Наверное его песни
хороши, не знаю. Но чисто фэновские залипухи на мотивы "Дю-
ны" и "Аквариума" после Лукина и Васильева не греют душу. К
выходам потянулись гости, ради оправдания доставая на ходу
сигареты -- мы, мол, не уходим насовсем, организм, мол, тре-
бует. Под эту струю тихо ушел и Б.Н.: напрасно, ибо следую-
щим -- Юлий Буркин. Я тоже воспользовался моментом и встал в
коридоре, жадно затягиваясь. Все-таки всему надо знать вре-
мя и место -- у Свиридова, говорят, есть неплохие песни, без
заимствований чужих мелодий, и шаржевых толкинских текстов.
Бережной тонко прочувствовал такое дело и уселся перед
микрофоном сам, спасая положение, стараясь вытянуть концерт
на достигнутую было, но утерянную тональность. Что ж, у Се-
реги получилось. Он мастерски владеет инструментом и голо-
сом, который впрочем тоже инструмент, и прекрасно находит
темы для своих песен. Зрители постепенно вернулись на места.
Буркин был на высоте. Но мое внимание занимал Рыбаков.
Сразу после вручения я думал, что Слава выступать вновь не
будет. В прошлом году он вышел, на половине песни забыл сло-
ва, сказал, что простудился и ушел. Сейчас он тоже честно
предупредил: переволновался, может забыть слова. И Бережной
смирился с мыслью что Слава петь не будет, даже объявил, что
"завершает концерт Юлий Буркин". Бережной смирился, но не я.
За время концерта к Рыбакову подходили члены жюри "Странни-
ка", звали -- но Слава не пошел. И когда он вдруг взял гита-
ру и вышел в коридор, я (а как хотелось Юлия послушать) вы-
бежал за ним. Слава не ушел -- он настраивал гитару, "Может,
для лучшего выступления, тебе, как Лукину сто грамм?" --
предлагаю. "Пятьдесят".
Слава выступил. (Лучшую песню Буркина, "Василиска", я
все-таки успел послушать). Слава выступил, а телевизионщик
снял. Правда Слава действительно дважды забывал слова -- в
первый раз ему помог Логинов, с места выкрикнувший продолже-
ние, во второй раз песня оборвалась. Но две мои любимые пес-
ни Слава сделал на "ура". Прекрасный концерт, прекрасный
день, лучший в моей жизни!
Я пошел провожать Татьяну на станцию -- в душе все бур-
лит и требует шампанского. Как вернулся обратно -- не помню.
Я понимаю -- самые счастливые мои дни -- день свадьбы, рож-
дения детей. Но поделать с собой ничего не могу -- я счас-
тлив. Получилось, вопреки всем опасениям. И пусть в остав-
шиеся дни все пойдет кувырком -- праздник удался!
Уезжают гости. Миловидов -- идеально трезв! Фантастика!
Небывалое -- бывает. Придется в следующий раз приглашать его
почетным гостем -- заслужил. Но на тех же условиях.
Висит объява: во столько-то передача про нас в "Факте".
Собрались у ящика в холле, ждем -- действительно, показали.
"Роман Рыбакова "Цесаревич" и книга Романа Каца..." Ничего
эти телевизионщики не могут сообщить не переврав -- стиль
такой. Зато всем стало ясно, кто такой Роман, да еще Кац.
Поднимаюсь в бар, вижу Синицина, прошу: "Андрюша, купи
мне шампанского." -- "А ты будешь?" -- он не верит. "Сегод-
ня мне хочется: шампанское -- символ победы!" В те минуты я
чувствовал себя примерно так же, как Алан Прост на подиуме.
Следующий день для меня выходной. Сегодня "весь вечер на
манеже" Николай Ютанов. С утра пресс-конференция издателей.
По привычке, прошу гостей пройти в малый зал. Сам не сажусь
-- всегда найду оправдание административными заморочками,
курсирую по просторной светлой галерее, заставленной кадка-
ми (возможно, с пальмами -- не обращал внимания) между прек-
расными людьми. В зале за длинный стол рассаживаются Чер-
тков, Людмила Михайловна и Наташа Резанова из "Флокса",
представители "Поляриса", Алан Кубатиев, Ефим Шур, ребята из
"Галактических новостей"... Первыми выступают представители
"Флокса". Из всего выступления Людмилы Михайловны (пропус-
тив мимо ушей объективные трудности) я запомнил одно: они
предполагают выпустить роман Логинова. Людмила Михайловна
уже прочитала рукопись, и, как главный редактор, решила. И
объявила во всеуслышание. (Все это здорово и прекрасно,
только договор-то так и не подписали...)
