А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

Еременко Владимир

Дождаться утра


 

Здесь выложена электронная книга Дождаться утра автора по имени Еременко Владимир. На этой вкладке сайта web-lit.net вы можете скачать бесплатно или прочитать онлайн электронную книгу Еременко Владимир - Дождаться утра.

Размер архива с книгой Дождаться утра равняется 304.2 KB

Дождаться утра - Еременко Владимир => скачать бесплатную электронную книгу



Владимир ЕРЕМЕНКО
Дождаться утра
ПОВЕСТЬ
ДОЖДАТЬСЯ УТРА
Мальчишкам Сталинграда
МАЛЬЧИШКИ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ОТЕЦ
К нам во двор вошла маленькая, худенькая женщина в темном платье, чем-то напоминавшая галку. У нее в руке был зажат пучок узких листков. Выдернув один, женщина громко спросила:
— Чупров Николай Степанович здесь живет?
— Здесь,— чуть слышно отозвалась мама, и ее дрогнувшие губы и подбородок замерли в ожидании.
— Распишитесь.
— Хозяин на работе...— Мама не двигалась с места.
— Расписывайтесь, у меня их вон еще сколько! — Женщина тряхнула повестками и сунула в руки мамы карандаш.
— Да что же это? — собираясь заплакать, простонала мама.— И сын там, и самого забирают. Куда ж я с ними? — Она кивнула на меня с братишкой.
Но еще раньше мамы неожиданно заплакала женщина.
— Все от меня, как от чумной, шарахаются. Я-то при чем? Пропади она пропадом, такая работа!..
Мама поспешно взяла повестку и, расписавшись, проводила женщину до калитки. Та перестала всхлипывать, вытерла глаза и, немножко постояв, шагнула со двора. На улице, у калиток, стояли люди. Они, выжидая, тревожно смотрели на женщину в темном, а когда та проходила мимо, тут же поспешно исчезали во дворах.
А она, опустив голову, торопливо шла из улицы в улицу, и поселок замирал, прислушиваясь к ее шагам.
Вечером мы собирали отца на войну. Это было в августе сорок первого, в Сталинграде. Не первые и не последние проводы мужчин из нашего рабочего поселка, но тогда впервые начали говорить: «Берут стариков».
Отцу было сорок пять. В мои тринадцать он действительно казался мне стариком.
Помню, мы ехали на трамвае, и молодая женщина, поднявшись с места, сказала: «Садитесь, папаша». Отца это так обескуражило, что мы, не доехав до своей остановки, сошли с трамвая. «Она мне уступила место! «Папаша...» Дура!» Он шел и ругал ее.
Теперь я понимаю его. Не мог он чувствовать себя старым, когда уходил на войну.
— Неужто помоложе не нашли? — вытирая глаза, говорила мама.— Вон сколько в поселке мужиков!
Она перечисляла мужчин моложе отца, а он терпеливо ей разъяснял:
— Кузьма — сталевар. Он нужен.
— А Моргунов, а Семен Коршунов? Сальников Петро? Он же, как и ты, токарь?
— У Петра другой завод. Пропуска новые выдали.
— Перешел бы и ты к ним? — виноватым голосом попросила мама и тут же добавила: — Ведь старый же. Да и сколько можно? Две уже отвоевал...
— Какой же я старый? Посмотрите, ребята! — Отец повернулся к нам и, шутливо выпятив грудь, расправив плечи, заговорщически подмигнул: — Я их, гадов, еще в германскую лупил...
Отец осанисто прошелся по комнате. Он искал нашей поддержки, изо всех сил старался развеселить мать, но она отвернулась, заплакала. Отец сразу сник. На лице проступили рябинки — следы перенесенной в детстве оспы. Обычно они были незаметны, но когда отец волновался, рябинки вдруг высыпали и старили его.
Тогда был большой призыв. Из района уходило сразу несколько сотен мужчин, и многие отцовского возраста. Уже во дворе военкомата, оглядывая толпящихся людей с рюкзаками, с телогрейками под мышками, отец, будто радуясь чему-то, шептал матери:
— Смотри, я тут самый молодой...
