам. Прямо во двор, прямо в хату.
— Здоровэньки булы! Как живете — как поживаете? Как ваши детки, где работают, где учатся?
— Ну как живем... Хорошо живем,— говорит Гуц Юхим Арсеньевич, участник событий 1919 года.—Электростанцию новую пускаем. Новую школу строим... А дети... Идут по счастливой советской дороге...
Сын Анатолий окончил академию, Павло-—сельхозинститут, Борис— Киевский университет... Большая у детей наших перспектива.
Герой Социалистического Труда комбайнер Чигирин Семен Лукьянович прямо заявил:
— У меня дочери... Раиса учится в мединституте, Люба — в сельхозинституте, Томила кончает десятилетку... Сяду г вокруг меня и начинают дразнить:
«Ты, отец, обязан знать теорию всей нашей техники».
«Дочурки мои ненаглядные! Моя теория — вот эти руки. Прибудет новый агрегат, я его потрогаю, пощупаю — и готово. Изучил. Сажусь и с двухсот процентов не слезаю. Вот такая моя теория».
Славных деятелей воспитала советская колхозная Баштанка. Героев Социалистического Труда: Поточило, Чигирина, Героев Советского Союза: Зализного, Федорова, заслуженного агронома УССР Костяка.
Их сотни.
Расцветает советская Баштанка!
КАК Я ВПЕРВЫЕ НАПИСАЛ ФЕЛЬЕТОН И ЧТО ИЗ ЭТОГО ПОЛУЧИЛОСЬ
Кто приносил свою первую рукопись в редакцию, тот поймет меня, какая на улице температура — умеренная или ветреная?
И со мной это случилось. Спина моя чувствовала и жар и холод. Попеременно.
— Хорошая тема... Актуальная,— сказал редактор.-— Вполне нам подходит. Пьянство — великое зло. Что это у вас написано: «Бураковая нового урожая идет хорошо»?
— Это вроде шифра. Тетка Олена шлет телеграмму— мол, наварила из сахарного бурака полную сулею.,,
— Ага! Понятно.
Редактор водил пальцем по рукописи:
— Вот сюда добавьте соли... Ну да, тут соли не хватает. А сюда перца. А в это место горчицы... И на эту страницу не мешает подсыпать соли. И горчицы сюда же не жалейте. Ничего, пусть попечет.
В общем я и солил, и перчил, как советовал редактор, и горчицы не жалел.
Напечатали мой фельетон. Как начали персонален моего фельетона меня перчить и допекать...
— Вы что же такое написали? А? Что вы такое нарисовали? Вы написали, будто я стоял перед зеркалом и кричал: «Тю! Тю на тебя, сатана. Сгинь!» Это же брехня. Чистая брехня! Верно, я кричал, так это ведь я жин-ке кричал: «Василинка, погляди, что за чучело в зеркале сидит? И на меня смотрит? Гляди, какое оно волосатое, кудлатое!..» А жинка мне отвечает: «Поменьше заливай, а то, ей-богу, оно на тебя еще гавкать начнет». В другой раз, когда будете писать про лукавого, прошу этот факт серьезно выправить.
Напишите точно, как я с зеркалом беседовал: «У-у-у,— говорил я,— нализался?! Насосался горилки... И еще из зеркала очи вылупил? Бессовестный!» Вот что я говорил. Извините за почерк.
Другой автор письма по-иному опровергал меня: «Эх вы! Ну никак не входите в наше трудное райпот-ребсоюзовское положение. Войдите, будьте добры, в мое личное. Вот я стою. Торгую. Продаю потребителю всякий сельхозинвентарь: сапоги, ведра, вилы, хомуты. Ну, как водится, и эту самую... Ту, что в бутылках. Ее придали мне как нагрузку. Говорят, с нею инвентарь лучше идет, и она сама легко из палатки уплывает. Купит потребитель сапоги, посмотрит на подошву и говорит: «Дайте мне еще чего-нибудь такое... чтоб они не скрипели...»
Вот с этой нагрузки и пошло, и пошло... Присылает председатель записочку: «Авксентий! Вылечи. Поясница не сгибается. Подателю моей цидулки передай лекарство, которое ты вчера мне присылал: двести граммов «цуцика» и колбасы граммов триста.
Р. 5. Медицина заверяет, что сам «цуцик» без колбасы вылечить поясницу н,е может».
