Здесь выложена электронная книга Повести автора по имени Каинчин Дибаш. На этой вкладке сайта web-lit.net вы можете скачать бесплатно или прочитать онлайн электронную книгу Каинчин Дибаш - Повести.
Размер архива с книгой Повести равняется 271.2 KB
Повести - Каинчин Дибаш => скачать бесплатную электронную книгу
ПОВЕСТИ
С ТОГО БЕРЕГА
Сумрачно в юрте, душно. Пахнет только что сваренным молодым мясом, кислой водой, оставшейся от молочной самогонки — арачки, пахнет горячим молоком, стоит невыветрившийся еще
жар большого огня, горевшего здесь весь день.
— Возвращайся поскорее, сынок,— мягко проговорил старик, сидевший во главе очага, и вздохнул.
— Сразу назад! Сразу! — резко и повелительно сказала старуха, сидевшая на женской половине. Была она маленькая, ссохшаяся, кажется, выйди она из юрты, подхватит ее ветер и унесет, как сухой лист, но глаза ее посверкивали грозно.— Нечего тебе делать в доме кержака. Хватит на него батрачить.— Покосилась на старика, как бы подталкивая его, чтобы он еще что-то сказал сыну, но тот сделал вид, будто не заметил ее взгляда, опустил глаза.
Парень, сидевший рядом со стариком, с досадой отложил баранью кость, которую он не успел обглодать, и задумался.
Тихо стало в юрте. Все ждали, что скажет парень. Даже бурдюк для кислого молока — чегеня, сделанный из цельной кожи кобылицы и висевший неподалеку от очага, и тот вроде прислушался. И еле видимый в темноте, тускло отсвечивающий большой сундук, и лежащее на нем седло с медными накладками, и свисающие сверху круглые пузыри с маслом, и связки таежного лука-слезупа, и большой казан на женской половине, даже деревянная ступа возле дверей — все притихли в ожидании ответа. Почудилось, будто макушка скалы, вся лохматая от колючек, вечно с любопытством заглядывающая в юрту через дымоход — тундук, и та пригнулась пониже и тоже ожидающе замерла.
Но парень ничего не сказал.
— Ты, однако, там из-за Федосии увиваешься, — сурово сказала старуха, вытирая поварешку.— Сердцем чую, из-за нее. Но и думать не смей взять жену из другого народа. Она любить тебя будет, пока ты в силе, пока добычлив. А чуть что с тобой случится, отвернется от тебя. И о нас, твоих родителях, не позаботится. Если же возьмешь хоть плохонькую, да свою, до конца дней будет тебе верная жена. Я прожила долгую жизнь, всякое повидала, знаю. Не поверишь мне, матери, потом поймешь, да поздно будет... Ты не только о себе думай, о нас тоже. А то ведь уж и по аилу идти совестно: вдруг встретится Килин или жена его Чечек. Как им в лицо смотреть? Ведь у нас с ними сговор. Когда ты был совсем мал и ихняя дочка мала, мы сговорились поженить вас, когда станете взрослыми. По рукам ударили, арачку пили, все честь честью. Теперь девочке уже семнадцать. Хорошая выросла невеста, красивая. Да что тебе говорить, будто сам не знаешь. И тебе, сын, уже двадцать один год стукнул. Пора вести в юрту молодую жену, чтобы помогала нем, старым людям. Если ты хороший сын, то не осрамишь меня, свою мать, перед Килином и Чечек, не нарушишь закон предков. Не ослушаешься меня, ведь ты из чрева моего, моя плоть и кровь.
И опять парень промолчал.
Из подвешенного мешка, нарушая тяжкую тишину, в деревянное ведро звонко падают капли сыворотки. Слышно, как за тонкой стенкой из лиственничной коры шумно вздохнула корова. И мощнее в вечерней сторожкой тиши наплывал грохот Катуни. В этой грозной реке есть великая, никому не понятная тайна; река гневается, страдает, грозит и умоляет, торжествует и плачет оттого, что никогда и никому ей не высказать своей тайны, своей мысли.