Мы с Сергеем стояли рядом. Отец говорил то с матерью, то с нами — с мамой серьезно, а с нами шутливо, но, когда их начали строить в колонну, придвинул всех нас к себе и сказал:
— Ну смотрите здесь. Ты, Андрюха,— это мне,— теперь старший мужчина в семье. Слушайся мать, не обижай Серегу. Где остановимся, сразу адрес пришлю. Вы мне письма Виктора переправите. Ему я тоже н пишу...
Первое письмо пришло с пересыльного пункта, из города Камышина.
— Совсем рядом,— обрадовалась мама,— на пароходе— одна ночь.
И она засобиралась. Но пришло другое письмо. Отец просил не приезжать: их отправляли дальше.
Потом весточки от него приходили со станции Поворино, из города Урюпинска, еще откуда-то, и вдруг поздно осенью мы узнали, что наш отец совсем в другой стороне, за Доном, на окопах. Отправляли на север, а оказался на западе нашей области, где сейчас строили оборонительные рубежи. Узнали не от него, а от соседа, дяди Пети Аксенова, сослуживца отца. Тот писал, что живут они голодно, просил «прислать харчей и что-нибудь из теплой одежды». Была в его письме фраза: «Николай Чупров тоже с нами».
С этой вестью и прибежала к нам вечером тетка Ульяна Аксенова.
— И что за человек! — чуть не в голос вскрикнула мама.— Все у него не как у людей!
Тетка Ульяна ушла, а мама еще долго выговаривала отцу, будто он был в другой комнате.
— Ну чего рваться, чего рваться на эту войну! Ее и так не минуешь. Попал на окопы, так и письма надумал не писать... Что ты за человек?..
А вот я понимал отца. Отправлялся бить фашистов, а его — окопы рыть. Конечно, обидно!
Но вскоре пришло письмо и от отца. Стояли они километрах в двухстах пятидесяти от Сталинграда, где-то за рекой Чир, и к нему можно было приехать.
— Ну вот, наголодался и сговорчивее стал,— прочитав письмо, беззлобно сказала мама. Уже на другой день они с тетей Ульяной стали собираться.
— Время военное,— объяснила нам мама,— спасибо, начальник хороший, под свою ответственность отпустил. Три дня сроку дал. Если опоздаем, судить могут.
Когда на третий день к вечеру мама не приехала, мы заволновались. Вспоминали слова отца.
«Лучше иди на фабрику,— говорил он маме,— меня там все знают, и тебе легче будет».
Мама не послушалась: далеко от дома, да и карточка хлебная маленькая. Пошла на бетонный, завод-то рядом. И вот теперь ходят слухи, что фабрику переводят на выпуск военной продукции и там карточки будут больше, чем на бетонном. Прогадала, выходит. А теперь если опоздает, то судить могут. Время военное!
Так мы рассуждали с братом Серегой в тот вечер, тревожась за отца и за маму. Ее не дождались, уснули. А утром открываю глаза — мама в комнате. Сидит на койке и застегивает кофточку. Лицо обветренное, загорелое, а глаза хоть и усталые, но веселые.
— Хотела ложиться, да не к чему. Завтрак приготовлю и побегу на работу.
— Ну, видела?
— Видела. День-деньской от зари до зари в степи копают. Худющий! Почернел весь. За вами скучает. Обещала, если до Нового года его никуда не отправят, то поедете с Сережкой к нему. Тетка Ульяна повезет своих и вас захватит. За нее поработаю, а вы съездите.
Проснулся Сергей. Мама спешила:
— А ехали, не приведи господь! На товарняках, на открытых платформах, военные сгоняют, а мы цепляемся...
Махма сдержала обещание. И мы с Серегой побывали у отца. Это была удивительная поездка. Она открыла нам многое в той войне, которая шла уже полгода.
От железнодорожной станции шли пешком километров двадцать, а то и больше, тащились весь день и несли в мешочках, перекинутых через плечи, продукты для отца: пшено, муку, немного сала, масла, даже баклажку с водкой. Все было в узелках, сумочках, переложено шерстяными носками, варежками, упаковано, чтобы не давило плечи. Но на плечи давило, болела спина. Последние километры я нес оба мешка (из мешочков они превратились в мешки!), а Серега еле плелся сзади.