Другой председатель пишет: «Дорогуша! Зубы допекают, хоть криком кричи. Выручай! Пришли капли. По десять граммов на каждый зуб. Не возражаю, если и но двадцать капнешь... Может, они, проклятые, скорее онемеют.
Р. 5. Затраты спиши по графе: «на смазку колес».
Вот так целых полгода изводили мою душу — дай и дай. А потом пришли с арифмометром, круть-верть— ровно тысячи недостает. Вот вам и Авксентий! Вот вам и дорогуша! А вы издеваетесь, пишете!.. А кто виноват?»
Пришло письмо, как говорят, ретроспективное. Автора занимал вопрос: чем закусывать?
«...Послушайте, товарищ, за что вы меня так недостойно разрисовали в вашем фельетоне? Такое написали, что и в голове не держится... Я занимаю пост. Неплохой пост. Ответственный. Иду, допустим, на собрание. Не могу же я прийти на собрание, чтобы от меня, извините, как из бочки тянуло? Вот и закавыка — чем закусывать, чтоб не пахло? Конечно, вы правильно сообщаете, что я перед собранием набил полный рот сухим пшеном. А что будешь делать? Сухой чай жевать, скажете? Пробовал. Одни разговоры — чай не перебивает запах... И лавровый лист не помогает. Ничуть. Жевал я и пырей, и полынь, и бузину... Не берет — пахнет. Вот вы пишете: удерживайтесь и воздерживайтесь... А вот чем закусывать, такой инструкции почему-то никто до сих пор не написал Хоть бы коротенько изложили: сколько требуется сухого пшена, допустим, на каждые сто граммов той самой, пос- ле которой пахнет?
Вот я недавно читал молодежи доклад: «Культура в ч>ьпу», так, поверите, килограмма полтора пшена прожевал. Аж икота напала. До каких же пор нам страдать? До побачення...»
Получил я и такое письмо:
«Чтоб тебя мать сыра земля не приняла! Чтоб ты из ковнньки вербой стал, а из вербы лозой, а из лозы камышом. Чтоб тебя с утра буря согнула, а к вечеру лихорадка трясла. Ну, варю. Ну, продаю. Для кого? Для людей. Для их удовольствия. Да, мой продукт — прямо огонь. Кто хоть раз попробует моей «свяченой», тот, холера ему в живот, непременно без задних ног лежит... Вот какая моя продукция! За что же меня критиковать? Вчера после вашей поганой статейки пришла сельрада и говорит: «Ой, тетенька, а у вас в самом деле тут целое заведение. Значит, про вас недаром написали». А я себе думаю, чтоб вас по спине коромыслом расписали. Кто же мне убытки оплатит? Га? Вас спрашиваю. Я же одной закваски двухведерную бочку выл-ила...»
Автор четвертого протестующего письма просил пощадить старинные методы лечения.
«Одна бабуся посоветовала мне:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Я гляжу на него и думаю: прыгай не прыгай — выше носа не доскочишь. Не добраться тебе до звезды: руки коротки!
Лез, лез он, не долез и до половины — кубарем скатился вниз. Слетел и — верьте не верьте — зарычал. Заскулил и со злости начал кору на дереве грызть.
Отец, бывало, подойдет ко мне и спросит:
«Грызет?»
«Да,— говорю,— грызет».
«Возьми, Андрей, кнут да отгони его, а то взбесится...»
Пришлось отцовский совет выполнить: длинным кнутовищем стегнуть Лупатого по спине — куда лапы свои грязные протягиваешь?
Не подходит Лупатый к дубу одну ночь, не подходит вторую, не подходит и третью...
На четвертую, слышим, на болоте появилась шайка. Чернохвостая шайка. На шапках у них черные хвосты болтались.
Останавливают пешего и конного и начинают допрашивать: «Состоишь в комитете бедноты или не состоишь?»
Допрашивают, бьют нагайками, отбирают одежду, а если на телеге везут поросенка — забирают и поросенка.
Василий Ковтюх созвал сходку.
«Товарищи! — говорит.— Долго ли мы будем терпеть этих проходимцев? Довольно! Натерпелись!»
Собрались стар и млад и пошли на эти болота порядок наводить.
Порядок навели скоро: кого за грабежом застали, поймали, а кое-кто и удрал. Удрал и Лупатый. Не слышно его стало. Ну и черт с ним, думаем.
Прошли годы. Хорошо зажило село колхозной жизнью. Но вот на нашу беду фашиста на Украину принесло.