Затем меня что-то отвлекло и больше я в зал не возвращал-
ся -- каюсь. А, вспомнил, приехало "Х.колесо" и Сидор пору-
чил мне показать им главный зал. Вот уж действительно... Я
хорошо отношусь к Луизе и режиссеру Елене (сколько раз пы-
тался запомнить отчество и фамилию и забываю через пять ми-
нут, как расстаюсь с ней), но творчество их органически не
приемлю -- скучно. Это хорошо было в конце восьмидесятых --
заставлять думать, а сейчас извольте меня прежде всего раз-
влечь, а пищу для ума, которая необходима (кто ж спорит?)
замаскируйте. Иначе я зевну и переключу программу, благо те-
перь их много.
И вот: вручение "Странников", грандиозное шоу. Вновь
пришлось тщательно бриться и залезать в костюм с галстуком.
На сцену вышел лысый профессионал со щегольской бабочкой
и в пижамно-полосатом костюме, глубоко чуждый самому духу
"Интерпресскона". И с непередаваемыми профессиональными ап-
ломбом и вальяжностью он зачитал глубоко чуждый ему текст. Я
не обиделся, я ждал результатов. А мне показали длинноногих
красоток, никаких чувств, кроме досадливого недоумения у ме-
ня не вызвавших -- я ждал других зрелищ. И время им пришло.
Б.Н. выступил с предварительной речью, рассказав набив-
шую оскомину историю про Гамбургский борцовский кабак и
сравнив "Странника" именно с этим действом. Затем на сцену
вызвали Владимира Дмитриевича Михайлова, для вручения пре-
мий. Затем по очереди поднимались члены жюри, вскрывали кон-
верты и объявляли лауреатов.
Геворкян (вскрывая конверт): "Сейчас назову своего канди-
дата, а конверт в рот и проглочу!"
Столяров (вскрывая конверт с именем лауреата по критике):
"Критик -- злейший враг писателя, ибо вместо того, чтобы
хвалить, он незаслуженно ругает. Или хвалит не тех."
Столяров (вскрывая конверт с именем лауреата по перево-
дам): "Переводчик -- злейший враг писателя, ибо слишком хо-
рошо переводит никчемных западных писателей и создает нам
ненужную конкуренцию".
Стругацкий (вскрыв конверт с именем главного лауреата, по
крупной форме): "Премию получает Андрей... (Пауза. Длинная
пауза. Очень длинная пауза. Он смотрит с неподдельным инте-
ресом на сидящих рядом Столярова и Лазарчука. И смягчается)
...Лазарчук". Позже Б.Н. признавался, что после слова
"Андрей" хотел произнести речь минут на пятнадцать, но не
выдержал. Богатые тоже плачут.
Высказывания эти я привел по памяти, за точность ру-
чаться не могу, пусть не обижаются авторы и цитировать по
мне их не рекомендую. Но смысл, как мне кажется, я передал
точно, пусть если не так, меня поправят.
Б.Н. объявляя лауреата-издателя, заметил: "Я доволен".
"Терра Фантастика". Все были бы довольны -- действительно
заслужили. Если бы не одно но: учредила премию сама "Терра
Фантастика". И, из девяти членов жюри, у троих в этом изда-
тельстве книги вышли, еще у четверых готовятся, и все жюри
приглашено за счет этого издательства. Другой результат поп-
росту был невозможен, остальные издательства ИЗНАЧАЛЬНО бы-
ли обречены на роль статистов в списке. Но с другой-то сто-
роны: ведь ДЕЙСТВИТЕЛЬНО "Терра Фантастика" достойна премии.
Кажется, это дурацкое противоречие и вызвало не совсем
объяснимое неудовольствие не только у меня. Вот если бы уч-
редитель был другой... -- тогда все прекрасно, а так...
Что-то царапает душу, и никуда от этого не деться.
И еще эпизод. Вместо отсутствующего лауреата москвича Ше-
хова на сцену поднялся Дима Байкалов. Зазвучала торжествен-
ная мелодия, полуодетая красотка вынесла приз, Владимир
Дмитриевич вручил. Дима растерялся: не речь же лауреата ему
произносить. "Дима, целуй девушку!" -- нескромно крикнул я,
пожалев друга. "Что?" -- громко переспросил Дима. "Девушку
целуй!" -- крикнуло пол зала. Вот тут уж Дима не растерялся
-- растерялась опытная манекенщица.
Когда Лазарчук получил премию ("Иное небо" все-таки не
осталось незамеченным, чему я рад безумно. И отмечен, нако-
нец-то мою любимый "Маленький серый ослик" -- на мой взгляд
в прошлом году его совершенно незаслуженно обошли рассказы
Пелевина и Булычева. Впрочем, на мой взгляд, если уж быть до
конца честным, так же незаслуженно обделен внимаем прекрас-
ный рассказ Щеголева "Кто звал меня?"), я встал и пошел к
выходу -- ведь все закончилось. Оглянулся -- все сидят, че-
го-то ждут. Чего? Еще поглазеть на красоток? Я не понимал.