— Рассуди сам, сын,— заговорил старик, погладив широкую седую бороду огромной своей ладонью и приглушив свой голос, от которого в былые времена дрожали стенки юрты,— твой старший брат погиб в битве с беляками. А твоего среднего брата только что взяла к себе Катунь. Двое его детей малы. Младшей всего три месяца. Подумай сам: кто станет их растить и воспитывать? Мы с матерью совсем старые, за нами самими уже нужен догляд. Кто нам дров заготовит на зиму, чтобы мы не мерзли в морозы? Кто сена накосит и привезет? Кто за скотиной присмотрит? Печально мне говорить тебе такие слова, а еще печальнее, что они, как я вижу, не доходят до твоего сердца. Пойми, сын, нечего сейчас делать на том берегу. Я тебя посылал туда с умыслом, чтобы ты поработал на Каллистрата, и он бы заступился за нас, если станут нас сгонять с места. А теперь все это ни к чему. В аиле — Советская власть, теперь нас никто отсюда не прогонит. Дело моей жизни сделано, и тебе надо возвращаться домой. Кроме тебя, у нас никого больше нет,— Голос у старика дрогнул.
Раньше отец никому не показывал своей слабости. Не слыхать было от него жалобного, печального, а сейчас... Видно, начал сдавать помаленьку. Значит, появилась, как бы он сам сказал, в могучем, неохватном кедре гнилая древесина. А был могуч и силен. Время пощады не знает.
Огонь очага бросает красноватые блики на крутой, как отвес скалы, лоб старика лицо его кажется отлитым из меди. Темнеют две дыры — пещеры мясистого носа. Глаза его полузакрыты, тусклы. Никогда не был отец таким. Иго лицо всегда было воодушевленным, как у человека, которому удалось взобраться на вершину. Глаза его всегда смотрели прямо, не увиливали, это — взгляд честного своей жизнью человека. От его большого тела, от каждого его движения веяло уверенностью в своей силе, правильностью поступков. «Могу помочь, посоветовать, сказать мудрое слово в напутствие, поругать за проступок»,— говорило все в нем. А почему ему не быть таким? Столько прожил, испытал, учен и бит, умудрен бедами. Все у него есть: опора крепкая на старость — три сына. И дочь, которая приведет в дом зятя — кюйу. И нарожает внуков.
«Эх, отец, отец,— с сожалением подумал сын.— Стоял старый кедр, и рядом из семени его шишек выросли три молодых стройных сына. В грозу ударила молния в старшего сына — почернел он, сгорел дотла. В половодье вывернуло с корнем и унесло другого. У кедра-отца ветви высохли от горя, и раны — затеей — не затянутся новой корой — мало соков идет от старых корней. Остался я, самый последний, младший сын-кедр. И как мне быть? Люди говорили: пойдешь в отца — будешь хорошим человеком. А как это: быть в отца? Разве такую же бороду отрастить? И правда, борода у отца большая, целая охапка. Садится на лошадь— конец бороды под кушак подтыкает, потому что может она зацепиться за повод или чумбур. И так однажды, когда он усмирял стригунка, борода сплелась с арканом и вырвало у него большой клок волос. Ту отметину до сих пор не затянуло. Белый кругляк-проплешина па правой щеке. Но, наверное, не в бороде дело. Сын всегда уважал и побаивался отца, хотя тот его ни разу пальцем не тронул. Ему и в голову не приходило сделать что-нибудь поперек воли отца, ослушаться его. И это не из страха, а из понимания, что отец всегда посоветует только разумное и единственно правильное. Спокойно и просто ему, младшему сыну, жилось. Отец — помощь и защита. Это было раньше. А сейчас сидит перед ним обыкновенный старик, которому уже требуется посох. Слаб он стал, и, значит, можно поступить как захочется самому, не слушаясь его совета.
— Я подумаю, отец,— сказал сын, глянув на старика. Обернулся к матери: — Посмотрю, мать.— Он ожидал, что родители начнут ругать его, впервые ослушавшегося их. Но те молчали.