И все же не это доконало меня. Почти по всему нашему пути мы видели тысячи людей, чернеющих на снегу. Люди напоминали мне изгородь из темных столбиков. Изгородь совсем не двигалась. Она ломалась. Ее жердинки то исчезали, то появлялись на снежном поле. Я понял, что это не изгородь, а люди, только тогда, когда тетя Ульяна сказала:
— Вон они, наши горемычные, землюшку долбят. Еще когда мы сидели на станции, а потом ехали на поезде и опять сидели в ожидании другого, когда бегали по путям и спрашивали у военных, штатских, у мужчин, женщин, детей, куда идет такой-то поезд, я думал: «Наверное, все люди на земле побросали свои дома и едут куда глаза глядят». А сейчас смотрел на шевелящиеся черные жердочки на снегу и впрямь поверил, что весь мир тронулся с места. И сделала это война, которая гремела уже не где-то там далеко, а совсем рядом. Мы увидели отца. Сидели, отогревались у печки в большом школьном коридоре, а он вбежал. В телогрейке, перепачканной глиной, в грязных сапогах, в руках — ушанка. Волосы на голове слиплись, на висках дрожат бусинки пота. Подхватил Сергея, потом присел рядом и сдавил нас обоих крепкими, как железо, руками.
— Мне сказали, твои сыны там... Ну как вы? Не поморозились? Как назло, холода и холода.
Прожили мы с отцом день и две ночи. Ночевали с солдатами в холодной школе. Я спросил, где же теперь учатся дети.
— А в своих домах,— спокойно ответил отец. .
— Вот лафа, сиди дома! — оценил Серега.
— Нет,— улыбнулся отец.— Они ходят, только школа у них по очереди: сегодня у одних в доме, завтра у других.— Брат озадаченно нахмурил лоб: он думал.
Спали вповалку на полу. Отец укрывал нас всем, что у него было: телогрейкой, шинелью, стеганой поддевкой, даже шарфом, но к утру в школе стало так холодно, что мы проснулись. Дневальный простуженно кричал:
— Подъем! Подъем!
Все стали сворачивать постели. Как и вечером, огромная комната вдруг превратилась в толкучку, и меня поразило, как все эти люди смогли здесь переночевать, не задавив друг друга.
Днем пошли на окопы к отцу. Они были километрах в пяти от станицы и тянулись по бугру от горизонта до горизонта. Тысячи людей в телогрейках долбили кирками и ломами мерзлую землю *.
1 Уже когда были написаны эти страницы, автору в одном журнале попалось интервью с бывшим секретарем Сталинградского обкома партии М. В. Водолагиным. Там говорилось: «Еще в октябре сорок первого, когда фашисты рвались к Ростову-на-Дону, для защиты оборонной промышленности города на подступах к Сталинграду развернулось строительство трех оборонительных рубежей протяженностью 1100 километров... К концу года на их сооружении работало 107 100 человек местного населения и около 88 тысяч военнообязанных. За три месяца лопатами и ломами было вынуто 7,9 миллиона кубометров земли, сооружено 6500 огневых точек, 3300 землянок. 195 тысяч строителей — население большого города — работали в необжитой, безводной степи, где не было ни жилья, ни коммунального хозяйства. ...В январе 1942 года оборонительные рубежи первой очереди были построены». (Здесь и далее цитируется по журналу «Молодой коммунист», 1975, № 3.)
Люди, люди, люди... Сколько же в России людей? Здесь все больше в возрасте отца, а то и старше.
— А мы вам тут гостинец приготовили.— Отец нырнул на дно глубокой траншеи и, подняв на бруствер телогрейку, стал разворачивать ее.— Нате, прячьте! — Он сунул в руки Сергею спящего суслика.