Смотрят вечером люди: холера тебе в бок,—Лупатый в немецком мундире на кляче тащится. Едет по улице словно призрак. Рожа раскормлена, толстая...
Тетки глазам своим не верят. Никто сроду не видел, чтобы свинья на коне ехала.
Взял Лупатый в помощники себе одного босяка — из тюрьмы сбежал — и давай с ним измываться над людьми.
«Я,— горланит,— ваша держава!.. Видите, за поясом у меня знаки власти — кланяйтесь в ноги! Я— власть... Кормите, почитайте...»
Распоясался, расчванился, опекаемый немецкими штыками. В народе есть сказка о хищном волке. Вбежал волчище в беззащитную кошару, схватил ягненка да и давай на него орать:
«Я —сила! Я —лев! Ягнят — не хочу, давайте мне слона. Я его с хоботом проглочу».
Угодливый служитель в три погибели согнулся:
«Ваше волчье!.. Может, разрешите в вашу пасть быстрокрылого орла запихнуть? Видали, вольно летает. Летает высоко в небесах».
«Тяни!— приказал волчище.—Давай и орла, давай и небеса».
«Ваше...— даже застонал служитель.— Глотайте по степенно. Туча в ваше чрево не влезет. Оно не выдержит фасону, лопнет». ,
Величавая птица — вольный орел — слушал, слушал да как начал с орлятами серых хищников клювом дол« бать: «Не глумитесь, ворюги! Не издевайтесь, злодеи!»
Долбал так, что шерсть во все стороны летела. Подох хищный волчище. Вот такая в народе ходит сказка. Она очень подходит и к Лупатому.
Задавался, людей мучил. А однажды надулся и поплелся к Ковтюхам — хотел деда Авксентия прикончить.
Дед Авксентий старенький: девяносто лет стукнуло. Дома взрослых нет: сыновья и их жены ушли в партиза- ны. А дома одна мелкота: дети-школьники. Два мальчика и две девочки. Вошла в хату эта важная шишка, расселась и давай хорохориться.
«Видишь, кто зашел! — гаркнул он изо всех сил.— Почему голову не склоняешь, лодырь! Падай на колени, старая собака! — горланил Лупатый и вытащил кольт.— Это те выродки, что в моей гостиной учатся?»
Потом нам внуки рассказали. Дед Авксентий потихоньку снял косу — на стене без деревянной ручки висела. Снял да как крикнул. Орлиным клекотом позвал:
«Деточки! Внуки! Бейте палача!»
Гуртом набросились на предателя. Били чем попало. В той хате изменнику и каюк был...
— Закручивайте!.. Еще разок комара погоняем! — сказал Устин Иванович, и мы поднялись и пошли по аллее.
Правдиво писал наш любимый писатель Остап Вишня: «Почему я изобразил дедов? Чтобы показать, что с врагами воевал весь народ».
Шли по аллее, курили самокрутки.
Чудесная украинская ночь. В высоких небесных просторах ярко сияли ясные звезды, на колхозных землях густо зеленели хлеба, пышно цвели сады.
Очаровательные места на речке Ворскле,
ДУМА ПРО БАШТЛНКУ 1
Вы когда-нибудь слышали про «Баштанскую республику»? Баштанка! Вот она, славная, героичная. Замечательное село! В Баштанке три школы: две семилетки и одна десятилетка. В центре прекрасный Дом культуры. Не Дом — театр.
Библиотека в Баштанке отличная. И бол ыпща хорошая, и аптека. И о гель-гостиница имеется.
Расцветают, открыто скажем, в нашей Баштанке два колхоза: «Коминтерн» и «Украина».
На колхозных фермах мычи много дойных коров. А разных телят, бычков... несколько тысяч. Вот овечек, признаться, не знаем, куда причислить — к рогатым или безрогим. Чтоб не было разговоров и всяких упреков — прикинем на счетах... В общем, по секрету, всех вместе — и с теми, что шерсть дают,— многие тысячи, и конец разговорам.
Итог получается неплохой. Вы согласны? Дай бог каждому селу. Я говорю, пусть каждое село имеет возможность к рогатым приплюсовывать и овечьи хвосты.
Баштанцы не забывают и про сало, наше знаменитое украинское сало в две ладони шириной. Где вы еще видели такое сало? А какой баштанцы холодец из свинины ютовят! Да еще с хреном! В какую хату ни заглянешь — знаменитый украинский хлеб, пышный, пахучий, и сало, и колбаса с чесночком. Приходится и свинину приплюсовывать. А как же! Несколько тысяч голов.