И тогда парень сказал:
— Пойду погуляю.— Он проворно вскочил, ударился головой о керем — жердину, на которой сушились кругляшки домашнего сухого сыра — курута. Дым и пепел закружились по юрте, сверху посыпалась труха. Если бы дома было все ладно, мать бы ругнулась добродушно: «Экий парень у нас увалень, экий неловкий, как теленок». А теперь отец с матерью смолчали, наверное, подумали: «Э~э, совсем отвык сын от родной юрты».
Парень вышел из темной юрты, затворил за собою дверь и вздохнул свободно. Как тяжко было ему в юрте и от разговора, и от дум, и от всего. Теперь он отдыхал душой, вдыхая свежий воздух, воздух родных мест, где все имело свой неповторимый запах. Как ему казалось, густо и остро пахло не только чебрецом, лишайником и пометом сеноставок, но и замшелыми камнями, и безлистыми колючками, и сухими былинками.
Южные стороны каменных гор, громадные лица скал, беспорядочные нагромождения осыпей — курум-ников — дочерна накалились под дневным щедрым солнцем и сейчас весь свой жар отдавали ночи. Если бы не ледяное дыхание Катуни, в долине было бы душно, как в бане. Нечем было бы дышать.
На узкой поляне вдоль берега Катуни стоят с десяток юрт, светят в темное небо дымоходами — тунду-ками. Люди только что подоили коров, заперли в загоны
овечек и коз, сейчас они ужинают, пьют горячее молоко. Слышатся сытые, спокойные голоса. В юрте, что поближе других, скрипит колыбель, позвякивают подвешенные на ней бусы из овечьих бабок, и молодой женский голос нежно выводит нехитрый мотив колыбельной. И где-то за юртами кричит молодуха, подзывая сына:
— Э-эй! О-ой! Ступай домой, сорванец! И так целый день где-то пропадал! Иди, я тебя ремнем накормлю!
Наступал стык дня и ночи. Еще юрко прошивают сгустившийся воздух ласточки-иголки, а уже вылетели па охоту летучие мыши, неуклюже хлопают своими кожистыми крыльями.
Попастись свою лошадь парень привязал на вершине холма, и она отчетливо проступает из сумрака серым живым пятном. За лошадью — очертание церкви с недостроенным куполом, а возле большого черного камня, повыше церкви, слышно — собралась молодежь. Если бы было в селе благополучно, парни и девушки бы и сновали между юрт с возгласами: «Па игрища! Па игрища!», сзывая друг друга. Но сейчас в селе большая беда, утонул в Катуни человек, их сородич. Поэтому молодые собираются на излюбленное место тихо и играют негромко, несмело. Но все же играют. Беда бедой, а жизнь продолжается, она не останавливается со смертью человека.
Ноги парня сами собой зашагали туда — к черному камню. Нет, не играть он туда шел, играть ему нельзя — брат его родной утонул. Посмотреть он шел, как играют другие. На другом берегу Катуни таких игрищ не водится, разве что изредка свадьбы справляют.
«Всего лишь глянуть со стороны иду,— думает парень, оправдывая себя. — Посмотрю, как играют другие, так, может, и полегчает на душе, забудусь хоть на малое время. Отдохну от всех тревог и потом — на тот берег. К Федосье. Совсем немного дома пробыл, а уж так соскучился по ней, будто век не видел».
— Учар! — услышал он сзади громкий окрик. Парень остановился. Его догонял друг Салкын.
— Ну, как съездил? — осторожно, даже бережно спросил Салкын, пожимая руку друга.
Учар замялся:
— Как тебе сказать...
— Не нашел?
— Нет,— тяжело вздохнул Учар.— В заверти у Кара-Бома нашел сломанное весло. Не знаю, чье оно. Братово или рыбаков каких.
-— А и позавчера вернулся,— сказал тихо Салкын.— Вплел вдоль реки шел и шестом под камни пихал.
— Я тебя тоже видел.