Никто ничего не понимал -- аплодировали и стали подниматься
с мест. После вчерашнего вставая на присуждении премии Ярос-
лавцеву, я ничего не понимал вообще. Что происходит? Оказы-
вается народ ждал еще какого-то шоу... странно.
А я доволен, что так быстро освободились -- нам еще соб-
рание номинационной комиссии по "Улиткам" и "Интерпресскону"
проводить -- вопросов масса. Собственно, у меня вопросов
масса, остальные все удовлетворены существующим положением.
Собрались в просторном номере Сидоровича. Как ни странно --
в полном составе. Плюс просящиеся в комиссию Керзин и Яку-
бовский, плюс сочувствующий Бережной. Я высказал свои недо-
вольства координацией. Обговорили. Я высказал мучащие меня
сомнения по поводу произведения Каца: как поступать в буду-
щем? Обговорили. Казаков поинтересовался: как быть, если два
произведения наберут одинаковое количество голосов? Не знаем
ответа... Стали редактировать положение о премии -- переру-
гались. Я не считаю для себя приемлемым фигурирование в
списках произведений членов номинационной комиссии. Меня пы-
тались переубедить. Все остались при своих, мои предложения
не прошли. Вердикт Казакова: добавить в положение четырнад-
цатым пунктом "А Арбитману не фиг выпендриваться".
После ужина зашел к Ефиму Шуру: поздравить от души с при-
суждением "Странника". Водка мне теперь просто отврати-
тельна (теплая, вонючая -- бр-р), но посидел неплохо -- Ефим
Леонидович рассказывал о болячках и планах издания, к кото-
рому я далеко не безразличен. Затем поднялся в бар выпить
чашечку кофе, а на пороге второго (тайного) зала Чертков и
Бережной машут руками -- они, говорят, полчаса ищут меня по
всем этажам (хорошо же они меня ищут). Захожу -- огромный
хорошо накрытый стол, Б.Н. и все жюри "Странника", Сидоро-
вич и Бурдэ. Банкет, оказывается. Николай Ютанов дает час-
тный банкет в честь успешного присуждения "Странника". Сидо-
рович получил свою долю похвал, Сергей Александрович Бурдэ
наконец-то смог выпить рюмку благородного напитка. Про Сере-
жу Бурдэ не могу не сказать несколько теплых слов. Его учас-
тие в коне почти не заметно, но это подводная глыба нашего
айсберга. Пока я бегаю с гостями, пока Сидорович величес-
твенно блистает на сцене, пока Бобров самоуверенно админис-
трирует, Сергей в поте лица своего обеспечивает сам процесс
-- он финансовый мозг нашего содружества. И впервые смог
расслабиться после бесконечных деловых переговоров, разгово-
ров, договоров и рукопожатий. Но и сейчас к нему подходит
кто-то -- работа продолжается...
В одиннадцать покидаю банкет. Столяров удивляется:
"Андрей ты куда?" -- "Я пьян, -- говорю, -- мне пора." --
"Так ты же выпил всего бокал шампанского!" -- "Да, -- отве-
чаю. -- Но мне уже хочется еще и, значит, пора уходить." Он
понимает и соглашается.
Иду по коридорам, заходя в номера. Где-то дым коромыслом
и несвязная беседа, где-то вставляют в руку стакан и че-
го-то требуют, где-то трезвые ругают "Странника", где-то му-
чают гитару. Везде мне хорошо -- я на гребне большой волны.
Но нигде больше четверти часа не задерживаюсь.
И вот -- четвертый день. Казалось бы, все устали и ниче-
го серьезного произойти не может уже...
Так случилось, что иду на завтрак вместе с Б.Н., он пони-
мает мой невысказанный вопрос. "Хороший кон, Андрюша, -- го-
ворит он. -- Как ни странно, рабочий, трезвый. Лишь некото-
рые писатели ведут себя не очень... интеллигентно..." --
"Кого вы имеете в виду?" -- тут же вскидываюсь я. "Кто-то
сказал Рыбакову, что тот вчера спустил Стругацкого с лестни-
цы и Слава прибежал ко мне смущенный извиняться..." Я опе-
шил: с одной стороны смешно, а с другой я отчетливо предста-
вил, как встаешь с утра, ни рожна не помнишь ("черная па-
мять", как я раньше называл), а тебе говорят такое -- убил
бы шутника! Не знаешь, что делать, как в глаза людям смот-
реть и идешь исправлять содеянное... Я потом у Рыбакова
спрашивал -- он в упор не помнит, кто так пошутил: сказали и
все!