Приплюсовали? Спасибо. Ну как по-вашему? Умеют баштанцы хозяйничать?
Не будем скрывать — и виноградарство процветает у нас, умеют в Баштанке и виноград растить, и вино делать. Что умеют, то умеют. Колхозные чаны полны баштанского вина. Не отказываюсь, сам лично возле этих чанов похаживал... М-да. Могу заверить — отличное вино.
Водится в колхозах Баштанки всякая птица: куры, утки, гуси, индейки... Воробьев на учет не берем, да их уж не так много в нашей Баштанке.
Спросите: «А почему в Баштанке мало воробьев? Ку- да они подевались?»
Очень просто — соломенных крыш нету. Кто же теперь кроет крышу камышом или соломой? Таких хозяев не имеется. Подавай, говорят, либо черепицу, либо шифер.
А какие в Баштанке хаты. Нарядные, беленькие... И, скажем откровенно, просторные. Весело на улицах баштаиских, они широкие и ровные. Идешь по улице и слышишь, как гудит бас, поет скрипка... Баштанцы танцуют и поют, дивчата выбивают каблучками дробь, а хлопцы гопака выплясывают. В чем дело? Что за праздник? Ага, баштанцы провожают призывников в Советскую Армию.
Дед Стратон Божко стоит у своих ворот и благословляет уходящих в армию:
— Желаю вам, хлопцы, счастья... По совести служите народу. Чтоб ни один черт не посмел, ни одна чужеземная рать не поганила нашу советскую землю!
Старый Божко — человек прославленный: в бурные дни 1918—1919 годов храбро боролся за советскую власть. Вот какой дед Стратон Божко,
2
Мы удобно уселись в колхозной «Волге». Председатель колхоза «Коминтерн» меня, как гостя, посадил в середину. Поднялись на гору. А там пешочком пошли.
— Вот тут,— начал председатель,— жили мы —баш-танская беднота, а вон там они... помещики: Балло, Дудник, Родионов. Вот в этой роще мы вместе с рабочими-большевиками города Николаева тайком собирались, нелегально. Бывало, соберемся, а мой дядя на страже стоит с утюгом в руке. Чтоб, значит, никто чужой не проскочил. Один раз какой-то дьявол ткнулся, но мой дядя не промах: как следует его утюгом погладил. Долго он, как собака, визжал и канючил.
В дни Октябрьской революции баштанская беднота проголосовала за советскую власть. Единогласно. И начали мы землю делить, помещичий скот раздавать.
Дали мне телочку, стал я хатку собирать. Своей хаты у меня до тех пор не было. Выделили мне из панского добра на стены, на кровлю. Сижу это я на стропилах, сооружаю крышу из камыша. На мне фуфайка и полотняные штаны, крашенные синькой,— вроде казацких шаровар. Сапог не было, босой ходил...
Прибегает старшая сестра и кричит:
«Слезай, Гаврило!»
«Что случилось? Где горит? Или земля провалилась?»
«Говорю тебе — слезай».
«Тю!—думаю.— Может, опять какая-нибудь сатана прется, опять придется оборонять Баштанку»,
А сестра все кричит:
«Слезай!»
«Да что случилось?»
«Тебя властью выбирают...»
Пришел я на собрание как был — в крашеных штанах, в фуфайке, босой.
«Здравствуйте»,— говорю.
«Здравствуй, Гаврило. Это мы за тобой сестру посылали. Выбираем мы народную власть и тебя решили выбрать».
Начали мы жить и хозяйствовать по-новому. Открыли школы, организовали ликбезы, кооперативы...
А тут —напасть. Продажная Центральная рада продала Украину немцам. Пришли хвостатые, патлатые и давай у бедноты землю отбирать и снова сажать на нашу шею разных балловых, дудников... А баштанцы не спали. Организовали партизанский отряд. Большевики помогли.
Вот как раз тут, рядом с кладбищем, наш отряд во главе с коммунистом Михаилом Прядком ночью накрыл гетманских карателей... Тут им, возле кладбища, как говорится, и крышка была.
Тогда немцы послали на Баштанку регулярные войска. Что ж поделаешь? Окружили мы их возле станции Явкино и разоружили целый батальон. Беда с этими гетманами и кайзерами. Вдова Яценко стоит над молодым кайзеровским солдатом и плачет. Плачет и топором на него замахивается.
«Зачем тебя холера... принесла на нашу землю! Га?! Мать есть?»