— Знаешь, Учар, скажу тебе прямо. Не найти тебе брата. Катунь сильно поднялась, из берегов вышла. Вся в пене, в мусоре и сильно мутная. Зря только изводишься. Если и вынесет где, то далеко-далеко, в низовьях.
— Все равно я должен искать,— угрюмо проговорил Учар.— Ведь я — брат. Ты это понимаешь?
—- Понимаю. И я помогал тебе, как другу. И еще хотел помочь, но не смогу. Дела комсомольские... Вызывают на совещание в аймак. Да, кстати, Учар... Ты решил для себя?
— Что решил? — не понял Учар.
— Ну как что? Забыл, что ли? В комсомол будешь вступать или как? Обещал же подумать!
— Мне сейчас не до комсомола!
— Вот это ты зря,— лицо у Салкына стало серьезным.— Тут ты недопонимаешь. Проявляешь несознательность. Комсомол сейчас — важнее всего.— Снисходительно усмехнулся: - Неудивительно, что ты так незрело рассуждаешь. Ведь ты же живешь пока на том берегу И я тебе как друг советую поскорее вернуться к нам. Ты пойми* Каллистрат твой — бай и кулак. Нам, беднякам, он — классовый враг. И ты, батрак, помогаешь ему богатеть А может, ты думаешь завладеть его богатством, зятем его заделаться? Только мы скоро твоего Каллистрата — к ногтю. Понял? Как бы и ты вместе с ним...
— Да ни о чем я не думаю,— пожал плечами Учар.— А Каллистрат не такой уж плохой человек, если на то пошло. Он добрый.
— Добрый, говоришь? — весь напружинился Салкын — Защищаешь мироеда? Значит, и ты нам — враг!
— Кто враг? Я? — Учар сжал кулаки.
— Мы строим новую жизнь. И построим! И кто нам поперек дороги встанет — сметем без жалости. Да я ради светлого будущего не только тебя, отца с матерью не пожалею. Понял?
— Не дергай меня, Салкын. Мы с тобой не одним арканом связаны. Думай, как хочешь, а я — по-своему.
— Э-э... тогда ты и вправду мне враг,— сказал Салкын, презрительно сощурившись.— А я-то еще хотел попросить тебя поговорить с молодежью того берега. Мы там комсомольскую ячейку хотим создать, думал, ты поможешь. А ты, оказывается, контра. Да я тебя...
— Ты? Меня? — Учар схватил Салкыпа за ворот рубашки, намотал на кулак.— Кого ты пугаешь?!
И они, наверное, подрались бы. Но тут послышался возмущенный девичий голос:
— Что вы тут делаете? А ну-ка пойдемте на игрища! — Учар узнал девушку. Это была Шыранкай. Она смело встала между парнями и, взяв обоих под руки, потащила за собой. Спросила ласково: — Что нового на том берегу, Учар?
— Да все по-старому,— неловко, покраснев, произнес Учар.
Шыранкай, по-русски — смышленая, была та самая девушка, про которую говорила Учару мать. Его на:шаиан, присуженная ему сговором. Родители даже, кажется, уже отдали часть калыма, так они были уверены, что родство их состоится.
Учар и Шыранкай в детстве всегда бегали вместе, а йотом Учар ушел на тот берег и после этого стал избегать Шыранкай. И лишь когда изредка Учар возвращался домой, его родители тотчас же начинали собираться в гости к родителям девушки и сына непременно тащили с собой. Пока родители пили чай и разговаривали обо всем на свете, Учар с Шыранкай сидели молча с пламенеющими лицами, боясь взглянуть друг на друга. Они знали про сговор, стыдились и на игрищах, чтобы избежать насмешек сверстников, старались держаться подальше один от другого.
Вот такие были у них отношения. Но этой весной Учар как-то шел к своей лошади, чтобы отвести ее на богатое травой место, и ему навстречу попалась Шыранкай. Она не свернула, как обычно, в сторону, подошла к парню, смело посмотрела ему в глаза, сунула в руки что-то невесомое, мягкое и пошла себе дальше, не сказав ни единого слова.