Вечером, когда мы шли через станицу к школе, отец печально поглядел на порубленные сады во дворах и вздохнул:
— Уже и рубить нечего, а зимы еще только половина. Война! Даже до сусликов добралась.— И, заглянув Сергею за пазуху, повеселев, добавил: — Ну как, живой?
На следующее утро, провожая нас за станицу, отец шепнул мне, чтобы не слышал Сергей:
— Я уже три рапорта подал... Говорят, после третьего посылают. Только ты матери ни-ни. Понимаешь?
Я кивнул.
ВТОРОЙ ФРОНТ
Зима пришла необычно рано. Снег как лег на ноябрьские, так уже больше и не сходил.
Война, казалось, идет страшно давно. Началась она, когда из Заволжья, как из печи, на город дышало зноем, а сейчас все заметает снегом, жмут морозы. За полгода столько всяких перемен!..
Отца уже нет на окопах. Он писал: «Переезжаем на новое место». Я знал, что это за место, но хранил доверенную мне тайну: «Матери ни-ни». Теперь отец, как и мой старший брат Виктор, в настоящей регулярной армии. Виктор — уже больше года. Он ушел летом сорокового, после десятилетки. Учился в Грозненском военном училище тяжелых бомбардировщиков, и вот недавно у них состоялся ускоренный выпуск. Брат — штурман авиации дальнего действия. Отец — сапер, это его старая военная специальность, «еще с германской».
А дома новостей тоже хоть отбавляй.
Хлеб, мясо, сахар и все другие продукты давно получаем по карточкам. С ними столько хлопот. Идешь в магазин, и мама десять раз тебе строго-настрого накажет: «Смотри, прячь дальше!»
Потерять карточки — самая страшная беда. Вся семья месяц будет голодать,
Магазины с каждым днем пустеют. Верхние полки и витрины теперь свободны. Продукты и товары только на нижних, под рукой у продавцов. Все это пугающе необычно, странно. Но есть и интересное.
На площади в центре города выставили остатки сбитого немецкого «юнкерса». Около него постоянно толпа. Дежурит милиционер — отгоняет мальчишек и чересчур любопытных взрослых. И все равно каждый ухитряется унести с собой «кусочек» самолета.
Наша троица, Витька Горюнов, Костя Бухтияров и я,— все мы учимся в одном классе,— уже три раза ездили на «дачнике», пригородном поезде, в центр города, и теперь у каждого по нескольку железок от «юнкерса». Я хвастливо показал маме дюралевый уголок с облупившейся зеленой краской.
— Выброси! — прикрикнула она.
На уроке геометрии я вытащил обломок и стал чертить. Странно и тревожно было держать в руках эту «линейку», кусочек легкого металла — он ведь оттуда, из страшной фашистской Германии. Где сбили этот самолет? На дощечке, которая была выставлена перед его остатками, надпись: «Немецкий двухмоторный бомбардировщик Ю-88. Сбит огнем зенитной артиллерии на подступах к городу». А где эти подступы? Уже были одиночные налеты на наш город. На окраины упали первые бомбы.
До сих пор помню истошный, режущий крик тетки Ульяны Аксеновой: «Ой, батюшки, Бекетовку бомбили! И СталГРЭС! Ой, батюшки, людей поубивало...»
Мы были во дворе дома и слышали какое-то беспорядочное уханье, доносившееся с южной окраины города, но не обратили на него внимания. И вот во двор вбежала перепуганная тетка Ульяна:
— Поубивало... лю-у-де-ей!
Все бросились на улицу. Мы, мальчишки, не сговариваясь, бежим к железнодорожной платформе. Оттуда легко умчать в любой конец города. Прыгнем на подножку— и через четверть часа уже в Бекетовке!
Когда прибежали, к платформе подходил поезд. Это был наш и не наш зеленый «дачник». Те же двухосные грязно-зеленые обшарпанные вагоны с низко спускающимися, открытыми подножками. Та же «овечка», закопченный паровозик с медными буквами ОВ. И все же это не наш поезд.
Выбиты окна, задраны листы железа. И зияющие шырки в стенах — вагоны прямо просвечиваются насквозь.