«Муттер, муттер...» — догадался солдат.
«И я вот мать. У меня дети Вот такие, и такие, и такие. А ты лезешь».
«Киндер... киндер».
«Вот трахну тебя топором, так будет тебе киндер... Уходи ты лучше в свою Германию и кайзера своего прогони, чтоб он тебя не посылал наших детей убивать...»
Прогнали мы патлатых, дали перца и хвостатым..» Ликвидировали оккупацию...
И на тебе — опять напасть. Белогвардейцы, помещичьи сынки с английскими, французскими, греческими пушками вошли в Николаев и наступают на Баштанку... Двинулись в нашу Баштанку черные стаи. С одного края Пилсудский на арбе везет Петлюру, с другого прет англо-французский десант с монархистом Слащевым.
Поднялась Баштанка против врага. Присоединились к нам соседи: Балицкое, Привольное, Пески, Христофо-ровка, Сергеевка...
И женщины вместе с нами шли в бой... Дети и те помогали. Командовали повстанцами очень изобретательные командиры. Михайло Прядко такую штуку придумал— расставил в степи ржаные снопы и украсил их кругами подсолнуха. И приказал хлопцам: стреляйте!
Хлопцы из винтовок то тут, то там — бах, бах... Стреляли не часто.
Хваленые белые офицеры двинулись в атаку на снопы. И дали им баштанцы и снопов, и подсолнухов...
Не пустили мы врага в наш вольный Баштакский партизанский край.
— Мужественная народная борьба за советскую власть в нашей округе,— сказал председатель колхоза,— вошла в историю под именем: «Баштанская республика»,
з
Свернули мы к славным баштанцам. Прямо во двор, прямо в хату.
— Здоровэньки булы! Как живете — как поживаете? Как ваши детки, где работают, где учатся?
— Ну как живем... Хорошо живем,— говорит Гуц Юхим Арсеньевич, участник событий 1919 года.—Электростанцию новую пускаем. Новую школу строим... А дети... Идут по счастливой советской дороге...
Сын Анатолий окончил академию, Павло-—сельхозинститут, Борис— Киевский университет... Большая у детей наших перспектива.
Герой Социалистического Труда комбайнер Чигирин Семен Лукьянович прямо заявил:
— У меня дочери... Раиса учится в мединституте, Люба — в сельхозинституте, Томила кончает десятилетку... Сяду г вокруг меня и начинают дразнить:
«Ты, отец, обязан знать теорию всей нашей техники».
«Дочурки мои ненаглядные! Моя теория — вот эти руки. Прибудет новый агрегат, я его потрогаю, пощупаю — и готово. Изучил. Сажусь и с двухсот процентов не слезаю. Вот такая моя теория».
Славных деятелей воспитала советская колхозная Баштанка. Героев Социалистического Труда: Поточило, Чигирина, Героев Советского Союза: Зализного, Федорова, заслуженного агронома УССР Костяка.
Их сотни.
Расцветает советская Баштанка!
КАК Я ВПЕРВЫЕ НАПИСАЛ ФЕЛЬЕТОН И ЧТО ИЗ ЭТОГО ПОЛУЧИЛОСЬ
Кто приносил свою первую рукопись в редакцию, тот поймет меня, какая на улице температура — умеренная или ветреная?
И со мной это случилось. Спина моя чувствовала и жар и холод. Попеременно.
— Хорошая тема... Актуальная,— сказал редактор.-— Вполне нам подходит. Пьянство — великое зло. Что это у вас написано: «Бураковая нового урожая идет хорошо»?
— Это вроде шифра. Тетка Олена шлет телеграмму— мол, наварила из сахарного бурака полную сулею.,,
— Ага! Понятно.
Редактор водил пальцем по рукописи:
— Вот сюда добавьте соли... Ну да, тут соли не хватает. А сюда перца. А в это место горчицы... И на эту страницу не мешает подсыпать соли. И горчицы сюда же не жалейте. Ничего, пусть попечет.
В общем я и солил, и перчил, как советовал редактор, и горчицы не жалел.
Напечатали мой фельетон. Как начали персонален моего фельетона меня перчить и допекать...