То, что она подала ему, был кисет. Весь расшитый цветными нитками, изукрашенный тоненькими кожаными ремешками.
Хорошо ему стало, приятно. Он еще никогда не получал подарков от девушек, а Салкын, так тот уже не только кисет получал, а и платочек. Вот какая она оказалась, Шыранкай: для него, Учара, старалась, вышивала вечерами тайком, думала о нем и все время носила подарок с собой, чтобы отдать при встрече. Но ведь она знала, что Учар не курит. Может, для кого другого вышивала, а отдала ему? Нет, не должно так быть. Ему она готовила кисет, никому другому, и как сладко это сознавать.
После этого Учар стал искать встречи с Шыранкай, а она почему-то наоборот — избегала его.
А сейчас вот она, Шыранкай, совсем рядом, и она нисколько не стыдится Учара. Перед Салкыном не чувствует неловкости. Так крепко взяла под руку — не вырвешься. Хорошая выросла девушка, работящая, мастерица-рукодельница. Многие просят ее пошить шапки из лисьих лапок, шапки у нее получаются — загляденье, ни с какими другими их не спутаешь. А какая сама Шыранкай красивая! Вот идет она легко и сильно, как молодая маралуха, и густые ее черные волосы трепещут на ветру, развеваются. Пахнет от нее свежим травяным соком, видно, полола огород. Очень она выросла за эту весну, почти догнала Учара, стала ладная, гибкая. Глаз от нее не отвести. Любой парень сватов пошлет. И родители ее считаются хорошими людьми, достойные и с достатком. Уж они-то не отступятся от своих слов и родителям Учара верят — нерушим закон предков. И вправду, что делать? Как быть? Ведь и Федосья красива. Он, Учар, без нее совсем не может.
— Э-э, оказывается, к нам Учар пожаловал! — обрадовались парни и девушки, окружая его.
— Ну, отец, как поступит наш сын? — спросила старуха, когда Учар вышел из юрты.— Послушается ли он нас? Тебе, как отцу, надо бы построже с ним поговорить. А то и приказать. Слышал, как он нам ответил? «Подумаю, отец. Посмотрю, мать». Что это за разговор? Разве можно так отвечать родителям? — Она взяла шкуру ягненка и принялась ее мять. Не могла она ни минуты усидеть без работы, потому что работа всегда успокаивала ее. А старик, тот сидел без движения, будто дремал, никакое занятие ему на ум не шло.
— Да не молчи ты,— вспылила старуха.— Скажи хоть слово. Вся душа изболелась, а он словно воды в рот набрал.
Старик вздохнул!
— Слишком много времени прошло с тех пор, как мы отправили нашего сына на тот берег. Почти тринадцать лет. Привык он там, тяжело ему будет возвращаться. Разве родная кровь потянет назад, разве нас, стариков, пожалеет. Видно, Каллистрат и Агра-фена тоже пали для него родными. А тот берег Катуни считает в юрой родиной... Посмотрим. Время покажет. Давно надо было взять его оттуда, а мы все чего-то ждали.
Повести - Каинчин Дибаш => читать онлайн электронную книгу дальше
Было бы хорошо, чтобы книга Повести автора Каинчин Дибаш дала бы вам то, что вы хотите!
Отзывы и коментарии к книге Повести у нас на сайте не предусмотрены. Если так и окажется, тогда вы можете порекомендовать эту книгу Повести своим друзьям, проставив гиперссылку на данную страницу с книгой: Каинчин Дибаш - Повести.
Если после завершения чтения книги Повести вы захотите почитать и другие книги Каинчин Дибаш, тогда зайдите на страницу писателя Каинчин Дибаш - возможно там есть книги, которые вас заинтересуют. Если вы хотите узнать больше о книге Повести, то воспользуйтесь поисковой системой или же зайдите в Википедию.
Биографии автора Каинчин Дибаш, написавшего книгу Повести, к сожалению, на данном сайте нет. Ключевые слова страницы: Повести; Каинчин Дибаш, скачать, бесплатно, читать, книга, электронная, онлайн