Поезд мертв. Из него никто не выходит, и в него никто не садится. Передо мной, вздрогнув, застыла перекошенная подножка, я впился глазами в отполированный руками пассажиров поручень. Его кто-то перегрыз. Невероятно! Металл толщиною в мою руку перекушен зубами, и я вижу бороздки. Следы от зубов блестят...
Кажется, поезд стоит не три положенные ему минуты — дольше. Когда наконец паровоз устало толкает израненные вагоны, я чувствую, как занемела у меня шея.
Смотрю вслед удаляющемуся поезду и думаю: «Как же тогда человек, если толстенные железки перекусывает, как нитку? Вот она какая, война!..»
Не знаю, может, задним числом, но мне верится, что именно в тот день я понял, что идет какая-то иная война, чем та, про которую я так любил читать книги и смотреть фильмы. Совсем не та. Моя — нестрашная, победная война, а эта какая-то обидно-непонятная, чужая.
Я так думаю сейчас потому, что хорошо помню свои ощущения. Многое забылось, выветрилось больше чем за три десятка лет, а вот это напряженно-тревожное чувство— совершается что-то ужасное, совсем не то, о чем я думал, не то, чего я мог ожидать и о чем, как мне казалось, еще продолжают говорить в тылу,— помню хорошо. Помню даже, откуда родилось это чувство: из отчаянного, истошного крика тетки Ульяны. Он навсегда вошел в меня: «Лю-у-де-ей поубивало!» И перебитый неведомой силой поручень вагона. Я вдруг понял, что на этой войне убивают людей, которых я знаю. Ведь уже их нет — тех, кто ехал в этом вагоне!
Может не стать отца, Виктора, могут убить кого-то из нас. Война все ближе и ближе, она уже под Ростовом. Все знают, как это близко. И по карте и так, поездом. К нам года два назад приезжала тетка из Ростова. «Вчера села, а сегодня уже тут»,— по-казачьи певуче растягивала она слова.
Да я и сам знаю, что близко. Неужели этого никто не понимает?
Вчера смотрел хронику перед кинофильмом «Мы из Кронштадта». Показывали подбитые немецкие танки. Низкие, угловатые, с крестами, и рядом в траве черные, раздувшиеся трупы. Почти в пол-экрана сапог убитого. Голенище короткое, широким раструбом, и в нем торчит толкушка, точь-в-точь какой мать толчет картошку, только ручка немного длиннее. Еле догадался, что это немецкая граната.
Потом показали отбитую деревню. Печные трубы, плачущая женщина и наши красноармейцы. Больше всего меня удивили, нет, поразили красноармейцы. Небритые, грязные, смертельно усталые. Таких я видел на окопах, когда мы с Сережкой ездили к отцу. Но ведь там работали стройбаты! А на войне регулярная армия. И отец так говорил. В нее он и рвался. В регулярной настоящие красноармейцы, как наш Виктор. Молодец к молодцу.

Дождаться утра - Еременко Владимир => читать онлайн электронную книгу дальше


Было бы хорошо, чтобы книга Дождаться утра автора Еременко Владимир дала бы вам то, что вы хотите!
Отзывы и коментарии к книге Дождаться утра у нас на сайте не предусмотрены. Если так и окажется, тогда вы можете порекомендовать эту книгу Дождаться утра своим друзьям, проставив гиперссылку на данную страницу с книгой: Еременко Владимир - Дождаться утра.
Если после завершения чтения книги Дождаться утра вы захотите почитать и другие книги Еременко Владимир, тогда зайдите на страницу писателя Еременко Владимир - возможно там есть книги, которые вас заинтересуют. Если вы хотите узнать больше о книге Дождаться утра, то воспользуйтесь поисковой системой или же зайдите в Википедию.
Биографии автора Еременко Владимир, написавшего книгу Дождаться утра, к сожалению, на данном сайте нет. Ключевые слова страницы: Дождаться утра; Еременко Владимир, скачать, бесплатно, читать, книга, электронная, онлайн