— Вы что же такое написали? А? Что вы такое нарисовали? Вы написали, будто я стоял перед зеркалом и кричал: «Тю! Тю на тебя, сатана. Сгинь!» Это же брехня. Чистая брехня! Верно, я кричал, так это ведь я жин-ке кричал: «Василинка, погляди, что за чучело в зеркале сидит? И на меня смотрит? Гляди, какое оно волосатое, кудлатое!..» А жинка мне отвечает: «Поменьше заливай, а то, ей-богу, оно на тебя еще гавкать начнет». В другой раз, когда будете писать про лукавого, прошу этот факт серьезно выправить.
Напишите точно, как я с зеркалом беседовал: «У-у-у,— говорил я,— нализался?! Насосался горилки... И еще из зеркала очи вылупил? Бессовестный!» Вот что я говорил. Извините за почерк.
Другой автор письма по-иному опровергал меня: «Эх вы! Ну никак не входите в наше трудное райпот-ребсоюзовское положение. Войдите, будьте добры, в мое личное. Вот я стою. Торгую. Продаю потребителю всякий сельхозинвентарь: сапоги, ведра, вилы, хомуты. Ну, как водится, и эту самую... Ту, что в бутылках. Ее придали мне как нагрузку. Говорят, с нею инвентарь лучше идет, и она сама легко из палатки уплывает. Купит потребитель сапоги, посмотрит на подошву и говорит: «Дайте мне еще чего-нибудь такое... чтоб они не скрипели...»
Вот с этой нагрузки и пошло, и пошло... Присылает председатель записочку: «Авксентий! Вылечи. Поясница не сгибается. Подателю моей цидулки передай лекарство, которое ты вчера мне присылал: двести граммов «цуцика» и колбасы граммов триста.
Р. 5. Медицина заверяет, что сам «цуцик» без колбасы вылечить поясницу н,е может».
Другой председатель пишет: «Дорогуша! Зубы допекают, хоть криком кричи. Выручай! Пришли капли. По десять граммов на каждый зуб. Не возражаю, если и но двадцать капнешь... Может, они, проклятые, скорее онемеют.
Р. 5. Затраты спиши по графе: «на смазку колес».
Вот так целых полгода изводили мою душу — дай и дай. А потом пришли с арифмометром, круть-верть— ровно тысячи недостает. Вот вам и Авксентий! Вот вам и дорогуша! А вы издеваетесь, пишете!.. А кто виноват?»
Пришло письмо, как говорят, ретроспективное. Автора занимал вопрос: чем закусывать?
«...Послушайте, товарищ, за что вы меня так недостойно разрисовали в вашем фельетоне? Такое написали, что и в голове не держится... Я занимаю пост. Неплохой пост. Ответственный. Иду, допустим, на собрание. Не могу же я прийти на собрание, чтобы от меня, извините, как из бочки тянуло? Вот и закавыка — чем закусывать, чтоб не пахло? Конечно, вы правильно сообщаете, что я перед собранием набил полный рот сухим пшеном. А что будешь делать? Сухой чай жевать, скажете? Пробовал. Одни разговоры — чай не перебивает запах... И лавровый лист не помогает. Ничуть. Жевал я и пырей, и полынь, и бузину... Не берет — пахнет. Вот вы пишете: удерживайтесь и воздерживайтесь... А вот чем закусывать, такой инструкции почему-то никто до сих пор не написал Хоть бы коротенько изложили: сколько требуется сухого пшена, допустим, на каждые сто граммов той самой, пос- ле которой пахнет?
Вот я недавно читал молодежи доклад: «Культура в ч>ьпу», так, поверите, килограмма полтора пшена прожевал. Аж икота напала. До каких же пор нам страдать? До побачення...»
Получил я и такое письмо:
«Чтоб тебя мать сыра земля не приняла! Чтоб ты из ковнньки вербой стал, а из вербы лозой, а из лозы камышом. Чтоб тебя с утра буря согнула, а к вечеру лихорадка трясла. Ну, варю. Ну, продаю. Для кого? Для людей. Для их удовольствия. Да, мой продукт — прямо огонь. Кто хоть раз попробует моей «свяченой», тот, холера ему в живот, непременно без задних ног лежит... Вот какая моя продукция! За что же меня критиковать? Вчера после вашей поганой статейки пришла сельрада и говорит: «Ой, тетенька, а у вас в самом деле тут целое заведение. Значит, про вас недаром написали». А я себе думаю, чтоб вас по спине коромыслом расписали. Кто же мне убытки оплатит? Га? Вас спрашиваю. Я же одной закваски двухведерную бочку выл-ила...»
Автор четвертого протестующего письма просил пощадить старинные методы лечения.
«Одна бабуся посоветовала мне:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27