Прошу людей пройти на заседание. Планы полетели все к
чертям (Арбитман уже докладывался, Балабуха заболел и к со-
жалению не смог приехать), но вида не подаю -- есть два док-
лада: Алана Кубатиева "Эротика в произведениях Стругацких" и
Андрея Ермолаева из Казани "Миры Стругацких". Сам же Б.Н.
вести не может -- итоговое заседание жюри "Странника". Исте-
рик на сей раз не закатываю -- понимаю необходимость. Справ-
ляемся своими силами. Алан Кайсанбекович прекрасно владеет
аудиторией, а доклад его, несмотря на эпатирующее название,
был серьезен и захватывающе интересен. Меня вновь вырвали из
зала -- приехали очередные телевизионщики, на сей раз из
"Зебры". Хорошо хоть доклад успел прослушать, начались пре-
ния.
Решил все проблемы, возвращаюсь. В огромном светлом фойе
стоят группы и разговаривают, работают книжные лотки. В за-
ле -- Ермолаев докладывает. Интересно, но текст я уже про-
чел -- когда принимал решение. Поэтому присоединяюсь к од-
ной из групп. Спрашиваю: "Как кон"? (Вчера спросил об этом у
Юры Флейшмана и он ответил: "Конференция слишком заумная и
слишком занудная".) Дима Богуш отвечает: "Так себе, работы
мало, вот "Фэнзинкон" -- это да!"
Черт, ведь никак не угодить! Вступаю в диспут: ну чего
вам не хватает? Самих же вот на заседания с трудом уговари-
ваю пройти! Да, "Фэнзинкон" удался -- все впервые собрались
вместе, всё было внове, и говорили, говорили, говорили об
общих проблемах -- работали, корректировали взгляды. К тому
же мелкие шероховатости забылись давно и остались лишь
приятные воспоминания. А сейчас уже все давным-давно обгово-
рено и известно, обсуждается лишь текущий процесс, встре-
чаются старые знакомые. То состояние прошло навсегда. Да. Но
помяните мои слова -- через пять-шесть лет этот кон, 1994
года, будет восприниматься, как недостижимый идеал.
Они меня не поняли. Во всяком случае, остались при своих
-- Богуш известный критик и отрицатель, он по натуре кадавр.
Обед. Затишье перед боем. Все уже прочитали тезисы докла-
да Столярова в буклете и тихо, без ажиотажа и предвари-
тельных обсуждений, готовят ответные выступления. На этот
раз народ собирать не пришлось -- сами набились в холодный
зябкий зал. Но очень быстро стало жарко -- доклад оказался
много резче тезисов.
После доклада начались обсуждения -- первым вышел Щего-
лев. Я рванул к дверям -- курить очень хотелось, следом по-
дошел сам докладчик. Из коридора внимательно слушаем Щеголе-
ва. Мне показалось (я и сейчас так уверен), что Саша гово-
рил по существу и корректно. И тогда это прошло тихо. После
него говорил великий критик из Саратова -- говорил долго.
Вроде критиковал доклад Столярова, но так профессионально,
что на деле как бы и похвалил. Говорил он очень долго -- я
еще раз сходил покурить, вернулся -- он все говорил. Ему три
раза передали записку со словом "регламент", а он говорил,
сглаживая остроту и нагоняя сон. Большой профессионал, опыт-
ный. Он почти добился желаемого, когда вышел Лев Рэмович
Вершинин. Зал проснулся мгновенно. Лева начал с того, что
заявил "не желаю совершать ошибку Робеспьера, который не на-
зывал имена." И Лева, закаленный предвыборной борьбой в ук-
раинский парламент, назвал. Он сказал, что Андрей Михайло-
вич возрождает "густопсовый молодогвардиизм", что... он мно-
го чего сказал. На что
Б.Н. заявил, что недоволен Левиным выступлением, что тот
на практике, с отрицательной стороны, иллюстрирует положе-
ния докладчика. Выступить желали все.
Я вновь стоял в дверях, заталкивая очередной окурок в
многострадальную кадку, земля которой была переполнена уже
останками разносортных сигарет, под тенью захиревшего расте-
ния. По-моему даже продавцы книг бросили прилавки и стояли у
дверей, слушали.
"Не умеет эта аудитория воспринимать адекватно полемичес-
кие выступления, к которым мы привыкли на семинаре, -- ска-
зал мне тихо Андрей Столяров. -- Здесь спорят с личностью, а
не с выступлением". Я с ним согласен. Я тогда еще не знал,
что он болезненно воспринял выступление Щеголева.
1 2 3 4